Для Ольги

До пруда оставалось шагов двести по старой деревенской улице, только обогнуть сад – и уже там. Но я на пруд пока не спешил. Оглядевшись (улица была пуста), я нырнул в заросли крапивы.
На самом деле, кроме крапивы было ещё много чего: репьи, борщевики, полынь и прочее. Вся эта сорная трава к концу лета вымахала в высоту на два моих роста. Она росла так густо, что уколоться, зацепиться, споткнуться обо что-нибудь было проще простого.
Но я пробирался здесь не первый раз и мог различить едва заметную просеку, тропку, скрытую от посторонних. Когда половина пути осталась позади, из зарослей показались покосившиеся остатки чьего-то сарая. Тут ведь раньше был сад, и среди крапивы попадались ещё одичавшие или посохшие яблони, вишни и черемухи.
Если пройти сад насквозь, как раз попадёшь на берег пруда. То есть, не совсем ещё пруда, а, скорее, питающей его реки. В месте, где она начинает заметно расширяться. Несколько лет назад мы устроили там что-то вроде логова. Нам понравился недоступный, скрытый от людей берег, и сперва мы просто притоптали и порубили крапиву на несколько шагов кругом, чтобы можно было спокойно купаться. Единственным недостатком тайного пляжа нам казалось отсутствие тарзанки. Зато здесь вода была почище, чем на пруду, и кроме нас четверых никогда никто не появлялся. Мы сколотили для логова пару лавочек, а ещё через неделю появился самодельный стол. Как и лавки, он состоял из найденных где попало досок и колышков, выглядел жалко и шатался. Но для игры в дурака и козла это было как раз то, что надо. Впрочем, следующим летом мы всю нашу мебель обновили, и вот тогда уже в логове стало совсем здорово. Как раз перед моим недавним отъездом собирались устроить какой-нибудь навес от дождя или шалаш.
Последние две недели я провёл в городе. Очутившись там, я сперва здорово скучал по настоящей, деревенской летней жизни, из которой неожиданно был вырван. А потом, конечно, привык ; в городе ведь тоже друзья есть, и старый двор, одетый в кружево летних теней. Есть чем заняться. И телевизор с кучей каналов, и плеер с кучей кассет. Их можно смотреть одну за одной - дома никого, и в школу завтра не надо... Так что, когда настало время возвращаться в Покровское... я бы не сказал, что обрадовался. Мне всегда не по душе сниматься с привычного места.
Но это быстро проходит, к моему счастью. Стоило мне выйти из автобуса (после трёхчасовой тряски в его раскалённом нутре) и вдохнуть настоящий воздух августа, битком набитый настоящими запахами, увидеть с холма знакомые очертания улиц, садов и прудов Покровского, как мне чуть не до слёз сделалось жалко двух потерянных недель... Из дома, едва успев поздороваться с бабушкой и остальными и проглотив обед, я сразу же отправился на пруд.
Осторожно двигаясь между высоченных стеблей, я как будто услышал впереди незнакомый взрослый голос и замер. Что бы это значило? Надо мне теперь идти дальше, или стоит скорей убраться? Вот ; этот голос, снова... А вот ; другой, голос моего приятеля, Лёхи. Раз уж Лёха там, наверное, можно идти.
Пока я размышлял, прямо из непролазной крапивы на меня вылетел Лысый. Здоровяк, парень на пару лет старше нас. Кажется, он удивился встрече не меньше моего, но всё же протянул мне руку (как это заведено у взрослых).
- Здарова! Ты чего тут забыл?
- Здарова, Лысый, - я пожал его руку. - Ничего. Лёху ищу, Елагина. Он там?
- А... Там. Ну, это... ладно. Давай.
Попрощавшись, Лысый направился в сторону улицы. Никакие тропинки ему были не нужны ; он пёр прямо, сшибая густую траву палкой и ругался, если она не поддавалась.
Ну что ещё за ерунда творится?
Остаток пути до логова я прошёл быстро. На первый взгляд тайный берег остался таким же, каким я его видел последний раз перед городом. За столом сидели мои летние друзья ; Ванёк и Лёха. Я говорю «летние», потому что виделись мы только на летних каникулах, в деревне, а так ; жили в разных городах. Они молчали, пока не заметили меня, и, кажется, раздумывали, чем бы заняться. На столе в беспорядке валялись затёртые, видавшие виды игральные карты. Вдруг Лёха поднял на меня свои глаза и крикнул, обрадованный:
- О! Ник! Здарова!
Ник ; это я. Ник значит «Никита».
- Здарова!
  - Чё, насовсем теперь?
  - Да походу... Я пока шёл, Лысого встретил, прикиньте. Чё он тут ошивается?
Я подошёл к столу и сел рядом с Ваньком.
- Ничё, с нами просто сидел, - ответил Лёха.
  - Да ладно? Вы его привели сюда? Сами? Да тут же завтра полдеревни будет!
  - Да не, он пацан нормальный. Обещал не водить никого. Да я его давно знаю, серьёзно, Ник.
  - Блин... ну вы даёте.
  - Зато он помог нам купить пива, прикинь! - сказал Ванёк и широко улыбнулся. - Тут вот ещё осталось, кстати. Будешь?
До этого мы пива не пили. Конечно, ходили иногда разговоры о том, что круто бы попробовать, но как-то до сих пор не решались. К тому же, продавщицы в единственном магазине знали нас не первый год и ни за что не продали бы.
- Не, я чё-то не хочу.
Ванёк пожал плечами и с размаху зашвырнул наполовину полную бутылку «Толстяка» в крапиву.
- Кстати, Ник... привёз чё-нибудь?
О, да! Конечно, я кое-что привёз. Новый джойстик для сеги ; один из Лёхиных сломался. А ещё кассеты: крутейший The Middle Kingdom, старый добрый Live After Death и сборник Сектора Газа, который удалось достать с большими трудностями.
- Привёз, привёз. Джойстик, и послушать кое-чего.
  - Круто, Ник! Нормально! Айда ко мне, зарубимся в мортальник!
  Лёха был единственным из нас счастливым обладателем мечты, чуда под названием Sega Mega Drive 2. С тех пор прошло немало времени, но по прежнему эти складные, ритмичные звуки названия приставки будоражат мою душу. Сколько же незабываемых часов ты подарила нам, сега! Сколько сотен, тысяч раз мы умело выщёлкивали на затёртых джойстиках волшебные комбинации фаталити и суперударов! И как часто взрослые, видя, что мы в погожий летний день торчим перед экраном пятый час подряд, говорили с сожалением, что лучше бы нам пойти погулять... И были, наверное, правы. Но если уж пошла серьёзная игра, настоящая смертельная битва, всё было бесполезно. Нас нельзя было выкурить из-за чёртовой приставки, пока игра не будет пройдена снова!
Тем не менее, мы решили разок искупаться, прежде чем отправиться к Лёхе. Ведь я так соскучился по прохладной, чистой воде небольшой безымянной речки в Покровском. Пока мы плавали от берега к берегу и ныряли (кто дальше проплывёт под водой), я всё никак не мог выбросить из головы этого Лысого. Чужие на тайном берегу ; это уж слишком. Выходит, Ванёк с Лёхой не так уж дорожат этой тайной. Или с ними что-то случилось, пока меня не было?
Вспомнив, что я много чего пропустил, приятели наперебой стали посвящать меня в недавние события. Начали со свежайших анекдотов, и некоторые были настолько смешны, что я даже позабыл о своём подпорченном настроении. Потом рассказали, как позавчера Ванёк упал с тарзанки и чуть не утонул. Еле выбрался, и до сих пор от глубокого вдоха у него болело в  груди ; падая, умудрился ещё и удариться о мостки. Конечно, главное было не рассказывать об этом бабушке Ванька, иначе с прогулками и купанием у него могли бы выйти сложности. А в клубе пару дней назад случилась большая драка с какими-то пацанами из другой деревни, выбили пару зубов, сломали пару рёбер (ещё бы, ведь под конец вечера в дело пошли колья, оторванные от забора).
Об этом, конечно, рассказывал Лёха. Из всех нас сельский клуб навещал он один. Его бабушка была чрезвычайно либеральна (а может, недостаточно внимательна) и позволяла Лёхе такое, о чём мы и подумать не решались. Мало того, что ему разрешалось ходить ночью в клуб (пусть и не до утра, но всё же), он мог без спроса и доклада купаться на каком угодно пруду в Покровском или его окрестностях, ездить с местными на мотоциклах в район и не только слушать Сектор Газа, но и носить футболку с логотипом этой группы. Мне-то с Iron Maiden футболку едва купили. Мама утверждала, что они «наверняка сатанисты какие-нибудь», увидав рожу Эдди. Я уверил её в обратном, хотя поручиться за это, конечно, не мог. Английским языком я не владел. Зато я твёрдо знал, что Мейден ; это круто, и футболка была отличным способом поделиться этим со всеми.
