Новое Житие - по страницам9

-  Це засвинячили, так засвинячили! -  заорал Хохленко, приникший к триплексу.

-   Погоди радоваться, - оборвал его Виктор. – Сейчас как зацепит по касательной!

   Квадратные силуэты с крестиками  на броне появлялись в гуще садов, из-за бревенчатых срубов, повреждённых снарядами или бомбами. Фиолетовые трассеры бронебойных снарядов неслись со всех сторон, образуя перекрестья. Даже повреждённые самоходки, вращаясь на месте с сорванными гусеницами и выбитыми катками, продолжали вести огонь. Угодившие в церковь, германские выстрелы лишь поднимали облака извёстки и разбрасывали оранжево-красную кирпичную крошку. Кладка, что была выложена в прошлом веке, не разрушалась.

   А в звоннице возбуждённо галдели дети. Их безуспешно гнали вниз Ахромеев и ребята его экипажа:

-   А ну, детвора залётная! Кыш-брысь вниз! А то придёт товарищ комбат. Нет, прилетит на крыльях под купол и врежет всем по шеям. Нам это надо? Вам тоже…

* * *

…Какова численность вашей  группы? - не унимался Фоммель, хрустя длинным плащом с прелиной. -  Это реальная организация с множеством тайных сотрудников в органах власти? Мою организацию и меня лично это интересует, прежде всего.

-  Вот те и раз! – Цвигун лишь хохотнул. В пятнистой плащ-палатке германского образца, с надвинутым капюшоном, он прогуливался  с ним по деревне. – Снова дурачка валяете, господин хороший?  Численность нашей группы ему…   Списочек в развёрнутом виде, герр-хер… А хазы да малины не перечислить?

-  Не надо паясничать, Рус Иванович, - Фоммель шумно размял пальцы рук. Быстрым движением он сдвинул на затылок фуражку с эмблемой адамовой головы и орла в тулье, сжимающему в когтях веночек со свастикой. – Это пошлый и неуместный юмор. Дайте понять…Вернее, необходимо кое- что прояснить. Если, конечно, ваша организация, и вы лично желаете установить контакт с нами – имперской службой безопасности. Прежде всего, со службой безопасности, которую я представляю. Вы меня понимаете, Рус Иванович?

-  Рус Иванович всё понимает, - подавил очередной смешок Цвигун. Он пропустил группу офицеров  СС-панцерваффе в чёрных мундирах и рыжих наплечных ранцах. У многих виднелись Железные кресты 1-го и 3-го классов, ленточки 2-го класса, бронзовые, золотые и серебряные значки отличия в обрамлении всё тех же венков, что делало их похожими на покойников. Короткими взмахами они приветствовали оберштурбанфюрера, что ответил единственным взмахом. Один из них напевал: «В Гамбурге не осталось девственниц…»: - Надо же такое – Рус Иванович! Ну, допустим, я вам кое-что скажу. Опять-таки, в обмен на кое-что. Верштейн,  майн… Тьфу, как это по вашему, гер-хер?

-   Вы опять за своё? – Фоммель казалось рассеянно покосился на его своим белёсым глазом. Снова заскрипел своим плащом с витыми погонами капитана вермахта. – Признаться, я вами несколько разочарован… - он старательно помассировал переносицу. Что-то сказал себе под нос: - Первое время вы мне казались серьёзным и вдумчивым сотрудником. Ваша организация… м… м… «4-й Интернационал» тоже показалась мне хорошей «крышей». Итак, всё-таки к делу. Ваш «Коминтерн» есть включать в себя некоторый высший командир Красной армий?

-   Предположим, что есть, - мотнул головой в капюшоне Васька.- Предположим, что таковые имеются. Как я вам уже сказал, а холуёк ваш на бумаге настрочил – в организацию меня принял командир роты. В 37-м, когда лес валился и щепки летели. Причём во все стороны. О-го-го, какие щепочки! – Васька, разведя пятнистые полы, показал какие именно: - Зовут его Седельников Дмитрий Алексеевич. Душа человек – ничего не скажешь. Такие вот дела, герр Фоммель. По батюшке вас, кстати, как?

