Глава 12 В царстве кесарей

Из записок
1982
«Ура! Кажется, увижу Индию!
Автобиография, рекомендация-характеристика с места работы, пять фото, анкета: кто ваши братьяя. сестры, где и когда похоронен отец, где живут братья мужа, его родители? Еще - медицинская справка: можно ли делать прививку от холеры? Уф!.. Но собрала все эти бумажки за неделю. Теперь - «на комиссию» в Райком. Утвердят ли?
… Ходила в Райком. Когда вошла в кабинет секретаря, головы не поднял и только бросил:
- Что вам?
- Да вот, ваше утверждение на поездку…
И всё же взглянул… как на стул, спросил:
- Были раньше за границей?
- Нет.
- Тогда у вас преимущество.
И снова глаза - в стол. Но черкнул что-то в моих документах, отослал ко второму секретарю за подписью на четвертом экземпляре рекомендации с работы.
Иду. Но его нет. Стою у приоткрытых дверей в кабинет, жду. Идет!.. Лет десять назад, когда проходила практику в областной библиотеке, он приударял за мной, а сейчас, когда обратилась: «Алексей Алексеевич, нужна только ваша подпись...» прошёл мимо не приостановившись, не взглянув. Вошел в кабинет, сел за длинный стол, оставив дверь открытой, спросил у сидящих мужчин:
- Все собрались?
И один, взглянув на меня, пошутил:
- Все. Даже лишние есть.
Что делать? А-а, войду. И, зацепившись за шутку, вошла, улыбнулась, как ни в чём ни бывало:
- Ага. Это я лишняя, Алексей Алексеевич. 
Смотрит мрачно, держит паузу, но вдруг протягивает руку:
- Давайте.
Подписал. Утвердил. Увижу Индию!

... Цейлон, Индия… Может, потом и напишу что-то об этой дивной, неожиданной сказке, но только не сейчас, - слишком всё спуталось в каком-то ярком, радостном ощущении, и, наверное, поэтому иногда снится: я - в поле, ещё грязными клочьями мается снег, но полянами – трава. Зеленая-зеленая, яркая-яркая! Лежу, вдыхаю запахи её, цветов и от этого - радость! Или такое: на глубоком, ослепительно белом снегу собираю цветы! Огромные розовые цветы. И их уже целый букет! Дивлюсь: на снегу - и такие?.. И снова – радость.
 ... Вчера Платон пришел домой в половине двенадцатого. Спросила:
- Где так долго? – спросила.
- У Махонина был.
За бутылкой коньяка, с которой пришел к нему наш «семейный художник» и друг Виктор Якушин, - повод: его картину взяли на выставку, - читал Платон свой новый рассказ «Прах Плеханова*».
А повод к его написанию невольно подала я. Как-то, придя с работы, рассказала ему о Лёше, нашем киномеханике, который вечно рвётся рассуждать «глубоко и научно», хотя в голове у него... Так вот, в тот раз Лёша всё приставал к выступающему из моей передачи: «Скажите, а где теперь находится прах Плеханова?» Наконец, мой остроумный ассистент Димка Миловидов мрачно, но с иронией спросил его: «Лёша, а зачем тебе прах Плеханова?» И Лёша уловил иронию, - набычился, засопел. Так вот, рассказала это Платону, а он и написал рассказ, развив тему по-своему, и вчера прочитал друзьям, а они сказали: вещь, мол, очень глубокая, но держать её надо в столе, и подальше, «чтобы не попала в руки гэбистов*. Но будет ли «держать в столе»? Еще не знает.
... Ходил Платон с «Прахом Плеханова» к литературоведу Непомнящему, а тот посоветовав ввести в текст рассказчика, чтобы читатель иногда мог передохнуть от плотности повествования, добавил:
- Вам мешает журналистика. Но Вы - самый глубокий писатель из местных.
И он прав.

