К истокам

   Вы когда-нибудь задумывались, как это – быть заключённым внутри собственного тела, быть неспособным не то что пошевелиться, а даже слово сказать? До событий, о которых пойдёт речь, я видел подобное исключительно по телевизору и представлял чем-то таким, о чём можно задуматься на секунду, вздрогнуть от нарисованной воображением картины и, улыбнувшись тому, что всё это лишь плод фантазии, отправиться по своим делам.
   Поверьте, в реальности всё гораздо хуже самого мрачного варианта, который вы только способны вообразить. Это поистине невыносимо - просто сидеть и наблюдать, как вокруг тебя течёт, идёт, кипит жизнь, а ты день за днем неподвижно сидишь в кресле и не можешь даже справить нужду без помощи сиделки. До сих пор удивляюсь, как я не сошёл с ума за те два долгих года.
   События того вечера часто встают у меня перед глазами, с упрямой настойчивостью возвращаясь из глубин памяти вне зависимости от того, сколько усилий я прилагаю в надежде навсегда избавиться от них.
Как это обычно бывает, ничто не предвещало трагедии. Чёрная лента дороги с тихим шелестом ложилась под колёса машины, а все мысли были заняты предстоящим вечером и оптимистичными планами на будущее. Анастасия очень любила эти ночные поездки, когда город, пыльный и серый днём, переливался неоновыми огнями реклам и вывесок, похожий на нарядную новогоднюю ёлку, опутанную гирляндами дорог с несущимися по ним машинами-лампочками.
   - Как красиво, - прошептала она, глядя в окно.
   Я посмотрел на жену. Профиль её лица отражался в оконном стекле.
   - Это ты прекрасна, - прошептал я. Она взглянула на меня и улыбнулась.
   Следующие секунды, яркие как вспыхнувшая спичка, пролетели в одно мгновение. Слепящий свет фар, бьющий в лобовое стекло, истошный визг тормозов и безнадёжно опоздавший рёв клаксона смешались в бурлящий адреналиновый коктейль, обжигающим кипятком хлынувший по венам. Испуганный крик жены застыл на высокой ноте, лобовое стекло иссекли трещины, и оно брызнуло мне в лицо сверкающими каплями.
   Следующее воспоминание настигло меня уже в больнице. Стерильная белизна палаты, ватная тишина в ушах и лишь где-то далеко монотонно и равнодушно пикал аппарат, говоря, что я ещё жив. Боли не было, только легкость во всём теле.
Я отлично помню их, семерых судей в белых халатах, совещающихся перед моей постелью, прежде чем озвучить приговор. Я остался жив, обреченный до конца дней быть запертым в неспособном пошевелиться теле.
   Моя Настенька аварию не пережила.
   Забавная шутка судьбы: тот, кто стремился изменить мир, оказался способен лишь безмолвно наблюдать за тем, как за тонкими, но непреодолимыми стенами его личной тюрьмы, кипит жизнь.
   И вот я подхожу к тому моменту, который изменил мою жизнь, после двух ¬¬¬унизительных лет… нет, не жизни, – существования. Сложно назвать «жизнью» годы, когда тебя кормят жидкой кашей, словно младенца, когда ты не в состоянии подтереть себе зад, а единственное окно в большой мир – воркующее над ухом радио или болтовня сиделки. Кстати, без последнего я бы как-нибудь обошёлся. И вот, когда я думал, что сойду с ума, случилось это.
   Сначала я подумал, что сплю. К слову, перед тем, как это случилось, я как раз лёг спать, но вот когда открыл глаза, то будто очутился внутри старого кинофильма.
   Конные экипажи, женщины в чепчиках, с кружевными зонтиками в руках, городовые в белой форме. Я стоял посреди улицы, удивлённо раскрыв рот, не зная, что делать дальше, куда идти. Воздух был наполнен пеньем птиц, мерным перестуком копыт по булыжным мостовым, ароматом цветущих деревьев и веселым смехом прогуливающихся пар.
   Моя одежда соответствовала окружению: старомодные лакированные туфли, брюки и пиджак кремового цвета в узкую коричневую полоску, белая рубашка и галстук-бабочка. На голове я обнаружил невысокую соломенную шляпу. Сон, это определённо был сон. Тут в моем мозгу словно приоткрылась потайная дверь, и в образовавшийся проём хлынул поток воспоминаний. Моих воспоминаний…
   Детские годы. Модный тогда гувернёр француз со своим неизменным скучающим выражением лица и всегдашней наставительной манерой разговора; крепкая рука отца и идущий от него едва уловимый аромат дорогого табака; объятия матери и молочная белизна её кружевного платья; жеребец Вихрь, несущий меня по аллее и весёлый смех сестры, сидящей спереди. Я сжал голову руками и стиснул зубы, чтобы не закричать.
Чужая жизнь просачивалась ко мне в голову неторопливыми, но неудержимыми струйками, как вода проникает сквозь щели в старой плотине. Если это сон, то откуда эти воспоминания, такие знакомые, родные, словно я и в самом деле прожил эту жизнь, а сейчас вдруг оказался в прошлом, получив шанс еще раз насладиться приятными моментами?
   Нет, это был не сон.
   Я открыл глаза в своей спальне и судорожно вдохнул сухой теплый воздух. Сиделка, читавшая книгу за столиком у окна, обернулась и посмотрела на меня.
   - С вами всё в порядке? – спросила она, будто я мог ей ответить.
