Страшная история

                Глава первая

Владимир обратил внимание на попутчицу только после того, как из автобуса вышли рабочие, ехавшие с вечерней смены, и они остались в салоне вдвоем. Был, еще, правда, водитель, но ему не было дела до солдата и тонкой белокурой девушки: его рабочий день подходил к концу, и он, предвкушая близкий отдых, быстро гнал свой старенький «пазик» по безлюдным, плохо освещенным улицам.

Девушка сидела на заднем сиденье – сгорбившись, подтянув колени чуть ли не к подбородку – и плакала.

«Плачет… Может, обидел кто… На танцах, например», - подумал Владимир.
Автобус притормозил на очередной остановке, двери на секунду открылись и тут же закрылись. Поехали дальше.

«Красивая!» - отметил Владимир, в упор разглядывая спутницу. Он еще с минуту помедлил и подошел к ней.

- Барышня! – с недавних пор он стал обращаться так ко всем незнакомым девушкам. Впрочем, знакомых девушек у него и не было – если не считать тех, с кем он был знаком до армии. Только где они сейчас…

Она подняла на него заплаканные глаза, и он опять отметил про себя: «Хороша!».
- У вас какие-то неприятности?.. Может, я смогу чем-то помочь?

Она отрицательно покачала головой:
- Вряд ли.
Владимир сел рядом с ней, зажав чемодан между ног.
- А все-таки?
Она вновь покачала головой.

И все же ей, видимо, хотелось хоть с кем-то поделиться своими переживаниями, и, помолчав с пол-минуты, глядя прямо перед собой, она заговорила:

- У меня недавно мама умерла – завтра сорок дней будет… И вот она… все время мне снится… Снится и… и… зовет меня к себе.

Тут она взглянула на Владимира, и он увидел в ее глазах ужас. «Да она сумасшедшая!» - мелькнула у него мысль.

- Ну и что! – сказал Владимир. – У меня когда мама умерла, так она мне, наверное, с год чуть не каждую ночь снилась. – Тут он вздохнул и добавил:
 - Да и сейчас, бывает, снится.

- Но ведь не звала… Не зовет? – девушка смотрела на Владимира в упор, широко раскрыв глаза. Она словно надеялась услышать: «Зовет».

Соврать Владимир не смог.

- Нет, не зовет.

И тут же начал утешать собеседницу:

- Просто вы о ней все время думаете, хотите быть с ней – с живой – вместе. Вот она и снится.

Владимир и сам понял, что не сказал ничего нового, и умолк. А про себя подумал: «Конечно, мать потерять… Тут у кого хочешь крыша поедет».

А девушка, повернувшись к Владимиру так, что бедро ее тесно прижалось к его бедру, вдруг легонько, одними пальцами, коснулась его кисти и заговорила снова:

- Ну вот. А меня зовет… Прошлой ночью опять пришла. Говорит: «Ладно, доченька, больше я к тебе ходить не буду. Хочу только повидать тебя в последний раз. Приезжай завтра к двенадцати часам ночи на конечную остановку седьмого автобуса. Увидимся с тобой еще раз и расстанемся»… Вот я и еду.

Девушка замолчала, а Владимир, искоса поглядывая на нее, думал: «Вот влетел так влетел! Теперь придется с ней на конечной остановке маяться – не бросать же… Да-а, дела. В чужом городе, ночью, да еще и с сумасшедшей».

Чтобы не молчать, он спросил, переходя вдруг на «ты»:
- А тебя как зовут-то?

- Люба, - она слегка улыбнулась. – А вас?

Ответа она не расслышала: его заглушил скрип тормозов и веселый голос водителя: «Конечная. Вылезай!»

Владимир первый раз в жизни увидел, что может сделать с человеком страх: Люба сидела бледная, даже с какой-то синевой на лице, глаза ее остекленели, а волосы, минуту назад уложенные в гладкую прическу, шевелились!

«Господи!» - с глубокой тоской подумал Владимир, чувствуя, что у него самого кожа на голове стягивается к затылку. Ему вдруг захотелось убежать – убежать от этой сумасшедшей, достучаться в первый же попавшийся дом и оказаться в ярко освещенной комнате – среди людей.