…Командировка в район. Гостиница. Затёртые, ободранные обои на стенах, нет покрывал на кроватях, нет половичков возле них. А рядом - совсем седая соседка-ровесница: её муж погиб в автокатастрофе восемь лет назад, дочь в девятнадцать лет родила без мужа, у сына жена не готовит, не стирает, а только гуляет. И рассказывала всё это сдержанно, с полуулыбкой, но всё равно… А утром, в прорвавшемся через тучи луче солнца – освежающе-жёлтый бархат одуванчиков и воздух обалденный!
...Вечер встречи с композитором Микаэлом Таривердиевым*. Послала ему записку: «Вы творите гармонию. А что же делать нам, не творцам, живущим в этом дисгармоничном мире?» Думала, что ответит что-то вроде: иногда наслаждаться той гармонией, которую предлагаем мы, композиторы, но он прочитал, взглядом отыскал меня в зале (следил, когда передавали записку по рядам), улыбнулся и, положил в боковой карман со словами:               
- Буду хранить.
... Ходили с Платоном в лес за черникой и его так искусали комары, оводы, что весь - в крапинку. И все же ездил со мной в Карачев, я полола картошку, а он корытом перетаскивал в сарай уголь, который как раз привезли, - брат выписал целую машину. Занятие, конечно, было ему не по душе, - привык-то всё за столом, с ручкой и бумагой, а тут… Но ничего, почти тридцать корыт отволок и в поезде отдыхал… молча. А я читала Германа Гессе*. Оказывается, он хотя и немец, но предки его служили России, - то-то близок мне «по духу», как мама говорит.
... Платон отослал «Прах Плеханова» в Москву, в молодежный журнал «Смена»*.
Ну, что ж, «Попытка – не пытка».
... Ура! Муж повез группу туристов в Ригу и взял с собой детей, - ему за это платят в день аж на кило «Докторской» колбасы… если попадётся в магазинах - и мне не надо готовить завтраки, обеды, ужины. Придя с работы блаженствую! И продлится это блаженство целых три дня!
... Возвратили моему писателю рассказ из «Смены», - «Не подходит по тематике». Но журнал не хотел бы терять автора, - присылайте, мол, еще, посмотрим. Сейчас стояли с ним на балконе, и я вдруг услышала:
- Опять пишу рассказ, - посмотрел вниз на кроны каштанов: - Но кому будет нужен?
 Помолчал и добавил: - Да и всё, что написал, кому нужно?
Грустный, жалкий…
- Ну как «кому»? – бросилась утешать: - Ведь четыре книжки уже издал, так что пиши, пиши, старик, надо ж как-то барахтаться.
Ничего не ответил и нырнул в серую прохладу комнат.

…А может, мне самой делать передачи, без журналистов? Но тогда неизбежны конфликты с ними, - отнимаю гонорар. Да и с начальством, - делай, мол, только своё. Нет, не смогу «выбивать» гонорары, ругаться, отрывать «свой кусок» - не смогу быть стервой… А дочка посмотрела «Салярис» Тарковского* и пришла с пылающими щеками: «Буду режиссером!» Надо было ответить, что состоявшийся талант - это вопреки обстоятельствам?
... Полоса неудач у мужа, - всё возвратили из газет и журналов. Даже статейку из «противоалкогольного» журнальчика, как его называет.
... Позвонил Владимир Владимирович Соколовский, бывший секретарь Обкома по идеологии, тот самый, рассказы которого в своё время правил мой брат:
- Ноги отказали. Никуда не хожу, никого не вижу.
А я - ему:
- У вот у моего мужа хотя и есть ноги, но всё равно никуда «не ходит.
И рассказала про его неудачи.
... Приходила Зося, моя «индийская» подруга. Пили кофе и говорила только она: её мастерская увешена акварелями с пальмами, океаном и бунгало, - никак не может забыть Индию! - о Валере, который был в нашей группе, снова об Индии и опять - о нём. А я смотрела на неё и крутились строчки Бориса Чичибабина*: «Есть друзья, но в душе недоволен. Одиночеством что ли я болен?» А за окном моросил и моросил дождь.
... Платон как-то отослал письмо Кривоносову, местному писателю, пробившемуся в Москву, и спросил: не даст ли рекомендацию в члены Союза писателей? Сегодня получил ответ: «Не переоцениваешь ли ты себя?» За ужином грустно бросил:
- Наверное, я и впрямь не писатель.
А меж тем в «Литературной газете»*напечатали его письмо к маститому писателю Астафьеву*. Правда, причесали, попудрили, приглушили взволнованность, но суть оставили. Значит, Качанов чего-то стоит? Но всё реже и реже садится за письменный стол, а иногда и скажет: «Кроме еды, ничего больше и не остается», или: «Стареем, стареем. Теперь, кроме одной рубахи да штанов, ничего боле не надо». А сегодня, когда подкрасила волосы, услышала:
- Все молодишься? Пора бы и остепениться.
Да не хочу я остепеняться! И «одних штанов» мне мало. И стареть не хочу. И больно, что он уже и физкультуру не делает, и телевизор наш черно-белый готов смотреть вот таким, дергающимся.  Больно и тоскливо.

