Бесплодные усилия любви, 4-3

АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ

ЦЕНА ТРЕТЬЯ

Там же.

(Входит Бирон с бумагой в руках.)

БИРОН:
Король настигнуть пробует оленя, а я — себя себя настигнуть не могу. Они смолят силки для дичи, а я  — в смоле увяз по горло и мундир запачкал. Звучит: «запачкать» унизительно до боли! Ну что ж, печаль, присаживайся рядом! Говаривал так шут и я так говорю. Иначе и не скажешь — шут я! И в этом суть всех рассуждений. Я господом клянусь — любовь безумна, как Аякс. Любовь меня в барана превратила. Во мне она меня безжалостно убила. И это рассуждение бесспорно! Любить не буду больше — лучше пусть повесят. Но что мне делать с милыми очами — от них мне никуда не скрыться. И снова лгу я сам себе. О, небо, ведь я знаю, что  люблю, а потому стихами мыслю и в тоску впадаю. А вот и образец моих стихов и настроений. Один сонет ей передан уже: дурак — послал, а шут — отнёс и передал немедля. Один — дурак, другой — шутник и милая девчонка! Коль были б трое остальные также влюблены, меня бы это, бог свидетель, так не волновало. А вот один из них с бумагою в руках идёт навстречу. О, боже, награди его страданием подобным!
(Отходит в сторону.)

(Входит Король  с бумагой в руках.)

КОРОЛЬ:
О, господи!

БИРОН (В сторону):
Клянусь! Сражён!
Не медли, Купидон, рази его стрелою в сердце!
Он что-то сокровенное читает!

КОРОЛЬ (читает):
Лобзает Солнце розы лепесток,
Лучами золотыми обнимая,
Как взор любимой катит с бледных щёк
Росу ночную, взглядом обжигая.

Луны серебряной унылый лик
Не так на глади чёрных вод печален,
Как рок, который в суть мою проник,
Я плачу, не смыкая глаз ночами.

Моя слеза — твоей победы след,
Душа болит, на слезы не скупится,
Мне жизни без тебя сегодня нет,
Владычица моя, моя царица.

Пока себя в моих слезах не видишь — плачу,
Увы, в любви не может быть иначе.

Царица всех цариц! И молния и гром!
Ни словом описать и не объять умом.

Как о печали ей моей узнать? Оставлю здесь я исповедь свою. Пусть дерев; укроют мой порыв. Кто там идёт?
(Отходит в сторону.)
Смотрите-ка: Лонгвиль. Читает что-то! Послушаем и мы!

БИРОН:
Похоже, что ещё один дурак явился!

(Входит Лонгвиль с бумагой в руке.)

ЛОНГВИЛЬ:
О, боже, я — клятвопреступник!

БИРОН:
Подобен он преступнику — читает приговор.

КОРОЛЬ:
Похоже, он влюблён. Надеюсь, что в позоре буду не один.

БИРОН:
У собутыльников всегда найдётся тема.

ЛОНГВИЛЬ:
Ужели первый я нарушил свой обет?

БИРОН:
На этот счёт  тебя я успокою: таких уже в природе двое. Триумвират тобою завершён — ты стал последним кирпичом позорного столба, который для себя же мы и возвели.

ЛОНГВИЛЬ:
Стихи мои плохи — не тронут сердца милой. Мой эталон любви,  моя Мария! Иначе я проблему разрешу: порву стихи и прозой напишу.


БИРОН:
Стихи, как говорят, мальчишки Купидона украшенье, не порть его наряд.

ЛОНГВИЛЬ:
Вот и стихи.
(Читает):

Риторика небесных глаз
Всех остальных сильнее сил,
От казни и позора спас
Себя я — жребий так решил.

Нельзя изменника казнить,
Забыл я про позор и страх,
Я смог богиню полюбить,
А всё земное — только прах.

Обет, как выдох после грёз,
А ты мне — солнцем в небе стала,
Тот выдох ветерок унёс,
И клятвы, словно, не бывало.

