Подруги

Подруги (повесть)


Этка

В мае на северной окраине Ростова собрались пять подружек, пять женщин не юного возраста. Многое могло бы показаться странным при взгляде со стороны на это смеющееся, галдящее, курящее и выпивающее женское общество. Большая мрачная комната, в которой стояли диван, шифоньер, письменный стол и два кожаных кресла да грубо сколоченные их некрашеных досок стеллажи, где теснились книги, толстые журналы, старые потёртые, наполненные вырезками из газет и фотографиями папки, и стала местом их встреч. На противоположной от дивана стене висел телевизор с огромным экраном. Он, как чёрная дыра, притягивал к себе взгляды. На письменном столе – компьютер и стопка книжек.  Разобраться в них, как и в тех книгах, что стояли на полках и лежали на столе, было трудно. Найти нужную книгу или журнал мог только хозяин этой обители.

Прямо перед окнами раскинул свои ветки огромный орешник. Летом он защищал жильцов от знойного солнца, но делал комнату мрачной и тёмной. Сквозь ветки орешника с высоты второго этажа вечерами были видны огни большого города, но дом стоял в таком месте, что здесь не было слышно городского шума и мчащихся куда-то машин. Это было садовое товарищество «Чкаловец», недавно ставшее поселением городского типа, где разрешили прописку и позволили строиться. Дома стали вырастать здесь как грибы после дождя. Вроде дачный посёлок, и в то же время – город!

Почтенные дамы были ровесницами. Каждой недавно исполнилось пятьдесят восемь. Судьбы их сложились по-разному, но все пять, общаясь друг с другом, словно молодели, становились снова школьницами и, конечно же, очень берегли эти отношения, стараясь не пропускать своих ежемесячных девичников. А встречались они обязательно в последние выходные месяца. И помешать этим встречам не могло ничто. Извинительной причиной могла бы стать мировая революция. Но её не случалось. Спрятавшись от всего мира в своей дачной «берлоге», подруги продолжали называть друг друга так, будто они оставались школьницами. Судьба то разводила их надолго, то снова сводила, и они искренне радовались встречам. У них всегда находились темы для разговоров, и каждая могла быть твёрдо уверена, что её поймут, помогут, не предадут. Это была проверенная годами дружба, которая не так уж часто встречается в нашей жизни.

И вот сейчас взрывы их смеха эхом разносились по огромному недостроенному дому.

Друг для друга «девушки» были исключительно Эткой, Лилькой, Машкой, Наташкой и Аришкой. То, что Аришка была Ариной Васильевной Афониной, опытным хирургом, профессором медицины, здесь не имело никакого значения. Лилия Эдуардовна Ромашова (она же Лилька), к примеру, провалила все свои амбициозные жизненные планы, но это не мешало ей оставаться на равных с Аришкой и тремя остальными подругами. Примерно так же обстояло дело и с Машкой, Наташкой и Эткой…

Никакого пенсионного возраста. Никакого повышенного давления! Никаких разговоров о болячках, бессоннице, недомоганиях. Правда, исключение делалось для проблем с родственниками. У кого-то заболел внук, нездоровится мужу – это вполне можно обсудить, получить совет и реальную помощь. Но говорить о своих болезнях считалось дурным тоном.

Последние годы любимым местом сборищ был большой двухэтажный дом Наташки, который снаружи выглядел вполне прилично, но изнутри производил тягостное впечатление своими неоштукатуренными стенами, временной шатающейся деревянной лестницей, ведущей на второй этаж, уложенными штабелями паркетом, кафелем, краской, досками и другими стройматериалами. В таком состоянии дом пребывал уже больше пяти лет, потому что у младшего сына Наташки, которому формально принадлежал, не было денег на завершение строительства. Работал он прорабом на стройке и все средства потратил на собственный дом, стоящий рядом на том же участке; второй же, предназначенный для родителей, надеялся закончить когда-нибудь. Наташка, которая всегда отличалась независимым характером, предпочитала жить с мужем именно в нём, хотя спокойно могла бы разместиться в одной из многочисленных комнат отстроенного дома. Они с мужем кое-как отделали одну просторную комнату на втором этаже и стали в ней жить. Зачем мешать молодым, путаться у них под ногами. Да и вообще, чем дальше, тем ближе, – говорила Наташка.

– Здесь очень хорошая акустика, прекрасный вид из южного окна на втором этаже… – любила повторять она. – Необыкновенная аура, и я отдыхаю душой…

Мотивировки менялись, но одно оставалось неизменным: жить ей здесь нравилось. Может быть, это была неизбывная тоска по далёкой комсомольской юности, когда всё было в дефиците, а в магазинах продавщицы выкладывали из банок кильки в томате «египетские пирамиды», заполняя пустые полки. Но зато была молодость! Были мечты! Были надежды! То ли ей казалось, что она комсомолка, живущая в палатке, то ли её прельщал образ гонимой и всеми отверженной личности, которая нашла пристанище в этом мрачноватом углу, но ей тут нравилось. Она чувствовала себя хозяйкой.

Её любовь к этому долгострою совсем не разделял Михаил Иванович, супруг Наташки, невысокий полный мужчина с лоснящейся лысиной. Иногда у них возникали по этому поводу разногласия, которые заканчивались тем, что муж уходил к сыну. Некоторое время спустя мятежный супруг возвращался и они снова продолжали жить в своей мрачной комнате на втором этаже.

Аришка сидела в углу и, легкомысленно задрав ноги на табуретку, поглаживала зажравшегося хозяйского кота Мурзика. Он принадлежал к редкой кошачьей породе, был очень пушистым и имел удивительно томные голубые глаза, отчего всякий, кто смотрел на него, приходил в изумление. Мурзик благосклонно терпел поглаживания и без всякого интереса слушал речи собравшихся дам.

– Мне кажется, – сказала Аришка, – что ты, Наташка, просто дурью маешься.

– Когда кажется – крестятся, – огрызнулась Наташка. Но потом любопытство взяло верх, и она спросила: – А с чего это тебе так кажется?

– Ну, как же: рядом стоит хороший дом, а ты живёшь в этих пустых стенах, где от одного только эха делается страшно. А запахи краски, цемента и досок! Я понимаю, если бы у тебя были проблемы с невесткой…

– Потому и нет проблем, что я здесь, а не там! И это не эхо, а акустика! – отрезала Наташка. – Может, я поставлю пианино и вспомню, как пела в школьные годы. Ты помнишь, как я пела?

– Пела. Тоже мне, певица-надомница! Какая разница, как это назвать, – возразила Аришка. – Всякий раз, когда я поднимаюсь на второй этаж и слышу скрип деревянной лестницы, дрожу и начинаю понимать, почему тебя влечёт именно такой образ жизни.

– И почему же?

– Романтика и желание получить порцию адреналина. Ты всегда любила всё делать по-своему.

– Это плохо? – улыбалась Наташка.

– Ирония судьбы заключается в том, что умными мы становимся только после того, как набьём себе шишек! – глубокомысленно заявила Аришка.

Лилька Ромашова, школьная активистка, комсорг, которая считала, что самый главный романтик на свете – это она, недовольно пробурчала:

– Не романтика, а просто жажда противоречия. Наташка всегда любила поступать не так как все. И в школе она была сплошным противоречием. Стремилась быть лидером… Вот потому она здесь и живёт. Помните её подвиги, когда мы катались на санках?

– Как катались на санках – помню, – сказала Машка. – А что там было необыкновенного – не помню.

– Ну как же! – с жаром возразила Лилька. – Помните, когда Олег Ивашов и Гарик Манукян требовали, чтобы мы ушли с горки? Говорили, что это они раскатали её и она только их! Мы все испугались и ушли. Я даже плакала от такой несправедливости. И только Наташка полезла в драку и так страшно стала на них кричать, что они отступили.

– Не помню, – сказала Машка. – А что, правда, такое было?

– Правда, правда, – подтвердила Наташка. – Потом этот Гарик за мной ещё и ухаживал…

Подтвердила и Аришка.

– Вот-вот! Наташке только бы спорить. Между прочим, там была другая горка, и ничуть не хуже той, на которой мы катались.

– И ещё даже и получше! – ввернула Этка. – Прекрасно всё помню.

– Получше, – согласилась Лилька, –  и мы могли перейти на неё, но оттого, что вмешались эти мальчишки, Наташка так разошлась, что уже из принципа хотела кататься только на той горке. А мы домой пошли. Сами не катались, и мальчишкам кататься не дали…

– Нельзя никогда отступать, – сказала Наташка. – Это мой жизненный принцип.

– Твой жизненный принцип – спорить! – возразила Лилька.

– Хорошая болезнь склероз: ничего не болит, и каждый день – новости. Ничего не помню! – вступилась за хозяйку Машка. – Но чего вы все напали на бедную Наташку! У неё просто склонность ко всему оригинальному.

– Да она просто вредная, – бросила Этка.

Начавшийся спор о том, у кого характер вреднее, а у кого оригинальнее, прервала Машка Бычкова:

– Эх, девочки, девочки! Мне бы ваши проблемы!

Это было сказано так грустно, что все посмотрели на неё.

– А у тебя-то что случилось? – удивилась Аришка. – Бизнес процветает, чего тебе ещё не хватает?

– Денег! – сказала Этка.

– Да при чём здесь деньги?! Разве в деньгах счастье?

– А в чём же ещё? Не в деньгах, а в их количестве! – хохотнула Лилька. – Маркс, кажется, говорил, что богатство – это не когда у тебя полный сундук денег и барахла, а когда есть культура и знания.

Лилька работала на кафедре философии и не упускала случая вставить в разговоре цитату из какого-нибудь философа и продемонстрировать свою начитанность. Ничем другим похвастать она не могла. Ни мужа, ни детей у неё не было и осталось только прошлое, воспоминания о былых похождениях и комсомольских подвигах.

– Дело в том, что моя Леночка не замужем, – объяснила Машка. – Умница большая. Двадцать восемь лет, окончила университет, знает английский, прекрасно владеет компьютером. А хозяйка какая!.. Да что толку от её знаний и культуры, когда счастья нет?! А эти козлы проходят мимо и ничего не видят!

Лилька фыркнула:

– Ой, ну это уж такой закон! Мужики сейчас пошли какие-то недоделанные. Им сейчас нужны или шлюхи, или стервы!

– А чем так уж отличается шлюха от стервы? – удивилась Аришка.

И опять начался спор по поводу того, кого кем считать и почему. Этка с горечью проговорила:

– Ну, скажи, Машка, где была твоя Леночка, когда мой Гришенька женился на своей гадюке?

– А что такое? – удивилась Машка.

– Да то, что когда надо эти самые порядочные и красивые не попадаются, а когда уже поздно, они откуда-то возникают!

– Закон подлости, – согласилась Лилька. – Кого на своей груди пригреешь, всю жизнь и будет шипеть, это уж точно!

– Гармонии не существует. Это миф, к которому все стремятся… – кивнула Аришка. – Глупая закономерность, а она бывает естественная, неестественная и противоестественная. Девушка в двадцать восемь лет – это противоестественно!

– Ты нам скажи, в чём твоя проблема? – без обиняков спросила Наташка.

– Можно подумать, что я вам скажу, а вы так и решите её? – пробормотала Машка.

– Решим! По крайней мере попытаемся решить, – заявила Лилька. – Ты же не одна. Мы рядом! Знаешь, что называется одиночеством? Это когда  есть электронная почта, а письма присылает только сервер рассылки! А у тебя есть мы!

Они долго ещё обсуждали проблемы Эткиного сыночка и Машкиной дочки.

– Я понимаю, когда мужик проявляет половую активность, это всегда считалось признаком одарённости, – философствовала Лилька. – Факт! Ландау и Оппенгеймер не пропускали ни одной юбки и совокуплялись с любой бабой в пределах досягаемости. А Пушкин чего стоит? От него не отставали Некрасов, Толстой и Достоевский, Бунин и Блок. Разве всех перечислишь?! Этка подтвердит. Она у нас профессиональный литератор. Правда, и я в своё время преподавала литературу в школе…

– Ты что, диссертацию на эту тему защищала? – удивилась Наташка.

– Распутство поэтов, художников, музыкантов – тема неисчерпаемая, – продолжала Лилька. – Читала много…

– Ну да! Решаешь какую-то задачу – и вдруг хочется мужика. Лежишь с ним – и вдруг осеняет и приходит решение! Вскакиваешь и записываешь его на помятой простыне, – улыбнулась Машка.