Люба встала.

- Мне надо идти.

- Подожди, не ходи, - Владимир преградил ей путь.

- Мне надо! – она попыталась отстранить его.

Владимир не двинулся с места.

- Поехали обратно, - начал уговаривать он. – Ты же знаешь, что мамы твоей тут нет. Это ты себе просто внушила… Поехали. Как ты обратно добираться будешь? Автобус-то последний.

- Мне не нужно будет никуда добираться, - с какой-то жалкой улыбкой ответила девушка. – Пусти!

- Молодые люди! – вмешался вдруг водитель. – Мне вас еще долго ждать? Хотите, поедем обратно – только не по маршруту: мне в парк надо.

- Сейчас! – крикнул ему Владимир. Он снова обратился к Любе. – Хорошо, сейчас мы с тобой вместе выйдем, я только шоферу скажу, чтобы он подождал.

Владимир быстро подошел к водителю и громко зашептал:

- Послушайте, она, по-моему, не в себе маленько. Пожалуйста, подождите, мы с ней выйдем на минутку и обратно поедем. Пожалуйста, я вас очень прошу.

Водитель что-то буркнул, но двигатель заглушил.

Владимир подошел к неподвижно стоящей Любе.

- Идем?

В ее взгляде, брошенном на него, сквозь ужас мелькнула благодарность.
Люба вышла из автобуса после Владимира и сразу же взяла его под руку, крепко-крепко прижалась к нему.

Ночь была темна, лишь кое-где вдали сверкали огоньки окон.

- Ну вот, видишь, никого нет, - сказал Владимир, озираясь по сторонам. Он ласково погладил тонкие пальцы девушки и почувствовал, как расслабилось ее тело, услышал облегченный вздох.

- Ну, никого? – спросил он уверенней.

- Никого, - ответила Люба почти весело.

- А ты боялась, - с ласковой насмешкой сказал Владимир, а сам подумал: «Хорошая девчонка!.. И красивая. Просто нервишки у нее сдали».

- Ну что, поехали? – спросил он.

- Поехали! – Люба вдруг засмеялась – негромко и, как показалось Владимиру, счастливо.
Владимиру стало хорошо. Девушка по-прежнему держала его под руку, и он чувствовал, что дорог ей, несмотря на их короткое знакомство. «Эх, жениться на ней, что ль?» - вдруг бесшабашно подумал он…

Уже ступив одной ногой на ступеньки автобуса, Люба полуобернулась к Владимиру, поддерживающему ее под локоть, чтобы что-то сказать ему, и… замерла. Ее лицо вдруг
исказила гримаса ужаса – оно стало куда страшней, чем было минуту назад в автобусе, а волосы поднялись копной.

Владимир машинально посмотрел в ту же сторону, куда смотрела, не отрываясь, и Люба, но не увидел ничего, кроме сплошной темноты. В то же мгновение из уст девушки вырвался пронзительный, полный одновременно смертной тоски и нежности крик: «Мама!». Протянув, как для объятия, руки, она бросилась через дорогу.

Через доли секунды Владимир, замерший на месте, услышал визг тормозов и мягкий удар. В свете фар машины, вывернувшей за мгновенье до этого из-за крутого поворота, он увидел стройное тело Любы, неподвижно лежащее на асфальте.

                Глава вторая

- И-и-ы, да голубка ты моя сизокры-лы-й-а-а, да на кого же ты меня по-ки-ну-ла-а-а?! Да закрылися твои ясны-и гла-зы-ынькы-и-и! – вновь запричитала старуха, и Владимир вышел из дому…

Он сидел на крылечке, курил и в который уж раз вспоминал события прошлой ночи: как вместе с водителем переносил еще теплое тело Любы в автобус, как придерживал его, пока ехали в морг, как при помощи молоденького дежурного судмедэксперта укладывал его на холодный пол…

Он корил себя за то, что не удержал девушку от последнего в ее жизни рывка – рывка, стоившего ей жизни. Ведь видел же, что она не в себе, мог бы сообразить, что в таком состоянии ей могло померещиться все что угодно! Нет, не удержал. Не спас! И откуда только взялась та проклятая легковушка!