Мы вылезли на берег и устроились за столом, чтобы немного обсохнуть. Лёгкий ветер, приносящий запах разогретой солнцем травы, поначалу казался неприятно холодным, как это всегда бывает после воды. Недолго думая, Ванёк собрал карты, перемешал и раздал каждому по шесть штук. Сама собой завязалась игра, сопровождаемая ненавязчивой болтовнёй.
Потом, уже по дороге к Лёхе они рассказали мне о самом главном. Оказывается, они тут собрались в поход и, само собой, теперь приглашали и меня. Поход, или пикник, как угодно. Это значит, пойти куда-нибудь в рощу недалеко от села, развести костёр, испечь картошки. Может, половить рыбу. Мы иногда совершали такие вылазки. Но, как оказалось, в этот раз всё будет куда интересней.
- Я тут на прошлой неделе ездил на рыбалку с Гришкой, - начал рассказывать Ванёк, пока мы шли, поднимая пыль с деревенской улицы. Гришка – это его дядя. – И вот, сидим мы с ним на Широком…
- На Широком? На мотоцикле, что ли, ездили?
Да, Ваньку можно было позавидовать!
- Не, на лошади. Какая, блин, разница, Ник? Мне, в общем, Гришан рассказал кое-чего. Там, короче, подальше маленько, за Широким, есть заброшенная деревня. Ага – прям в лесу! Как её, Лёх?
- Валки.
- Ну да, Валки.
- И чё?
- Да ничё. Заброшенная она, прикинь. Дома стоят, а людей ; нету. Круто!
- Круто...
- Короче, туда собираемся слазить.
- Вот это да!
      - Что, и ночевать там? - я подумал, раз уж на Широкое обычно ездят с ночёвкой...
- Прикольно было бы, да? - оживился Лёха
- Меня не пустят... - сказал Ванёк.
- А ты отпросись, типа, на рыбалку.
- Да всё равно, на ночь одного не пустят на рыбалку.
- Почему одного? С нами.
- Ну, с вами не пустят. Без взрослых.
- Вот, блин, Ванёк! Всегда обламываешь. Придётся туда-сюда бегом бегать из-за тебя.
Я сорвал придорожный пырей и стал наматывать его на палец Потихоньку холодало, и комары выбирались из своих мрачных приречных зарослей, в которых коротали солнечные часы.
Вдруг мне в голову пришёл очевидный вопрос:
- А Ольга?
- С нами.
Ольга Смирнова ; наша ровесница. То ли что-то особенное было в её детском характере, то ли просто не подобралась для неё в Покровском компания девчонок по душе ; так или иначе, она дружила с нами. Родители Ольги знали родителей Лёхи по каким-то старым общим делам, но почти не общались долгое время. Когда же Смирновы купили дом здесь, в деревне, они стали бывать у Елагиных в гостях. Так Ольга познакомилась с Лёхой, а потом он привёл её к нам. С тех пор Ольга ; свой парень, как мы часто шутили.
Так мы её всегда и называли между собой ; Ольга. Потому что иначе никак было нельзя. Оля – слишком нежно, не то по-детски, не то и вовсе – любовно. Всяких же глупостей вроде «Олька» или «Олёк» нам, по счастью, в головы не пришло. Так что мы (я смело говорю за всех) много лет подряд каждый раз искренне радовались, наслаждались, произнося и слушая прохладные, свежие звуки прекрасного её имени: Ольга.
Остаток вечера прошёл за Лёхиной сегой. Пару раз его бабушка пыталась всех нас накормить или хотя бы напоить чаем, но из этого ничего не вышло. За игрой много болтали о Валках. Оказалось, деревня не просто брошена и не просто покосившиеся дома её стоят и чернеют год за годом, неподвижно и безразлично мокнут под дождями летом и заносятся снегом зимой. Всё было гораздо круче.
- Раньше (ну, при царе ещё, короче) там жила одна старуха. Говорят, умела колдовать или типа того.
Мы с Лёхой только посмеялись, не отрывая глаз от экрана.
- Да не, серьёзно! Бабушка рассказывала, да и мама… в том году ещё! И Гришка там когда был, давно, когда они тоже лазили, мелкими, он даже дом этой старухи видел.
- Ну и чо там?
- Там все избы гнилые уже, вот-вот рухнут. А от многих вообще просто ямы остались, и крапива растёт. Штук пять домов стоят только.  А дом той старухи – до сих пор как новенький. И стёкла все на месте, только краска чуть-чуть пожухла. Прикиньте, да!
- Ага. Офигень. Может, там живут? Или дача чья-то.
- Да какая дача, Ник?! Говорят – заброшенная деревня. Туда дороги даже нет. Ни шоссе, ни грунтовки.
- Ну, может, на вертолёте прилетают. – пробормотал Лёха, уставившись в телевизор. Там его персонаж резко качнулся в сторону, уходя от удара, и Лёха повторил его движение. Манёвр удался, и Лёха от радости крикнул что-то матом. Не услыхала бы бабушка...
- Да иди ты, на вертолёте… Дебил, блин.
Ванёк подождал с полчаса, а потом снова завёл свой разговор:
- К той старухе из Валков приходили со всей округи. За советом, или лечиться. Тогда ведь больниц не было, чё вы думаете.
Мы молчали, а Ванёк всё не мог примириться с тем, что его захватывающие дух истории про ведьму оставляют нас равнодушными.
- Она так и жила там – собирала в лесу корни разные, грибы. Для лекарств. И ещё у неё было полно разных старинных вещей. Монетки там, часики — это всё люди приносили ей. Гришан рассказывал.
- Да ладно, гонишь, Ванёк. Ничего там нету. Если и было – растащили давно, скажи, Ник.
- Я бы не стал там ничего трогать. Мало ли. Ведьма всё-таки.
- Во-во – согласился Ванёк. – Нельзя в таких местах брать ничего.
- В каких – таких?
Ванёк тяжело вздохнул.
- Ну, типа... в церквях, например, или на кладбище. Ну, в таких местах.
- При чём тут церкви? И кладбища? Ты внатуре как маленький, Ванёк. В сказки всё веришь.
Тут возразить было нечего. Да, Ванёк действительно много во что такое верил и спор затевать не стал.
На закате отправились по домам. Надо ещё собраться, а то завтра договорились пойти в шесть, утром времени не будет. Я догадывался, что в шесть, конечно, никто ещё не соберётся. Но всё равно – если сказано «шесть», значит имеется ввиду: «очень очень рано», и собраться надо с вечера.
Когда нам с Ваньком приходилось оставаться наедине, мы чаще всего разговаривали о рыбалке – это было главной общей темой. Я сперва молчал и слушал его рассказы о недавних походах к речке, что текла прямо под Ваньковым огородом, об  удочках, поплавках и прочей утвари, и, конечно, об уловах. Они у него становились всё значительней год от года, а вот мне везло редко. Но пример Ванька заставлял пробовать свои силы снова и снова. Я слушал его и думал, что вот, как вернёмся из Валков, надо будет срубить новые удилища, накопать червяков (или лучше на хлеб?) и начать регулярно ходить на реку, рано-рано, как только встаёт солнце. Или даже ещё чуть раньше, до рассвета. Завести себе собственное место на берегу, прикормить рыбу. Натыкать в берег ивовых рогатин для удочек. Нет, ивовые нельзя – прорастут на будущий год, дадут корни. Хотя, это даже прикольно. Пусть будут ивовые.
Я стал засыпать Ванька вопросами о том, как бы это всё лучше устроить, и он охотно давал мне советы. Я внимательно слушал, всё понимал и готов был действовать, как и много раз прежде. Обычно, правда, всё равно рыбы мне не доставалось. Не моё – вот что решил я о рыбалке, когда повзрослел ещё на пару лет, и тогда уж забросил её насовсем.
Мы шли, лавируя среди спокойно бредущих навстречу коров — в деревню как раз пригоняли стадо. То и дело попадались знакомые женщины, вышедшие встречать своих Нарядок, Ночек и Звёздочек, и мы со всеми здоровались.  Я думал, как замечательно прошло лето – целых два с лишним месяца вдали от школы! И оно ещё не кончилось – завтра мы все идём в заброшенную деревню. Я вспоминал наши затеи и выдумки, которыми были наполнены каникулы, и чувствовал себя совершенно счастливым. В тот день на мне была ещё городская, дорожная одежда — ведь я чуть не прямо с автобуса убежал на пруд. Мне представилось, как вот сейчас приду домой, сниму её, и не увижу до самого сентября. Отлично. Лучше и быть не может!