Лилька подтвердила:

– Творчество – акт интуитивный, требующий расслабленности. А если организму требуется расслабиться с мужиком, то никакого творчества не будет. На себе испытала! Организм требует и ни о чём другом думать не хочет.  Берёшь мужика, кувыркаешься, а потом можно и творить! Словно крылья вырастают!

– А я сколько живу на свете, так и не могу понять, откуда берётся пыль и куда деньги деваются… – Аришка сбросила Мурзика на пол и встала. – Не влезай, Эточка, в их жизнь… Это их жизнь. Боже, как курить хочется!

Потом болтали о том, почему нынче всё так сильно подорожало и что изменится с появлением нового президента.

– Что изменится? Тарифы на газ, электроэнергию подняли почти вдвое. Цены на бензин заоблачные. Значит, скоро всё станет дороже. Вы слышали, сколько теперь будут стоить хлеб и молоко?

– Да ничего не изменится… Что у нас может измениться? – произнесла Этка. – Как жили, так и жить будем. У кого есть деньги, к тому они придут ещё, а у кого их нет, у тех и не будет. Богатые и не заметят повышения стоимости коммунальных услуг и цен на бензин, а бедные пересядут на велосипеды…

– Кто понимает неизбежное – тот не дергается понапрасну, – глубокомысленно изрекла Лилька. – И я думаю, что если жизнь и изменится, то в худшую сторону. Легче не будет… Нет той стабильности, какая была раньше. А говорите: коммунисты плохие…

– Одно хорошо, что хоть молодого избрали… – заметила Наташка.

– Избрали! Тоже скажешь! – Лилька была категоричной. – Назначили!

– Пусть назначили, но молодого! Старик всегда консерватор. Он склонен сохранять то, что уже есть. Молодые чаще новаторы. Старик хорош как судья, учитель, консультант. Лишь бы он был свободен в своих решениях. А то будут его за ниточки дёргать…

– В пору молиться, да только мало что изменится. Наше влияние на происходящее стремится к нулю, – проговорила Лилька и зевнула. – Так… разговоры на кухне…

Далеко за полночь отправились спать…

Наташка притащила две раскладушки, на которых легли Лилька и Этка, а на огромном выдвижном диване расположились остальные. Ощущение было такое, будто они приехали со студенческим стройотрядом в колхоз, и вот им дали пристанище в сельском клубе или в общежитии.

Может, для кого-то такой отдых и покажется странным, но у наших подружек это была многолетняя традиция. Они болтали без умолку до полуночи, а просыпались на следующий день только за полдень. Соблюдалось правило: за пределы их круга – никому ни слова. Впрочем, прошли годы, и что толку теперь вспоминать об этом? Четверо из них были бабушками, и только Лилька – одинокой пожилой дамой: ни семьи, ни детей.

Обязательным условием таких встреч было отсутствие мужчин. И в этот раз Наташкиного мужа выпроводили к сыну, на что он согласился, потому что бесконечный бабский трёп был ему, человеку деловому и книжному, глубоко безразличен и утомителен. В браке они состояли более тридцати лет, и за эти годы он уже привык к выходкам жены. Одного только никогда бы себе не мог представить: в молодые годы эти сборища были не всегда невинными. Впрочем, это было до их встречи с Наташкой. С ней он познакомился, когда в родах умерла его первая жена и он остался один с маленьким сыном. После если и были у Наташки увлечения, то никогда не доводили до проблем, которые бы ставили под угрозу их семейное счастье.

Единственная из пяти подружек, которая никогда не участвовала в этих гульбищах, была Аришка. При этом знала все их секреты и хранила как свои собственные.

Было уже около часа ночи, когда Этка вышла на тёмную веранду покурить – туда не был проведён свет. Ночь была дождливая, тучи обложили небо, то и дело сверкали молнии, озаряя окраины Ростова, громыхал гром.

На веранде сидела Машка и молча глядела в окно.

– И что ты там всё время высматриваешь? Смотри, не смотри, а наше время, голубушка, прошло, и нам осталось только думать о счастье детей.

– А ты думаешь, у меня что-то другое сейчас на уме? – грустно возразила Машка. – Ты лучше дай и мне закурить, а то мои кончились…

Этка чиркнула спичками, и огонь на мгновение озарил лица женщин.

– Ты не поверишь, – сказала Машка, – я бы жизнь отдала за счастье Леночки. Если бы сейчас явился ко мне хоть дьявол, хоть сам Господь Бог и сказал: «Умри, и Леночка будет счастлива!» – я бы не задумываясь умерла! Мне так её жалко! Ты даже не представляешь!

– Почему ты так считаешь? – обиделась Этка. – Очень даже представляю.

– Тогда ты должна меня понять. Мне кажется, что это не она, а я хожу по земле молодая, наивная и никому не нужная! И желая счастья ей, я на самом деле желаю его себе. Потому что она – это я. Про что-то подобное я читала у психологов. Кажется, у Эриха Фромма – уже и не помню. Лилька мне подсунула.

– Да при чём здесь твой Эрих Фромм! А что мне делать? Как помочь  сыну? Как освободить его от этой ****ины?

– А как мне помочь дочке?

Этка затянулась сигаретой и сказала:

– Не умирай раньше времени!

– Да я что? Тяжело на Леночку смотреть.

– Мне тоже иногда кажется, что моя душа переселилась в сына. И я страдаю, когда вижу, как он мечется и ничего не понимает, глупенький…

– Неужели всё так серьёзно?

– А то нет! – ответила Этка. – Гришенька – неопытный и доверчивый. А эта стерва – себе на уме.

– Да что ж там за стерва такая? – сказала, выходя на веранду, Аришка. – Болтаете тут, спать не даёте. Только вас и слышно: бу-бу-бу, бу-бу-бу!

– Это я про свою сноху, – ответила Этка. – Про Катьку. Вцепилась в сына мёртвой хваткой и не отпускает.

Аришка возразила:

– А как ещё должна себя вести жена? Это теперь её личная собственность. Её, а не твоя! Пора бы уже, Эточка, привыкнуть, таков закон жизни! И Гриша твой не мальчик давно. Капитан…

– Ой, а тебе бы только законам подчиняться, – фыркнула Машка. – Ты всегда такая правильная, просто противно!

– Да я давно с этим смирилась! – сказала Этка. – Пусть бы себе забирала! Если бы это была порядочная женщина! Курить будешь?

– Медики курить не рекомендуют, – назидательным голосом сказала Аришка. – А впрочем, давай! Придумали: курить вредно, пить противно, а умирать здоровым жалко. Один раз живём! Ты мне скажи, чем это так провинилась перед тобою твоя Катюша? Мне даже её жалко.

– Тебе вечно всех жалко! – буркнула Этка. – Меня бы кто пожалел.

– Да мы тебя пожалеем! Кто ж, если не мы? – рассмеялась Машка. – Но расскажи всё по порядку, а то только одни общие фразы, и никакой конкретики.

– Конкретика, конкретика! Да отцепитесь вы!

– А ты не темни, – сказала Аришка. – Мы не чужие.

Этка вздохнула и, преодолевая комок в горле, выдавила:

– Гуляет она на стороне.

Подружки так и ахнули. Потом рассмеялись.

– А кто не гуляет? Вспомни себя! – успокаивала Этку Машка.

– Да пошла ты!

– Что, так и гуляет? – недоверчиво спросила Аришка. – Может, так просто – погуливает? Помнишь, как ты говорила, что каждый человек имеет право налево?!

– Прямо так и гуляет. Спит – то с тем, то с этим! И чего ты мне мои похождения припоминаешь? Я – это я! До бегства моего мужа я была целомудренна, как Дюймовочка. А она – жена моего сыночка! Видели её на машине с сыном замгубернатора Мотылькова…

– Ничего себе! – изумилась Аришка. Сына Мотылькова она не знала, но с папашей имела дело. Надутый индюк и ворюга, каких поискать.

– Самого Мотылькова?! – изумилась Машка.

– Самого, – подтвердила Этка. – У неё губа не дура. Знает, кого выбирать, стерва. Могу себе представить, по каким ресторанам он её возит. Конечно, мой сын с ним соперничать не может. Откуда у него такие деньги? А этот её на джипах катает, на Левбердон в рестораны возит…

– И давно это у них? – спросила Аришка.

– Давно. Одно только утешает: она и ему рога наставила.

– Это с кем же ещё? – спросила Машка.

– Да какой-то сантехник из тамошнего ЖЭУ.

– Красивый? – спросила Аришка.

– Я-то сама не видела, – ответила Этка, – но говорят, красавчик.

– Диагноз ясен, – сказала Аришка. – Твой сын у неё для отвода глаз или для статуса, сыночек знаменитого папаши – для денег, а сантехник из ЖЭУ для души.

– Вот же тварь, – искренне изумилась Машка.

– Что-то слишком уж большой размах получается, – не унималась Аришка. – Охмурить молодого сантехника – это ещё ладно, но подступиться к сыну Мотылькова – не так-то просто… Все Катерины были ****овиты, так что нечего сильно удивляться. Но я бы не сказала, что твоя Катька такая уж разбитная, чтобы разыгрывать столь сложные комбинации.

– Это точно! Она всегда производила на меня впечатление недалёкой девушки, – подтвердила Машка.

– И я раньше так думала, – призналась Этка, – пока не  узнала о её похождениях. А согласитесь, для этого тоже таланты нужны! Нет, эта сволочь – гулёна ещё та! Рассказывали…

– Мало ли чего люди скажут!

– Да при чём тут «скажут»?! Я что, глаз не имею?! – возразила Этка.

– Может, ты себе вообразила только. Нарисовала в воображении чёрт-те что! Это ведь всё у Фрейда уже давно описано: мамаша ревнует, когда её сыночка прибирает к рукам другая женщина. Вот тебе всё это и померещилось?

– Чихать я хотела на твоего Фрейда. Я сама себе Фрейд: всё вижу. Кстати, и твой Фрейд говорил, что всё от секса.

– Ну да. А Эйнштейн, что всё относительно. И что же ты видишь? – спросила Аришка.

– Всё! – яростно закричала Этка. – Потому что сама такая же в молодости была!

– Про нашу молодость лучше не вспоминать, – сказала Машка.

Аришка покачала головой.

– Отчего ж? В самый раз вспомнить! А как ты думала? Вот сейчас твои кульбиты и аукнулись…

Машка возразила:

– Это тебе легко говорить, потому что ты у нас святая. У тебя даже крылышки уже пробиваются. – Машка провела рукой по худощавой спине подруги, нащупывая торчащие лопатки. – А все остальные… Чего только мы не вытворяли в молодости! Дурами были, что говорить! Но вспомнить есть что! К тому же иногда и обстоятельства вынуждали…

Аришка выпустила облако дыма и выдала нечто совершенно невероятное, отчего подруги просто обалдели:

– А я вспоминаю про все ваши штучки, и знаете: немножко жалею, что не присоединялась к вам. Ты права: было бы что вспомнить. А так… Серая бесцветная жизнь…

После некоторой паузы Машка заявила:

– А я вот стыжусь. Не всегда и не сильно, но стыжусь. Уже и в церковь ходила, даже плакала по ночам. Ведь есть же, наверно, эта чёртова любовь! Только она прошла мимо меня. Секс – не любовь! Так иногда противно делается, когда вспоминаю, что мы вытворяли. Это всё Наташка! Это она нас подбивала, а мы-то дуры!..

Аришка сказала:

– А ты не спихивай всё на Наташку. Могла отказаться. Что она, силком тебя тянула в постель к мужикам?

Машка не стала спорить.

– А я не стыжусь нисколечко, – задумчиво сказала Этка. – И Наташка наша молодец. Она была лидером по этой части. Эх, девочки! Что было, то прошло. Но так сладко вспоминать! А любовь, так это только в романах!

Аришка возразила:

– И чего ж ты тогда осуждаешь Катьку? Она ведёт сладкую жизнь и на старости лет будет с наслаждением вспоминать об этом. Вот и пусть!

– Ну уж нет! – рявкнула Этка, да так громко, что подруги вздрогнули.

– Тише ты! Всех перебудишь!

Аришка схватила её за руку.

– Да и пусть просыпаются! Я всем скажу! Всему свету: я – это я! И мне не стыдно за то, что я так провела молодость! Это касается только меня, и я за это буду отвечать перед апостолом Петром. А Катька-потаскушка – это Катька! И пусть она идёт куда подальше!

– И какой ты жены желаешь сыну? – спросила Аришка.