А коль помеха клятва раю,
То я иное выбираю.

БИРОН:
Здесь божество печёнка лепит из девчонки.
Творят богиню из гусыни.
Идолопоклонство да и только!
Помилуй, господи, во что мы превратились?
С пути мы истинного сбились.

ЛОГНВИЛЬ:
А с кем же отослать? Сюда идут! Пойду-ка спрячусь.

(Отходит в сторону.)

БИРОН:
Здесь в прятки детская затеяна игра.
А я, как бог, взираю с неба,
На всю людскую непотребу.
Ещё на мельницу добавили мешок!
О, боже, ты моё желание исполнил!
(Входит Дюмен с бумагой в руках.)
Вот и зажаренный Дюмен!
Четыре кулика на блюде!

ДЮМЕН:
О, самая божественная Кэтрин!


БИРОН:
О, самый хлыщ позорный!

ДЮМЕН:
Ты глазу смертному — небесная отрада!

БИРОН:
Себя обманывать не надо!

ДЮМЕН:
Янтарь её волос — как золото короны.

БИРОН:
Янтарь на голове растрёпанной вороны.

ДЮМЕН:
Подобно кедру: и стройна и величава.

БИРОН:
А я бы так не говорил.
И плечи не изящны.

ДЮМЕН:
Так вдохновенно бог её творил.

БИРОН:
Бог сотворил, не доведя до совершенства.

ДЮМЕН:
Мечта моя близка!

ЛОНГВИЛЬ:
И близок я к блаженству.

КОРОЛЬ:
И я от цели не далёк. Ах, помоги мне, боже!

БИРОН:
Аминь, о, господи, аминь!
И мне везёт, похоже.

ДЮМЕН:
Забыть бы мне о ней, но сей недуг в крови моей ютится,
Не можно от него освободиться.

БИРОН:
А коль в крови — спусти ту эту дрянь,
Забудешь боль, жизнь зарубцует длань.

ДЮМЕН:
И всё-таки прочту, что написал.

БИРОН:
Куда ж теперь нас Купидон послал?

ДЮМЕН (Читает):

Май резвится и гуляет,
Всех любовью заражает.
Обнимает ветерок
Полюбившийся цветок.

Бархат лепестков стыдливых
Лобызает ветр счастливый
И цветок, вы мне поверьте:
Умирает томной смертью.

Ветерок обетом связан,
Путь иной ему заказан.
Подразнил и...  улетел.
Строг обет. А ветр хотел...

Ветерок — пока не ветер
Но любовь уже он встретил.
Как некстати сей обет:
Без любви-то меркнет свет.

Ведь бывает, что и боги,
С нами схожие во многом:
В смертных превращаются,
Когда в людей влюбляются.

Стихи пошлю и объясненье,
Как я страдаю от томленья.
Ах, если бы король, Лонгвиль и наш Бирон
Смогли бы так любить, как я влюблён!
Тогда бы  наш совместный грех
Нам опустился сразу бы для всех.

ЛОНГВИЛЬ (выходя на сцену):
Ни милосердия ни жалости, Дюмен, не понимаешь,
Коль в сотоварищи в любовных муках призываешь.
Здесь не бледнеть бы надо, братец, а краснеть,
Когда б в таких вещах свидетелей иметь.

КОРОЛЬ (выходя на сцену):
Красней же, сударь, ты — не скромен,
Коря другого — сам виновен.
Вины твоей, конечно, нет
Коль не слагал Марии твой сонет.
И видя свой кумир, спокойным оставался,
За сердце ты, конечно, не хватался.
Из-за кустов за вами наблюдал,
Краснел, бледнел и искренне страдал.
Я слышал все рифмованные страсти,
И вздохи и притворства разной масти.
«О, боже!» восклицал один
Не спорю — мастера вы в похвалах,
В любви преуспевая на словах.

(Лонгвилю):
Ты клятву раю предпочёл.

