В лесу сегодня праздник

                В лесу сегодня праздник,
                В лесу сегодня бал
                Н.Г. Новиков
Огромный парк, разбросанный по неровностям холмистого берега, защищал море от гор. Созданный   искусником  не только с любовью и умением, но и с тонким ощущением прекрасного  -  парк навевал романтическое настроение.
Сегодня в центральной зоне  парка особенно оживлённо переговариваются деревья, стрекочут птицы. Воробей, усевшись на парковую решётку, всех оповещает:
- Ночью у нас волшебный бал. Кипарисы повзрослели, и пора их выводить в свет.
Он чирикал это  с такой важностью, как будто именно он это решил.    Живо участвуя  в приготовлениях, перелетая с одного дерева  на другое,  Воробей весело  давал всем советы. Его внимание привлекла фисташка дикая, стоявшая понуро.
- А ты, почему не наряжаешься? Скоро идти.
- Да, как я пойду в голом виде. Моих оставшихся сухих листьев от силы хватит на шапочку. Пушистый дуб  после такого выхода перестанет со мной переговариваться по вечерам, а может, и смотреть на меня не захочет.
Каштан,  только что хваставший перед соседями своими разлапистыми листьями, услышав сетования фисташки, нашёл для нее слова утешения  (сердце его было добрым).
- Не горюй, с весной придёт твой праздник, когда ты будешь самая нарядная в мелких завитках.
Ива расчесывала свои пушистые  ниспадающие почти до земли волосы и их не слушала.  Она мечтала  о том, что её ожидает в будущем… Мечтала  попасть на бал и недалеко стоящая лиственница, торжественно перетряхивая свой наряд. А маленький клён, почти  прижавшийся к   ней,  восторженно глядя на приготовления, непрерывно шелестел листьями
- Как всё красиво, красиво!   И,   то и дело,  спрашивал:
- Мы будем танцевать?
Да, кивал кедр - будем.
Мы будем танцевать! - спешил  поделиться со всеми клён.
Итальянская сосна, стоящая с ним рядом, уже протянула ему руку, но он её не замечал. А сосна так надеялась, что он будет её кавалером, в гавоте…
Высокий можжевельник был ещё слишком молод для бала, но готов был, если пригласят, протанцевать с сосной мазурку.
Он суетился, пытался встать на цыпочки, чтобы казаться старше и выше…
-   Ах, – думал он,  - прекрасно мы выглядели бы в паре. А как бы торжественно я вёл ее в гавоте…
-      Ну что ты мучаешься, тянешься – обратилась к нему ива. Она для тебя недосягаемой останется всегда. Я буду твоей партнёршей.
Цветы, задрав головы, гадали, кому же сегодня достанется корона царицы бала. Канны с торчащими остатками красных волос утверждали, что конечно корону получили бы они, но сейчас не их час. А Воробей тотчас же не преминул  заметить, что его голос не последний в принятии этого решения. «Вечно ты вмешиваешься во взрослые разговоры», –  проворчал дворовый гладкошёрстный пёс, родители которого вероятно знали лучшие времена. На память они оставили ему благородный окрас и кожаный ошейник. Великодушная сосна решила покончить с раздорами. Близился праздник и никто не должен приходить на него обиженным.
Под деревьями прошмыгнула серая кошка, неся в зубах маленького котёнка. Вероятно, искала для него новое место. Заслышав шум недалекой машины, она положила котёнка на выступающие из земли корни сосны, а сама куда-то поспешила –   может разведать, свободен ли путь? Наверно вернётся, а может и нет.  Котёнок слабо мяуча, стал искать защиты у дерева: потёрся спинкой о  кору.  Сосна замерла, ей понравился подкидыш. Склонив пышную ветку, погладила глупыша, с грустью прошелестела – Спи, мама скоро придёт, молока принесёт. Спи малыш – я рядом.
Деревья шумели, переговариваясь о предстоящем празднике, юные, ещё   подростающие деревца, которых  не пригласили,  сердито шелестели о приготовлениях,  осуждая попытки взрослых казаться моложе и краше. Были и другие недовольные.
Подумаешь, заявила роза – оставшаяся в одиночестве посреди большой клумбы:  «В наш праздник мы открыто заявляли, что могут приходить все, а эти устроили вход почти по пропускам». Она скривила ротик, показывая своё полное презрение к затеянному балу. Она имела право возмущаться, так как была прекрасна: необычайного цвета оранжево-розового,  крупнолепестковая,  махровая. А силы её аромата, хватало на всю огромную клумбу. Оттого-то  садовник продолжал за нею бережно ухаживать. На склоне холма было особенно шумно. Здесь прикреплялись к сухой земле, сосны, туи, кипарисы. Могучий кедр Ливанский с улыбкой всем протягивал свои пушистые ветви. В центре парка как бы разделенным надвое каскадом ступенек спускающихся к морю,  и постепенно исчезающих в зелени деревьев и красках цветов, вели разговоры кипарисы, покачиваясь под порывами ветра. То склонялись друг к другу, как бы делясь новостями, то расходились, обдумывая. Верхние, пушистые ветви шевелились как руки. Казалось, что двум подружкам не  хватает слов,  и движением ветвей  они дополняют, выразительность важного сообщения. Старшие кипарисы по своему наряду разбросали как бы  серебряные звёзды. Ели предлагали им большие шишки, но они отказались даже от золотистых свечек сосен.
- Золото старит.
Иногда к  ним  склонялись кипарисы с «соседней улицы» и беседа  превращалась в шум. Появившийся Воробей разводил крыльями – кипарисы были виновниками праздника. Старая лиственница,  глядя    на это усмехалась - уж сколько было балов перед ней промелькнувших, но никто не вышел замуж за иностранца. И никуда не уехал.
- Так только переписка.. Приветы… А вот в наше время, –   хотела рассказать она, но так и не вспомнив, чем отличалось её время, умолкла. Лиственница поселилась здесь  давным-давно, маленькой девочкой. Бабушка ей говорила, что когда-то они жили в загадочной стране.
Там была другая жизнь  в жаркой и влажной земле. Они жили семьями многие,  многие годы, до глубокой старости, пока под тяжестью лет не высыхали.  Тогда они просто падали на землю. А здесь  старые деревья спиливаются, –  продолжала повествование лиственница –  бабушка говорила, что там  в другой стране жизнь была долгой-долгой… здесь же хоть наряды меняются чаще, но старятся быстрее. И большей семьи, как ни у кого не было, так и нет.
Когда пришёл тёплый вечер, люди группами и в одиночку сходили по каскадам, спеша к морю. Шли аллеями, тропами. Никто из них не остановился. Никто не заметил праздничного духа парка. Зато они издали различали гуляющих по берегу  орущих и порой ссорящихся чаек. Чайки носились над морем, обследуя свои участки и при  попытке украсть с их участка рыбку обедневшей родственницей, вступали в драку.        Все их разговоры сводились к тому, что и где можно достать или стащить. Но люди ими любовались и приносили остатки своей еды.
Парк,  по их понятиям,  безмолствовал,   был недвижим.
И даже очень поздней порой, когда всё было готово к балу, и был дан  сигнал вступить в менуэт, только один, лирически настроенный Поэт услышал музыку, перешептывание деревьев.  Опустился на скамейку и посвятил этому событию стихотворение.