– А чтобы – как ты. Умная, образованная, положительная. Не обязательно, чтобы была врачом или профессором. Но это должна быть нормальная женщина, которая будет счастлива с моим сыном. Вот этого я хочу! Что, не имею права?!

Тут Машка и произнесла роковые слова:

– Ну и чем же тебе моя Леночка не подходит? Красивая, образованная, хозяйка – поискать! Одна беда – застенчивая очень. Она не умеет делать то, что мы могли в молодости. Стесняется, дурёха! – от злости Машка ударила кулаком по раме, и квадратик стекла вылетел во двор и со звоном разбился.

На какое-то время наступила тишина.

– Всё хорошо, только зачем же стёкла бить? – проговорила Аришка. – Ты там руку не поранила?

– Нет, – ответила Машка и почему-то всхлипнула.

И опять наступила тишина. Тогда Этка спросила:

– Я чего-то не пойму: что ты хотела сказать своим сообщением о Леночке?

– А то, что сказала! – выпалила Машка. – Твой сыночек находится в лапах какой-то стервы, в плену, можно сказать, а моя дочь скучает в одиночестве.

– Так и что же? – насторожённо спросила Этка.

– А то!

– Ну и почему бы нет? – вмешалась рассудительная Аришка. – Стерву прогнать к чёртовой матери, а на её место поставить хорошую девушку. И пусть себе живут – двое симпатичных молодых людей. Пусть хорошие люди будут вместе!

Этка растерянно пробормотала:

– И пусть…

– Или ты будешь опять ревновать? Уже к Леночке? – спросила Аришка.

– Да не буду я ревновать! Вот вам крест святой. Если у Гришеньки жена будет хорошая, то и пусть командует им. Я не буду вмешиваться – даю слово! Лишь бы только он был счастлив!

При этих словах она заплакала.

Аришка сказала:

– Вам бы, девки, только сырость разводить. На дворе и так дождь хлещет. Дело надо делать, а не языком трепать! В бой надо идти! Как говорится: в бой идут одни старухи. Недавно смотрела фильм  Рязанова «Клячи», так там бабы нашего возраста вытворяли не такое! А мы что, хуже? Вперёд и с песенкой!

– Как это вперёд? – спросила Этка. – Мы-то в бой пойдём, а я так даже впереди всех, но моего-то сыночка-обалдуя как переубедить? Ведь он в этой ****ине души не чает! Верит ей, а не мне! Она ему какие-то стихи сочиняет. А он и уши развесил. Поэтесса хре;нова!

– А ты ему доводы приводила? Убеждала?

– Да убеждала и приводила. Орала и даже сцены закатывала…

Аришка сказала со знанием дела:

– Ну, если ты будешь действовать как танк – потеряешь сына. С умом надо действовать, Эточка, с умом!

– Ну, если ты такая умная, скажи как?

– Неужели твой Гришенька ничего не замечает или уже смирился?

– Не слышит... Вы думаете, я молчу?

– Ничего мы не думаем, – сказала Машка. – Ты такая балаболка, что любому зубы заговоришь.

– Любому, кроме собственного сына. Я ему говорю, а он не верит…

– Может, его надо прижать фактами. Если они, конечно, есть.

– Да есть, есть! Я вещи всякие находила, и по запаху понимаю, где была и что пила. Да и записи кое-какие начала вести….

– Ты вот что сделай, – предложила Аришка. – Найми детектива. Он найдёт тебе факты. У него и аппаратура какая надо есть, и навыки. Он и представит тебе фотографии, аудиозаписи… Вот тогда и будет результат.

– Допустим. А потом что?

– Потом они разведутся. Детей у них нет, вот и пусть эта Катюша катится куда подальше. А тут и мы познакомим его с Машкиной Леночкой. И пусть они поженятся.

– Ой, да я бы рада! Нанять детектива – это, должно быть, дорого. Но я соберу, я деньги достану…

– Я даже знаю, к кому надо обратиться, – заявила Аришка. – С этим человеком я переговорю, а уже потом ты к нему пойдёшь.

– Даже и не знаю, что сказать… – растерянно проговорила Этка. – Детектив уж точно все её художества срисует. Только как на это отреагирует сыночек?

– А ты не беспокойся, – утешила её Машка. – Всё будет хорошо! Прорвёмся!

– Девочки, пойдёмте спать! – зевнула Аришка.

Она взяла с подоконника жестяную банку из-под зелёного горошка и опустила туда окурок. Подружки последовали её примеру.

– Наташка завтра ругаться будет, когда увидит разбитое стекло, – сказала Машка.

– Не будет. Мы скажем, что это ты в порыве страсти.

Наташка выделялась среди них высоким ростом и стройной фигурой. Это была красавица с длинными ногами, длинными волосами и длинными ресницами. В школьные годы она увлекалась лёгкой атлетикой, бегала и прыгала лучше других. Поступила в физкультурный институт и долгие годы работала тренером по лёгкой атлетике в спортивном обществе «Локомотив».

У неё и теперь никакого животика не появилось, былая стройность и сейчас угадывались в этой пятидесятивосьмилетней женщине. Она была матерью двоих взрослых сыновей, бабушкой двоих внуков, но в молодости… Когда девчонки устраивали свои амурные похождения, то возглавляла их именно Наташка.

Аришка никогда не принимала в них участия, но тайно восхищалась смелостью подруг и завидовала им. Сама же была неспособна на такое. Девчонки посмеивались над ней. При этом Аришка хорошо училась и школу окончила с золотой медалью. Прекрасно окончив медицинский институт, поступила в аспирантуру, защитила одну диссертацию, потом вторую… У неё были дочь и внучка. Муж её – большой начальник, и отношения у них на старости лет были мирными и бесцветными…

Из всех подруг именно Лилька Ромашова имела самую несчастливую судьбу. В школьные годы она была комсоргом класса, участвовала в художественной самодеятельности и в спортивных соревнованиях. В студенческие годы ездила со стройотрядами  на комсомольские стройки, а после университета оказалась в Бурятской АССР, где работала в сельской школе. По возвращении в Ростов преподавала марксизм-ленинизм в университете, много выступала, куда-то кого-то призывала и вообще любила быть в центре внимания. Подруги не однажды делали попытки выдать её замуж, но безуспешно. У Лильки был противный характер. Она постоянно приписывала себе несуществующие достоинства, считала себя утончённым романтиком, хотя на самом деле стала циником и ничего от жизни не ждала. После исчезновения Советского Союза и краха коммунистической идеологии считала себя обворованной, говорила, что её ограбили, украли мечту. Шла на кратковременные связи, к сожалению, как правило, с женатыми мужчинами, перебирала женихов, да так и осталась одна. А годы всё шли и шли…

Машка Бычкова в школе училась кое-как, окончила институт сельхозмашиностроения. Проекты списывала у товарищей. Чтобы сдать какой-то сложный предмет, которого она очень боялась, пошла на связь с преподавателем и получила зачёт. В институте встретила и свою половинку. Парень уже в те годы занимался спекуляцией: знакомые шили джинсы, а он их сбывал, выдавая за импортные. Машка, окончив институт и получив диплом инженера-технолога, ни дня не работала по специальности. Она помогала своему парню, который долго не хотел на ней жениться, но узнав, что Машка забеременела, сам предложил узаконить их отношения. Родители Машки жили в небольшом частном домике на Социалистической. Отец работал в порту бригадиром грузчиков, сильно пил и умер, когда Машка была на втором курсе института. Мать работала продавцом в магазине «Солнышко». После окончания института Машка год возилась с маленькой Леночкой, потом, когда мать ушла на пенсию и стала присматривать за ребёнком, устроилась продавцом в продуктовый магазин, быстро стала заведующей отделом, торгующим алкогольными напитками. То, что она вытворяла с пивом, достойно поэмы. В брежневские времена, когда люди жили впроголодь, выстаивая огромные очереди за колбасой, она сытно ела и пила. За ней увивался заведующий магазином, и она ему не отказывала. Так бы и жила себе припеваючи, если бы однажды не оступилась. При ревизии в отделе обнаружили крупную недостачу, и её арестовали. Был суд, потом колония общего режима. Получила пять лет, из которых отсидела три. Её выпустили досрочно за примерное поведение. Муж её стал успешным бизнесменом, и ей можно было не беспокоиться о куске хлеба. И только судьба дочери волновала её. Она пыталась помочь ей, знакомила с молодыми людьми, но дочь вела себя как недотрога, и молодые люди скрывались за горизонтом.

Этка, Этель Зурабовна Монахова, была наполовину грузинка. Чёрные волнистые волосы, огромные угольные глаза, прекрасная фигурка… Когда-то она была красавицей, неистощимой на всякие придумки и фантазии, и если подруги хотели по-настоящему расслабиться, её участие было обязательным. Подруги посмеивались: «Ну и фамилия у тебя, Этка! Неужели все такие монахини?». Муж Этки оставил семью, когда Грише было пять лет, и она воспитывала сына одна. И вот «мальчик» женился на девушке, которая как две капли походила на неё. Этка нутром чувствовала в ней свою копию, и это приводило её в бешенство. Себя она не осуждала за бурно проведённую молодость, но Екатерину готова была растерзать.

Раньше всех проснулась Наташка. Пока подружки спали, она приготовила завтрак и, разлив в чашечки ароматный кофе, пошла будить девчонок.

– Сонное царство! Сколько можно дрыхнуть! А ну-ка встаём живо!

Подружки недовольно зашевелились, и комната ожила.

– Наташка, отстань, – крикнула Лилька. – Дай поспать ещё часок.

– На кладбище отоспитесь! А сейчас встаём! – скомандовала Наташка.

– А у меня на памятнике будет скромная эпитафия: «Заплатила налоги и теперь сплю спокойно!» – сказала Машка, вставая и потягиваясь. – Э-ге-гей! Хорошо жить-то, девочки!

– Ну, ты хотя бы не ори так, – пробурчала Аришка. – Ты же просто оглушаешь.

– А у меня такой голос! – радостно сообщила Машка.

«Девчонки» огрызались, бурчали, но потихоньку продирали глаза и вставали.

Наташка расставила чашки с дымящимся напитком рядом с каждой из подружек – кому на диван, а кому прямо на пол.

– Пьём кофей! Девочки, дружненько пьём кофей! У меня самый лучший и самый крепкий в Ростове кофей! И рогалик к нему. Без сахара! Нам сахар вреден! Впрочем, конфетка на блюдце. Семь раз отпей – потом отдайся и отлей!

Подруги ворчали, но кофе пили.

– А теперь, девочки, умываемся и садимся за стол, – продолжала командовать Наташка. – Я уже всё давно приготовила.

Санузлов в доме было два – один на первом этаже, а другой – на втором. Грубые неоштукатуренные кирпичные стены и дорогая финская сантехника.

– Если есть на ночь молоко с огурцами, то твоя финская сантехника быстрее окупится! – провозгласила Лилька, направляясь на первый этаж в туалет.

За столом Аришка попыталась протестовать:

– Яичница с беконом – это вредно!

– Нет, почему так получается? – спросила Машка. – Всё, что есть хорошего, либо незаконно, либо аморально, либо приводит к ожирению?!

Наташка рявкнула на них тоном, не допускающим возражения:

– Жрите что дают! Кстати, у меня есть ещё красное вино! Я попробовала. Вроде ничего.

Вскоре на столе появились бокалы и подружки попробовали вино. Делали они это профессионально, улавливая аромат, растирая языком о нёбо первый маленький глоток, определяя букет, разглядывая цвет и одобрительно кивая головой, затем подставли фужеры Наташке с просьбой налить ещё.

– В следующий раз не давай нам яичницу с беконом! Это вредно! – сказала Аришка.

Лилька возразила:

– Ой, Аришка! Не была ты в тайге и не ела и не пила того, что мы там ели и пили! Нам бы такое в те времена кто-нибудь предложил! Да это же объедение. Наташ, а ещё есть?

– Ещё нет, – сказала Наташка. – Но я могу сделать для тех, кто не наелся.

Наташка стала готовить Лильке новую порцию, а пока она это делала, Машка и Этка мыли посуду.

– Да не мойте вы ничего! – бросила Наташка через плечо.

И тут-то Аришка выдала компании: сына Этки разводим и женим на Машкиной Леночке.

Начались споры, громче всех кричали Лилька и Наташка, задетые тем, что это решалось без них. Но в конце концов страсти улеглись и все согласились с тем, что решение разумное и своевременное.

– Давно пора! – заявила Наташка, и все дружно выпили за благополучный исход предприятия.

Лильку в порыве романтических фантазий опять понесло:

– Что за пьянка, если на следующий день не стыдно!

