Воронья месса

Ночи тем летом были особенно короткие. Светало уже часа в три-четыре. Это причудливое сочетание бледно-синего и зеленого. Завораживало, особенно когда видел пустой город в этих оттенках первый раз.

Но тот раз был не первый. Меня мучило жуткое похмелье,а головная боль и жажда срастались с сознанием. После короткого сна, я встал и пошел на кухню, сделать кофе. На часах было как раз 4 утра. Небо хмурилось и покрывалось нарывами темных туч.Пока грелся чайник, ноги понесли меня на балкон, чтобы я затянулся первой за утро сигаретой.

Оглядел двор, закурил. Царила тишина, перебиваемая только далекими звуками автострады и разговором какой-то воркующей парочки. Они стояли, оперевшись на черный презентабельный автомобиль. Так как в радиусе 20 метров не было ничего, куда можно уткнуть болезненные глаза, я курил, уставившись на них. Перень и девушка улыбались, радостно обсуждали вещи, так пока ещё далекие для моего понимания. Мне становилось ужасно дурно. Всегда так становилось, когда я видел в меру счастливых людей, людей, которые умудряются улыбаться, пока живут. Я им завидовал чернейшей завистью. Старался подавить в себе этот сентиментализм, разозлился.На кухне щелкнул чайник, и я пошел за кофе.

Вернулся в свою комнату. В распахнутые пластиковые окна влетал утренний холодный ветер. И звуки, как мне казалось, чуждые утру. Окна выходили на сквер, в котором уже ни один десяток лет росли клены и тополя. С их верхушек доносился дикий яростный крик ворон. Тысяч ворон. С латунными клювами, украшенных оранжевой медью. С выпученными глазами-янтарями, весом по целый грамм каждый. С телами из вороненной стали и невидимым узором, нанесенным белой нитью по всему оперению,состоявшему из сотен жутких углов.

Они кричали. Кричали с какой-то необъяснимой злобой и жаждой. Сначала карканье было слышно где-то вдали крон, потом всё ближе, и наконец всеобщий ор перерастал в душераздирающий клекот,внезапно обрываемый на середине.

Я стоял, уперевшись в подоконник и размышлял. О том, что  эти птицы не признают человеческого Бога, им наплевать, чью кровь они будут пить. И чьим мясом давиться, будь ты хоть: католиком или протестантом, шиитом или суннитом, атеистом или агностиком.

У них был свой господин, к которому они с таким неистовством взывали. Нечто большее, чем кельтская Морриган.
Нечто гораздо древнее и не имеющие досели описания. И я вспомнил композицию Eagle Twin под названием "Carry on, King of carrion." Именно к нему взывали эти орды бесстрастных, озлобленных и равнодушных к бытию под кронами крылатых существ. Они молили только об одном: чтобы сейчас, под этими деревьями распласталась в агонии чья-нибудь жизнь,пусть даже самая ничтожная и скучная.Для того чтобы поглотить её и растаскать по кускам. А потом, когда безумное пиршество стихнет, они улетят, чтобы снова вернуться и продолжать в этом сквере свою мессу: петь псалмы под барабанный бой грома, перебивать друг друга, посвятить птенцов в сотворяемое таинство, вскормив их телом и кровью невинно умершей жертвы. "Продолжай, Повелитель падали! Продолжай!.."- месса продолжалась, пока я допивал остыший кофе. Закрыл глаза.

Ещё мгновение, и я бы выбросился из окна: так нестерпимо жгла уши эта своеобразная месса. Подкатывали всё сильнее волны тошноты, а ребра будто защемили сердце, и оно могло вот-вот взорваться. Кофе вставало поперек горла, готовое выйти с такой же помпой, как вылетает струя воды из золотой статуи льва, чью пасть разрывает Самсон в Петергофе. А я уже видел себя там, в сквере. Труп, окруженный черными оголтелыми кричащими сгустками черных перьев. И было понятно, о чем они каркали надо мной: об инфантильности,о слабости, о моих наивных мечтах и стремлении быть таким, какими были та самая парочка у автомобиля, увиденная мной с балкона. Всякий раз, когда вороны произносили надо мной каждый из этих приговоров, они отрывали от меня кусок одежды и мяса, а их молитвы становились всё яростнее и пронзительнее. Твари не оставили от меня ничего, кроме скелета и обрывков плоти. Таким ничтожным и обезображенным я оставался лежать по ту сторону окна.

Резко и мучительно открыл глаза. Ещё секунда, и ноги  могли хрустнуть и уронить меня на пол. Била крупная дрожжь. Крик застыл у самых губ. Нечто связующее внутри сознания оборвалось.Что-то  произошло. Проглотил кофе и сделал глубокий вдох.На сердце точно образовалась рваная рана, сделанная вороньим клювом. Предупреждение на будущее: "Memento mori." Пот тек горячим ручьем. Глаза стали мокрыми от выкатившихся слезных капель. Голова раскалывалась так, будто в одночасье несколько колокольных языков били внутри неё.Одно усилие над собой, и я упал на диван, слушая, как продолжается воронья месса. А в голове гремел набат колоколов,и всполохами молний проносились слова молитвы черных птиц: "Продолжай, Повелитель падали! Продолжай!.."