-   Причём тут мой батюшка? Оставим его пока, - криво усмехнулся оберштурбаннфюрер своим плотным, белобрысым лицом. – Я неплохо знаю русский шутка. Сам умею шутить, Русс Иванович. Ваш ироний я понимайт. Сомневаться не приходится. Вы собираетесь, как это по-русски… преподнести нам свой свинья. Так есть это?

   Мимо протарахтели пару мотоциклов с колясками, посвёркивая синеватыми огоньками сквозь щели светофильтров.  Протопал патруль из двух солдат в стальных шлемах, с карабинами на плече, что посвёркивал плоскими фонариками. В сгущающихся фиолетовых сумерках, прикрытые маскировочными сетями на высоких шестах, самоходные пушки с массивными утолщениями на стволах, приземистые танки, полугусеничные транспортёры «бюссинг» и грузовые «опель-блитц» под камуфляжным тентом выступали как нарисованные тушью акварели.

   Цвигуну привиделось другое. Он вспомнил, как его давеча подвели к сараю, огороженному колючей проволокой. Часовые сделали винтовками на караул. Внутри находилась сотня советских пленных. «…Мы решили испытать вас, Рус Иванович, - усмехнулся штатский в синем шеврете. -  Укажите нам самый перспективный материал. Кто их этих недочеловеков, - он провёл рукой в направлении сидящих, стоящих и даже лежащих в травянисто-жёлтых гимнастёрках, в намокших кровью бинтах людям, - достоин служить 3-му рейху? Помните, от вашего выбора зависит их жизнь и… ум, гумм… наше доверие к вам и вашей организации…»

-   В Красной армии есть немало командиров, что верны идее товарища Троцкого, – Цвигун начал по-новому, как ему советовали в таких случаях. – Идее мировой революции и Соединённых штатов Европы. Товарищ Ленин, по матери Бланк (Фоммель усмехнулся), не очень, правда, разделял последнее. Его больше тянуло к крепкому союзу России с… Однако, революционеров-троцкистов устраивает такой подход. Что такое одна Россия и одна Германия?  Если уж замахиваться, то на всё сразу.

-  Это несколько  пересекается с нашей идеей, -  как можно суше подчеркнул Фоммель. – С идеями фюрера и национал-социализма. С идеей жизненного пространства Карла Хаусхоффера, что должно включать для себя значительную часть этого мира. Мы изначально придерживались принципа внеевропейской войне с большевизмом. Фюрер назначен Демиургом единой Европы.

-   Очень напоминает идеи товарища Троцкого, - не моргнув глазом, заметил Цвигун. – Царствие ему небесное…  Такое ощущение, что стою я на митинге в 20-м, с трибун вещает сам Лев Давидович: «Товарищи! Умоем красных коней на Висле и умоемся там сами! Даёшь экспансию мировой революции в Европу! Дашь красное знамя единого пролетарского гегемона на Эльфелевой башне, на Везувие, на Пизе…»

-   Что? Простите, я последнее не расслышал… - Фоммель тут же вспомнил митинги своей юности, в Баварии, в тех же 20-х, где провозглашались подобные лозунги.
-   На Пизе, - собрав волю в кулак, чтобы не расхохотаться, отчеканил Цвигун. – На ней, это самое… Ну, вы, господин хороший, поди уже догнали, о чём это я, - переключился он на прежнюю волну, почуяв элемент игры в поведении эсэсманна.

    Не доверяет мне этот мерзавец, подумал Фоммель.

-   Сведения с фронта таковы: операция «Цитадель» идёт как нельзя лучше, - ожил он  после недолгого молчания. – При таком развитии событий через неделю доблестные германские войска окажутся в Москве.

-   Для этого войскам фюрера придётся пройти через Курск. А там… Могу вас заверить, что под Курском стянуто около двух гвардейских танковых армий. Это не менее двух с половиной тысяч танков и САУ. Около миллиона с лишним личного состава, примерно пять тысяч  орудий и миномётов, авиация… В истребительной у нас почти двукратное превосходство над вашим люфтваффе. Что этому противопоставит ваш вермахт и ваш фюрер? Ась?