– Ты в зеркало на себя погляди! Посмотри, какие мешки под глазами!

Аришка подвела Лильку к зеркалу.

– А ведь и правда, девочки, мы умрём когда-нибудь, – сказала Лилька.

– Типун тебе на язык! Что ты мелешь?

– Умрём, умрём. Вот бы узнать, что с нами тогда будет?

– Ещё узнаешь, дура! – пробурчала Наташка.

– От этого всё равно никуда не денешься, – подтвердила Аришка.

– А мне вот кажется, – продолжала Лилька, – что мы будем проноситься где-то в межзвёздном пространстве в окружении мужиков. Наверно, это будет так здорово! Помните, как пела Маша Распутина:

В необъятном небе звёзды блещут…

– Плещут, а не блещут! – поправила её Этка.

– Я только песню начала петь, а ты мне весь кайф испортила! Как это звёзды могут плескать? – возмутилась Лилька.

– Так ведь небо-то, как море, необъятное! – пояснила Наташка. – Вот они и плещут!

– Ну, не знаю, не знаю. Если даже и в самом деле Маша Распутина так пела, то она дура. Но я не верю в это! Я всегда была высокого мнения о её вкусе. Я её люблю! Не могла она так бездарно выразиться: «звёзды плещут»! Это что – водка в стакане, что ли! Блещут – вот как надо петь!

– Да дуры вы обе: и ты, и твоя Маша Распутина! Нашла кого считать умной! – улыбнулась Наташка.

Этка пресекла их споры:

– Ну, насчёт Маши Распутиной я не знаю, а ты, Лилька, – дура! Ну чего хорошего – лететь после смерти между звёздами? Да хотя бы и в компании мужиков. Если на том свете мы не будем трахаться, то и на кой хрен эти звёзды нам сдались! Нет, на таких условиях я не хочу умирать! Если там бесполая жизнь, на такой рай я не согласна!

«Девчонки» рассмеялись.

В это время зазвонил сотовый телефон у Аришки. Кто-то из её высокопоставленных пациентов спрашивал совета. Аришка поплотнее прижала телефон к уху и сказала шёпотом:

– Тише вы! Это сам Мартынов звонит!

– Какой такой Мартынов? – не поняла Наташка.

– Первый заместитель губернатора. Его матушка теперь моя пациентка. – «Девчонки» притихли. Сменив интонацию, Аришка сказала официальным голосом: – Извините, я тут отвлеклась на минуту. – Затем она что-то выслушала и решительно возразила: – Ну что вы, Семён Матвеевич! Какие могут быть грелки и компрессы при онкозаболевании? Это категорически запрещено! Немедленно прекратите экспериментировать!.. Только покой! Завтра я обязательно её посмотрю. Нужно будет сделать коррекцию назначений. – Многозначительно кивнув в ответ на какое-то высказывание, сказала твёрдым голосом: – Мы будем строго и неотступно следовать избранному курсу лечения!.. –Закончив разговор, облегчённо вздохнула. – Ой, девочки, этот идиот всё-таки угробит свою матушку. Он считает, что если он там большой начальник, то и в медицине соображает лучше всех. То грелку на опухоль кладёт, то требует операции, когда у больной множественные метастазы. Придумает такое, что я просто за сердце хватаюсь.

Наташка предположила:

– Может быть, он это специально делает, чтобы угробить свою мамашу?

– Да нет же! – с досадой возразила Аришка. – Он её любит. Ему там подхалимы с утра до вечера поют дифирамбы, вот он и потерял контроль над своими поступками.

– А ты плюнь на него! – предложила Машка. – Девчонки, а давайте-ка ещё по чуть-чуть!

Все горячо одобрили это предложение, а Этка затянула неприличную песенку. Подружки подхватили её – слова им были знакомы со времён юности, и все пели о том, как тридцать три здоровых хулигана девушку поймали у фонтана, видимо, представляя себя на месте этой девушки и завидуя её счастью.

Из соседнего дома прибежали Наташкины внуки: Димка и Дениска. Димка ревел и жаловался, что брат отобрал у него машинки, сам играет, а ему не даёт.

– А куда смотрит ваша мама?! – воскликнула Наташка.

– Мама смотрит телевизор, – сообщил Дениска.

– Очень хорошо! Вы слышали, девчонки: их мама уставилась в телевизор, а я должна смотреть за её детьми! Ну-ка марш домой! – скомандовала Наташка внукам. – А то я сейчас приду и всем вам задам жару – и вам, и вашей маме! Денис, чего ты сгорбился! Держи осанку, я кому говорю?!

Она выпроводила их во двор и вернулась к подругам.

Всякий раз, когда девичник заканчивался, Арина Васильевна Афонина испытывала необыкновенное ощущение перехода из одного состояния в другое. Это было и разочарование, и облегчение одновременно. Какая-то магия покидала её существо, точно она выходила из сказки. Встретилась с молодостью, насладилась и вышла.

Её тронул Эткин рассказ о сыне, которого она помнила маленьким.

Арина Васильевна позвонила Евгению Николаевичу Рубцову – директору детективного агентства, жену которого когда-то оперировала.

Евгений Николаевич внимательно выслушал и сказал:

– Мы занимаемся такими делами каждый день. Так что пусть ваша знакомая приходит, и мы с нею всё обговорим.

– Давайте сразу условимся насчёт оплаты ваших услуг. Женщина она не богатая…

– Я понял, – сказал Евгений Николаевич. –Постараюсь сделать всё, что в моих силах.

В назначенное время Этель Зурабовна пришла в кабинет Евгения Николаевича. Это был благообразный, седой, с круглыми щёчками и животиком человек в сером костюме. Этка сразу определила в нём сердцееда и дамского угодника.

Она долго рассказывала про то, какая стерва эта Екатерина и какой хороший её сын.

– Послушайте, – вдруг сказала она. – Ведь вы ничего не записываете!.. Вы ведёте аудиозапись?

Евгений Николаевич улыбнулся.

– Этель Зурабовна, – сказал он. – У меня хорошая память. Всё, что вы мне рассказываете, я просто запоминаю.

– Я вам верю! Только добудьте мне доказательства её развратности! Я хочу их показать сыну и убедить его, что она ему не пара.

Евгений Николаевич кивнул.

– Мы всё сделаем, – заверил он. – Но мы должны чётко представлять, что вы хотите: вас волнует моральный облик только одной Екатерины или ещё молодого Мотылькова и слесаря-сантехника из ЖЭУ?

– Эти двое меня совершенно не волнуют! – воскликнула Этель Зурабовна. – Что с них взять?! Последнее время Катерина стала какая-то нервная. Злится на всех, а чего злится, не говорит. Она такой раньше не была. У неё деньги появились!

– Это очень важное обстоятельство, – заметил Евгений Николаевич. – Дело в том, что сын Мотылькова – известный в городе тип. Избалованный и наглый. Его папаша покрывает сыночка, подбрасывает ему деньжат, а тот занимается чёрт-те чем. Мне кое-какие его делишки известны. Но иметь дело с его папашей мне бы не хотелось. Поэтому давайте условимся: мы собираем компромат на вашу невестку, а не на этого пройдоху. И вообще: в чём состоит конечная цель вашей задумки? Вы хотите развести сына и невестку?

– Да, очень хочу! – простодушно призналась Этка. – Мне ничего не надо, лишь бы мой сын был счастлив. А этих её любовников я и знать не хочу…

– Теперь объясните мне такую вещь, – сказал Евгений Николаевич. – Молодой Мотыльков – личность весьма заметная в нашем городе. Вам не кажется удивительным: он и ваша Катюша – замужняя женщина, массажистка. Что у них общего?

– Да я и сама удивлялась. Но потом узнала: сначала она из нашего санатория перешла в какое-то банно-прачечное предприятие, которое вот-вот должно было разориться. А потом его купил кто-то очень крутой, сделал ремонт, что-то достроил, и теперь там сауна – со всякими массажными салонами, маникюрами, педикюрами, омолаживающими масками… Теперь это процветающее предприятие. И к нему имеет какое-то отношение этот проклятый Мотыльков.

– Скорее всего, – предположил Евгений Николаевич, – оно ему и принадлежит. Не обязательно официально. Возможно, оформлено на кого-то другого. Такое в порядке вещей.

– Я не знаю, как они познакомились, но их видели вместе, и не один раз.

– А куда смотрел ваш сын?

– Ой! И не говорите! Он у меня защитил диплом по судовождению. Теперь старшим помощником капитана плавает. Когда он в рейсе, она гуляет на стороне!

– Ах, так он у вас ещё и плавает, – задумчиво проговорил Евгений Николаевич.

– Ну да.

– А жена, стало быть, высшего образования не получила, я правильно понял?

– Правильно! Курсы массажисток прошла. Переехала в Ростов из захолустного посёлка, охмурила сына и голову потеряла от радости, а теперь пошла вразнос, думая, что ей всё дозволено. Говорит: «Я и так много зарабатываю, а по части интеллекта не уступлю вашему сыну!».

Между тем Гриша ни о каком разводе не думал и ни о какой Леночке не мечтал. Катю он любил нежно и страстно.

Как раз в этот день они с Катей собирались на выставку современной немецкой гравюры, которую привезли в Ростов на месяц. Ему не пришлось уговаривать жену, та всегда относилась с подчёркнутым вниманием к подобным мероприятиям.

Они созерцали гравюры Отто Дикса, Эрнста Фукса и Макса Бекмана.

– Почему из-за них столько шуму? – шёпотом спросила Катерина.

– Знаменитые немецкие экспрессионисты.

– Если честно, то я ничего не понимаю в их творчестве! То ли дело картины Шишкина, Айвазовского, Репина… А про этих не слыхала даже!

– Ну, вот и смотри! – Григорий подвёл жену к очередной гравюре.

– Но я ничего не понимаю в этих рисунках.

– Ты же видишь: тема выставки – Первая мировая война.

– Вижу, что война, – согласилась Катя, – но какая-то она у них очень уж уродливая.

– А какую ты хотела войну – красивую? – усмехнулся Григорий.

– Нет, но все эти бесконечные черви, выползающие из черепов, скелеты… Разве можно смеяться над смертью?

Последние слова она произнесла громко, и Григорий обнял жену и прошептал:

– Тише ты! На нас люди обращают внимание! Всё-таки здесь выставка, а не бар со стриптизом!

Они остановились перед гравюрой, на которой были изображены толпы людей в противогазах. Ни у кого не было собственного лица, только маски и гофрированные хоботы!

Катя оглянулась по сторонам: люди внимательно рассматривали гравюры. Какой-то молодой человек что-то записывал в блокнот.

– Простите, молодой, человек, – обратилась к нему Катя. – Вам и в самом деле это нравится?

– Что – это? – не понял молодой человек, поправляя очки.

– Ну, вот эти гравюры с черепами и противогазами. Ни одного нормального лица. Разве это искусство?

– Ну, что вы, – удивился он. – Это уже классика! Целое направление в искусстве. И произведения эти могут нравиться или не нравиться, но они передают настроение и… разве не ясно, что художники выступают против войны?! Они удивительным образом трактуют тему жизни и смерти. Чувствуется влияние Шопенгауэра и Ницше. Не находите?

Катя только плечами пожала. Она не знала, кто такие Шопенгауэр и Ницше.

– Горы трупов и скелетов. Хорошенькая трактовка! Насмешка над человеческими страданиями! Я люблю пейзажи! Шишкин, например…

Гриша постарался увести жену в другой зал.

– Катюша, ну как тебе не совестно? – шептал он жене. – Здесь всё-таки выставочный зал!

Катя вывернулась и обратилась с обворожительной улыбкой к молодому человеку:

– Большое спасибо вам за то, что вы столь любезно мне объяснили.

– Ну что вы! Что вы! Мне было очень приятно побеседовать с вами!

В другом зале, ещё не подходя к гравюрам, Гриша сказал:

– С тобой совершенно невозможно никуда ходить! В кои-то веки выбрались посмотреть на немецкое искусство, и вот на тебе!

– Да что я такого сделала? – удивлялась Катя. – Мог бы меня сюда и не приводить. Только время зря потратили…

Когда они вернулись домой, Екатерина пошла спать, а Григорий достал бутылку водки.

– Что ты делаешь, – упрекнула его мать. – Тебе же завтра в плавание?! Опять проблемы в пароходстве?

– Не болтай ерунды!

– Куда ты завтра направляешься?