Владимир заскрипел зубами, крепко зажмурив глаза и мотая головой. Потом встал, постоял, бессмысленно озираясь вокруг, пошел в дом.

Люба лежала в гробу в белоснежном платье, бледная, со слегка открытыми губами. Владимир долго смотрел на ее лицо. «Правда, как живая», - подумал он, вспомнив избитое сравнение.
Страшный женский крик – даже не крик, а вопль – донесся с улицы. Владимир вздрогнул и вместе с несколькими мужчинами поспешил на улицу.

Во дворе, возле бани, лежала без чувств молодая женщина, вокруг нее хлопотали две старухи.

- Что тут у вас еще? – спросил кто-то из выбежавших на крик.

Одна из старух мельком взглянула на него и только махнула рукой.

Вокруг лежащей собралась небольшая толпа. Принесли нашатырь, женщина стала приходить в себя, открыла глаза – мутные, ошалевшие, почти безумные.

- Эт покойницу-то мы обмыли, а воду с-под нее вылить замешкались, - рассказывала уже одна из старух. – Вот Валентинья-то и пошла ее выливать. А я тута, в предбаннике, была. Только она, значит, воду-то из тазика плесканула… О господи! Откуда он только взялся-то – ветер этот?.. Только она воду-то плесканула – ветер! Налетел прям. И всю эту воду-то – с покойницы-то – прям на нее, на Валентинью!

Одежда на «Валентинье» действительно была мокрая. Женщину подняли, усадили на лавочку.

Мало-помалу взгляд ее становился осмысленнее. Она заплакала – тихо, как ребенок, сморкаясь в уголок головного платка.

- Господи! – воскликнула вдруг какая-то женщина. – Да ты, девка, никак поседела?
Валентина с глупой улыбкой посмотрела на женщину: до нее не сразу дошел смысл сказанного. Но через несколько секунд она сдернула с головы платок, и все увидели, что челка у нее седая.

- Смотри-ка, те волосы, что водой намочило, - те и поседели, а те, что под платком были, - ничего, - заметил кто-то.

- Говорили вам, не надо обмывать – ее же в морге обмыли. Так нет, заладили: обмоем, обмоем, - сердито заговорил какой-то мужичок. – Вот и обмыли… Не хватало нам еще одной покойницы!

Постепенно народ разошелся, оставив Валентину со старухами.

- Была у нас в деревне девка одна – Лида. Красивая-а – парни табуном ходили. Певунья!.. И что ты думаешь? Напоили ее девки-завистницы, значит, водой, которой покойника обмывали.

- Да что ты!

- Да-а!.. И ведь рехнулась девка… А потом уже ее ребяты по кустам таскали – безумную-то…

«Скорей бы это все кончалось!» - тоскливо думал Владимир, слушая перешептывание старух. Он то выходил на улицу, курил, то возвращался в дом, подолгу смотрел на покойницу. И снова корил себя за то, что не уберег Любу.

- А это что за солдатик? – донесся до него чей-то шепот.

- Да вроде жених Любкин, - сказала какая-то старуха, и Владимир невольно усмехнулся. «Жених». А впрочем… Может, стал бы и женихом. И мужем стал бы. Удержи он только Любу у автобуса – удержи хотя бы силой…

Стемнело, зажгли свечи. Владимир, уставший с дороги, не спавший уже вторые сутки, потрясенный пережитым, сидел шагах в трех от гроба, почти неотрывно глядя на лицо мертвой девушки.

Вдруг!.. Владимир отчетливо увидел, как дрогнули ресницы покойной. На мгновение он обмер. Но тут же облегченно вздохнул: сообразил, что виноват ветерок, залетевший в комнату и шевельнувший пламя свечей. В их неровном свете и померещилось Владимиру, что Люба моргнула.

