Писатель с Московского вокзала Петербурга -1

Писатель с Московского вокзала Петербурга
 
Форма литературного произведения.  Пьеса. Драматическое произведение, обычно классического стиля, созданное для постановки какого-либо действия в театре. Написание пьесы для сцены очень важно и трудно одновременно, просто пьес значительно меньше, чем просто драматических произведений. Пьесу не очень получается читать одному, для полного восприятия требуются артисты, исполнители, которых увидишь не только ты, но и другие зрители.  У пьесы четкая структура, здесь и текст для действующих лиц, и авторские объяснения действия или поступков героев. Обычно, пьеса предваряется списком действующих лиц, при этом может быть указаны как возраст героев, профессия, титулы, родственных связей и еще многое другое.

     Отдельные части пьесы называются актом или действием, которое может включать в себя более мелкие составляющие — явления, эпизоды, картины.

     В центре основного зала ожидания вокзала металлические ряды стульев. Перед глазами выход на перрон и кусочек темного перрона. Сиденья холодные. На табло видно, что зелененькие лампочки выписывают цифру 5. Это значит, что в зале пять градусов тепла. Мне холодно. Приятный голос из невидимого репродуктора приглашает в другой теплый зал на втором этаже. Там можно приятно отдохнуть и посмотреть телевизор. Вход в этот теплый зал с пятого перрона.

     Выйдя на улицу, не сразу нашла вход на второй этаж. Но вот в арке дверь. Лестница  с устойчивым запахом импровизированного туалета. На втором этаже в зал можно войти только, если предъявишь билет на ближайший поезд, если такового нет, то нужно оплатить вход. Пока я искала свой билет мимо меня прошли еще два человека спокойно, не глядя на дежурную. Они шли к себе домой, а я шла к ним в гости.

     Зал невероятной высоты, действительно теплый, и это его первое преимущество. Свободных мест много. Ряды сидений заняты спящими пассажирами. Спящие растянулись  по всей длине лавочки. Выбрать свободное место надо еще постараться. Но второе преимущество этого зала отдыха очевидно, сиденья не железные, не в мелкие дырочки для подвода еще большего холода, как в центральном зале, а сплошные пластиковые.

     В зале она появилась позже меня. Сразу почему-то я решила назвать ее «конкуренткой». Внимательно осмотрела зал, выбрала место, где недалеко сидела женщина. Ряды стульев стоят так, что люди сидят друг к другу лицом как в электричке.

     В красном полиэтиленовом плаще от дождя. На голове под красным капюшоном панама бежевого цвета. Я то-то сама не по погоде оделась, замерзла совсем. А тут уж явно не по погоде и плащик и панамка.

     Из-под плаща, как потом поняла,  выглядывал фартук с карманом. Карман был сплетен из желтых тряпочек, корзиночкой. На кармане молния. Сам фартук был обшит желтой бахромой, которую женщина старательно расправляла на черных брюках. Фартук, действительно, смотрелся как экзотический кусочек лета. Попугайная окраска. Вспышка зелёного, желтого, красного в этом спящем вечернем зале вокзала.
 
     Женщина несколько раз доставала листочки из дорожной сумки красного пластика. Листочки бумаги перевязаны кусочком полиэтилена от пакета, вместо верёвочки или резинки.

     Развязывала их. Потом опять закручивала в тугую трубочку. Связывала тем же кусочком полиэтилена.
     Можно сказать, что все в одежде крошечного создания было выдержано все в одном стиле у этой маленькой старой женщины. Если бы все подходило ко времени года осень-зима.
     Расстегнув карман на фартуке, достала шариковую ручку. Чуть приподняла капюшон красного плаща и устремила свой взгляд в какую-то неведомую даль.
 
     Конкурентка, подумалось мне. Потом из сумки достала пустой полиэтиленовый пакет из-под сока, который был вложен в прозрачный полиэтиленовый пакетик.

     - Неужели столик? – подумалось мне. Села так, чтобы увидеть, что будет писать эта писательница вокзального зала отдыха. Нас разделяет только один ряд кресел. Я внимательно смотрю за всеми действиями попутчицы вокзальной. Но стараюсь делать вид, что просто смотрю вдаль. На телевизор, который подвешен под потолок, и не обращен ко мне экраном.

     Но ручка не хотела писать. Несколько раз женщина проверяла ручку проводя линии по листу бумаги, но ничего не получалось, тогда она стала искать на чем бы ее расписать. Мысленно я посыла ей  сигнал: открути крышечку на конце ручки, пусти воздух в трубочку, и еще раз попробуй писать. После безуспешных попыток реанимировать ручку, женщина убрала ее в карман фартука. К моему сожалению, творческий процесс закончился, но по всей видимостью, желание писать было сильнее. И вновь, пестрый карман был расстегнут ровно на ту длину, которая позволила извлечь из него ручку. Значит, карман содержал и еще что-то нужное в этой жизни маленькой женщины. Конечно, это была старушка, но из-за своей миниатюрности можно было воспринимать ее только женщиной не молодой, но сохранившей такие важные черты принадлежности к определенному полу, что ничем скрыть нельзя. Все, как она раскладывала свои  листочки, говорило об аккуратности. Кроме листочков, красной квадратной сумки и полиэтиленового пакета, на свет не появилось никакого имущества. Она была не суетлива. Сама я за вечер уже несколько раз перебирала свою сумку, то разыскивая билет на поезд, то газету, то шарф, и всегда приходилось почти все доставать, чтобы найти нужное. А у нее не так, все, по всей видимости, имело свое место и предназначение. Извлеченная ручка то сжималась в руках, то укладывалась на стул, и после каждой такой процедуры, начинались безуспешные попытки что-то написать.
 