– В Астрахань контейнеры доставим, а оттуда – гравий. Ладно… Пошёл и я спать…

Евгений Николаевич Рубцов делал свою работу тихо и спокойно. На «научной основе», как любил говорить. Он часто употреблял выражения: «художественное оформление», «переходим в наступление», «сыскная эквилибристика», «интерпретация событий»… Весь его «творческий коллектив» состоял из трёх человек: он сам; Андрюша Ковалёв, бывший спецназовец, а ныне студент-заочник и Аллочка Гаркушина – юрист по образованию.

Обстановка в агентстве была дружеской. По возрасту эта троица выглядела, как отец и двое взрослых детей – сын и дочь. При этом отец называл детишек на «ты», а те его почтительно величали по имени-отчеству и на «вы». Андрюша был явно расположен к Аллочке, а та, казалось, не замечала этого и была всецело увлечена работой.

Портфель заказов сыскного учреждения никогда не пустовал.

Утренняя планёрка как обычно проходила в самой непринуждённой обстановке. Евгений Николаевич листал «журнал боевых действий».

– Что за сыскная эквилибристика?! Почему глава «нашего» банка отклонил охранника, которого мы ему порекомендовали? Парень прошёл сертифицирование, имеет право на оружие, отличные рекомендации… Так в чём же дело? У кого есть интерпретация его поведения?

Андрей пожал плечами.

– Он вас считает другом, вот и спросите…

– Какой там друг? Даже не приятель. Знакомый. Юрий Михайлович понятия не имеет, что такое дружба. Впрочем, это не имеет отношения к делу. Воропаева этого мы пристроим в другую фирму, без работы не останется. Что там у нас ещё? Дело с хищениями на складе мы закрыли?

Аллочка стала искать в папке какой-то документ.

– Воровали свои, – сказала она, – как я и думала. Тамошний шеф попросил, что теперь, когда он знает, кто это был, он разберётся сам…

Евгений Николаевич горько усмехнулся:

–  Сам судья, сам палач… Впрочем, Бог с ним. Это уже его дело. Так, что там у нас ещё? – не отвлекаясь на рассуждения, продолжал листать журнал Евгений Николаевич.

– Расследование в аптеке продолжается, – доложил Андрей. – Я вчера допоздна просидел там. Посетители – пенсионеры, старички и старушки. Авантюру с бесплатными рецептами нельзя провернуть без участия врачей поликлиники. Механизм прост: врач приносит в аптеку бесплатные рецепты, выписанные на тех самых пенсионеров, а аптека ему платит часть их стоимости. Потом предъявляют эти рецепты в поликлинику, и та их оплачивает.

– Но тогда в историях болезни должны быть записи, а аптека должна эти лекарства реализовывать уже без рецептов, – возразила Алла.

– А какие проблемы? Так они и делают. Но как это проверить? Здесь нужна серьёзная документальная проверка, а мы этого себе позволить не можем.

Евгений Николаевич посмотрел на своих подчинённых и вдруг вспомнил:

– Да! Тут у меня вчера нарисовался один маленький заказ. Такой простенький, что работу с ним можно считать как отдых после нашей возни с аптекой.

– А что там? – спросил Андрей.

– Обычная история: пожилая и хорошо гульнувшая в своё время мамаша обнаруживает, что невестка изменяет её сыну. С двумя мужиками крутит одновременно. Нужно достать компромат на эту девицу и предъявить сыночку нашей заказчицы, после чего мамаша попытается убедить его в необходимости развода. Вот фотография этой девицы, смотрите…

Андрюша и Аллочка с интересом разглядывали красотку.

– Девочка как девочка, – сказала Аллочка, внимательно рассмотрев снимок. – Ничего особенного… Хотя, по-моему, она, должно быть, очень жестока.

– В том смысле, что не щадит чувства влюбляющихся в неё мужчин? – с интересом спросил Евгений Николаевич.

– Это само собой, но я имею в виду жестокость в прямом смысле. Мне кажется, она способна убить, зарезать, ударить…

– И это ты узнала по фотографии?! По-моему, она просто пустышка, заносчивая, глупая, – возразил Андрей.

Евгений Николаевич сказал задумчиво:

– А разве она не может быть жестокой пустышкой? В башке пусто, но она при этом высокого мнения о себе, низкого – об окружающих и, охотно допускаю, очень жестока.

– Допустим, что так, – согласился Андрей.

– Что вы ещё можете сказать о ней?

– Она или любит дрянную музыку, или сочиняет стихи, – сказала Аллочка.

Андрей посмотрел на Аллу и громко воскликнул:

– Да ты-то, откуда знаешь? У неё что – на лице написано про музыку или стихи?

– Написано, – сказала Аллочка и пытливо посмотрела на Евгения Николаевича. – Я правильно сказала?

– Правильно, – кивнул Евгений Николаевич. – Я даже мог бы процитировать кое-что из её творений, но пощажу ваш слух. В общем, ближе к делу. Переходим в наступление. Наше задание можно было бы считать пустяковым, если бы не одно досадное обстоятельство: она состоит, если верить нашей заказчице, в любовной связи с сыном самого Мотылькова. Есть контакты с каким-то сантехником, но трудность, как вы понимаете, не в сантехнике, а именно в сыне Мотылькова. Доставая компромат на эту, как её там, Катерину, мы можем вступить в опасное противостояние с монстром Мотыльковым, чего бы не хотелось. Но делать нечего. Раз я обещал, нужно слово держать. Мотылькова-младшего, надеюсь, мы заденем по касательной.

– Нам такое не впервой, – сказал Андрей. – Бывали задания и покруче.

– Ну, вот и хорошо, – согласился Евгений Николаевич. – Я думаю, мы в три дня управимся. Вот адрес, где она работает. Фотографии слесаря из ЖЭУ нет. Да и фамилии нет. Эдик – вот и всё… В общем, приступайте, а я пока, не отходя от телефона, закончу дело с аптекой. Мне кажется, нам придётся подключать ОБЭП.

– Насколько я понимаю, – сказал Андрей, – наша героиня работает в сауне?

– Именно так. Массажисткой.

– Публичный дом… – хмыкнула Алла.

– Туда пойду я. А ты идёшь знакомиться со слесарем-сантехником.

– Ты там понаблюдай за этой монашкой, – сказал Евгений Николаевич.

– Почему монашкой?

– Фамилия её – Монахова. Ты там послушай. На работу она приходит к двенадцати, так что успеешь её заметить. Бери свою колымагу, и вперёд! Труба зовёт!

– Только понаблюдать?

– Не остри. Всё по полной программе. Фотографии, прослушка… Они там работают до упора, так что запасись бутербродами и кофе. Если заметишь машину Мотылькова, прикрепи, если сможешь, микрофон. Нам и его послушать бы хорошо. Может, после работы она с ним поедет куда, так ты за ними… Повторяю: по полной программе.

– Слушаюсь, шеф!

Евгений Николаевич придвинул к себе телефон и стал названивать приятелю в отдел по борьбе с организованной преступностью.

День пролетел незаметно, и к вечеру Евгений Николаевич уже имел некоторые сведения. Алла установила сантехника, который «крутил» с блондинкой из тридцать первой квартиры с такой неподходящей ей фамилией: Монахова. Ничего особенного. Смазливый мускулистый тип. Теперь нужно было каким-то образом зафиксировать их связь. Алла подробно узнала режим работы ЖЭУ, выяснила, что этот Эдик часто подрабатывает на левых заказах и встречаться они могут только в свободные от её работы дни. Таким образом, пока она в сауне, нечего ждать её встречи с сантехником. К тому же у этого ловеласа дома жена и двое детей! Больше того, оказывается его жена и Катерина – приятельницы. Это смутило Аллу, и она стала сомневаться в сведениях, которые имелись у Евгения Николаевича.

– Вот даже как? – удивился Евгений Николаевич. – Впрочем, муж подруги может быть для этой девки не мужчиной.  Но если он хорошенький... она ей не подруга! А ты его случайно не сфотографировала нам для коллекции?

– Случайно сфотографировала, – сказала Алла. – Вот смотрите.

Она сбросила на компьютер изображения со своего фотоаппарата.

– Слащавый красавчик… – сказал Андрей. – Интересно, что она могла в нём найти? Альфонс какой-то!

– Ну, во-первых, у него мощная мускулатура, а такое нравится женщинам, а во-вторых, очень резкая, и я бы даже сказала, жестокая манера поведения. Я бы не удивилась, если бы узнала, что у него есть садистские наклонности…

– И такое тоже нравится женщинам? – мрачно спросил Андрей.

– Определённой категории – да, – ответила Алла.

Вмешался Евгений Николаевич:

– Может, она потому и пренебрегает мужем! Он – совсем не грубый человек. А ей нужен такой, который мог бы держать её в железных объятиях или даже бить… – Помолчав, сказал: – Скорее всего, ему не так хорошо с ней, как плохо без неё. Ну да ладно! Что ещё?

– Пока ничего особенного, – ответила Алла. – Но мне удалось узнать, где он живёт, есть номер его сотового телефона.

– Хорошо. У тебя, Андрей, что?

– Был в этой сауне. – И в самом деле – очень крутое учреждение. Как мы и думали с самого начала, это, конечно, в первую очередь публичный дом и только потом – салон и сауна. Видел нашу героиню – нагловатая, себе на уме… Никакая она не массажистка – вот что я вам скажу!

– А кто же? – удивился Евгений Николаевич.

– Бандерша, содержательница притона. У неё там власть и все подчинённые побаиваются её. А массажисткой она была, как я понимаю, в прошлом. Со временем выросла до бандерши. Говорит слащаво, намёками. Напрямую ничего не предлагает, но смотрит на тебя так, будто ты должен и так понимать, куда пришёл. Показывала альбом своих «сотрудниц». Они там в таких видах сфотографированы, что сомнений не остаётся, чем они занимаются.

– И ты выбрал себе красавицу? – улыбнулась Алла.

– Не было времени. Обещал как-нибудь их навестить.

– Ничего не понимаю, – изумился Евгений Николаевич. – Ты ничего не перепутал? Слащавые стихи разве может сочинять жестокая и властолюбивая женщина? Впрочем, эквилибристика сыска и жизнь приучили меня ничему не удивляться. Есть что-нибудь ещё?

– Эта Катерина совершенно спокойна и ведёт себя как хозяйка…

– А ведь так просто поломать эту лавочку, – сказала Алла. – Взять да и рассказать о ней в средствах массовой информации…

– Только не это! – запротестовал Евгений Николаевич. – У нас не было заказа на такие разоблачения. Мы должны делать только то, что нам заказано…

– А заказано найти на нашу Катерину компромат, чтобы развести её с мужем, – сказал Андрей. – Пусть он отшатнётся от неё, когда узнает, кем она работает.

– Ты думаешь, муж этого не знает? – с сомнением спросила Алла.

– Думаю, и не подозревает, – сказал Евгений Николаевич. – Заказчица ничего об этом не рассказывала. Она  думает, что невестка лишь изменяет сыну, и всё. Ну что ж, это неплохо. Что-нибудь ещё?

– Пока всё.

– Я не удивлюсь, если мы узнаем, что настоящим хозяином этой сауны является отпрыск Мотылькова, – сказал Евгений Николаевич. – Не могу представить, как бы нам мог пригодиться наш мужественный сантехник. А вот сауна – это очень интересно.

Некоторое время Андрей наблюдал за сауной, но больше ничего подозрительного не обнаружил. И вот однажды сюда подъехал на джипе молодой Мотыльков. Он прошёл в сауну, и Андрей за считанные секунды прикрепил жвачкой жучок. Потом позвонил Евгению Николаевичу. Рассказав о госте и о том, что прикрепил микрофон к машине Мотылькова, высказал предположение, что они с Катериной куда-нибудь поедут. Может, в ресторан.

– И пусть себе едут, – буркнул Евгений Николаевич, сидевший в своём кабинете, словно у пульта управления. – Езжай и ты! Послушай, может, что и скажут в дороге. Главное, послушай, о чём они будут ворковать в ресторане. Выпьют, у них языки развяжутся.

Андрей засомневался:

– Объект будет не один! С нею будет Мотыльков. Я тоже должен быть с кем-то!

– Сейчас к тебе приедет Алла. Будете изображать влюблённую парочку. Только денег много не тратьте, а то наш бюджет и так трещит. И не столько воркуйте, сколько работайте, а то знаю я вас, молодых! Впрочем, я не против!

Через полчаса примчалась Алла и не сразу узнала напарника.

– Каков красавец! Тебе бы ещё накладной нос и чёрные очки, и ты сойдёшь за гостя из солнечного Азербайджана.