Мы с Лёхой жили в разных концах села. К цели похода мой край был ближе, поэтому решили так: сначала Лёха заходит за Ольгой, потом они заходят за Ваньком и уже втроём ко мне.
И вот слудующим утром я проснулся, умылся и понял, что времени - уже совсем не шесть. Схватив попавшуюся на глаза старую сумку, стал собираться в дорогу – вечером я так и не дал себе труда заняться этим. В самом деле, ничего особенного мы ведь не планировали. Надо было просто идти. Погода стояла солнечная. К чему это лишнее беспокойство о сборах? Я надел свою привычную футболку, старые спортивные штаны и, немного поколебавшись, нацепил ещё джинсовую бейсболку с сильно гнутым козырьком. В сумке моей безо всякого порядка разместились продукты, подвернувшиеся под руку: кусок ржаного хлеба, пара картофелин, пара яиц, бутылка воды. Ещё я отрезал немного колбасы, насыпал в спиченый коробок соли. Это очень кстати напомнило о спичках. Так моя мысль от еды перескочила на всякую необходимую в походе утварь, и в сумке оказался небольшой кухонный нож, завёрнутый в несколько газет (складной я не то сломал, не то потерял). Кроме ножа и спичек ничего больше я не придумал.
На улице гавкнула собака – похоже, пришли.
Я вышел и увидел весь двор в том особенном красно-рыжем свете, который любителям поспать в диковинку. Как всегда, он подействовал на меня вдохновляюще, ведь по обычным, ничем не особенным дням я такого света не вижу – а сегодня должно быть много интересного, и я предвкушал это с большой радостью.
Передо мной стояли Ванёк и Лёха.
- А где Ольга? Спит что ли?
- Бабушка её сказала, что заболела. Со вчера ещё. Температура, всё такое. Не пойдёт она короче.
Эх, ну совсем это не то – идти в поход втроём, когда собрались все вместе! Даже расхотелось на секунду. Но я представил, чего мне будет стоить объяснить обиженным друзьям свой отказ, и мысль о нём отогнал прочь.
- Ну ладно. – я просто пожал плечами. – Пошли тогда.
Лёха из нас троих выглядел круче всех. И не только потому, что был чуть выше и носил футболку с Сектором, потёртую и выцветшую. На шее у него висела стальная цепочка, а ещё одна, потолще, была хитро закреплена на голубых, рваных и зашитых тут и там джинсах. На пояс Лёха прицепил здоровенный нож, а на голову повязал бандану. У меня такая тоже была, но обращаться с ней  я толком не умел и почти никогда не носил.
А Ванёк, конечно, явился с огромным военным рюкзаком. Несмотря на тёплую и сухую погоду, он надел резиновые. Вокруг пояса у него была повязана за рукава толстовка, а в рюкзаке, мне подумалось, наверняка ещё есть плащ. Как по доброй воле можно таскать на себе всю эту тяжесть – я понять не мог. Уж лучше промокнуть, замёрзнуть или не досчитаться чего-нибудь полезного, но забытого дома.
Мы отправились в путь, и вот деревня осталась позади. Солнце неторопясь поднималось, роса исчезала с сонных трав. Мы всё шли и шли по дороге среди полей. Над нами летали птицы, а некоторые из них ещё и кричали. Ванёк птиц узнавал, моментально припоминал какие-то особенности каждой, и пытался занять нас рассказами о них. Мы с Лёхой рассуждали, как устроить шалаш в логове. Можно ведь просто наскоро сложить его из веток, а можно раздобыть досок, гвоздей, то есть, взяться за дело всерьёз. Мне это большое строительство было не по душе. Всё таки шалаш есть шалаш. Да и не охота было возиться со всей этой плотницкой ерундой! Это же привлечёт к нам ненужное внимание, начнутся непременно вопросы (а то и советы). А зачем вам доски? А для чего ты, Никита, берёшь топор? Не то чтобы шалаш был каким-то секретом, но мне хотелось, чтобы кроме нас никто этого не касался, даже наши родные.
Когда Лёха сказал, что было бы здорово позвать ещё и Лысого строить шалаш, я окончательно упал духом. А Ванёк уже вовсю доказывал, что нужны гвозди именно какой-то определённой длины, и уж никак не другие. Я не сдавался, спорил, пытался бороться с этой их ересью, но мне не хватало слов, чтобы объяснить, что же такого важного должно быть сохранено на тайном берегу и что, собственно, плохого в Лысом. Да ничего, конечно – сам по себе Лысый был нормальным парнем.
Поле кончилось, и с краю его был овраг, над которым дорога соединялась ветхим мостиком. Тут мы задержались чуть ли не на час, сам собой устроился привал после долгой ходьбы. Мы сели прямо на краю моста, свесив ноги. Внизу бежал резвый ручей, он шумел, и до нас то и дело долетали брызги. Мне вдруг представилось, что я какой-нибудь путешественник, древний странник, и я решил, что будет здорово снять обувь и вообще — так и пойти дальше босым. Глядя на меня, Ванёк тоже избавился от своих сапогов и теперь пытался поудобней приспособить их для переноски.
- Ты зачем вообще эти говнодавы нацепил, придурок? - весело поинтересовался Лёха. Он тоже присоединился  к нам и закинул свои кроссовки в рюкзак.
- Да пошёл ты. Тут вообще-то змеи живут, дебил.
- Так чего ж ты разулся тогда?
- Ну, они там живут, где сыро. Вот подойдём к лесу — обуемся обратно.
В небе лениво двигались огромные облака, ветер шумел ивняком в ручье и высокой травой на лугу. У воды жужжали пчёлы, и оттуда, снизу, шёл едва уловимый запах холодной сырой земли, тины.
Насмотревшись на брызги, волны и водоросли, наслушавшись журчания, мы наконец поднялись и двинулись дальше.
- Блин, босиком внатуре круто, Ник!
Я был польщён.
- Ага, здорово.
Дорога взобралась на высокий холм. Оттуда было видно вдалеке Покровское, окружённое золотыми полями. В центре его я разглядел школу, руины церкви и клуб, неумолимо приближающийся к церкви своим состоянием. А с другой стороны стоял тихий и тёмный лес. Он обманчиво казался близким, но, на самом деле, путь до него лежал через холмы (вверх, вниз, вверх, вниз) и был не так уж лёгок.
Ванёк знал от дяди, что дорогу в Валки можно отыскать по столбам, бывшей линии электропередач. И вот мы увидели ряд этих столбов, теряющихся в лесу, и, недолго думая, свернули с дороги в ту сторону. Трава тут была недавно скошена шагов на двести от дороги, и босиком гулять по острой стерне нам быстро разонравилось. К тому же, все ещё раз вспомнили о змеях.
- Слышь, может пожрём, как в лес придём?
- О, давайте. А то я дома не ел.
- Блин, как же слепни достали! - крикнул Лёха, размахивая руками. Мы шли через густую траву, и пробудили всех таившихся в ней мерзких насекомых. Целый рой этой гадости сопровождал теперь нас, и не было от них спасения.
- Ничё, щас костёр сделаем, они дыма не любят.
- Угу...
Мне сразу представилось, едва только Ванёк сказал про костёр, как он сейчас начнёт нас учить правильно его складывать и разжигать с одной спички. Как обычно у них с Лёхой выйдет из этого спор и целый диспут, а может, даже небольшая ссора. Не понимаю — спичек, что ли, мало?
- Ник, сколько до этого леса, как думаешь?
- Не знаю, Лёх...
- Километра полтора. Нет. Километр, триста наверно. - ответил Ванёк.
- Интересно, чё Ольга там делает. Может она это гонит, что болеет? Тупо идти передумала, и всё.
- Да вроде не похоже, вчера ж видели её — ни то ни сё была, и домой свалила рано.
- Да блин, я и сам уже хочу домой свалить, а не тут со слепнями искать избу психованной старухи. Нафига вот попёрлись?
- Не ссы, круто будет. Полазим там везде, может чего найдём.
- Я никуда не полезу. И вам не надо.
- Ну и не лезь, нам достанется больше, да Ник?
- Ага... Я правда не верю, что там прямо вот горы золота и старинной фигни. Всё растащили давно.
- Искать надо будет как следует. Наверняка у неё тайник был. Прикинь, найдём чего-нибудь? Целый клад!
- Придурки...
- Да ладно! И с тобой поделимся, - решил я ободрить Ванька. Он, хоть  и опасался тревожить покой ведьминого дома лично, заметно приободрился.
- Ну не знаю... Может и поделимся. И Ольге надо будет что-нибудь обязательно принести, подарить.
- Угу...
Отличная мысль. Отыскать клад и подарить прекрасную безделушку нашей прекрасной Ольге. Настоящая цель — вот что всегда вдохновляло меня. Я почувствовал прилив сил, и слепни как будто успокоились, и окружающий пейзаж сделался милее.