(Дюмену):
Юпитер бы себя так не повёл.
А что Бирон, друзья, на это скажет?
И за предательство вам честь окажет?
Он лезвием ума и шпагой языка
Вам пощекочет, братия, бока.
Не пожелал бы я такого и врагу
И позавидовать вам в этом не могу.

БИРОН:
Пришла пора притворство наказать.
(Появляется на сцене.)
Простите, мой король, хочу сказать!
Вы, порицая двух влюблённых червяков,
И сами от любовных не спаслись оков.
Во взоре вашем я увидел беса:
В нём властвует французская принцесса.
И в царственной душе уже успели
Ужиться словоблуды менестрели.
Не стыдно вам копаться в сей трухе? -
Замешаны три чёрта во грехе.
Сучки в глазах иметь нам всем обидно.
В своём глазу-то и бревна не видно.
Каких я только сцен не повидал,
Где каждый от любви по-своему страдал,
Когда король вдруг становился гномом,
А Геркулес плясал пред Соломоном.
А Нестор, сидя на лесной опушке,
С Тимоном забавлялся в детские игрушки.
Дюмен, в чём прячется печаль?
Лонгвиль, мне истинно вас жаль.
Чем болен наш король?
У всех — одна и та же боль!

КОРОЛЬ:
Горьки твои остроты. И чем твой холод к нам прикажешь объяснить?

БИРОН:
Не я, а вы ко мне остыли. Да что тут говорить!
Я честен  и соблазну не поддался,
От клятвы нашей я не отрешался.
Вы клятву предали и тем меня предали,
Найду я с вами  общее едва ли.
Кто может молвить о Бироне плохо,
Винить в стихах меня и томных вздохах?
Ни линия бедра, ни прелесть силуэта
Не трогали в моей душе поэта.

КОРОЛЬ:
Куда  спешишь ты, слово, вор?
Ужели скрыть пытаешься позор?

БИРОН:
Скрываюсь от любви. Позволь уйти, любовник.
(Входят Жакнетта и Костард.)

ЖАКНЕТТА:
Благослови вас бог, король!

КОРОЛЬ:
Какую весть несёшь?

КОСТАРД:
Измену.

КОРОЛЬ:
А что ей делать здесь?

КОСТАРД:
Да ничего.

КОРОЛЬ:
А коли так — идите-ка с изменой прочь отсюда.

ЖАКНЕТТА:
Прошу вас, ваша милость, прочитать письмо. Священник мне сказал: там кроется измена.

КОРОЛЬ:
Ну, что ж, Бирон, читайте.
(Передает письмо Бирону.)
Кто передал его?

ЖАКНЕТТА:
Да Костард.

КОРОЛЬ:
А кто вручил его тебе?

КОСТАРД:
Его вручил мне Дон Армадо. Дон Армадо.

(Бирон рвёт письмо.)

КОРОЛЬ:
Что сделал ты? Зачем письмо порвал?

БИРОН:
Я большей глупости, монарх мой, не знавал.

ЛОНГВИЛЬ:
Взволнован он, а значит — есть причина.

ДЮМЕН:
Рука Бирона здесь, к тому же — подпись личная его.
(Подбирает клочки разорванного письма.)

БИРОН (отвращаясь к Костарду):
Ах, сукин сын! Безмозглое отродье! Явился ты на свет для моего позора!
Виновен, государь, виновен я!
Готов признаться.

КОРОЛЬ:
В чём же?

БИРОН:
Вам, трём глупцам, четвёртого глупца недоставало.
Все четверо из нас — любовные воришки,
Казнить нас следует за подлые делишки.
Нам лишние свидетели — ни к месту.
Вам, государь, готов я всё поведать.

ДЮМЕН:
Любви угоден чёт

БИРОН:
Да, нас уже — четыре.
А что же черепашки в панцири головки не укрыли?

КОРОЛЬ:
Идите прочь!