…Дождь, дождь. Всю неделю! А по телевизору - о Веронике Долиной: трое детей у неё, но пишет стихи, песни, ездит с концертами по стране.
Зависть.
- Зато ты источаешь флюиды, - Платон.
Ну, если флюиды... Но утром - на сына:
- Кран в ванной вчера начал чинить и бросил!
На дочку:
- Ни черта не читаешь!
На Платона:
- Не вызываешь ни электрика к неисправным розеткам, ни газовика к протекающей колонке!
И всё так же – въедливый дождь, гремящий по жестяной крыше балкона.
И лохматые деревья треплет ветер.
И мокрые листья мечутся по тротуару.
Да и на работе: в коридоре содрали линолеум, выкрасили стены.
Ненавижу себя!
А вечером - голодный Женька Сорокин, сбежавший от скандала с женой, и теперь сидит, чинит наши розетки, а я жарю ему картошку. Чуть позже – подвыпивший Платон с выставки Гусьлистова, и всё ходит по пятам, бубнит: звонили из «Современника»*, выбросили из его рассказ «Житная поляна», а он - название сборника. И скулит, и просит совета, а я…
А во мне: «Ну, где, где же вы!?.. умные, талантливые, смелые, благородные? Хоть издали подмигните!» И слезы – перед сном, после фильма Марка Захарова* «Тот самый Мюнхгаузен», - его неправды святой не принял, отверг мир смертных и кесарей; и последние кадры: по лестнице поднимается он в голубое небо, теряется в нём.

 …Поблагодарили» Платона из Москвы сразу газета «Советская Россия» и «Журналист»*, - отсылал туда статью о кооператорах.
- Старик, как же я устала от этих благодарностей! – не сдержалась.
- А я?.. – жалко улыбнулся и ушёл к себе.
Приготовила обед и решилась всколыхнуть своего отвергнутого писателя словами: не напечатали, мол, этого очерка, так другой… И вхожу, сажусь рядом:
- Что это Вы, Платон Борисыч, всё читаете, читаете, а не пишете?
Взглянул, хмыкнул:
- Думаешь, писать... это всё равно что вязать?
Да-а, вызвала огонь на себя… А у меня, между прочим, сегодня отгул. А я, между прочим, пригласила его сходить в лес за грибами и вроде бы соглашался, хотя была бы рада, если б сел писать, но вот… получила. Да еще и прибавил:
- Лучше бы пуговицы мне пришила к рубашке, чем лезть в то, чего не понимаешь!
Сжимаюсь. Такого массированного огня не ожидала и поэтому сразу – слезы. Шмыгнула в ванную, закрылась. Но подошел к двери:
- Открой. Поговорим.
Не хочу открывать! Не хочу говорить! И даже видеть его не хочу! Но через дверь гундосю:
- Не благороден. Больно ранишь.
А он:
- Может, потому заставляешь меня писать, чтоб денег больше приносил?
Опять оскорбляет! И уже рыдаю:
- Как же ты со мной живешь, если так думаешь?
Но слышу, собирается уходить. «Нет, не выйду, не пожелаю счастливого пути!»
Ушел. Ну и, слава Богу. Иду в зал, ложусь на диван: «А, может, он, отвергнутый обществом, так защищает себя? А, может, отвергнутый, так себя утверждает?
Ладно. На том и порешим».
И утром просыпаюсь с настроением: «Всё хорошо, прекрасная маркиза, всё хорошо!» Дети живы, здоровы, мама, Виктор – тоже, денег с натяжкой, но хватает. Ну что еще надо? «Так не надо печалиться...» как поётся в песенке. И ты сегодня весь день будешь счастлива!» И душа наполнилась умиротворённостью.