Нам стали попадаться первые деревья, те, которым посчастливилось вырасти не в тесной чащобе, а здесь, на границе, где каждому было вдоволь света, земли и простора. Я крутил головой, всматривался, пытался понять, что мне нравится в этих деревьях. Почему так красив застывший полёт их ветвей, начинающие незаметно увядать листья, неведомой фантазией перевитые толстые корни в траве? Какое до этого дело мне, и откуда чувство, будто я что-то упускаю, не замечаю? Будто не успеваю воспользоваться чем-то, что скоро исчезнет навсегда, что вручено мне лишь на краткий миг?
Так течёт сквозь человека время, и нет ничего больнее этого течения.
Порывом ветра подняло с земли сухой, усталый запах августа. Солнце светило ярко, но уже из последних сил.
- Да, парни, - задумчиво пробормотал я. - Вот и осень началась.
- А она и не кончалась. - ответил Лёха.
- Угу...
Глупость какая-то. Но мне понравилось. Теперь есть чем занять голову, по крайней мере. Раз началась осень, значит, скоро идти в школу, ехать домой. Значит, теперь долго мы не увидимся. Да и вообще -  кто знает, что взбредёт в головы наших родителей в следующем году? Вон, Лёхины, похоже, вообще собираются дом продать. И жаль, что нет с нами Ольги в этом последнем большом приключении лета. Последнего лета?
У самой стены густого леса росли яблони. Мы остановились, не в силах отвести взгляд — все они были увешаны плодами, красивыми (в яркую полоску) и очень крупными для дичков.
- Да ну их, пойдём. – сказал Лёха. – Они ж горькие.
- Хорош, давай попробуем.
- Ну, давай...
Первое лесное яблоко показалось мне изумительным. Но после второго, к середине третьего, стало ясно, что горечь невыносима, и много их не съешь.
Ванёк решил иначе. Его совершенно нельзя было отговорить теперь от затеи набрать этих яблок побольше, он стал упрям, что бык.
- Ну и круто, что горькие. Крепкие. Из таких варенье получается лучше.
- И чё? У тя дома нет яблок чтоли? Если нет – ты ко мне приходи, у нас в саду такие растут на одной яблоне – в рот не вломишь. Приходи, хоть всю оборви её. А тут мы вообще-то не за этим маленько, сечёшь? Стемнеет ещё, блин, пока ты будешь возиться!
Ванёк только пожал плечами. Он вывалил из рюкзака всё, что было, и полез на дерево. Натрясти яблок оказалось невозможно — уж слишком толстый ствол. И, пока Ванёк шнырял по веткам, как обезьяна, мы с Лёхой заскучали и решили устроить что-то вроде обеда, раз уж застряли тут.
- Ну чё ты там, скоро, нет?
- Скоро, скоро. Всё почти.
- Да как ты их попрёшь-то?
- Распихаю как-нибудь.
Мы расположились на отломленном ветром боковом стволе той же самой яблони, устроили небольшой костерок. Не то чтобы мы собирались на нём готовить или греться, просто мы обожали жечь костры и смотреть на огонь. Хотя, можно насадить на палочку и поджарить сосиски и хлеб...
Ванёк слез, едва не свалившись с дерева, весь красный от торопливой работы, и сел с нами перекусить. Лёха всё спешил идти дальше, и был, конечно, прав – путь не из близких, а дни уже не такие, что были в июне. Мы собрались, затоптали костёр, но Ванёк сказал, что этого мало, что надо залить водой, и что из-за таких, как мы, придурков, леса и горят. Никакого водоёма поблизости не было, но вскоре мы, конечно, нашли решение.
Ваньку пришлось оставить всякую надежду на то, чтобы разместить в рюкзаке и яблоки, и всё то барахло, которое он взял с собой из дома. Расставаться хоть с частью своей чудесной добычи он стойко отказывался, и мы этого, конечно, не могли понять. С чего вдруг самые обыкновенные дикие яблоки сделались такими родными и драгоценными? В глубине души я догадывался, что не причудливый вкус и не мечты о варенье заставляют Ванька так беречь их. Не ради того, чтобы набить живот, Ванёк являл нам невиданные чудеса изобретательности, создавая из куртки, ремней, верёвок и ещё леший знает чего подобие мешка.
И потом, когда мы шли по лесу, когда приходилось то и дело нырять под низкие толстые ветки, спотыкаться об извилистые корни старых берёз и перебираться через глубокие овраги с тучами комаров, Ванёк старался  подбирать каждое выпавшее яблоко, то и дело отставал от нас, покрывался потом и царапинами, но продолжал тащить свою добычу.
Часа полтора мы пробирались через лес, прежде чем наконец признали, что заблудились. Да, ничего не было проще, чем идти вдоль столбов – пока их было видно. В лесу же мы столбы быстро потеряли и решили просто придерживаться прежнего направления, но, очевидно, сбились.
Лёха придумал, как нам вернуться на правильный путь, да ещё при этом срезать. Случился обычный спор с осторожным Ваньком, у которого был компас и умение пользоваться им. Зато Лёха знал гораздо больше крутых и забавных матных оборотов, был уверен в своей правоте, и я поддержал его, поскольку тоже любил крутые обороты и не умел пользоваться компасом. Ванёк вынужден был согласиться и пойти за нами.
Вот, осень началась. Она и не кончалась. Ветер шумел осинами, то и дело пуская сквозь них нежаркие лучи солнца, и здорово пахло грибным дном старого леса. Малость, жалость, усталость... Мечталось? Шепталось? Нет. Ерунда какая-то.
- Блин, куда, всё-таки, идти-то, а?
- Да фиг знает.
- И чё теперь?
- Да не знаю я. Давайте, может, ещё раз компас глянем.
Глянули, но не помогло. Мы знали где север, где юг, но не имели представления о том, где Валки. Да и где теперь Покровское, мы тоже сомневались.
Так мы долго смотрели втроём на чуть дрожащую стрелку и размышляли. На стекло компаса упала капля, за ней ещё одна, а потом сразу десяток. Мы подняли головы, подставили ладони, и где-то вдалеке ударил гром. Небо становилось темнее с каждой секундой, и мы решили пойти хоть куда-нибудь, и ни за что не сворачивать. В крайнем случае, вылезем на какое-нибудь шоссе, у нас тут не тайга.
Настоящего дождя так и не случилось. Хотя, никто и не переживал — мы были не в том возрасте, когда всерьёз боишься промокнуть.
И вот нам попалось что-то, на первый взгляд похожее на остатки брошенной дороги. Деревья, вроде, были помоложе на довольно узкой полоске земли, а если присмотреться, можно было увидеть две канавки, засыпанные листьями и заросшие мхом - видимо, остатки колеи. Лёха с Ваньком пришли к выводу, что это – всяко дорога, и вести ей некуда кроме Валков. Мне было всё равно и дальше мы пошли по дороге – я, молчаливый, скучающий и уставший, неутомимый Лёха и Ванёк, похожий со своими яблоками на сказочного ежа.
- Слышь, может на обратном пути яблок-то наберёшь? Нафиг вот ты их таскаешь?
- Да мы никогда больше не найдём то место, ты чё.
- Почему это? Шли же вдоль столбов. Вот тебе и место – там, где столбы входят в лес.
- Ага. Вот мы пойдём домой, устанем, как черти, стемнеет ещё наверняка – и будем, типа, бегать вдоль леса, столбы искать, да?
Лёха только вздохнул и покрутил у виска пальцем.
В конце концов, древняя дорога вывела нас на поляну.
Кажется, вот оно. Впереди виднелся какой-то гнилой полуупавший забор. Валки? Мы приблизились к забору и поняли, что это кладбище. Среди зарослей торчало несколько крестов и надгробий со звёздами. Кое-где можно было даже прочитать имена и годы жизни. Мы немного поглазели на эту жуть, и пошли дальше.
Сама деревня притаилась за поворотом, как мы и думали. Она жила когда-то здесь, прямо посреди леса, на берегу ручья. Среди сырой крапивы, ям от бывших погребов и заросших остатков фундаментов мы обнаружили единственное уцелевшее строение. Это была какая-то маленькая хибарка, просто сарай или баня – состояние не позволяло определить точно. На ведьмин дом это не было похоже вовсе.
В тёмном нутре сарая, валялось много мусора, остатков разной сельской утвари. Соорудили костёр. Ванёк, как единственный обладатель топора и необходимого терпения, пошёл срубить сухое дерево, которое мы заметили по дороге. Мы с Лёхой пока распаковали еду и решили теперь перекусить как следует. Всё же, самое трудное позади. Мы нашли то, что искали, времени не так уж и много, сейчас отдохнём, осмотримся – и домой. Нормально.