Андрей усмехнулся:

– Стараемся.

– Ну и где они?

– Ещё не вышли.

Алла уселась на переднее сиденье.

– Шеф так старается нас с тобой женить, – улыбнулся Андрей, – что становится даже смешно. Видно, на свадьбе уж очень хочет погулять.

– Да с чего ты взял, что я за тебя пойду замуж? А если серьёзно, то в случае быстрого перевоплощения тебе нужно отрабатывать другую версию. Например, переход от собственной очень короткой стрижки – к волосатому варианту. Можно даже с конским хвостом или косичкой.

– Учту. А вот и они! – сказал Андрей и весь напрягся.

Девица держала Мотылькова за руку, улыбалась, отдавая последние распоряжения вышедшей их провожать девушке.

– Я буду часам к десяти-одиннадцати, – говорила она. – Эллочка, я на тебя надеюсь…

– Всё будет хорошо… – кивнула Эллочка и зашла в здание.

Алла с профессиональной ловкостью защёлкала крохотным фотоаппаратом.

Поэтически настроенная массажистка и сын высокого чиновника сели в ярко-красный «Феррари» и рванули с места. Следом тронулись Андрей и Алла.

Сразу же они услышали разговор, который вёлся в мчащейся впереди машине. Он шёл на повышенных тонах. Мотыльков требовал, чтобы со следующей недели Катерина перешла «администратором» в центральную сауну. Она отказывалась. Тогда он стал её упрекать, говорил, что она неблагодарная, быстро забыла, что именно он вытащил её в прошлый раз из дерьма.

– Из чего он её вытащил? – не поняла Алла.

– Из дерьма. Видимо, попала в неприятную историю.

– Это уже что-то. Проституция – это ясно. А какие такие дела были у нашей красотки, что требовалось её «вытаскивать»?

– Не знаю! Одно ясно: она в полной зависимости у него. Ведёт себя как рабыня. И сопротивляется его предложению, скорее, чтобы набить себе цену.

Евгений Николаевич, напутствуя сотрудников на задание, говорил:

– Никакой самодеятельности. Только наблюдение и фиксация контакта. Действуйте по обстановке… Предупреждаю, без сыскной эквилибристики. Каждые полчаса я буду ждать от вас докладов… Не забудьте…

Алла позвонила шефу и доложила обстановку. Потом долго слушала его, и, наконец, отключила телефон.

– Что говорил шеф? – спросил Андрей.

– Велел докладывать… И без эквилибристики...

Ресторан «У Бориса» был любимым местом отдыха богачей областного масштаба. Тут тебе и приличная кухня, и домики с кабинетиками...

Катерина и Максим направились на веранду под навесом, поближе к воде, от которой шла живительная прохлада. Проходящий мимо теплоход огласил местность протяжным гудком, приветствуя ресторанную публику.

Андрей доложил шефу о том, где они находятся.

Стройный парень в белоснежной сорочке и с бабочкой встретил их доброжелательной улыбкой.

– Добрый вечер! Куда желаете сесть?

– Нам бы поближе к воде.

Андрей указал на свободный столик в непосредственной близости от Максима с Катериной.

– Пожалуйста, – сказал официант и положил на стол меню в кожаном переплёте с золотым тиснением.

Они сели так, что «объекты наблюдения» всё время были в их поле зрения. Сфотографировав их, когда они, мило улыбаясь друг другу, пили шампанское, Андрей и Алла приготовились к длительному приятному вечеру.

– Ты не особенно шикуй. Рубцов излишества не оплатит…

– Но могу же я за свой счёт угостить тебя бутылочкой шампанского?

– Не можешь. Ты за рулём. А вот мороженое я, пожалуй, съела бы…

За соседним столиком шёл деловой разговор.

– Как ты не понимаешь?! Я боюсь!

– Чего? Ты же знаешь, что у меня всё схвачено.

– Знаю, но боюсь. Девочки здесь все с претензиями, не то что на Ларина. Они и слушать меня не будут!

– Это не твои проблемы. Там есть Зубр. Дисциплина – это его дела;. Твоя епархия – девочки!

– Максим, милый, оставь меня на месте…

– Всё. Решение принято. В понедельник ты переходишь на Кировский. И не вздумай взбрыкнуть…

– Что мне взбрыкивать? Разве я себе принадлежу?

– Вот и хорошо. Вот и умница. Допивай шампанское и пойдём немножко покувыркаемся, а то что-то у меня кровь застоялась… Только как в прошлый раз…

Катерина спешно допила шампанское, и они направились в сторону кирпичного дома, в котором были номера.

Вечером того же дня сотрудники сыскного агентства изучали полученные записи, деловито обменивались впечатлениями. Шеф никуда не торопился и всё искал творческие подходы.

– Сейчас, перед тем как мы разберём записи и окончательно что-то поймём, скажите, какова была тональность их разговора?

– Я бы сказал так: Катерина умоляла о чём-то Мотылькова.

– А ты что скажешь?

– А я бы сказала, что это был разговор начальника и подчинённой.

– А как они разошлись?

– Ушли в номер, который, видимо, заказали заранее. Мы это зафиксировали, но не стали дожидаться их и уехали.

– Ну и правильно! А теперь давайте послушаем, о чём они говорили в машине.

Оказывается, в центральной сауне ушла «администратор», и её должна была заменить Катерина. Она настолько выросла в глазах шефа, что он её «повысил». Дела в сауне на Ларина она должна была передать другой девице, а там – принять. Посетители в центральной сауне более крутые, чем здесь, иногда требуют наркотики, чтобы взбодрить себя. Катерина возражала и говорила, что и так по горло сыта недавними событиями, но Мотыльков настойчиво повторил свой приказ и напомнил, что она ему обязана по гроб жизни.

Евгений Николаевич внимательно слушал запись, время от времени прося отмотать назад или прокомментировать что-то. Фотографии он уже смотрел вполглаза.

– Всё понятно, – сказал он. – Думаю, что клиенту этого будет достаточно, и будем считать, что наше задание выполнено.

Получив материалы и ознакомившись с ними, Этель Зурабовна долго не могла прийти в себя от изумления. Этого она не ожидала. Она понимала, что её невестка гулёна, но чтобы в ранге проститутки, да ещё и бандерши, этого не ожидала.

– Я такого даже и не предполагала, – пролепетала она.

Евгений Николаевич извинился:

– Мы решили, что после этого не стоит слишком большое значение придавать её похождениям с сантехником. По-моему, этого более чем достаточно.

Этель Зурабовна кивнула головой. В глазах у неё стояли слёзы.

Новая встреча подружек происходила на той же сценической площадке и с теми же декорациями: недостроенный изнутри дом, неоштукатуренные стены и пять пожилых женщин, которые то и дело весело и наперебой кричат друг другу: ой, девчонки!

Центральной темой встречи были открытия, которые сделала Этель Зурабовна с помощью детектива.

– Я не знаю, – сказала Этка, – как я об этом расскажу сыну?

Лилька, расположившаяся в кресле с видом умудрённого жизнью философа, сказала:

– Этка! Не решай всё за сына! Выложи ему информацию, доказательства, и пусть он сам решает, оставаться ли с этой лахудрой, или выгонять её.

– Да я и не собираюсь за него решать! Только как ему рассказать такое?!

Боевитая Наташка предложила:

– Давай я расскажу!

– Она мать, – возразила Аришка. – Вот пусть сама и рассказывает.

– Но как, в каких выражениях? Нужно выбрать момент…

– Да ты не думай об этом, – посоветовала Машка. –Материалы настолько красноречивы, что тебе и говорить ничего не придётся. Впрочем, может, он её простит…

– Ну уж нет! – Этка в возбуждении заходила по комнате. – Он может простить всё что угодно, только не предательство. Или я сына не знаю?!

– Я всё-таки думаю, что Этке не нужно на чём-то настаивать. Мужик он или тряпка?! А ещё лучше, Этка, оставила бы ты их в покое!

– То есть как? – закричали все разом.

– Да пусть они живут себе как хотят. Ну что ты к ним лезешь? Шлюха, не шлюха. Какое тебе дело?! Им хорошо? Может, они так всю жизнь счастливо проживут и твой Гришаня и не узнает, что жил со шлюхой!

Этка была возмущена:

– Что ты, Лилька, такое говоришь? К тому же, сколько они вместе, а детей-то у них нет, а своё бесплодие она лечит методом тыка!

Наташка разозлилась и резко сказала Лильке:

– Не лезь, если ничего не понимаешь!

Тут поднялся шум и подруги начали было ссориться, но Аришка вдруг заявила:

– А у Наташки осталось красное вино, и она его зажимает.

Шум сразу прекратился, все посмотрели на Наташку.

– То вино, что было в прошлый раз, у меня уже закончилось. Но есть новое из Абхазии, младший сын привёз. Будете пить?

Можно было и не спрашивать, и Наташка пошла за вином.

В скором времени она вернулась с огромной бутылью красного вина, с большим куском сыра и велела подружкам нарезать сыр ломтиками.

– Такое вино, – сказала она, – нужно закусывать только сыром.

Все выпили, и мир был восстановлен.

Аришка продолжала:

– Ты, Лилька, неправа. А ещё работник идеологического фронта! Где же твоя коммунистическая принципиальность и беспощадность к врагам?!

– Всё в прошлом… – Лилька странным образом поменяла мнение. – Ой, девочки! Простите меня, дуру! Я вспомнила свою историю, когда мои вмешались и разбили моё счастье. Я понимаю, что это был не тот случай, но, может быть, я себе хотя бы бэби завела.

– Нашла с чем сравнивать! Твои поступили как эгоисты, не желающие счастья дочери, думавшие только о собственном спокойствии. А Этка не ради себя старается. Ради сына. И вообще: здесь идёт борьба добра со злом! Катька – шлюха, а может, ещё и наркоманка. Не хватает Этке с милицией дело иметь!

Лилька молча кивала и соглашалась со словами подруг.

Много лет назад у неё был эпизод, который, как ей тогда казалось, мог закончиться счастливым браком.

Парень, который был моложе её, воспылал к ней любовью. Лилька привела его к себе, когда родители были на даче, и была счастлива своим бабьим счастьем. Но родители вернулись раньше времени и застали их в постели.

Папаша стыдил их за безнравственное поведение. А мамаша кричала, что он хочет прописаться и отобрать у них квартиру. Говорила, что он ей не пара… Короче, парень ушёл, и больше они с ним не встречались… Лилька, конечно, понимала, что мать права и он действительно ей не пара. Он работал на стройке каменщиком и жил в общежитии. Но чувство горечи осталось: у неё был мужчина, а теперь его нет. И теперь Лилька вспомнила, к чему приводит родительское вмешательство.

Уже когда выпили изрядно, Этка сказала:

– Я сейчас поеду домой и всё ему, глупому, выложу.

Подружки расхохотались.

– В чём дело? – удивилась Этка. – Что я такое сказала?

– Да поздно уже, – сказала Машка.

– Мы же здесь ночуем, как обычно, – удивилась Лилька, – а ты что – решила оторваться от коллектива?

– Завтра пойдёшь! – категорически заявила Наташка. – Вот проспишься, поболтаешь с нами, тогда и пойдёшь.

Аришка молча улыбалась.

Подруги посмотрели на неё.

– Признавайся, – сказала Машка. – Что у тебя на уме?

– Дуры вы все! – сказала Аришка и рассмеялась.

– Прямо-таки все? – удивилась Наташка.

– Все. А самая дурная – Этка.

– Это почему же? – разобиделась Этка, впрочем, не очень сильно.

– Вы забыли, что Гриша ещё не вернулся из Астрахани? Он же в рейсе и придёт нескоро.

– Ой, девочки, и точно! – изумилась Этка. – А я как-то привыкла, что он всегда со мной. Возвращается ещё – ого-го когда! Я к тому времени соберусь с духом, да всё ему и скажу.

– Всё глупости, – сурово сказала Наташка. – Гриша здесь вовсе и не нужен. Поговорить надо со стервой и сказать ей примерно так: у меня есть на тебя компромат, убирайся сама, пока я про тебя не рассказала Грише!

Маша возразила:

– А он не поймёт, почему она ушла, и будет сохнуть по ней – так? Нет уж! Пусть парень сначала всё узнает.

– Всё равно за это время хуже того, что уже есть, ничего не будет. А когда Гриша приедет, ты ему и расскажешь. Он сам и выгонит эту шлюху…

– И женится на моей Леночке, – продолжила Маша.