Прошла минута, другая. Но что это?! Веки покойной приоткрылись, а свечи между тем горят ровно. Вот уж виден из-под век Любы блеск ее глаз. Она открывает глаза все шире и шире! Губы ее тронула улыбка – видны даже ровные белые зубы!

Владимир, похолодев, через силу отводит свой взор от лица покойной, смотрит на сидящих вокруг гроба старух. Неужели они ничего не замечают?.. Может быть, ему все-таки показалось? Он, преодолевая ужас, краем глаза взглядывает на лицо покойной – нет, не показалось! Сейчас она смотрит почти открытыми глазами – прямо на него! И улыбается – ему! А он хочет, но не может – никак не может – оторвать от нее взгляд. Не может, не смотря на весь охвативший его ужас. Покойница словно гипнотизирует его.

Господи, да почему же никто этого не видит? Владимир хочет крикнуть, но язык не слушается его. Огромным усилием воли он переводит свой взор с Любы на старух и молча, тяжело дыша, показывает им на покойницу рукой. Одна старуха, обратив внимание на его жест, пристально смотрит на труп, потом – улыбаясь! – на него и говорит: «Ты бы, милок, шел поспал!».

- … Я говорю, шел бы поспал, - тетка Любы стоит рядом с Владимиром и легонько трясет его за плечо.

Владимир просыпается. Но даже не поняв, что взгляд и улыбка покойницы ему только приснились, он не решается смотреть на Любу.

- Да нет. Покурю пойду, - отвечает он и, вытирая с лица обильный пот, выходит из комнаты.


                Глава третья


С кладбища возвращались пешком: идти было недалеко. Владимир шел с теткой Любы – тетей Тасей.

- Демобилизовался – куда ехать? – рассказывал он. – Сам я детдомовский – ни дома, ни родни. Вот мне Олег Ледовских, дружок мой, и говорит: езжай, говорит, к нам. Городишко у нас небольшой – квартиру быстрей получишь. А пока у моих поживешь. Ему самому-то еще полгода служить.

- А специальностью какой-нибудь владеешь?
- Владею. Водитель я.
- Ну, не пропадешь…
- Знаешь что, Володя, - сказала тетя Тася через некоторое время, - а хочешь, у нас поживи.
- Да не-е…
- А что?.. Ну что ты пойдешь к чужим-то людям?
«Да ведь и вы мне не родные», - подумал Владимир.

- Хочешь, у меня живи, хочешь – у Любки, в ее-то домишке, - продолжала тетя Тася. – Мы его нескоро продадим: у Любы дядька, матери ее брат, на Украине живет – когда приедет, тогда и продавать будем.

Владимир так, наверно, и не согласился бы на предложение тети Таси, если бы она вдруг не сказала – жалобно, по-бабьи:
- Да и мне с тобой повеселей будет. Дочка у меня далеко – на Урале живет, внучку вот на лето в гости жду. То хоть Любка была – какая-никакая забота, а теперь… Оставайся.

И Владимир сдался.

К тете Тасе вдруг подковыляла какая-то старуха.
- Слушай-ка, Тась. А ведь мы покойницу-то неправильно похоронили: мы ведь ее, голубушку, ногами на закат положили.

Тетя Тася задумалась, припоминая, потом сокрушенно закачала головой:
- А и правда.
- Чего-чего? – подошла еще одна старуха.
- Любовь-то мы ногами на запад похоронили, - пояснила тетя Тася.
Старуха уверенно сказала:
- Ничего, сама перевернется, как надо…

Уже стемнело, когда в комнату, где поминали покойную, вошли гуськом три пьяненьких мужичка. Сделав скорбные физиономии, они мялись на пороге. Наконец один, побойчее, сказал:

- Вот, Тась, зашли Любашку помянуть – все-таки она друга нашего дочка была.

- Да уж вижу, что зашли, - неприветливо ответила тетя Тася.

- Помянуть надо, - гнул свое мужик.

- «Помянуть». Как могилу копать, хоронить – вас не было, как помянуть, вы тут как тут, - ворчала тетя Тася.

- Дак ведь работа, Тась, на работе были, - оправдывались мужики.