- Пипец, пацаны! – сказал Ванёк, вернувшийся наконец с дровами. – Ну ваще!!
- Чё там?
- Да ваще офигеть! Стою, короче, рублю полено это, вдруг, раз – поднимаю голову и вижу да другом берегу дом! А там ничё ведь не было, скажи, Ник?!
- Да не заметили по ходу, чё ты.
- Угу. Походу. Вот только почему я его не замечал, пока полдерева не срубил? И пока шёл туда, прям на него ведь шёл-то. Не было ничего! Ну вот, стою короче, пялюсь на этот дом. И слышу, как там петли скрипят! И шаги как будто, а потом вроде собака залаяла.
- Слышь, Лёх, а мы ведь тоже лай слышали?
- Да чё-то было. Тушёнку открывали как раз, да? Чё, блин, круто, парни! Старухин дом - офигеть!
- Ни хрена это не круто. Надо валить отсюда. Вы молитвы какие-нибудь знаете?
- Нет вроде. А какие надо?
- Хоть какие-нибудь, блин!
Ванёк пытался бормотать что-то, слышанное от бабушки, но получалось не очень складно.
Мы выбежали на улицу. Да, дом на том берегу действительно стоял. Ничего особенного, просто одинокая избушка среди деревьев. Потоптались немного - ничего не услышали. Решили вернуться, перекусить и лезть внутрь. Мне это нравилось всё меньше, и в глубине души я надеялся, что, когда выйдем в следующий раз, дом исчезнет обратно, и мы просто пойдём домой.
- Чё, Ванёк, похаваем яблочков твоих? С чаем-то.
- Нет.
Наши с Лёхой лица выразили крайнее недоумение.
- Яблоки – для Ольги. Себе сами рвали бы.
- Она чё, целый мешок сожрёт что ли? И вообще – нафиг ей твои яблоки?
- Она же болеет.
- И чё?
- Чё, чё... тем, кто болеет, дарят фрукты всегда.
- Да у них же сад.
- Слушай, отвали. Сад есть... а таких яблок там нет, ясно?
- Ясно. Совсем долбанулся, блин. И Ольга тебе то же самое скажет. Яблок он ей прёт. Мешок. Идиот.
- Ну, ещё себе оставлю. Попробую вино сделать, давно уж собираюсь. Или уксус.
Мы наконец собрались с духом и отправились перебираться через ручей. Было жутковато, но решимость Лёхи поддерживала меня. Ванёк провожал нас взглядом. Я точно помнил, что полчаса назад никакого дома там не было. Мы все это знали, но почему-то вели себя, как будто ничего особенного не случилось. Невозможно было поверить в то, что такие вещи в самом деле происходят.
Ручей казался нам по пояс, или около того. Через прозрачную воду я увидел дно, всё в прошлогодних листьях. Сколько-то их за десятки лет скопилось там, в тихой глубине! По берегам густела крапива, а мимо иногда проплывали зелёные или светло жёлтые листочки, сорванные ветром только что. Лезть в воду не хотелось. Даже если взять у Ванька резиновые, слишком глубоко, да и дно, может, не твёрдое. Перепрыгнуть — тоже не рискнули, далеко. Так что мы пошли вверх по течению, чтобы отыскать более мелкое или узкое место. Но скоро попалось кое-что получше — прямо поперёк ручья лежал  ствол мёртвого старого дерева. Это был замечательный мост.
Лёха лихо перемахнул на другой берег, по-моему, не взглянул даже под ноги ни разу. Настала моя очередь. Я осторожно ступил на бревно. Покачнулся немного. Восстановил равновесие. Шагать по-настоящему было страшно. Я провёз правую ногу вперед, потом подтянул за ней левую. И ещё раз, и ещё...
Вот половина бревна осталась позади. Чем дальше, тем уверенней я шёл, потому что дерево это выросло на той стороне, и двигаться приходилось от верхушки к корню.
- Эй, ну ты чё там?
Я поднял взгляд, услышав Лёхин голос.
И увидел за его спиной дом. Крыша устлана листьями, как дно холодного ручья, и ещё сухими ветками. На стенах растёт мох или плесень, что-то зеленоватое издалека. За стёклами, местами разбитыми, внутри ничего не видно. Зато все наличники на месте.
В голову мне почему-то полезло, кто и как делал эти наличники, давным-давно. Наверно, жил где-то плотник неподалёку, талантливый молчаливый мужик, с бородой. Из под его руки вышел когда-то  неповторимый этот узор, чтобы теперь догнивать в сердце безлюдного леса. А тогда он взял, доложно быть, свежее, чистое, белое дерево. Поразмыслил, что да как будет, сидя у своего дома погожим вечером, и принялся за дело. Может, проходил сосед мимо и спрашивал, прикасаясь к дереву взглядом: чего, мол, делаешь? Да вот, наличник — отвечал мастер.
Лёха смотрел на меня, а в доме медленно и бесшумно приотворилась дверь.
Меня словно накрыло волной ужаса. Я крикнул что-то и заспешил назад , нога заскользила, и в ту же секунду я очутился в воде, устроив настоящий фонтан из брызг. Вылезти оттуда получилось не сразу — ноги, а потом и руки крепко увязли в вонючей тине. Перемазавшись весь, я кое-как выполз на наш берег только минут через пять, распугав всех местных жаб. И в глубине души я радовался своему падению. Всё — не надо теперь никуда идти, не надо никому ничего доказывать. Я промок, я упал — это серьёзно, теперь мне надо греться, сушиться, переодеваться и уж точно не стоит лезть ещё куда бы то ни было.
- Эй, ты как там? Живой? Я уж за тобой нырять почти собрался.
- Живой. Слышь, Лёх, не ходи туда. Я видел — дверь открывалась в доме, и вообще — нехорошо как-то всё это. Ванёк дело говорит, айда домой.
Как же! Пойдёт он теперь домой... Так это я сказал, для всякого.
- Да хорош. Не верю. Могу подождать тебя, если хочешь, а то пойду один.
- Не, я пас. Серьёзно, блин — дверь открылась! И ни фига это не ветер! Чё, так уж надо тебе внутрь?
- Надо. - Он вдруг сделался почти по-взрослому серьёзен. - Не ждать тебя?
- Нет.
Он, конечно, только ухмыльнулся и зашагал к дому.
Он исчез внутри, а я всё стоял и смотрел на потемневшие от времени стены, хоть замёрз, и с одежды текло ручьями. Не то чтобы я всерьёз думал пойти за Лёхой... но всё-таки просто ветер был, наверное. И правда — чего на меня нашло? А Лёха всяко раздобудет чего-нибудь в доме ведьмы, в крайнем случае, насочиняет жутких историй о  своём пребывании там. Я же, как обычно, измучаюсь завистью. Так бывало уже прежде: когда глушили рыбу, или когда собрались стащить трубку и табак у Лёхиного деда. Лёха умел идти до конца...
А я, как будто, ничего не умел.
Зато Ванёк очень обрадовался моему возвращению, одному-то сидеть скучно. К тому же, я теперь вроде как на его стороне, пусть и невольно. Я отжал одежду, развесил её сушиться как можно ближе к костру. У Ванька нашёлся лишний свитер, и вот тогда я понял, как это круто и здорово — путешествовать с избыточно огромным рюкзаком. Разговор у нас не клеился — в самом деле, не о рыбалке же теперь. Мы сидели молча, но никакой напряжённости от этого не было, ведь мы старинные приятели. Сколько уж всего успели переболтать - не вспомнишь. Так что у меня была отличная возможность покрутить в голове эту навязчивую бесконечную осень. Я вдруг увидел нелепый мешок с лесными яблоками, и это было хорошо. Как-нибудь надо... осень началась, она и не кончалась... и солнце — яблочным вином? По небу? Расплескалось?
Мне было страшно за Лёху, а Ванёк, наверно, просто места не находил себе. Времени прошло уже много. Несколько раз мы ходили посмотреть, покричать нашего смелого приятеля (как он там?) — но мёртвый дом был глух и нем. Мы ходили вдоль ручья туда-сюда и возвращались снова к потухающему огню.
- Ну чё, Ванёк, приедешь в следующем году-то?
- Не знай. Может, работать буду.
Ну, это он который год всё рвётся, работать мечтает. Ясное дело - никуда его, мелкого, не возьмут.
Вдруг мне подумалось, что Лёха просто издевается над нами, прикалывается. Нарошно сидит там и молчит - знает, что боимся. Что же нам делать? Идти искать его? Но если там, в доме — разная нечисть, то чего мы этим добьёмся? Только пропадём сами. Идти домой, спасаться и бросить Лёху совсем — тоже не годилось. Я начинал чувствовать, что нахожусь в каком-то дурацком фильме, из тех, что я больше сотни пересмотрел на кассетах с пиратского рынка.