... Первый солнечный день после затяжных дождей и сразу – жара. В квартире душно. Бесят звуки с улицы, голоса за стеной... Завидую тем, кто живет в собственном доме!.. 
что б выйти за порог и сразу - поля! И после работы решаю: «Нет, не хочу домой! Поброжу-ка за телецентром, в поле, ведь и всего-то - перейти дорогу».
Тропинка среди молодой кукурузы, шуршание её стеблей, совсем другой ветер - в лицо!
И поле ржи – волнами. И подмигивающие васильки. И даль с перелесками, ярко-зелёными взгорьями. И нежная бирюза неба... Ну да, да, была я когда-то птицей. До отчаяния хочу лететь над всем этим! И даже слышу шелест своих крыльев, ощущаю прохладу ветра под ними!.. Но бреду среди метущейся ржи, срываю васильки и почему-то вдруг вспыхивает фраза: «В то лето волосы ее совсем выцвели и пропахли ветром». Не потому ли, что мои лохматит, холодит ветер?               
Всё ближе трасса с красными, синими, желтыми троллейбусы на кольце. «Нет, не хочу в них!» И нахожу поляну с ласковой не примятой травой. «Упасть лицом в траву и плакать...» И припадаю к ней, вдыхаю её аромат, а потом долго сижу, прижав босые ноги к земле. И чудо! Крадучись, змейкой уползает тоска, мучившая последние дни. «Чтобы обрести силы, Антей припадал к земле. А, может, это - не миф?»               
Все, что нашла там, в поле, бережно несу в букете васильков. Муж встречает в коридоре, выходит дочка из кухни. Протягиваю им васильки:            
 - Привет от полей! Дорогие мои, как же никчёмно, нелепо мы живём, - хочу ошарашить принесённым: – Ведь всё, что необходимо, там, в поле!               
А дочка уже хрустит огурцом. А муж уже молча уходит к себе.
«Нет, не смогла... Значит, - в другой раз».