     Посмотрев еще несколько раз по сторонам, женщина сняла пылинку с шерстяного берета, лежащего на одной из ее двух полиэтиленовых сумок. Закончив это единственное дело не связанное с процессом попыток написать хоть что-либо, она опять устремила свой взгляд в неведомую мне даль.

     Боясь спугнуть это создание и не нарушить ее творческого процесса, тихонько переместилась к ней ближе, перешла со своего ряда и села почти напротив ее. На меня она не обратила никакого внимания, как и до этого ни на кого не смотрела. Достав из своей сумки ручку, я протянула ее этой маленькой женщине.

- Вот возьмите, а то, ваша ручка  не пишет.
- Спасибо.

     Она взяла ручку. Опять обернула пакет из-под сока листом бумаги, сделав такое крепенькое приспособление для написания чего-то мне неведомого, и приступила к своему творчеству, к которому, наверное, более получаса стремилась.

     На белом листе появились ровненько написанные буковки. Почерк был красивый, каждое слово ложилось под одинаковым наклоном на лист бумаги. Наверное, ей показалось, что ручку ей дали на время, и, не откладывая на потом, она стала быстро, без остановок писать свое послание. Обращалась она к консулу Украины. Сообщив, что ее зовут Важенина, Надежда Георгиевна, она сообщала, что несколько недель назад выехала в Петербург к родственникам, но встретиться с ними не смогла, и теперь ей нужно выехать в Крым, где она и проживает. Просила также соотнестись с неким фондом в Крыму, который и должен подтвердить ее благонадежность. Поставила свою подпись и число. 19.10.2011 года.

- Как красиво вы пишите. Вы не учитель?
- Обыкновенно пишу. Нет не учитель.
- А почему из Петербурга вы пишите консулу о Крыме. Как связан Крым с Петербургом?
- Родом я из Петербурга.
- А с какого вы года?
- С 1931 года.

     Глядя на это такое правильное создание нельзя было сказать, что ей больше восьмидесяти лет. На десять лет моложе она уж точно выглядела.

- Во время войны нас эвакуировали из Ленинграда в Калининскую область.
- А что она не была занята немцами?
- Была, но не вся. После войны дома не было, и мы уехали в Крым.
- Моя мама тоже из Ленинграда. И тоже после войны не вернулась в Ленинград, квартиру заняли, пока она воевала.
- С десяти лет работала в колхозе, заработала участника войны.

- А сейчас зачем приехали опять в Ленинград?
- К родственникам. Они меня на порог не пустили.
- Есть кто в Крыму?
 - Дочь. Уже пенсионерка. Телефонный  номер забыла. Очень длинный у нее номер.
- А где вы учились?
- В технологическом институте. Но хотела поступать на механико-математический, но не решилась.
- Вот какие чудеса, у нас бы получилось совпадение профессий.

     Мне стало смешно. Случайный человек не произнесет так осмыслено эти сочетания: технология, математика, механика. Что-то в этом было. Не хватало еще того, чтобы мы окончили один институт.
 
     Надежда Георгиевна взяла еще один лист бумаги из своей трубочки писчей бумаги.

- Подождете, а то переписать надо.
- Не беспокойтесь, берите ручку, у меня еще есть. Пишите.

     На новом беленьком листике вновь было повторено обращение к консулу Украины. Так же старательно записано каждое слово. Строчки шли ровно, не было видно никаких явных ошибок, хотя я сама особой грамотностью не отличаюсь, да и почерк мой был несравним с той красотой, которая выводилась старческой худенькой рукой.

- Я ведь из дворян, - говорит Надежда Георгиевна.
- Как ещё и из дворян? Это уж слишком, - замечаю я.

     Она достает из сумки еще одну трубочку бумаг и протягивает мне. Это пять страниц текста, написанных той же рукой. Ровно и правильно. Текст, плавный, ничто ни за что не цепляется. Писатель, повторяю я про себя. Я внимательно читаю то, что написано. Возникает желание попросить это произведение для себя.
 
- А можно это взять для себя. Вы ведь можете все повторить ещё раз. Все написать.
- Возьмите. Может, и напечатаете где.

     Мне, конечно, хочется взять эти листочки с биографией моей вокзальной попутчицы. Но и что-то меня останавливает. Кажется, что это чужое может прилипнуть ко мне. И эта встреча не случайна. Решаю отказаться от желания взять текст послания с собой в свою жизнь.
- Пусть лучше это остается у вас.