- Ванёк, он походу просто прикалывается. Не, внатуре. Сидит там и угорает.
Мы решили так: собираемся теперь и как будто по-настоящему уходим. Лёхе уж всяко не захочется одному тут торчать, и тем более одному идти домой потом, и он вылезет, и пойдёт нас догонять. Можно даже устроить засаду в лесу и напугать уже его самого. Ваньку это пришлось по душе. Правда, он сказал, что, если Лёха не появится, мы должны будем пойти прямо в Троицкое и упросить тамошнего священника идти сюда, разогнать бесов в страшном доме и спасти нашего друга. Ну, я не возражал, я думал - до такого уж не дойдёт.
Мы потушили огонь, вышли наружу, при вещах, и Ванёк прокричал с берега:
- Слы-шь?! Мы ухо-дим, если чё-о! Сиди давай там дальше!
В лесу, где мы скоро оказались, было уже почти как ночью. Далеко забираться не стали, нашли густые заросли орешника в овражке и устроились ждать Лёху.
Я не выдержал и пошёл обратно, посмотреть. И только оказался на опушке — гляжу, тёмная фигурка мелькнула вдалеке, возле нашего сарая, нырнула туда и снова появилась, уже с Лёхиным рюкзаком. Вот это у меня груз с души свалился, до сих пор помню. Всё, всё хорошо. Я тихо-тихо поспешил обратно, готовиться к встрече.
Скоро послышалось:
- Ау-у! Ни-к! Ванё-к!!
Мы посмотрели друг на друга довольными, злорадными глазами и беззвучно рассмеялись.
Что — потерялся? Не нравится?!
- Вылазьте, придурки, я знаю, что вы тут!
Как же. Ничего ты не знаешь. Погуляй-ка ещё по этому лесу, приятель.
Я готов поспорить, что Лёха не испытывал прежде такого испуга, как в тот момент, когда его плеча коснулась протянутая Ваньком ветка. Он развернулся в прыжке, ахнул и забегал туда-сюда глазами. Можно было придумать что-нибудь ещё, и покруче (уж Лёха наверняка придумал бы на нашем месте), но мы с Ваньком прекратили розыгрыш довольно быстро и вышли из укрытия, покатываясь со смеху.
- Прид-дурки... - пробормотал Лёха. - Как дети, блин, малые!
До чего ж он всё-таки был рад нам!
- Скажи ещё, не напугался, да?
- Угу... напугался, щас. Секите сюда – чё я нашёл!
И тут Лёха показал нам сокровище, обретённое им в тёмных недрах проклятого дома. Оно было настолько замечательно и старо на вид, что все остальные, обычные человеческие предметы рядом — наши ножи, рюкзаки, обувь — казались игрушечными, ненастоящими. Вещица мягко поблескивала в густеющих лесных сумерках, и оторвать от неё взгляд никто из нас не мог. Это была серебряная чайная ложечка. Лёха как следует промыл её в ручье, и, присмотревшись, я смог разглядеть тонкий узор на рукоятке. Узор сложный, выдавлен по серебру, черно в углублениях. Там цветы, и птицы, и вообще, так много всего было в этой ложке, целая ночь, и ещё больше — целая сказка на ночь.
- Отдадим Ольге?
- Да. Ольге отдам. - Пробормотал Лёха и спрятал ложку в карман.
А вот я бы не отдал ни за что. Это выходило за пределы моего понимания — как можно добровольно расстаться с вещицей, ради которой пришлось столько перенести. Полдня в пути, ужасы ведьминого дома...  В честь того разве, что Ольга заленилась идти с нами в поход, а Ванёк вдруг выдумал, что больным нужны яблоки, мы теперь все будем делать ей подарки? Что ж, похоже так. Ну ничего, я тоже кое-что придумал. И ни Ванёк, ни Лёха такого подарка ни за что не добудут.
Наконец мы отправились домой.
Идти в темноте было страшно. Вернее, как-то неуютно. И это не только из-за разной лесной нечисти, о которой мы болтали не переставая, и не только из-за диких зверей. Дома нас всех ждали засветло, а мы явимся — вообще неизветно когда. И все наши, конечно, очень волнуются теперь. И всем нам за это влетит так, что мало не покажется.
Мы старались держаться заросшей дороги, шли по ней от самых Валков. Всем казалось, будто направление не совсем то, что надо, но выбирать было не из чего. Дорога — это хоть какая-то уверенность хоть куда-нибудь выйти.
- Ну, расскажи хоть, чё там было-то. Чё как долго-то, блин?
- Ой, пацаны, страшно было. Вот в натуре — не ожидал такого, но говорю уж по правде. Жуть.
Мы с Ваньком тут же навострили уши.
- Поначалу я даже уйти хотел, что-то мне фигово стало очень. Вроде не случилось ничего, ни шума, ни хороша, а сделаешь шаг — и ещё сильней чувствуешь...
- Чего чувствуешь?
- Как будто чего-то такое невидимое хочет наружу вытолкнуть, избавиться от меня. В животе как-то засверлило, и думать стало трудно. Типа, ну, какую мысль не начну про себя — да, да, ага, всё, вроде, понимаю, а потом, раз — и замечаю, что о чём-то вообще другом думаю, какая-то хрень. Ну не знаю, как сказать... типа, вот как когда спать хочется, а пытаешься не спать.
- Ну, и как ты?
- Да чего... хотел вернуться, а потом вспомнил, что... ну, не важно, короче - взял себя в руки, типа. Осмотрелся как следует. Небольшая комнатка, окошко на ту сторону. Ничё интересного — поломанные стулья, сундук развалился, у стены. О, на полу ещё, помню, дорожка, узкая, сложена раза в два. Как змеиная шкура она, такая. В сундуке пусто... А! На стенах-то всё — фотки старинные висят. Хотел прихватить, да передумал.
- Правильно.
- Ну, типа, да. Пусть уж висят. Ещё, кстати, в комоде там, в другой комнате, целый альбом. Так, полистал немного — люди всякие, старинные. Кто в форме, кто в костюме, ну — интересно, в общем. Все такие улыбаются, довольные. Тоже оставил, фиг уж с ними. Больше ничего особо не было, всё такое старое — прям рухлядь. Но всё зато на своих местах: кровать, шкафы, утюг, вроде, был. Чё ещё... ну, воняет старым-старым таким деревом везде. И кислятиной какой-то, гнилью. Там целый шкаф с тряпьём есть, вот от него, наверно.
Я отогнул толстую длинную ветку с острыми сучьями, и теперь придерживал её, чтобы не хлестнула по идущим следом приятелям. Вид у них был усталый, да и я просто валился с ног. К шуму ветерка в кронах добавился слабый, едва уловимый оттенок, и скоро мы поняли, что это — набирающий силу дождь. Ну и плевать — дождь так дождь. Я представил, как он здорово разойдётся, и мы будем пробираться сквозь его завесу во тьме, и по щекам будут бежать ручьями холодные струи. И как потом, дома, рано или поздно, от него останется лишь стук по крыше, а от всего этого леса — только моё воспоминание. Всё кончится — дождь, ночная дорога, страх, ругань родных. Да, потом будет только тёплое бескрайнее одеяло, мягкая подушка, приоткрытая форточка у самого моего носа. Я буду засыпать, и будущему-мне никакого дела не будет до меня-теперешнего, который волочит уставшие ноги среди тёмных силуэтов деревьев. Теперешнего-меня не будет вовсе, как и всего этого леса.
- Больше ничё особо и не было, - продолжал Лёха, - и я решил слазить наверх. Чердак там у неё большой, и очень много тоже разного хлама. Прикиньте, даже кровать целая есть, с железными перильцами, ржавая вся. Зеркало — огромное, пацаны, во-от такое. - Лёха нарисовал руками в воздухе. - В тяжёлой деревянной раме, всё от пыли мутное, ничего в нём не разобрать короче. Сундуков, кстати, несколько штук, но все на замках. Я стал вас кричать, думал, втроём-то уж всяко расковыряем...
- Да ладно? Мы чёт ничё не слышали.
- Как не слышали?
- Ну так. В натуре.
- Странно. Ну, фиг с ним. Я короче там повозился немного, послонялся, спустился обратно. Чё, думаю, теперь в подпол полезу. Сам себе говорю такой: «вот нафига? Чё там могло быть, кроме картошки и банок с огурцами?» Нет, как же, надо ведь мне, тупице. Приподнял крышку на полу в кухне, заглянул — темно, ничё не видать, и лестницы нет. Я свесился ногами с края — не чувствую дна. Стал сползать, сползать и повис на руках. Вишу, значит, за доски пола держусь — а дна-то всё нет! Вишу, думаю — чё делать? Прыгать — а сколько там ещё, фиг знает. Нет, собрался вылазить обратно. Только стал подтягиваться, кое-как, ногами, такой, барахтаю, вдруг гром  ка-ак шарахнет — слышали, наверно...