КОСТАРД:
Народ уходит, а изменники — на месте.

(Костард и Жакнетта уходят.)

БИРОН:
Друзья, сраженные любовью, я не могу вас не обнять!
И плоть и кровь нам не дают покоя,
Прилив не может брег не целовать, а солнце — не сиять,
Жизнь льётся полноводною рекою.
И вопреки всем клятвам и обетам
Любовь и жизнь не подлежат запретам.

КОРОЛЬ:
Ты строки уничтожил, а любовь жива?

БИРОН:
Когда божественную вижу Розалину —
Подобен дикому и страстному индусу.
Склонить главу пред нею не премину,
И предан ей и верен, как Иисусу.
Красою ослепленный, лобызаю,
Как матерь-родину от краю и до краю.
Кто в очи лучезарные заглянет,
Тот час же ей, как я, покорным станет.

КОРОЛЬ:
Откуда страсть такая и огонь?
Предмет моей любви подобен свету золотой луны, твоя же — звездочке небесной, едва приметной рядом с нею.

БИРОН:
Мне без любви — не гоже и не в мочь:
Померк бы день и превратился в ночь.

Таких ланит природа не ваяла,
Лицо, как роза поутру цветёт,
Найдётся всё, что мне недоставало,
В ней сокровенное моя душа найдёт.

Не хватит недр любого языка
Достойных слов отыщется в нём мало,
Творил господь шедевр наверняка,
Используя отменные лекала.

Чудесный взор её святых очей,
И дряхлого отшельника встречая,
Снимает груз годов с его плечей,
В мальчишку озорного обращая.

Она и солнце ходят рядом.

КОРОЛЬ:
Да что ты говоришь! Любовь твоя чернее тучи.

БИРОН:
За тучей свет божественный сокрыт.
Прекрасный свет — моя отрада.
Я о жене такой мечтаю.
Поклясться я на библии готов:
Моя любовь — особый случай,
Ужели не понятно и без слов:
Там солнце ярче, где чернее туча.

КОРОЛЬ:
О. парадокс! Со мраком связан ад.
Ему лишь чёрное присуще.
Ведь чёрное прекрасному — не в лад.

БИРОН:
Бывает же и дьявол ложным светом нас влекущий.
Её лицо мрачнеет, негодуя,
Когда самой природе вопреки
Себя другие краскою малюют,
Лишают свежести и прячут в парики.
Всё быть должно естественно и мило.
Она презрела моду наших дней,
Есть в этом красота, достоинство и сила.
Да будут подражать ей, следовать за ней!

ДЮМЕН:
И будут все мрачнее трубочистов.

ЛОНГВИЛЬ:
С её подачи будут образцом.

КОРОЛЬ:
И негры все запишутся в артисты.

ДЮМЕН;
И свечи не нужны. Что толку в том?

БИРОН:
Красу малёванную ваших дам
Способен даже дождик уничтожить.

КОРОЛЬ:
А вашу мрачную мадам
Под тем дождём умыть бы надо всё же.

БИРОН:
Она дороже всех сокровищ мне.

КОРОЛЬ:
Ведь чёрта самого она страшнее.

ДЮМЕН:
Дрянной товар не может быть в цене.

ЛОГВИЛЬ:
Как пыль под башмаком. А, может, и грязнее.

БИРОН:
Под вашим башмаком ей не резон ютиться.
Она свободна в выборе своём.

ДЮМЕН:
Под вашим башмаком резон ей очутиться.
Что мы и наблюдаем все втроём.

КОРОЛЬ:
Что спорить! Все мы влюблены!

БИРОН:
И все свой предали обет.

КОРОЛЬ:
Что делать мы теперь, Бирон, должны,
Как доказать нам, что греха в том нет?

ДЮМЕН:
Чёрт подери, придумай что-нибудь!

ЛОНГВИЛЬ:
Уловку некую из рая или ада,
Чтоб дьявола соблазна обмануть.

ДЮМЕН:
Их много?

