Новое Житие - по страницам11

-   Задний ход, Трофим! Быстро, шнеллер… - зашептал Виктор, не отрываясь от перископов башенки.

-   Есть, командир! Будет спок и кок… Для фрицев исключительно последнее. Для нас исключительно первое! – орал в ответ водитель-механик Хохленко, у которого руки были посечены железной крошкой.

   Липкими от крови ладонями, хватаясь за липкие же ручки тормоза и коробки передач, он рулил и выруливал. Комбинезон, перехваченный ремнем с кобурой, о который он поминутно вытирался, был также липкий и мокрый. К ордену представлю, на мгновение мелькнула, как молния, мысль в голове Виктора. К ордену Красной Звезды!

   Изогнувшись на стальном сидении, Хохленко рванул окровавленными руками липкие от крови рычаги. Двигатель, зарычав как живой, двинул машину с места. Маневрируя под выстрелами, она стремительно отползала. По окружности деревни, со всех четырёх сторон, через сады и огороды, к площади отступали САУ 6-й батареи Тевосяна Армена Хачатуряновича, по прозвищу «Барефзес», что на его родном армянском означало «здорово» или «привет». С ним бок о бок, отходили и отстреливались три уцелевшие машины его роты. На ходу они испускали сизовато-синие выхлопы вперемешку с искрами, выпускали фиолетовые трассы бронебойных выстрелов. Банг-г-г, банг-г-г… Вж-жжж-у, вж-жжж-у… Вражеский снаряд, пущенный со ста метров, поразил одну СУ-85. Из верхнего  люка появились тёмно-синие фигурки экипажа. Пригибаясь, они уходили от пулемётных очередей. Пули высекали искры из зелёной краснозвёздной рубки  подбитой машины, взмётывали столбики пыли на дороге. Один из ребят, высоко подкинув руки и запрокинув голову в чёрном шлеме, рухнул оземь. Трое других немедленно слились с землёй. Плоско извиваясь, поползли в сторону развороченного забора и распаханного гусеницами садика. Командир подбитой машины полз с брезентовой сумкой, где были патронные диски. Его подчинённый помимо ППШ-41 волок другую сумку, где были четыре противотанковые гранаты.

-   Командир! У меня последний! – раздался в мембранах шлемофона крик Тевосяна. – Сейчас выстрел – что тогда!?! Где обещанное подкрепление, я не понял?

-   Нам тоже пора выбираться? – загремел своим басом старшина Хохленко. – Гранаты-автоматы с собой. Айда!?! Пока нас не зажгли в нашей коробочке.

-  А что, командир? – Иванов-радист шевельнул чёрными  усиками и блеснул зеленовато-синими, как одесское взморье, глазами. – Четыре противотанковых – вот наша артиллерия! Быстренько надо выбираться. Хохол дело говорит.

-   А ты не хохол, одессит? – встрял Хохленко не по делу.

-   Парниша, что б я вас пока не слышал. Так что, комбат?

-   Пить дать – подожгут, комбат, - жалобно промяукал в пышные усы Хохленко. При этом он так выжал коробку передач, что САУ едва не подбросило.

   В подтверждение по броне – вжиг-вжиг! – ударили на излёте две болванки. Одну срикошетило в яблоню. Ствол дерева переломило, а спелые плоды засыпали воронки. Другая, как, оказалось, покорёжила кормовой бронелист, хотя, к счастью, не оказала заброневое воздействие. Это мгновенно определил Борзилов, что «поцеловался» затылком  о погнувшуюся броню, когда отбрасывал ногой выброшенную затвором гильзу.

-   Сука, мать-перемать! Гандоны-мудоны… - разразился бешенной бранью механик-водитель, хватаясь за ушибленное место.

   Самоходку, многократно обозванную «сукою», снова тряхнуло. Сделав форсаж на правой гусенице, Хохленко умело погнал её к паперти. Прежде чем все успели сообразить, что к чему, прямоугольное стальное тело на гусеницах  с длинным хоботом пушки, не повредив каменный косяк, вползло, звеня траками, по кирпичным ступенькам внутрь храма. В следующий момент, рыча трансмиссией и испуская сизовато-синие выхлопы, САУ «задницей» стояла  под куполом церквушки. Со стен, осыпавшихся от времени и прочих безобразий, смотрели уцелевшие разноцветные фрески с суровыми, тонконогими и тонкорукими святыми, апостолами и равноапостольными в красных, синих и зелёных плащах, с золотыми ободками вокруг голов. Летели на крыльях Архангелы в окружении звёзд, что покрывали своды. Звезда Вифлиемская, фигурки Девы Марии и Иосифа-плотника, что держали на руках детское тельце,  в окружении склонившихся старцев-волхвов и домашних животных – все взирали на родившегося Спасителя мира…  И на заехавшую самоходку тоже.

-   Приехали, - жалобно пропищал сквозь усы на чёрном лице хохол. Он ухватил свой ППШ из ниши и глазами указал на люк: - Командир, дозволите после вас?