   Какая-то древняя старуха пронесла на коромысле два ведра. В них явно плескалась вода. Васька отметил, что оберштурбанфюрер, проводив её взглядом, облегчённо вздохнул. Знает примету, гад. Шибко грамотные, как говорится.  Помнит собака палку.

-   Вы не находите, дружище, что временами говорите несколько странно?  Будто вы совсем не сержант Красной армии, Красногорский Иван Иванович, но… Вы – птица более высокого полёта, - Фоммель тактично усмехнулся, прислушавшись к гулу на востоке. – На языке разведок мира это звучит как подстава. Либо вы канал для сброса дезинформации, либо…

-  Либо? – натурально удивился Цвигун. – Вы меня конечно расстреляете?

-   Ну, расстрелять вас пока рано. Мы так не работаем, - оберштурбанфюрер чуть было не добавил «с материалом», но вовремя придержал язык. – Однако временами вы искушаете меня. Пытаетесь, как это по-русски… лепить горбатый. Альзо?

- Не знаю, как насчёт «альзо», но вот насчёт горбатого… - усмехнулся Васька. – Погоняло знакомое. Где-то про него слышал, но где? Короче, как вспомню, так скажу. Хотя правильнее будет «лепить горбатого», а не «лепить горбатый». Да вы на меня не обижайтесь, герр-хер. Опять-таки неизвестно кого и куда забросит судьбинушка-сударушка. Скажем, на нарах завсегда можно причалиться. Харе? Там, на кичке, кто по феньке ботает, тот – знаете? Тот в чести на клифту лагерном, в авторитете ходит.

-   Знать феньку? – наморщился под фуражкой Фоммель. – Фенька есть она или он? О, я понимайт! Фенька есть главный лагерный авторитет. Обер рус-бандит!

-   Обер, обер… Самый, что ни на есть – главный мазурик, - Васька с удивлением отметил, что перспектива угодить на русские нары оберштурмбанфюрера не особенно удивила. – Вот о чём я подумал, герр вы наш и хер…

   «…А это, стало быть, отработанный материал! – чётко прозвучали в памяти циничные слова Фоммеля. – И вот что мы намерены сделать…» С этими словами он распахнул клапан висящей на животе кобуры и оттянул наверх «собачку» затвора «Люгер» (Р-08), известного как «парабеллум». Длинный вороненый ствол подбросило в направлении лица одного из «отбракованных», что заметно съёжился. Это был тощий золотушный юноша, на мятых погонах которого были эмблемы войск связи. Выстрел показался обвалом. Будто купол неба, сверкающего солнцем, потемнел и разломился на сотни-тысяч осколков. Красноармейца дёрнуло. Взмахнув руками, он переломился в коленях. Левую часть головы точно срубило невидимым, остро заточенным тесаком. Кровь широкой, вишнёво-сизой струёй хлынула на гимнастёрку. Она перепачкала одежду, обувь и лица других пленных.  «Вставай проклятьем заклеймённый…», «Стреляй, стреляй, сука фашистская! Недолго тебе осталось и твоему фюреру!», «Прощайте, братья славяне! Может того… на том свете свидемся! Бог нам соделает!», «Пощади! Не стреляй! Я против коммунистов и комиссаров завсегда был, есть и буду! Я их сам стрелять зачну. Только…», «Мочи сталинистов! Да здравствует 4-й Интернационал товарища Троцкого, Зиновьева и Бухарина!» - вразнобой заголосили эти люди. Одни сразу же тесно сплелись меж собой. Другие встали на колени и потянули руки. Третьи рванули на пули. У Фоммеля вскоре вышла обойма. По знаку юного унтерштурфюрера СС, обер-лейтенант вермахта вызвал в сарай трёх солдат в полной амуниции. Все они были вооружены пистолет-пулемётами. Откинув пружинистые приклады и уперев их в плечи, они после команды “feir” принялись косить короткими очередями оставшихся в живых. Их насчитывалось до полсотни.