- Да, было пару раз. И молнию даже видели.
- Ну вот. Стёкла все задрожали аж там. И чё-то я — вроде грома-то не боюсь — а тут как будто и руки не мои стали, по душе прям полоснуло этим громом. - Лёха входил во вкус. Полоснуло по душе — лучше и не скажешь. - Упал, короче. А до земли там ещё — не, прикиньте — с метр, наверное. Встал, подпрыгнул раз, другой — не достать до края, не дотягиваюсь. И всё. А вокруг — темным-темно.
 - Чё ж ты фонарик-то не взял, Лёх? - спросил Ванёк с досадой.
 - Да я взял... батарейки только сели. Вот так я просидел часа, наверно, два. Сначала вообще, как дурак — сидел прям на том месте, не знал, чё делать. Вокруг холод, землёй пахнет, и нет-нет да и прошурщит чего-нибудь, скрипнет. Под лазом-то ещё хоть какой-то свет, вот я и торчал там. Как идиот, блин.
- А мы думали, ты прикалываешься.
- Ага. Нафиг ещё такие приколы. Не, Ванёк, ты вот прав был — нечего туда ходить. В следующий раз надо слушать, чё ты говоришь. Скажи, Ник?
- Ну, да. Чё дальше-то было?
- А дальше... Дальше я стал потихоньку шарить вокруг, осмелел как-то. Замёрз, наверное, совсем. И оказалось, там прям рядом лестница лежала! До верха её еле хватило, почти вертикально пришлось ставить. Ну, обломанная лестница. Наверно, стояла раньше там, старуха или ещё кто по ней в подпол спускались. А потом чего-то сломалась и упала. Вот, нашёл её и выбрался. Крышку захлопнул и давай чуть не бегом наружу! - Лёха засмеялся, и мы тоже.
- И вот как раз вы орёте, слышу: уходим, типа, оставайся там. Я замер на секунду, в сенях уже, прислушаться, чё вы говорите - и тут ложку-то и увидел! Вот фигня — вообще никуда и ходить не надо было, прикиньте?! Прям на столе, в сенях валялась. Как я её не заметил с самого начала — фиг знает. Ну вот, чё, схватил ложку, спрятал, и про вас сразу забыл. Страх весь ну как рукой сняло, давай там везде шарить, а там тоже — полки разные на стене висят, да ещё небольшой чуланчик...
- И чё?
- Да ничё, фигня. Вот только ложка, а так — хлам. Выхожу потом, а вас уж нет. Не, в натуре, запереживал так сначала. А потом понял, что вы нарочно.
- Да как же!
- Не, не, правда, пацаны. А то я вот вас не знаю, да? Ну, ладно. Сами-то чё делали всё время?
- Да так, у костра сидели. Скорей бы домой уже, а! Там все уж наши чай с ума посходили.
- Это точно... - пробормотал Ванёк, - мне теперь, наверно, до конца лета вообще из дома не придётся выйти.
- А чё, как раз — варенье своё варить будешь. Или чего там — вино?
Беседа потекла своим обычным порядком. Перескакивала со споров на шутки, с шуток — на мечты и обратно. С близкого — деревьев, дождя, ночи, на далёкое, и не было этой болтовне конца. Надо сказать, за тот долгий день у меня просто чудовищно пересохло в горле. Как и всякий раз, когда нам случалось бывать вчетвером подолгу. Ну, или втроём, как тогда.
Каждый день, каждый час нашего лета отмечен своим уникальным запахом. Сотни их пробегают перед носом с мая до сентября. Черёмуха, яблони, сирень, жасмин. Молодая зелень, скошенная трава, дождь. Остывающая июньской серебряной ночью земля, раскалённый полуденный луг. Мокнущая в августовскую хмарь солома, июльское сено с ягодами. Они проходят мимо, и в каждом — бездонная тьма смыслов, пропасть памяти. Не только своей — есть ещё в голове и то,  чего сам никогда не переживал, но о чём слушал, воображал и догадывался. Запахи эти — тайная речь моих родных мест, так они обращаются ко мне, любимому правнуку.
- Блин, пацаны, секите сюда — походу, фары!
И Ванёк оказался прав. Скоро вновь блеснул вдалеке свет. Мы замерли, напрягая слух — и смогли различить как будто звук проехавшей машины среди шума дождя. Трасса рядом! Заброшенная дорога наконец-то вывела нас из дремучих древ. Оставалось понять, что это за трасса и в какую сторону идти.
- Зашибись! Ну чё, пошли.
- Блин, как я задолбался уже!..
Между лесом, из которого мы выбрались, и трассой была ещё полоска земли — бывшее поле. Она поросла высокой травой, редкими молодыми берёзами и соснами. Идти стало намного сырее, но уже через десять минут наши ноги ступили на асфальт.
- А! - воскликнул Ванёк, - всё ясно короче. Это в Заякино дорога. Вот, посадка на другой стороне, мы там с Гришкой грибы собирали. Пошли, пацаны, часа через два дома будем.
- Два часа?! Вот и ни фига себе!
- Ну, а ты чё хотел. Ладно ещё, вы вон налегке.
И правда. Ну, что ж, времени теперь вагон. Что там было? Осень началась. И — яблочное вино. Ну, и сыро, темно, хорошо. Потому что — тянет сильнее к дому, к огню и свету. Ольга тоже любит дождь, это ей понравится. Сама рассказывала, что любит, мол, кутаться в свитера с высоким горлом. В резиновых любит ходить.
По асфальту передвигаться было удобнее, но слишком уж однообразные ощущения в ногах. Я иногда нарочно сходил на обочину, чтобы не так било по ступням через тонкую подошву старых кроссовок.
- Эх, щас бы по велику нам!
- Да уж! Вот бы под горку щас — и до са-амого Покровского, только руль держи!
- Да я бы и яблоки бросил тут, если был бы велик!
- Ничё себе! Вода, кстати, осталась ещё, Ник?
- Неа, в тот раз допили. Да вон — ладони подставляй, и пей на здоровье.
- Ты чё, нельзя дождевую пить.
- Почему это?
- Не знаю... радиация, вроде.
Тут мы услышали из-за поворота шум мотора, а потом оттуда выглянул тусклый луч единственной фары. Это был трактор, и скоро он догнал нас.
- Может, подвезёт? Кто это, интересно, а?
Мы встали на обочине. Я заметил характерно покосившуюся трубу, прибавил к этому отсутствие одной фары и сказал:
- Это ж Колёк! Через дом от нас. Помните, он ещё с тополя прям, с верхушки, на пруду нырял тогда?
Лёха выскочил на дорогу и замахал руками. Колёк сперва как будто протарахтел мимо, но метров через двадцать остановился. Мы бегом рванули туда.
- Дядя Коль! Подвезите до Покровского, а?
Колёк высунулся из кабины, чтобы разглядеть нас.
- Ребят, а вы чье такие? Каким лешим занесло вас тут?
- Да Елагин я, - сказал Лёха. Он у нас любил вести переговоры. - Ну, Елагиной Марье внук. Да ты чего, дядь Коль?
- А, знаю! А эти вон?
Ну, и мы свои фамилии назвали. Колёк всё никак не мог надивиться, откуда мы такие тут взялись. В конце концов, велел нам залезать в кабину.
- Дядь Коль! Я тут мешок сзади примотаю? Ник, помоги.
- Ну, мотай. Чё в мешке-то?
- Яблоки.
- Это вы за яблоками ходили?
- Типа того.
Я немного подумал, и добавил, чтобы не выглядеть нам совсем уж придурками:
- Ну, и грибы ещё посмотрели.
- Есть грибы-то?
- Да, где как…
А сам Колёк, оказывается, ездил в Заякино к своему брату, навестить. Была суббота, и как раз топили баню. Вот в баню-то он и ездил, да засиделся потом до ночи. Помню, как мне это понравилось тогда, эта его поездка в баню. Вот, есть две деревеньки, два огонька, две точки. И километры вокруг них, где ни одной живой души. Только темнота, только сырость, ливень и шелест листвы и трав. Вроде, есть луга, поля, глубокие овраги. Такими, как сейчас – под ночным холодным августовским дождём – почти никто их никогда не видел и никто не может наверняка знать, есть ли они вообще на свете. Может, и вовсе ничего нет за тем пределом, где кончается дрожащий свет нашей фары. Только есть мы – ещё одна точка, маленькая крошка света, медленно летящая через ночь из Заякина в Покровское по мокрому асфальту безлюдной трассы.