Сон.
С неба, прямо на меня, стремительно, вниз головой, летит… и уже - надо мной!.. мужик… лицо его наплывает, увеличивается, искажается и вдруг, застыв предо мною, губы его зловеще шепчут: «Отведи пальчик. Пальчик-то отведи!» Но уже - угол в какой-то хате… и прямо на полу, прижавшись к стене, сидит... вроде бы Платон?.. да-да, это он... в белой рубахе... голова опущена, а на плече - чёрная птица. Бросаюсь к нему, но тут же его перекрывает перекошенная рожа того мужика… опять Платон... нет, мужик... Платон, мужик... как микшером, на пульте! И начинаю плакать.
... И снова маюсь, итожу, скулю... Вышла на балкон. Сумерки. Двор пуст. Тихо. Но вдруг – постукивание, легкое постукивание палочки по асфальту, - слепая тычется в ограждения, в кусты… возвращается, снова ищет дорогу. О, этот осторожный, вкрадчивый стук-стук палочки по тротуару! А я… «Что ж томлюсь-то? Разве той, что внизу, больше досталось?»
... Поездом, в Карачев, с Платоном. Весь день - дождь, солнце, прохладно, жарко, дождь, солнце... и зелень бушует! А вечером – назад, в почти в пустом вагоне с братом. И снова крупный обильный дождь! А мы - об очерке непривычно смелом и правдивом в «Литературке»: земля, аренда на три, десять лет?.. и не будут ли эксплуатировать её, а потом бросать; о письме старика из Кургана, вспоминающем о раскулачивании крестьян в двадцать восьмом… Чудо! Об таком - в газете? Значит, что-то меняется вокруг нас?
... Из Германа Гессе:
«Наше субъективное, эмпирическое, индивидуальное «я» крайне переменчиво, прихотливо, крайне подвержено всяким внешним влияниям. Но есть и другое «я», скрытое в первом, перемешанное с ним. И оно - высокое, святое. Оно не является личным, оно есть наша доля в Целом, в Безличном, - в Боге.  И стоит искать такое «я», следовать за ним. Только это трудно, - вечное «я» тихо и терпеливо, тогда как другое столь нескромно и нетерпеливо».
Боже! Как же часто мы, задавленные господством кесарей, теряем себя! И уже не хватает сил душевных искать в себе это ускользающее «высокое и святое» я!
... Шли с Платоном по берегу озера, в молодом березняке срезали серые подберезовики, бурые маслята, розовые волнушки. И набрали полную корзину! Потом набрели на поляну среди молодых елей, присели на шуршащий мох, прислонились к березе, доедали бутерброды, пили чай из термоса, перебирали грибы... Рай! Потом опять  брели вдоль берега по траве-мураве, купались в озере и уже в сумерках, почти пустым автобусом, ехали домой. Короткий праздник жизни!.. Может, именно природа и подталкивает, направляет нас к поиску того самого «другого я», о котором пишет Гессе? Может, и пробуждается в душе «вечное святое «я» только при свидании с НЕЙ?»

2002
В 1991-м издадут русского философа Бердяева* и я прочитаю: «В истории мира происходит противоборство двух начал: субъективности, духовности, свободы, истины, правды, любви, человечности и – объективности: пользы, устроения, силы, власти. Это и есть борьба Царства Божьего и царства кесаря. Сын Божий был распят, и дух распинается в этом мире объективации. Объективация духа и есть его распятие».
И эти строки словно приподнимут меня, - так, значит, не только мы, но и те, кто пытается по-иному взглянуть на то, в чём живёт, «распинается в этом мире объективации»?
Ну, что ж, это в какой-то мере утешает.   

*Георгий Плеханов (1856-1918) - Теоретик и пропагандист марксизма.
*Гэбисты - Сотрудники Комитета государственной безопасности (разговорный: «комитет», «органы», «контора», «чекисты»», «гэбисты»).
*Микаэл Таривердиев (1931-1996) - Композитор армянского происхождения.
*Герман Гессе (1877-1962) - Немецкий писатель, художник, лауреат Нобелевской премии.
*«Смена» - Молодёжным журналом Советского Союза.
*Андрей Тарковский (1932-1986) - Советский режиссер, сценарист.
*Борис Чичибабин (1923-1994) – советский поэт, лауреат Государственной премии СССР.
*«Литературная газета» — советское и российское еженедельное литературное и общественно-политическое издание.
*Виктор Астафьев (1924-2001) — советский и российский писатель, эссеист, драматург, сценарист. 
*Марк Захаров (1933-2019) - советский и российский актёр, режиссёр театра и кино, *«Современник» - Литературный и общественно-политический журнал, основанный еще поэтом Александром Пушкиным.
*«Журналист» - Ежемесячный профессиональный журнал, первый номер которого вышел 1 января 1914 года в Москве.
*Николай Бердяев (1874-1948) - религиозный и политический философ.