- Вижу, как вы работали, - буркнула тетя Тася, потом скомандовала:

- Ладно, садитесь, коль пришли… Варя, налей им борща.

- И-и, бесстыжие, - услышал Владимир чей-то укоризненный шепот. – Через них, почитай, девчонка и отца-то лишилась, а туда же – помина-ать!

- Люба – брата моего, Николая, дочка была, - рассказывала тетя Тася Владимиру. – Он, Коля, мужик-то неплохой был – хороший, можно сказать, был мужик. Веселый, мастеровой. Да вот дружки эти! – она кивнула на пришедших. – Из-за них, можно сказать, и погиб.
Напились они как-то – он, Витька – вон тот, лохматый, да Степан – который к нам ближе сидит. Напились, да. Они, значит, дружки-то, в гостях остались – где пили, а он домой пошел. Пошел и замерз: зимой дело было… А щас, вишь, пришли – поминать. Тьфу!

- Тась, а как же так получилось, что Любашку закопали не так, как надо? – через весь стол спросил Степан.

- Получилось да и получилось, - было видно, что тетя Тася не хочет разговаривать со Степаном. – Не нарочно же.

- Как же вы недоглядели-то? – не отставал мужик.
- Что ж тебя-то там не было? Был бы, так, небось, доглядел бы, - резко ответила тетя Тася, и Степан, сконфуженный, умолк…

Примерно через час Степан, Витька и Алексей шли, покачиваясь, по темной улице. Степан, несколько раз тяжело вздохнув, негромко, словно самому себе, сказал:

- Не дело Любке не по-христиански лежать… - Он помолчал. - В общем, надо бы ее… гроб, значит, развернуть.

- Как это? – не понял Алексей. – Могилу раскапывать, что ли?

- Ну да. А че? – вступил в разговор Виктор. – Она все-таки нашего дружка покойного дочка. Не можем мы ее оставить как попало лежать.

– Может, с Тасей посоветоваться? – усомнился Алексей.

- Нет-нет-нет! С ней не надо говорить, - затараторил Виктор. – Сейчас зайдем ко мне, возьмем лопаты – быстро управимся: земля еще не осела – копать легко будет…

- Ну пошли, - вяло согласился Алексей.

Небо было обложено тучами, лишь кое-где блестели тусклые звезды. Если бы не керосиновый фонарь, предусмотрительно захваченный Виктором, найти могилу Любы было очень трудно.

- Ну, мужики, давайте сначала остограммимся, - сказал Степан, когда могила была найдена.
Он достал из кармана бутылку водки и стакан. Выпили, взялись за лопаты.

Копалось легко: земля была мягкая, почти сухая. Вот уже лопаты застучали о крышку гроба.

- Гроб-то вытаскивать придется6 не развернем в могиле-то, - прервал долгое молчание Алексей.

- Вытащим, - отозвался Степан. – Давай с краев отгребай, чтобы взять сподручней было.

Алексей руками, чтобы не повредить лопатой обивку, стал счищать с крышки гроба землю. Вдруг он почувствовал, что она слегка покачивается – так, как если бы ее не прибивали к гробу. «Что такое?» - встревоженно подумал он и легонько потянул крышку на себя.

Слегка скрипнули гвозди и… крышка приподнялась. Он потянул сильнее – крышка поднялась еще. Она была не прибита, Вернее, прибита, а потом вскрыта опять.

Алексей, конечно, знал, как заколачивают гробы, - намертво, огромными гвоздями!

Степан суетливо, желая помочь, ухватил крышку поперек, притянул к себе, и при тусклом свете фонаря все увидели лежащую в гробу Любу.

Она лежала не так, как лежат в гробу покойники – чинно, со сложенными на груди руками.

Нет! Она лежала на боку, ее белое свадебное платье задралось много выше колен, обнажив стройные ноги, слегка согнутые в коленях. Руки Любы были подтянуты к лицу, а само лицо искажала болезненная гримаса. Такая гримаса бывает у человека тогда, когда он проделывает какую-нибудь непосильную работу. И самое странное – лежала Люба головой в узкой части гроба, а ногами – в широкой. Ногами на восток!