     На том, и порешили. Но текст послания сидит в моей голове. Повторив о годе своего рождения в начале своего послания, Надежда Георгиевна пишет о том, что в действительности ее отчество Михайловна, да и фамилия у нее другая – Шувалова. В 1931 году от безумной любви Оболенской и Шувалова родилась девочка в 31 родильном доме Ленинграда. В это же время другая гражданка родила девочку, и акушерка подменила детей не по небрежности, а со злым умыслом. Родители вынуждены были скрываться. Отец погиб в лагерях, а мать сумела выехать во Францию. Там во Франции Оболенская не нашла родинки на теле девочки, которая была на теле ее дочери. Долгие годы она страдала и искала свою настоящую дочь. И перед смертью перевела для нее большие деньги в Россию. Кроме денег на Лиговском проспекте стоит дом, который принадлежал Шувалову, и теперь должен принадлежать ей, истинной наследнице. Авторы слезливых романов в индийском стиле отдыхают, здесь все приметы нашей жизни. И особняки, и коварные акушерки, и счета и Париж, и князья и несчастное военное детство. И родинка дань все же индийскому кино. Номер ячейки, где лежат деньги, которые ей не отдают. И коварство дальних, но существующих родственников, которые хотят сдать ее в психиатрическую больницу. Местом своего последнего пребывания в послании Надежды Георгиевны назван зал ожидания номер 3 на Московском вокзале, где она голодала две недели. Даже чтение этого письма не лишило в моих глазах очарования эту женщину. Тихое спокойное, худенькое, беспомощное создание на первый взгляд имело бурную жизнь или бурную фантазию.

- Могу я вам оставить то, что купила в дорогу.
- Нет, не беспокойтесь, я сегодня уже поела.
- Это все свежее, только приобретённое здесь в хорошем магазине Великолукские колбасы.
- Не беспокойтесь.
- Ну, тогда разрешите вот вам денежка, и я положила на лавочке перед ней сто рублей, которые так и остались лежать. Потом я достала кефир и булочки и положила на ее лавочку.
- Спасибо. А как вы поедете?
- Зайду еще куплю.

     По аккуратному чистому виду нельзя было сказать, что она живет где-то вне дома. Может, приходит сюда и в этой толпе меняющейся ежеминутно пишет свои фантастические послания, переплетённые с реальностью, консулам Украины.

- Завтра у меня все будет, - говорит Надежда Георгиевна или Надежда Михайловна.
- Почему завтра?
- Консул завтра будет, передам ему заявление, без него не могут решить мой вопрос.

     Наверное, никакой вопрос не могут решить. И мой тоже никто не решит. Только сама, но это такое призрачное представление о том, что на твою жизнь ничего не влияет. Кто-то все же влияет и ведет тебя, ведет любого, сталкивая, казалось, со случайным событием. Ехала вспомнить последнего директора Императорского Александровского Царскосельского лицея Владимира Александровича Шильдера в день 200-летенго юбилея Царскосельского лицея. И побывала в Царском Селе и вспоминала. И чем же мои действия менее фантастические, чем то, что делает эта старушка. Она села передо мной и оказалась моим зеркалом. Фантастические идеи о музее в имении в Невеле. Разговоры о директорах Пажеских корпусов, над которыми даже вахтеры смеются. И что самое главное книги, которые вошли в меня. Теперь я раздаю эти книги разным людям, как то послание старушка консулу скрученное свитком. Этот год действительно для меня стал сложным, силы покинули меня, не видя выхода из того, что намечала. Понимая тщетность всего, что делала, решила все бросить. И поездки в Невель, на родину Шильдеров, и в Великие Луки в архив, и в Псков с просьбами о музее у администрации. И эта старушка своим видом говорила мне вот то, что тебя ждет. Письма консулу, а у меня президенту Медведеву, и книги о роде Шильдеров. Дом на Лиговской, в Петербурге, а у меня дом в Невеле, в имении Симоново. И квартиры и на Фурштатской, и на Малой Дворянской, а теперь улице Мичурина. А это разве не безумие улица Мичурина вместо улицы Дворянской? В центре Петербурга. Это не Марс, где мечтали вырастить сады. Она сидела напротив меня, писательница зала отдыха номер три Московского вокзала в Петербурге и обдумывала свое очередное послание, мысли ее были далеко.

- Уберите денежку в карман.
- Она машинально расстегнула молнию на кармашке и положила туда сто рублей.
- Здесь все мои документы. Она похлопала по карману.

     До отхода поезда оставался час. Настало время расстаться с конкуренткой по творчеству. Это как певец, не имеющий голоса, поет на сцене, а имеющий голос, поет для себя. Она писала для себя, наверное, и для консула, если не шутила, и для меня, пока ее единственного читателя.

- Желаю вам благополучного возвращения в Крым.
- Вам счастливого пути.
Мы расстаемся навсегда. Что это было?