***

- Вроде бы Пикассо. Он не будет иметь успеха, поверь мне, - с привычной усмешкой крикнул Кел. Спорить с ним я никогда не хотела, спорят в том случае, когда не уверены в собственной правоте и нужны такие доказательства, как поддержка другого.
- Здесь все пахнет новым, - восторженно щебетала Труди, раскладывая мои бесчисленные вещи по ящикам. - Подумать только, когда я лягу на кровать, я буду первой. Здесь все словно сделано для нас.
- Труди, - с улыбкой пршептала я. У нее эта обстановка вызывала живой интерес, ей нравилось осознание новизны и нетронутости всех здешних предметов. Для меня же Титаник - очередной капкан, ловушка, западня. Красивая коробка для перевозки в Америку.
Труди подошла ко мне, чтобы помочь расстегнуть браслет и манжеты, почти все мои наряды были созданы для того, чтобы самостоятельно их снять было невозможно.
- И все же, первым буду я, - что-то холодное коснулось моего сердца и провело по нему острым когтем жестокости. Голос Кела я бы узнала из тысячи - он стоял в дверях спальни, даже не пытаясь скрыть то, что слышал наш разговор. Для него прислуга была чем-то вроде пыли, вечно мешающей под ногами и липнущей к его лакированным туфлям.
Труди пугливо посмотрела на него, он презрительным жестом кивнул на выход.
- Простите, мисс, - секунда, и человек, в котором я находила опору, исчез. Тишина давила, окутывала непроницаемой завесой безнадежности. Раздался щелчок - и дверь закрылась. Кел медленно подошел ко мне, так обычно хищники подкрадываются к загнанной в угол жертве. Я слышала лишь его шаги, различала позади себя его дыхание, смотреть ему в глаза было для меня сущим наказанием. Это выше моих сил.
- Первым и единственным, - руки коснулись моей талии, я ощутила слабый запах алкоголя, который смешался с его парфюмом. От его поцелуев душа разрывалась на части, страх бился где-то между ребрами, я едва ли осознавала происходящее. В голове стоял туман, спасающий меня от дикого желания бежать, бежать на край земли, только бы подальше отсюда.
- Навсегда, - по сердцу прошлись стальным лезвием. Именно навсегда. Безысходность вдруг встала передо мной отчетливее, чем когда либо. И все же я нашла в себе силы и поцеловала его, мимолетно, быстро, но на губах словно застыло клеймо - "не подходите, опасно".
- Кел, извини, я устала, - чуть слышно сказала я. Силы изменяли мне, голос дрожжал.
- Не забудь, что через час мы встречаемся за завтраком.
- Я помню, мне нужно переодеться, - в последний раз его губы скользнули по моей шее, легкий щелчок - и я осталась одна. Неужели, это конец? Неужели я до конца своих дней буду жить за другого человека? Проживать не свою, а чужую жизнь, исполнять не свои, а чужие желания? Зачем, для чего, почему? Эти бесконечные вопросы роились в моем сознании и жалили хуже пчел, они достигали души, покалеченной, больной, едва чувствующей. Я уже на половину не человек, даже на три четверти. Из меня сделали предмет такой же роскоши, как эти китайски вазы или позолоченные зеркала. Что-то внутри еще сопротивляется, борется за свободу и счастье, но эта борьба была неравной с самого начала.