– И женится на твоей Леночке, – подтвердила Аришка. – Но это будет уже второй этап нашей операции, и там нам нужно будет думать и думать.

Все одобрили этот план.

Они болтали даже тогда, когда улеглись в постель: вспоминали пионерский лагерь в Гудауте, куда однажды поехали почти всем классом. Они вспоминали, как Наташка соблазнила старшего пионервожатого, вспомнили прощальный костёр и красивого мальчика из Ленинграда, который проникновенно пел: «Город над самой Невой»… В него была влюблена Лилька.

А потом они заснули.

Наутро всех разбудила Наташка, которая разносила всем кофей – самый лучший, самый ароматный, самый-самый...

К тому времени, когда, наконец, Гриша вернулся из Астрахани, Этель Зурабовна основательно подготовилась. Самым главным для неё было собраться с духом. Она надеялась на то, что сын сумеет разобраться в создавшейся ситуации. Лишь бы Катерина не успела до выяснения отношений затянуть его в постель.

Взаимоотношения мужчины и женщины в постели – это некое таинство. И Этель Зурабовна боялась: если невестка успеет его затащить в постель, потом сына будет трудно убедить в её неверности… Он будет верить ей, а не матери!

Поэтому объяснение должно состояться в первый же день возвращения Григория. До наступления ночи! Пусть себе ищет другую жену! Леночка и в самом деле – прелесть! Вот пусть и женится на Леночке!

Вернувшись из Астрахани, Гриша не сразу попал домой. Нужно было заполнить десяток разных бланков, организовать разгрузку, подготовиться к новому рейсу. Подумал: «Хорошо, хоть работа есть. А то стояли бы без дела, хоть волком вой. Ни грузов, ни заказов…». Дома он оказался лишь к вечеру.

Его встретила мать.

– Сыночек! С возвращением! Как рейс?

– Рейс был тяжёлым. Когда проходили Волго-Донской канал, было небольшое ЧП. В общем, пришлось писать объяснительные и помотать нервы. Да теперь уже всё позади, – сказал Гриша.

– Ну и хорошо! Переодевайся. Я борщ сварила. Поешь…

– Спасибо. Подожду Катюшу. Она на работе?

– На работе! Где ж ей быть? Только недавно я узнала, что у неё за работа… Говорить страшно…

– Быткомбинат… Там своя специфика. А она ещё и администратор, отвечает за людей… Я устал и хочу отдохнуть. Расскажешь мне завтра.

Это «завтра» и было тем самым, что включило угасающую решимость Этели Зурабовны на полную мощь.

– Нет! – закричала она, да так громко, что Григорий вздрогнул от неожиданности. – Ни за что! – Вот где проявилась горячая грузинская кровь! – Гриша! Всё очень серьёзно. Ты не должен с нею больше ложиться в одну постель!

– Да что такое стряслось?

– Какой быткомбинат? До каких пор ты будешь слепым? Сердце у меня разрывается! Бандерша она! Обыкновенная бандерша в публичном доме. Только скрываются они под вывеской «Сауна». Сначала, по молодости, и она в той сауне трудилась в поте лица. А теперь пошла на повышение. А скоро её должны перевести в центральный офис на Кировском. А ты словно слепой котёнок. Веришь тому, что она тебе ночью под одеялом шепчет.

– Ну, что ты такое говоришь, мама! – досадливо поморщился Гриша. – Она тебе с самого начала не нравилась, вот ты теперь и рассказываешь мне чёрт знает что! Но ведь у меня с ней сложились прекрасные отношения. А тебя только это и должно радовать, разве нет? Мне с ней хорошо. И этим всё сказано.

– Да пойми же, Гришенька!..

И она с новыми силами принялась доказывать сыну, кто такая эта проклятая Катька.

– Твоя ревность уже переходит границы! Не можешь простить Катюше… Она не такая! Кто тебе нашептал всю ту грязь, которую ты здесь вылила мне на голову? Пришёл с рейса, а здесь: здрасте вам!

– Сведения у меня точные, а грязь на твою голову вылила не я, а твоя Катюша.

– Откуда сведения?

– Я ходила в сыскное агентство и поручила тамошним сыщикам понаблюдать за ней. Они сделали для меня аудиозаписи и фотографии. Там всё видно и всё слышно. У тебя, наконец, должны открыться глаза!

Григорий был шокирован. Он и раньше подозревал что-то неладное, но не хотел себе в этом признаваться. Они пять лет женаты, а детей так и нет. Зарабатывает она столько, что ему, старшему помощнику капитана, и не снилось! Но то, что сказала мать, было запредельным. Он всегда думал, что у него счастливая семья. Ещё бы ребёнка им, и всё было бы прекрасно. Но оказалось: жена – проститутка!

– Ты не священник и не учёный философ, – бубнила мать. – Нужно самому научиться принимать решения, и никто за тебя решать не будет!  И нечего копаться в причинах. Они на поверхности!

Конечно, причины на поверхности. Молодая, красивая, темпераментная женщина, а он по месяцу в рейсе… Изредка ему приходила в голову ужасная мысль, что жена может без него и загулять, но чтобы она пошла на панель, он такого даже предположить не мог. А может, всё же это фантазии матери?

– Я хочу поговорить с теми, кто тебе предоставил сведения. Где они находятся?

Этка назвала адрес.

Когда Григорий ушёл, она прилегла на постель и закрыла глаза. Страшно болела голова. Видимо, поднялось давление. Она была уверена, что спасёт сына!

Евгений Николаевич внимательно посмотрел на вошедшего коренастого мужчину в форме моряка гражданского флота.

– Покажите ваши документы.

Григорий достал паспорт моряка и протянул его Рубцову.

– Григорий Макарович, – сказал Евгений Николаевич, возвращая паспорт, – ваша матушка, как вы, должно быть, знаете, просила нас проследить за вашей супругой. У нас есть все доказательства того, что ваша супруга Екатерина Монахова ведет себя совсем не как монахиня… Мне не хотелось бы останавливаться на подробностях. Понимаю, что это вам будет слушать неприятно.

– Нет! Я хотел бы всё знать. Если можно…

– Можно… За вашей женой вели наблюдение мои сотрудники. Я их сейчас приглашу.

Евгений Николаевич нажал кнопку, и в кабинет вошли молодой человек и девушка, похожая на фотомодель.

– Присядьте. Это Григорий Макарович Монахов, чью жену вы недавно разрабатывали. Расскажите, что вам удалось выяснить.

Андрей пожал плечами.

– Что рассказывать? Всё написано в отчёте, который мы передали заказчице. Работает эта самая Катерина в сауне, которая является на самом деле публичным домом, предназначенным для вип-персон. Когда мы вели за ней наблюдение, её должны были перевести в центр города с повышением.

Алла добавила:

– И, кроме того, она имела связи и на стороне. Например, с сантехником из ЖЭУ.

Евгений Николаевич сказал:

– У нас есть аудиозаписи её разговоров и фотографии. Всё это не оставляет никаких сомнений в том, что наша информация, хотя и очень неприятная, правдива.

Григорий резко встал. Он был бледен.

– Спасибо. Извините меня.

Когда посетитель вышел, Евгений Николаевич взглянул на помощников и сказал:

– Баста! По домам! День прошёл не зря!

Придя домой, Григорий немного успокоился. Он давно подозревал, что Катерина погуливает. Но такого не мог себе представить даже в самом кошмарном сне. Всё! Больше терпеть он не будет. Если счастье – не большое счастье, то это, как правило, большое несчастье! Впрочем, ещё не известно, несчастье это или счастье. Он ещё не так стар, чтобы нельзя было создать новую семью.

– Выпить у нас что-нибудь найдётся? – спросил Григорий, вернувшись домой.

Этель Зурабовна молча достала из холодильника бутылку водки и поставила на стол.

В час ночи пришла Катерина. Увидев мужа, слегка растерялась и стала что-то говорить о вечеринке у сотрудницы, но Григорий остановил её:

– Я всё знаю, и думаю, будет правильным, если ты сейчас уйдёшь из моего дома. Я подаю на развод…

– Что случилось? Кто тебе что-то снова напел? Я так соскучилась, так тосковала по тебе! Пойдём лучше спать. Утро вечера мудренее! Разве ты не знаешь свою мамочку? Наплела тебе…

Но Григорий спокойно отстранил от себя супругу и сказал не допускающим возражений голосом:

– Никто мне не напел. Это я поручил сыскному агентству проследить за тобой. Давно подозревал, что ты гуляешь, когда я в рейсе. Но то, что узнал – это не «гуляешь». Это твоя профессия. Я подаю на развод. У нас нет детей, так что, я думаю, препятствий не будет. Всё!

Катерина была в подпитии, но хорошо соображала. Понимала, что это конец.

– Это всё вы! – набросилась она на Этель Зурабовну. – Вам не нравилось, что я приношу в дом денег больше вашего сыночка. Могли бы мы жить на его несчастную зарплату? Или ваши пенсионные гроши школьной учительницы нас бы прокормили?

– Дело не в зарплатах, – ответила спокойно Этель Зурабовна. – Ты ложишься под любого мужика…

– Под любого мужика?!

– Под сантехника из ЖЭУ, например. А между прочим, ты – подруга его жены! У него двое ребятишек! Ты несёшь всем только горе. Я уже не говорю про твою работу в качестве хозяйки публичного дома! Про твою связь с Мотыльковым-младшим… Тобой заинтересовался отдел нравов милиции!

– Да что вы такое мелете? – закричала Катерина. – Гриша, не слушай её.

– Мать тут ни при чём, – сказал Григорий. – Моё решение окончательное: ты должна уйти. Прямо сейчас.

Когда Катерина ушла, Григорий уселся на диван напротив матери и спокойно сказал:

– Давай больше не вспоминать про неё. Её не было в нашей жизни.

В шесть утра Этка позвонила Аришке. Та сказала, что это была хорошая идея направить сына к Евгению Николаевичу. Всегда лучше, когда говорят двое мужчин, нежели взбалмошная мамаша и сын.

– Я не взбалмошная! С чего ты взяла? – возмутилась Этель Зурабовна.

– Эточка, кому ты это рассказываешь? – ответила Аришка. – В общем, всё хорошо. Твой сын получил информацию и пришёл к нужным выводам. Катюша и мстить может, так что вы там с нею поосторожнее. Лишнего не говорите! Как они говорят, «за базар отвечать нужно!». Вот и не базарьте, когда она придёт за своими вещами. А ещё лучше, если бы тебя вообще дома не было. Пусть твой Гришаня доведёт эту операцию до конца!

– Теперь его нужно свести с Леночкой!

– Не беги впереди паровоза! Ты вечно гонишь картину! Пусть от одной отойдёт… До Леночки ещё дожить надо, – сказала рассудительная Аришка.

Разумеется, Этка всё рассказала и остальным подругам.

Машку вся эта история волновала особенно сильно. Она была кровно заинтересована в благоприятном исходе дела.

Прошло три месяца. За это время Григорий успел сделать два рейса в Астрахань. Доставляли туда контейнеры, назад везли песок. Порожних рейсов не было, и это было самое главное. В своё время его фирма нахлебалась горя со слишком тощим портфелем заказов и неполной загруженностью своих теплоходов.

Он уже успел успокоиться, и теперь ничто не омрачало его настроения. С матерью они жили дружно, но нет-нет, а она и заводила с ним разговор о том, что пора бы уже осмотреться вокруг.

– Может, кого и увидишь. Чего ты всё время после рейса дома сидишь? Пошёл бы куда…

Григорий отнекивался.

Между тем сыскное агентство «Защита» вот уже больше месяца сотрясали проверки. Евгений Николаевич догадывался, откуда ветер дует: это дело рук Мотылькова-старшего. А когда ревизоры стали перетряхивать документы по частным заявлениям граждан и особенно тщательно изучали заявление Этели Зурабовны Монаховой, у Евгения Николаевича не осталось сомнений.

– А где отчёт о проделанной работе, – спросил проверяющий, полный лысый человек с лицом любителя выпить.

Евгений Николаевич спокойно ответил:

– Это закрытая информация, и она не подлежит проверке. Только по запросу прокурора.

– Ну что ж, тогда мне придётся принести вам запрос от прокурора. Нет проблем…

Предвидя неприятности, ведь в деле был замешан сынок самого Мотылькова, Евгений Николаевич решил позвонить Этели Зурабовне, чтобы рассказать ей о надвигающейся грозе.

Трубку взял Григорий. Он сразу же понял что к чему и обещал завтра же подойти в агентство.

