Сон 109

Оставляя следы на мягкой почве древнего Сиама, спустимся же к воде, моя женщина, где полуденный прилив оставил нам скромный подарок. Стоя на теплом окаменевшем илу давно исчезнувшего моря, я гляжу, как там, внизу, вода вымывает из белоснежного песка какой-то загадочный предмет. Бродящий по литорали индус опускает на землю свою плетеную корзину с полипусами и кричит мне, улыбаясь во весь рот: «Мастер! Самудра фена! Самудра фена, мастер!»
Его приветливое лицо отчего-то пугает меня. Кажется, не индус это вовсе, а только что вынутый из преисподней демон в белой повязке. Я, сняв сандалии, захожу в море и подымаю свою находку – источенную водой кость каракатицы. Твердая и гладкая на ощупь, она приятно холодит ладонь. Индус уже далеко, среди камней, бродит, переворачивая отдельные валуны и что-то выбрасывая на берег.
Сиам дышит мне в лицо пряным ароматом пальм и акаций. Когда тени станут совсем длинные, я поднимусь по каменистым террасам высоко в горы, пройду мимо глиняных божков и кустов чая, открою дверь хижины и зажгу плошку змеиного жира. Положу кость каракатицы на стол, лежанка скрипнет под моим весом, и любимая женщина обеспокоено пошевелится во сне, открыв взору нежную шею, спрятанную под рассыпавшимися по постели волосами.
Южные мотыльки пляшут возле призрачного пламени, на потолке хижины колышутся их тени и где-то у самого уреза воды перемигиваются между собой светящиеся усоногие рачки. Вселенная Сиама окутана облаками южного сна, только море шевелится и дышит, как шевелится и дышит всякая вечность, которую мы ощущаем.