   Все молча, уставились на Виктора. Пересилив свой командирский гнев, он смотрел на них. Так он здесь комбат или кто другой? Тогда почему, вашу так-перетак… Но здравомыслие пересилило дисциплину. Помогло также святое, замоленное место. Указав глазами на люк, он скомандовал:

-   Слушай приказ, всем наружу! Рассредоточиться по церкви. Занять круговую. Иванов!  Снять рацию. Приказ ясен?

-   Ясен, комбат. Не за хрен собачий сгинуть – не наша работа.

-   Хохленко! Порося хохляцкое! Отдавай сумку с гранатами – я её сам тягать буду.

-   Ладно, держи. Смотри только – не надорвись, Поддубный.

-   Наружу все геть!  Шаланды вы мои шаланды…

    Виктор первый прыгнул с брони на каменные, потрескавшиеся и выбитые плиты. Аккурат под хоботом 85-мм, на месте разобранной алтарной, горкой лежали унитарные осколочно-фугасные  выстрелы. Сверху по винтовой лестнице громыхали сапогами двое танкистов из экипажа Сашки Ахромеева: с пистолет-пулемётами и гранатами «Ф-1». Они уже готовились пустить оружие в ход по ворвавшимся фрицам, когда услышали русский говор, но без мата.

-   Ить, твою мать! – сказал один из них, ефрейтор Лужной, готовясь сорвать чеку. – Это вы, товарищ комбат? Так шо ж вы не казали?

-   А мы это, того… - опуская дырчатый ствол ППШ, начал оправдываться другой. – Вас хотели встретить.

-  Вы что ж – за дверями не следите, герои? – Виктор дёрнул затвор своего пистолет-пулемёта. – Ждёте, когда к вам гости пожалуют, с подбитых коробочек?

-   Да нам сверху всё видно, товарищ комбат, - заулыбался Лужной. – Оттуда действительно всё видно.

-   Как там обстановка сверху? Что вам видно?

-   Пехота на транспортёрах так и стоит. Вместе с ними стоят бензовозы-«опели». Боятся видно, я извиняюсь, наших «сук». Из тридцати коробочек одиннадцать зажжены.

-   Так уж и зажжены? – Виктор проводил взглядом своих ребят, что с оружием наперевес, с сумками для автоматных дисков и гранат, рассредоточивались по церкви. -  Точно горят или только разгораются?

-   Ну, вообще-то…. – замялся Лужной. Его худое лицо неопределённо вытянулось: - Горят-то не все. То, что не двигаются, это точно. Кое-где экипаж вылез. Стоят возле, курят, приседают. Разминку гады делают, - зло ощерился он, так, что Виктору стало не по себе. – Влепить бы туда разок-другой.

-   Придёт время – влепим, - хлопнул его по плечу Виктор. Он тряхнул пистолет-пулемётом: - Я пошёл наверх. Держать всем вход. Что б ни одна паскуда… - он боязливо-стеснительно покосился на фрески, - сюда не пролезла. Стены тут крепкие, кладка старинная, я читал. На яичном желтке раствор. Такой современные снаряды вряд ли сломают. Жалко, конечно, будет, если нашей подруге боевой, - он размашисто хлопнул по стальному покатому листу на корме, - сзади достанется. Снаряды бы выгрузить…

   Громыхая подбитыми гвоздями подошвами, он взбежал наверх, едва не задевая головой верхний ярус извивающихся ступенек. В громадной звоннице, где на толстенной балке был некогда закреплён колокол, украшенный затейливой вязью из виноградных лоз, крестов и святых, окружённый с четырёх сторон детворой, сидел сам Ахромеев и его радист. Красивый молодой еврей, по фамилии Фрайберг, с бархатной родинкой на щеке и тёмно-карими глазами, держал возле курчавой чёрной головы наушники. Он крутил настройку радиостанции.

-   Во-во! К нашему, так сказать, шалашу, - залыбился Сашка, что оторвал свою круглую конопатую ряшку от бинокля.  – Пожалуйте поближе.

-    Дела наши хреновые? – живо поинтересовался Виктор. – Сразу угадал?

-   Сам глянь, комбат. Нам сверху видно всё, ты так и знай. Снайпера пока не работают…

-   Дяденька командир, дяденька командир!  - белобрысый мальчишка с одной лямкой, на которой держались штанишки: - А кто сейчас побеждает, наши или фашисты?

-   Ой, как ты меня уморил, пацан, - вымученно вздохнул Сашка. Он протянул ему бинокль, не снимая с ремешка на шее: - На вон, лучше сам посмотри. А варежку свою прикрой. А то без парашюта летать научишься.

   Виктор щёлкнул клапаном своей сумки из-под бинокля и через минуту наблюдал в окуляры панораму окрест церкви и деревушки. Прямо под ним, за околицей, где цвели яблоневые сады и курчавились зеленью огороды среди острых крыш, с голубятнями или скворечнями на шестах, коричневато темнело распаханное поле с желтеющими стогами прошлогодней соломы. Будто кисть художника выписала этот пейзаж. И бой дорисовала напоследок. С дымами от горящих пятнистых панцеров с коробчатыми башнями и уступчатыми корпусами. С неохотно разгорающимися, на дизельных двигателях, СУ-85. Из двадцати САУ батальона оставалось всего пять. Они продолжали вызывать командира на связь через позывной «тридцать девять».