Мои родители

Мой папа, Николай Никитович Алфёров, рано оставил семью по причине своей гибели.
Мне ещё не не исполнилось и 12 лет, мой брат - на 3года моложе меня, а сестрёнка - на 8лет.
Маме было 33 года.

Дома над родительской кроватью всегда висел папин отретушированный фотопортрет и рядом такой же отретушированный мамин портрет.

Папа был красивым мужчиной даже на обычных фото, а на портрете - особенно. Я, из нас, троих детей, больше всех была похожа на него, но считала себя всегда гадким утёнком.

Мама рассказывала, что его родители не хотели, чтобы он женился на ней, считали её не достаточно красивой для своего сына.

А он заявил: - Не разрешите жениться на Галке - запью.

И запил по-чёрному.

Из двух зол его мать мудро выбрала меньшее, и мои будущие родители поженились.
Честно говоря, мы, дети, всегда чувствовали, что нас бабушка не особо любила - сказывалось отношение к маме. Но мы сильно не переживали - у нас была ещё одна бабушка и даже прабабушка. Уж они нас точно всех любили.

Отца я очень любила. И его смерть была для меня настоящим горем.
Сообщили мне о смерти папы на уроке, сказали, чтобы я шла домой.
Я плакала, одевая пальто в раздевалке, и вдруг услышала как кто-то из учителей сказал:
- Да он пил и гонял семью!

И я закричала:- Папа мой очень хороший!
Слёзы у меня лились рекой.

Конечно, бывало и такое, что нам приходилось всем хором бежать из дому к соседям, когда отец перебирал лишку. Это было не очень приятно - ночевать у чужих.

Наутро мы возвращались домой, где нас ждал раскаявшийся глава семейства.

Но почему-то я не помню, чтобы из-за этого я перестала любить отца, или осуждала его.

А, возможно, в моей душе и было глубоко запрятано осуждение, потому что я твёрдо решила: никогда не выйду замуж за пьющего мужчину.

Не редкость было в те годы, что мужчины распускали руки на жён. По крайней мере, в нашей среде.
Папа работал в забое.

В нашем шахтёрском городке почти все мужчины были шахтёрами.

Профессия опасная и в наши дни. А в те годы...

Война мне казалась далёкой историей. А сейчас прикинула: я родилась через 5,5 лет после Победы.
Война - это молодость моих родителей.

Отец был угнан в Германию в начале войны и освобождён нашими войсками.
Он не рассказывал о годах, проведённых в концлагере. Я только знала, что он там был.
Не думаю, что эти годы благотворно повлияли на его психику.

Мама в годы войны жила на Харьковщине. Мы ездили на её малую Родину - село Краснопавловка. Там, вероятно, до сих пор живут наши родственники.

Мама и тётя рассказывали о голоде, о оккупации, о немцах.
Говорили, что и немцы были всякие. Были такие, что тащили последний кусок из хаты, а были и такие, что, играли на губной гармошке, тосковали и, глядя на детей, плакали и угощали их шоколадом или куском хлеба.
Тётя рассказывала, как молодые девчонки портили себе кожу кислотой, чтобы не быть угнанными в Германию - немцы боялись кожных заболеваний.

Война сократила их семью ровно наполовину:погиб их отец, а наш дед Василий. От голода умерли братишка и сестрёнка.

Мама рассказывала, как "при наших" они тайком бегали по ночам на колхозное поле собирать упавшие на землю после жатвы колоски: это было очень опасно: тех, кого ловили "за воровство" - судили. Но так хотелось есть. От молотой лебеды только пучило животы, а когда в муку из лебеды добавляли горсть размолотых зёрен, тогда лепёшки были гораздо сытнее.

Я удивлялась: за что судить, ведь зёрна бы всё равно бы погибли, сгнили, перепахались.

Нельзя было. Умирать от голода - можно. "Естественный отбор" созданный искусственно.

Моя тётя Люба до сих пор обожает тыкву. Мама её долго терпеть не могла, говорила: - Я её в детстве наелась - во!
И красноречиво чертила себе ладонью по горлу.

Тыква спасла их от голода.

Тетя после войны училась в Харьковском техникуме. На выходные в переполненном вагоне
ездила домой в Краснопавловку за недельным пайком - горшком тыквенной каши.

Однажды она осталась без этого пайка: в давке при посадке в вагон у неё утащили горшочек с кашей.

Выручали целую неделю такие же голодные подруги.

Я удивлялась, как можно неделю есть эту кашу? Я её тоже не любила.

А сейчас думаю: как без холодильника можно было в общежитии хранить кашу?


Моя любимая мамочка Галина Васильевна, сейчас уже пол-года тебя нет в живых.

А я как будто сейчас вернулась на пол-века назад, к тебе, в своё детство, где ты гораздо моложе меня, нынешней, ровестница моей дочери, своей старшей внучки.

Я удивлялась, почему ты по паспорту - Анна.
И ты рассказывала, как какой-то сельский грамотей, заполняя свидетельство о твоём рождении, заявил: - В украиньський мови нэмае "Галя", а е "Ганна".

Потом другой, не менее грамотный чиновник в паспорте вместо "Ганны" написал русское "Анна". Так тебя "перекрестили".

А Анной звали твою родную, погибшую от голода, сестрёнку.

А ещё запомнился рассказ мамы о том, как после войны запустили маслобойный цех.
Это было уже в Краснодоне, куда вслед за старшей сестрой, получившей направление на работу в этот город, переехали мама и бабушка.

Когда пошло первое масло, изголодавшиеся женщины, несмотря на предупреждение, бросились его пить. Многих не удалось спасти.
Мама говорила: мне тоже очень хотелось есть, но я терпела и не стала пить масло.

Я была очень рада.

Мама была терпеливой к лишениям.

Я всегда думала, что тех, кто пережил войну в тылу, надо было чествовать не менее участников войны. Им тоже надо было вручать медали и ордена.

А моя бабулечка получала крохотную пенсию - благодарность Родины за крестьянский труд.


Наш маленький Краснодон стал известен каждому после войны.

Мы всегда гордились своим Краснодоном.

Всё в Краснодоне напоминает о подвиге молодогвардейцев.

А через забор от нас жила баба Таня - мать молодогвардейца Георгия Арутюнянца.

О ней, пожалуй, надо рассказать отдельно.