БИРОН:
Более, чем надо.
О, пленники любви, давайте разберёмся поначалу в сути клятвы.
Забыв про женщин, мы должны поститься и учиться. Сей постулат — измена государству. Как при желудке молодом поститься можно?
Иметь здоровой молодежь правителю любому должно.
Когда в желудке пусто то в гвардии бойцов — не густо.
Мы поклялись учиться, не заглядывая в книгу, мечтать и размышлять, а видеть только фигу. А как постигнуть можно красоту, не вняв всем прелестям красавиц?
Из женских глаз я это почерпнул, как сам великий Прометей, извергнув из вулканов этих и огонь, и Землю, и истоки всех наук.
Мы, не давая волю чувствам, себя сжигаем тем огнём, учёному обману предаваясь.
От женщины отрёкшись, мы от познания природы отреклись, а значит — от учения, которому обет давали.
Найдётся ли писатель на Земле, очей прекрасных глубину познавший?
Нам всем в науке этой надо преуспеть.
Себя увидев в море женских глаз под парусом любви летящих к берега науки, мы клятвой были все обречены над книгой засыпать от серости и скуки.
Истоки постигать прекрасное заложены в прекрасном.
А кто же как не женщина прекрасному нас учит?
Свинцовый взгляд в её глазах мгновенно тает и силу страсти в наших членах обретает.
Науки прочие вращаются в мозгу, как мельница скрежещут жерновами, сбирая скудную идейную муку, куда её употребить пока ещё не зная.
Энергия любви в мозгах не утаится, она стрелой к вершине чувств стремится и, умножая наши совершенства, ведёт к познанию успеха и блаженства.
Глазам любовь орлиный придаёт прицел, а уху — бдеть малейшие нюансы: любимую угадывать по шороху ресниц.
Тонка любовь и очень деликатна, тихонько, ненавязчиво приходит, по вкусу и изяществу, как Вакх, по доблести — Титана превосходит.
И яблок золотых достанет, и Сфинкса превзойдёт, и Аполлона с лютнею затмит. Когда ж заговорит, то боги, слушая её, гармонией чаруют небеса.
Когда ж поэт, любовью вдохновленный, чернилами своих сердечных ран себя выпрастывал на белый лист бумаги, то даже дикари и властные тираны трепетали.
Источник знаний этих в женских кроется глазах. И пламя Прометея в них неугасимо. В их недрах зарождаются науки и искусство, в их глубине секрет вселенной всей.
Большая глупость с нашей стороны в угоду клятве отказаться от любимых. Обет не может быть барьером к совершенству.
Во имя мудрости, присущей всем мужчинам,
Любви, необходимой всем, во имя,
Мужей, без женщин ничего не значащих во имя,
Во имя женщин, что мужчин боготворят.
Себя во имя клятву мы нарушим,
Спасая клятву — мы себя похерим.
Религии потворствуя, обет мы нарушаем,
Противоречий узел разрубаем: религия любовию сильна.

КОРОЛЬ:
Да здравствует святой наш Купидон! Солдаты, нас труба зовёт!

БИРОН:
Так развернём знамёна, други,
Держитесь, милые , подруги!
Пусть нам сопутствует успех,
За нас — любовь , за нами — верх.

ЛОНГВИЛЬ:
Вперёд к француженкам за нашею любовью!

КОРОЛЬ:
Захватим лагерь их и победим весельем.

БИРОН:
Сначала каждый кавалер проводит даму до шатра.
А к вечеру устроим шумный бал.
Пусть мир цветов средь масок, танцев и пиров
Благоухает весело над нами:
В любовь тропа всегда усыпана цветами.

КОРОЛЬ:
Идём же, наступил сей час!
Судьба — его использовать сейчас.

БИРОН:
На ярмарке любви товар негодный
Всегда горазд дешёвкой соблазнить.
Верны мы только цели благородной:
Любить! Любить!
По-настоящему любить!

(Уходят.)