Она присела на краешек кровати и взяла меня за руку. Измерив пульс и температуру, девушка пожелала мне спокойной ночи, и вернулась к книге. Я же всё ещё не мог прийти в себя после пережитого путешествия, в глубине души твердо зная, что это был не сон, слишком яркий, слишком чёткий, со множеством мелких деталей, а ещё внезапно проснувшиеся во мне воспоминания о прожитой жизни. К слову, последние из них рушили теорию о перемещении во времени, во всяком случае, я нигде не встречал подобного описания таких путешествий. Тогда что же это?
   Должно быть, я снова уснул, потому что когда открыл глаза, то оказался в окопе под проливным дождём. Свинцовое небо, время от времени прорезали тонкие изогнутые нити молний, и тогда казалось, что гигантская игла прокалывала тучи, сшивая их в плотный комок над нашими головами. Раскаты грома сливались с грохотом взрывов, оглушая и заставляя инстинктивно втягивать голову в плечи. Я присел на корточки, прижавшись щекой к осыпающейся земляной стене окопа, и закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на свист пуль и возбужденные крики людей, пробегавших мимо.
   - Ганс! Ганс, что с тобой? – кричали мне в ухо.
   Кричали на немецком. Я открыл глаза и посмотрел на мужчину, продолжавшего что-то говорить мне, тряся за плечо. Память вновь возвращалась ко мне.
   После той ночи это случалось еще несколько раз, и я оказывался в телах людей из разных эпох. Я уже не удивлялся и, засыпая – а это случалось исключительно во сне – мысленно размышлял о том, куда же неведомая рулетка забросит меня сегодня. Я размышлял о природе этого явления, это было единственным, что я мог делать – размышлять, и постепенно в моем мозгу начала вырисовываться правдоподобная картина.
   Это не было путешествие во времени или по другим мирам - я возвращался в свои прежние жизни. Это объясняло, почему ко мне возвращались воспоминания.
Сначала я просто наблюдал, изучая культуру и быт неизвестных мне народов, живших десятилетия и века назад, наслаждался тем, что вновь могу ходить, бегать, общаться, ощутить вкус вина и мягкость женских губ. Но потом во мне проснулась жажда экспериментов. Я начал познавать законы и пределы своего дара, используя прошлое в качестве испытательного полигона, и вскоре понял, что в моих силах изменить многое. Мешочек монет, опущенный в нужный карман, позволяет посланию найти адресата, а я открываю глаза в мире, где Ода Нобунага смог реализовать свой замысел по объединению Японии, ставшей великой державой.
   Небольшое предостережение нужных людей – и операция «Валькирия» увенчалась успехом, лишив мир одного из ужаснейших людей в его истории. Вовремя раскрытый заговор и я проснулся уже на территории Великой Российской Империи. Персидский царь узнал раньше времени о тайной тропе на Фермопилах, и Греция не успела объединиться.
   Японское правительство узнало о бомбах, готовящихся упасть на Хиросиму и Нагасаки, после чего американские самолеты были сбиты.
Кеннеди не был убит, Юг победил в войне за объединение, а Наполеон одержал победу при Ватерлоо.
   Возвращаясь из очередного путешествия, я с жадностью мучимого жаждой человека вслушивался в выпуски новостей, транслируемые по радио, впитывая те крохи информации, которые позволяли мне узнать о порожденных мной изменениях.
   Я больше не исходил черным ядом зависти к тем, кто не был прикован к инвалидной коляске. Зачем? Ведь они, делавшие сочувственные выражения на лицах, были инвалидами в куда большей степени, чем я, прикованные к своему веку, неспособные заглянуть за ту удивительную грань, что отделяла их от них же самих, проживших века в бесконечной череде перерождений.
   Я разыгрывал невероятную шахматную партию, в которой целые народы были лишь пешками в моих руках, создавал и разрушал империи, как ребенок забавлялся с мозаикой исторических событий, будучи свободен больше, чем кто-либо, но… Что бы я ни делал, каждый раз мои глаза открывались в искалеченном неподвижном теле.
Было лишь делом времени, когда меня посетит мысль предотвратить аварию. Благо здравый смысл охладил мой пыл, предостерегая от совершения непростительной глупости. Что если я обрел свой дар не случайно? Что если именно авария послужила причиной его появления и что если, изменив свое прошлое, я навсегда лишусь его?
С одной стороны мне безумно хотелось жить полноценной жизнью и вернуть жену, а с другой – я рисковал лишиться поистине божественной силы. Было о чем подумать.
Впрочем, наша жизнь состоит из бесконечных компромиссов, в том числе и с самим собой. Я не был исключением, а потому пообещал себе, что рискну все исправить, но лишь после того, как проверю один, давно мучающий меня вопрос. После чего закрыл глаза и устремился так далеко в прошлое, как никогда прежде.
   В этот раз я не открыл глаза в другом теле, а будто нырял в глубокий-глубокий омут, стараясь погрузиться как можно глубже. Что-то мешало мне, тянуло обратно, словно к моим ногам была привязан резиновый трос, но я раз за разом взмахивал руками, раздвигая временные пласты, с каждым гребком на века приближаясь к своей цели. Воспоминания моих воплощений давили на меня огромными книжными томами, путая сознание и грозя свести с ума. И вот, когда казалось, что у меня нет сил на очередной гребок, все внезапно кончилось.
   Я зажмурился от яркого солнца, ощущая разлитые в воздухе незнакомые запахи. Передо мной стоял жертвенный камень с привязанным к нему ягненком. У меня получилось.
   - Ты слышишь меня, брат? – раздался недовольный голос позади.
   - Да, я слышу тебя, Каин, - ответил я, опуская руку на рукоять жертвенного ножа.

21.05.11