Колёк решил закурить, но постеснялся при нас. Он открыл немного дверь и старался курить туда, на улицу. А мы уже успели привыкнуть к тракторному запаху кабины - это было что-то моторное, немного резиновое, немного железное. А тут в дверь влетел спокойный, величественный дух молодой осени. Это было как поцелуй. Будто сама ночь взяла и поцеловала меня в нос. Или это была осень? Да, то, что надо!.. Великолепно – подумал я. Хотя… может, не поцеловала, а лизнула? Типа, ночь – собака? Нет. Глупость какая, нет. Пусть уж будет поцелуй.
Кое-как (трактору было за тридцать) мы доползли до Покровского. Мне идти было ближе всех, что не могло не радовать. Конечно, парни стали, как всегда у нас было заведено при расставании, уговаривать, чтобы я их немного проводил. Но и они, и я понимали, что это невозможно. Так что, попрепирались немного и разошлись. Кажется, все знали, не сговариваясь, где непременно увидимся завтра утром. Все были измотаны и хотели поскорей добраться до постелей.
В окнах моего дома свет не горел, и я подумал, что это может быть хорошим знаком. Может, никто даже не ждёт меня и не готовится растерзать на куски. Как же – стоило только войти, как все мои поднялись, зажгли свет и устроили мне такой разнос, какого, пожалуй, не случалось ни прежде, ни потом.
Я прекрасно осознавал, что очень виноват перед ними, и терпеливо выслушивал грозную речь взрослых. Ей, конечно, они исправить ничего не могли, но деваться было некуда. Они считали важным произнести всё это, значит, надо было слушать. Оказывается, уже и Лёхина бабушка приходила, и Ванькова. Ну, всех-то мы заставили как следует поволноваться, а кое-кому пришлось даже принять лекарство. Ни о ком мы кроме себя не думаем, и совести у нас, конечно, нет. Было стыдно, искренне жаль, что так вышло. Я счёл за лучшее просто молчать и говорить только тогда, когда они настаивали: «Ну? Чего язык-то проглотил, стоишь тут, а?!» В конце концов, мне позволили уйти в свою комнатку в углу дома, но перед этим заставили переодеться и выпить горячего чаю.
И вот – всё осталось позади. Первые минут двадцать я неподвижно лежал в темноте и не думал вообще ни о чём. Это были сладчайшие минуты, когда мои гудящие ноги наконец обрели долгожданный покой и никак, казалось, не могли в это поверить. Липкая сырая одежда была брошена прямо на пол, комом. Тёплый, жилой воздух дома сменил ночную студь, и кругом воцарилась тишина.
Я плюхнулся прямо поверх одеяла, но вскоре стал зябнуть и забрался внутрь. О, там-то, внутри, было ещё лучше!
За моим маленьким окошком шумело, и я приотворил форточку, которая находилась у самого моего носа. Вот и всё, ночь. Ты теперь там, а меня уже там нет, я тут теперь.
Спать хотелось непреодолимо. Из форточки дунуло холодом, и я решил её всё-таки закрыть.  Мысли путались, глаза слипались.
Но я знал твёрдо – спать пока нельзя. Работа ещё не окончена, а окончить её представлялось мне чрезвычайно важным. Это было своего рода дело чести для меня, хотя, вроде, мы ни о чём не договаривались и никакого пари не заключали. Непонятно было, с кем и ради чего я соревнуюсь, но сдаться я не мог. Я потёр глаза пальцами и сел на кровати в надежде, что так легче будет бороться со сном. Немного поколебавшись, снова открыл форточку.
Это нелёгкая работа – завершать начатое. Начинается-то всего само собой, весело, захватывает, интригует. А вот доводить до конца приходится в муках. Эх… осень, яблоки, ночь. А ведь надо было – я так решил, - как-нибудь невзначай приплести ещё и саму Ольгу, чтобы уж было ясно, для кого я старался. Это оказалось труднее всего – нельзя было допустить, чтобы вышло слишком уж… ну, вы понимаете. Ольга, по моему замыслу, должна быть просто ещё одной деталью, хорошим, красивым образом, и не более. Иначе же я сгорю со стыда, когда она будет это читать. Да и парни засмеют. Впрочем, они в любом случае могут. Уж точно постараются. Плевать. Зато ей понравится, я знал это, знал почему-то наверняка. Я представлял себе, как она разворачивает мой подарок, читает строчку за строчкой, и воображал, что она будет думать в том или ином месте, и как потом спросит: «Ой, ты правда – сам написал?». Эти мысли здорово задорили меня и придавали сил. Ну же, ещё чуть-чуть!
Я сражался со сном, рифмами и словами. Выходило скверно. Казалось, что всё хорошее я уже придумал, а то, что сочиняю теперь — настоящий бред, никуда не годится. Но я успокаивался тем, что было там всё-таки, было хорошее-то!..
Утром я как всегда опоздал. Проспал.
Тем не менее, стихотворение моё было готово. Теперь надо было его ещё записать. Неплохо бы сделать почерк покрасивее, и бумагу какую-нибудь особенную найти. Но времени на всё это не оставалось совсем, и я выдрал клетчатый листок из первой попавшейся тетради. Попробовал — не понравилось, взял ещё листок. Так приступал раза три - то строчка не убирается, то сделаю какую-нибудь глупую ошибку, от волнения. Минут пять потом думал над названием, но ничего в голову не пришло.
Закончив со всей этой канцелярской работой, я ощутил приятный тёплый укол где-то внутри. Ведь это было всё. Готово! Вот он, неприметный свёрнутый листочек. А в нём — нечто, настоящая вещь, созданное мной одним из ничего. Офигенно. Волшебно.
Я пулей вылетел из дома и помчался к Ольге. Хотя, нет. Это не правда — бегать я не любил и не делал этого, даже когда опаздывал. Ну, просто пошёл чуть побыстрей обычного.
То, что на лавке у Ольгиного дома сидели друзья, меня не удивило. Я заметил их ещё издалека и обрадовался, что они были пока вдвоём.  Может, Ольга ещё спит? Замечательно, если так. А может, решили дождаться меня?
- Здарова! Чё сидите тут? Ольгу, что ли, навестить пришли?
- Угу.
Я сел рядом. Забавным показалось, что Ванёк, протащивший свой мешок вчера по всем лесам, заявился сюда лишь со скромной сеткой яблок. Решил, наверно, что мешок — это уж и вправду чересчур. Он достал одно яблоко и принялся его есть. Потом протянул одно Лёхе (тот меланхолично взял, не глядя на Ванька) и ещё одно мне.
- Ты чего это? Для Ольги же, типа?
- Да, пофиг. Уехала она вчера.
- Как? Куда уехала?
- А всё, домой. В город. Отец её вчера приехал и забрал. Всё равно уж скоро в школу. Да и врача у нас тут нет, а она, типа, сильно кашляла всю ночь. Так бабушка её сказала.
Мы погрызли ещё немного яблок, но потом, хоть они и были очень красивыми, в яркую полоску, принялись кидать их на землю и наблюдать, как с ними расправляются Ольгины куры. Посидели так, и разбрелись обратно по домам. Все мы плохо выспались, и ни на какие занятия нас не тянуло. В хрустальном свежем небе носились стаи молодых крикливых птиц, как это всегда бывает под конец лета. «Учатся летать» - как всегда объяснил Ванёк.
Больше мы в том году почти не виделись. Так, пару раз пробовали с Ваньком начать шалаш, но дело не пошло. Стало заметно холоднее, да и дома прибавилось забот, наступило время картошки.
Лёха чаще всего пропадал с местными и про нас как будто забыл. Он уехал через неделю после Ольги, но прямо перед автобусом заглянул ко мне попрощаться, и мы перекинулись парой слов, сидя на лавочке под ветлой. Ветла шумела и роняла свои листья-лодочки, стоило ветру дунуть посильней. Лёха был уже в городской одежде, совсем на себя не похожий.
- Ну чё, Ник. Давай, счастливо. Пиши, может, если чё.
Мы никогда друг другу не писали, хоть все четверо и обменялись адресами уже давно Чего писать — там совсем другая жизнь, и в ней мы все друг другу чужие.
Я вдруг подумал о той ложке, что Лёха нашёл в лесу, и спросил, как он собирается с ней поступить.
- А, - сказал он, доставая ложку из кармана, - да вот она. Бери, если хочешь.
Он протянул сокровище мне, и я не мог поверить своему счастью. Чуть позже я обнаружил, что обладание им не делает меня действительно счастливым, и в это тоже было трудно поверить.
Теперь я сижу и помешиваю Лёхиной ложкой чай с листочками смородины и мелиссы. А Лёха тогда просто развернулся и ушёл, и следом за ним ушло время.