Ветераны

               


   В коммуналку, где жил Глеб Николаевич Плаксин, в конце зимы подселился некто Пётр Петрович Босов. Соседи быстро сдружились, благо были ровесниками, кроме того, обоим в сороковых годах пришлось понюхать пороху.

    Много замечательных вечеров провели в разговорах старые вояки. Больше и охотней говорил Пётр Петрович, не так давно переехавший  в этот город, где семьями жили два его сына, с Приднепровья.

   В Отечественную Пётр Петрович состоял при штабе корпуса генеральским ординарцем и прошагал штабистом всю войну. Поход же Глеба Николаевича по военным дорогам закончился в сорок третьем году в Белоруссии, когда шлёпнувшаяся близ зенитки авиабомба разбросала по земле весь расчёт, в числе которого был и молодой солдат Плаксин. Дальше были продолжительные скитания по госпиталям, две операции на теле и, в итоге, отказ Красной Армии от дальнейших услуг зенитчика.

   Прожив на новом месте два месяца, Пётр Петрович умудрился занять в городе пост заместителя председателя Совета Ветеранов войны, провёл в школах с десяток встреч - воспоминаний солдата войны с подрастающим поколением, вёл кружок  по истории отечественного вооружения. Был активен и в быту - утренние зарядки и лёгкие пробежки  по парку были непременными составляющими его дневного распорядка. Почти сразу же
встал в очередь на получение жилья и предложил Плаксину похлопотать в верхах насчёт новой квартиры и ему.

   Босов являл собою кладезь забавных и необычных героических историй и анекдотов, коими он любезно делился со своим менее разговорчивым  собеседником. Его альбомы были плотно нашпигованы множеством фронтовых фотографий, и он также не преминул возможностью познакомить приятеля с фрагментами своей фронтовой деятельности.

    Выходил на прогулку в город Пётр Петрович неизменно в пиджаке, порядком отягощённом  боевыми и трудовыми наградами. Накануне Дня Победы заказал в частном ателье офицерский мундир и часто наведывался туда – торопил портных и делал некоторые замечания по пошиву формы.

   В гости к Петру Петровичу нередко заскакивали правнуки – дошколята Борька и Светка, щедро одаривались прадедом сладостями и кое-какими  деньгами и,  ублажённые, исчезали восвояси.

   Глеб Николаевич, проводив семь лет назад на кладбище жену, многолетний брак с которой не принёс ему потомства, проживал в комнате один. К невеликой своей пенсии имел существенный приработок – за скромное вознаграждение, не обязательно денежное (брал и картошкой, и поношенной одеждой, а так же куревом и спиртным), сапожничал на дому. Был не словоохотлив и домоседлив и из дома выходил разве что в магазин за провизией да водкой.

   Вечером восьмого мая Плаксин у себя в комнате стриг ногти. Зашёл Босов:

  - Глебушка, дай утюг. Мой , что–то, не греется. Надо галифе к завтрему наутюжить – день, сам понимаешь, какой ответственный предстоит. Советую составить мне компанию. Чествовать нашего брата будут. Премии раздадут. Потом покормят, по сто грамм поднесут. И концерт готовят для нас. Пойдёшь?

  - Да, нет, не пойду. Куда мне с моим рылом соваться – только людей распугаю. Да и одеть толком нечего.

  - Ну, допустим, одежду я тебе из своего гардероба подберу…

  - Нет, Петро, ступай один. Потом расскажешь… А утюга у меня за ненадобностью и не было никогда.

  - Как знаешь, старина. Пойду один.

  - Погодь. На–ко денежку. Завтра купи поллитровку, посидим, справим.

Взяв деньги, Пётр Петрович ушёл к себе. Почти тут же из-за стены донеслись до Плаксина душераздирающий ребячий визг и отборная босовская брань. Отложив ножницы, Плаксин поспешил на шум. Оказалось, это Пётр Петрович офицерским ремнём отчаянно стегал своего правнука - трёхлетнего Борьку, тельце которого было прочно зажато между босовскими коленями. Малец тщетно пытался вырваться, истошно вопил.

  - Вот подлец! Вот засранец! – бесился Пётр Петрович, охаживая ребёнка. – Нет, ты посмотри, Глебушка, что учудил этот родственничек!.. Мой орден!.. Так надругаться над боевым прошлым прадеда!

  - Да что стряслось–то? – недоумевал Плаксин.

   Тяжело дыша, Пётр Петрович опустился на диван. Малыша крепко держал за шиворот.

  - Вот, значит, прихожу я от тебя и вижу – этот сволочёнок снял с вешалки мой новый мундир и с Ордена Отечественной Войны  гвоздочком красочку соскабливает!.. Вот, кто мне возместит ущерб?! Его папка, что ли?

   Ничего не сказав, Плаксин отнял у Босова мальчонку и увёл в свою комнату. Посадил его на колени, успокоил, похлопал по вздрагивающей спинке. Порылся в тумбочке, дал полузасохший пряник.

   В комнату ввалился Пётр Петрович с ремнём в руке:

   - Не понял. Добреньким хочешь быть?! Похвально!.. Что же, это дешёвый способ завоевать авторитет ребёнка…

   - Не ходи больше ко мне, Петро. Не по пути нам с тобой оказалось дальше идти, коли ты орденочек вшивый выше своего ребятёнка ставишь… Ни хрена ты не воевал, Петя… Ведь не ради побрякушек народ на бойню шёл.

   - Не воевал, говоришь?! Это я–то не воевал?!. Да я  от Волги до Эльбы протопал! Оружие именное имею! Мне часы командармом дарены! Да мне сам Георгий Константинович руку жал! А вот ты каким макаром раньше срока комиссоваться сумел – это ещё выяснить надо соответствующим органам! Видали мы таких ультрапатриотов – пульнул под шумок из винтовочки себе в ногу и пожалуй героем домой. Неудивительно поэтому, что и наград–то у тебя никаких не видать, вот ты и не знаешь им цену.

  - Не доводи до греха, Петро… Не хочу накануне праздника ругаться с тобой, хотя и следовало бы съездить тебе пару раз в мордень. И оправдываться не намерен, потому как не вижу такой потребности… А орденов я привёз с передовой не меньше твоего, да только все награды–то, как прибыл домой, я дворовой ребятне раздал. Могу  предъявить все мои наградные документы. А что касается моего «дезертирства», то, выходит, не при помощи винтовки я членовредительствовал, потому как всё брюхо моё истыкано железом. И этих осколков во мне сейчас поболе, чем у тебя  на груди побрякушек. Вот так-то, товарищ гвардии капитан...

   Пётр Петрович, не найдя что возразить, в бешенстве забросил  ремень в угол, поймал Борькину руку и силком повёл его к себе.

   С той поры фронтовики не захаживали друг к другу. Через короткое время Пётр Петрович из коммуналки съехал – ему предоставили однокомнатную благоустроенную квартиру в новом доме.



   Под осень  в дверь к Глебу Николаевичу постучали. Не так, как обычно – шумно и  по–хозяйски, а несмело и кротко, в комнату проследовал Босов.

Выставил на стол бутылку водки, что–то из закуски. Подошёл к Плаксину с  растроганным видом, обнял того  за плечи:

  - Прости, солдат, за давешнее. Сдурел я тогда. Веришь–нет, места себе не нахожу, до того совестно мне. Не по–человечески как–то вышло… Не держи на меня зла, Глеба!.. Не виноват же я, что  в тылу отсиживался, так было мне велено, чтобы при начальстве находиться… Вот, мириться пришёл…

  - Да будет тебе, Петро, не унижайся… Чего в жизни не бывает… Я тоже маху дал – не сдержался… Живы остались – и то ладно.

  Плаксин достал из шкафа ремень Петра Петровича, подал хозяину:

  - Помнишь – оставил?

  - Да оставь его себе, дарю… У меня  для тебя хорошая весть – зайди как–нибудь в Совет Ветеранов, там тебя награда ждёт. С самой войны тебя ищет.

   - О как!.. Да я и Совет–то ваш не знаю где находится.

   - Ладно, лично отведу… Только не сердись, браток, шибко...

   - Я и не сержусь, Петруша…

   И два старика, два седовласых ветерана, обнявшись, словно давнишние друзья, не видевшиеся сотню лет, не стыдясь друг друга, заплакали...