Вечером того же дня Евгений Николаевич отправился вместе с женой поздравить Арину Васильевну с днём рождения.

– Евгений Николаевич! Мария Ивановна! – воскликнула Арина Васильевна, встречая гостей. – Рада вас видеть. Я уж стала волноваться. Что-то сегодня вы припозднились. Проходите! Все гости уже за столом!

– Поздравляем вас, дорогая Арина Васильевна! Желаем здоровья и счастья!.. – говорила Мария Ивановна, целуя хозяйку.

– И долголетия, – добавил Евгений Николаевич – А опоздали, потому что у нас сейчас проверка…

Арина Васильевна представила гостям пришедших, и все продолжали какой-то умный разговор…

Евгений Николаевич отчаянно скучал, потому что имел характер живой и общительный и разговаривать за праздничным столом на заумные темы ему было неинтересно. А тут ещё и настроение было не то.

Когда, наконец, гости разошлись, Евгений Николаевич, улучив момент, рассказал Арине Васильевне о проверках, организованных, по его мнению, Мотыльковым-старшим.

– В принципе, если могущественный Мотыльков очень уж захочет, то он сможет закрыть моё предприятие и оставить меня и всех моих товарищей без работы. Судя по всему, он испугался, что я передам то, что мы накопали, в прокуратуру и там засветится имя его сыночка. Но Бог с ним! Никуда ничего я не собираюсь передавать, хотя и обязан. Понимаю, что в этом огне можно сгореть…

Арина Васильевна внимательно выслушала его и сказала:

– Вы извините меня. Это я вас просила помочь моей школьной подруге.

– А как у неё? Разошёлся её сын с этой бандершей?

– В тот же день выгнал. Теперь у подруги очередная проблема…

– Понимаю. Теперь нужно его женить!

Арина Васильевна промолчала.

– Это всеобщее помешательство людей нашего возраста, – рассмеялся Евгений Николаевич. – Представьте: у меня на работе – двое молодых, умных и красивых сотрудников. Он и она. И я точно так же хотел бы видеть их вместе.

– Они знают о ваших планах?

– Планов-то никаких нет. Просто моё желание. Ребята о нём прекрасно знают. Я всё это говорю вслух при них.

– И что же?

– Посмеиваются. Но, как я вижу, у них дружба, очень тёплые отношения, но не более того. А жаль. Такая прекрасная пара из них бы получилась!

– Может быть, у них это из чувства протеста? – спросила Арина Васильевна. – Знакомая ситуация…

Внезапно резко поменяла тему.

– Значит, вы подозреваете, что это дело рук Мотылькова-старшего?

– Да, – сказал он. – Не сомневаюсь даже.

– И у вас нет высоких покровителей, которые могли бы вам помочь в этом деле?

– Вы же знаете прописную истину, – сказал Евгений Николаевич, – бывших полковников КГБ не бывает. Покровитель есть, но он в Москве, и я его хотел бы приберечь для более трудных случаев.

– Если вас Мотыльков закроет – куда ж труднее-то? – удивилась Арина Васильевна.

– Как куда? – в свою очередь удивился Евгений Николаевич. – Тут ещё остаётся большой простор для деятельности. Можно засудить, разорить, посадить. Убить, наконец!

– Неужели вы будете взывать о помощи только в этом случае?

– Не совсем так. Если я обращусь к покровителям в Москве, то только по поводу разоблачения этих самых Мотыльковых. А мне бы не хотелось. Не мой уровень… В данном случае мне всего-то и нужно, что послать сигнал: я вас не буду трогать, не троньте и вы меня. Вопрос только в том, как его послать… В сущности они ведь жалкие люди. Проституция неискоренима, как и коррупция. Шумим, шумим, а чего шумим?..

Я должен сделать всё, чтобы избежать конфликта. Именно по этой причине я и хочу повидать вашу подругу или её сына. Кстати, я с ним уже договорился о встрече. Мне бы хотелось убедиться в том, что они не будут выдвигать никаких обвинений и претензий против этой Екатерины. Потому что претензии к ней могут с лёгкостью перерасти в претензии к клану Мотыльковых, а хотелось бы обойтись без этого.

На следующий день ровно в семь вечера Григорий вошёл в большую просторную комнату, в которой работали сотрудники Евгения Николаевича, и снова увидел девушку, похожую на фотомодель. Она сидела за компьютером и что-то печатала.

– Разрешите? – спросил Григорий. – Я договаривался о встрече с Евгением Николаевичем…

– Одну минуту, присядьте. Он сейчас занят с клиентом. Скоро освободится.

– Спасибо, – сказал Григорий, присаживаясь у её стола. – Вы тоже сыщик?

– Я юрист, – ответила девушка. – Но теперь – секретарь-машинистка. Переквалифицировалась по просьбе шефа. Печатаю всякую ерунду. Сейчас нас проверяет комиссия, так что писанины прибавилось вдвое!

В разговор вмешался Андрей, сидевший за соседним столом.

– Алла, – сказал он с гордостью, – это наш мозговой центр. Наш интеллект, наш самый лучший сыщик.

Алла повернулась к нему, и Григорий с изумлением отметил, какой красивый у неё профиль.

– Андрей, – сказала она с укором, – я не понимаю твоей иронии. Человек нас не знает и в самом деле подумает, что я – мозг, сердце или желудок нашего учреждения. – Взглянув на Григория, Алла улыбнулась и сказала: – Не придавайте значения его словам. Это он у нас так шутит.

Григорий возразил:

– Так ли уж шутит? Я ведь недавно пользовался услугами вашего агентства и остался вполне удовлетворённым…

– Вы? – удивилась Алла.

– Ну, не я, а моя матушка. Какая разница? Моя фамилия Монахов. Может, вспомните?

– Ну, ещё бы! – воскликнула Алла.

Андрей тоже встрепенулся.

– Этель Зурабовна – ваша мама? – Андрей начал что-то понимать.

В небольшом коллективе сыскного агентства уже обсуждали, что могло вызвать необычный наплыв проверяющих, и этот капитан пришёл к шефу, должно быть, неспроста.

– Да, это моя матушка.

– И что изменилось с тех пор, как вы узнали, чем занимается ваша жена? – спросила Алла.

– Многое. Мы расстались в тот же вечер, – ответил Григорий. – Я подал на развод, и нас развели. И теперь я холост.

– Она не противилась? – спросила Алла.

– К моменту развода уже нет. Да она и самого начала не слишком-то и спорила. Понимала, что крыть нечем и делала ставку не на доводы разума, а на эмоции.

– И вы не поддались на них? – спросила Алла, как-то особенно глядя на Григория.

– Нет, конечно. Тут ведь и так всё было ясно.

Алла окончательно оставила своё печатание и, прокрутившись на компьютерном кресле в сторону гостя, посмотрела на него с явным интересом.

– У нас так всегда: «До основанья, а затем…» – улыбнулась она. – Зато теперь-то вы можете строить новое здание! Площадка расчищена.

Григорий охотно согласился:

– Именно так я и готов поступить. Начну с чистого листа и свяжу свою жизнь с сыщицей из детективного агентства, – повернувшись к Андрею, он спросил: – Вы не будете против?

Андрей рассмеялся.

– Я-то – нет, а вот что скажет на это Евгений Николаевич – не знаю. У него по этому поводу другие соображения. Впрочем, и Аллочку нужно спросить, я думаю.

– Я их уговорю, – сказал Григорий, вставая, потому что из кабинета Евгения Николаевича вышел клиент и теперь можно было зайти.

– Попробуйте, – сказала Алла.

– Мы с вами  ещё вернёмся к этой интересной теме после моего свидания с вашим шефом, – пообещал Григорий.

– Ну и напор! – Андрей с осуждением посмотрел на Аллу. – Ты это серьёзно? – спросил он её, когда Григорий вошёл к шефу.

– А почему бы и нет? Мне он нравится. Стройный, красивый, я бы сказала, волевой. И профессия у него мужественная. И мешать мне работать не будет. Уедет на месяц в рейс, я и буду спокойно работать… – Потом, увидев, с каким осуждением на неё смотрит Андрей, рассмеялась. –

Ну что ты на меня так смотришь? – сказала она. – Мы с тобой уже обсуждали этот вопрос: у нас с тобой дружба и ничего больше. Разве нет?

– Ну да, дружба, – ответил Андрей. – Но я совсем не этому удивляюсь.

– Тогда чему?

– С какой лёгкостью ты поддалась его напору.

– Ну, уж и поддалась! Ничему я пока не поддавалась, но иметь в виду такой вариант – а почему бы и нет? Или хотя бы только помечтать… – Она вернулась к своей писанине и молча строчила по клавиатуре, а мысли её витали где-то далеко, далеко...

Евгений Николаевич объяснял Григорию:

– Ситуация такова, что, затронув вашу Екатерину, мы нечаянно задели и Мотылькова-старшего. Он испугался, что мы что-то узнали и будем делать подкопы под него. Мы и в самом деле кое-что узнали. Попросту говоря, он негодяй и мошенник. Его сын – это всего лишь его продолжение. Всё упирается только в папашу…

– Что от меня требуется? – спросил Григорий.

– Мы должны выработать единую позицию по этому вопросу. – Мы не хотим вмешиваться в его грязные дела. Для этого у нас есть соответствующие органы. Вот пусть они и следят за моральным обликом высоких чиновников. Я постараюсь каким-то образом послать ему сигнал о том, что нас его делишки не интересуют, чтобы он от нас отвязался. Но и вы должны быть готовы к этому же. Если вас кто-то спросит о вашем отношении к клану Мотыльковых, вы должны дать понять, что вас это всё совершенно не интересует.

– А это так и есть, – сказал Григорий.

– Вот и отлично. Но дело в том, что к этому же клану относится и ваша бывшая теперь супруга.

– Её судьба меня не волнует.

– У меня очень сильное подозрение, что и она с вами не захочет больше встречаться. У неё своя судьба, у вас своя. Она должна быть благодарна, что дёшево отделалась. Хотелось бы, чтобы так же думала Этель Зурабовна.

– Я не сомневаюсь, что и она того же мнения. Это всё?

– Всё, – сказал Евгений Николаевич. – Если появятся какие-то уточнения или дополнения, я непременно свяжусь с вами.

– Вы не будете возражать, если я у вас в приёмной ещё немного задержусь? – сказал Григорий, чуть сдерживая хитроватую улыбку.

Выйдя из кабинета, Григорий подошёл к Алле.

– Ну, вот я и освободился, – сказал он. – Послушайте, Алла: рабочий день уже на исходе. Как вы посмотрите, если я вас приглашу в ресторан поужинать, выпить хорошего вина? Поверьте, делаю это от всего сердца и буду огорчён, если вы откажетесь.

Андрей рассмеялся:

– Аллочка, соглашайся! У тебя появился уникальный шанс разрушить планы Евгения Николаевича!

Алла строго посмотрела сначала на Андрея, потом на Григория и сказала:

– Я не вижу причин отказываться, хотя, если вы снова стали нашим клиентом, это противоречит служебной этике.

Григорий рассмеялся:

– Нет, слава Богу! Я не ваш клиент… Мы с вами примерно ровесники, так что давайте на «ты». Если тебя не ждёт дома муж…

– Муж не ждёт, – ответила Алла. – У меня нет мужа. А вот дочка у меня есть. Ей уже скоро пять будет. С мамой дома сидит.

– Дочка? Это прекрасно! – сказал Григорий. – Всегда мечтал иметь дочку! А как её зовут?

– Маечка! А папа её погиб. Он работал в уголовном розыске…

– Ясно… Как здорово, что есть дочка!

– Мои сведения не испортили вам настроение?

– Что вы?! Наоборот!

Из кабинета вышел Евгений Николаевич.

– Что вы тут возитесь? – строго спросил он. – Заметив в комнате Григория, сразу всё понял. – Не забывайте. Завтра у нас тяжелый день…

Неделю спустя Евгений Николаевич сообщил:

– Радуйтесь, дети мои, на нас снизошла благодать!

– В каком смысле? – не понял Андрей, который так же, как и Алла, был погружён в очередной отчёт и, словно дятел, стучал пальцами по клавиатуре своего компьютера.

– Мне удалось послать сигнал в дальнюю инопланетную и таинственную цивилизацию, который был благополучно принят.

– Инопланетная и таинственная цивилизация – это что такое?

– Это планета, населённая взяточниками и проходимцами, ворами и мошенниками, которые обожают устраивать проверки, заниматься вымогательством, шантажом и угрозами. Они у власти, и им всё дозволено.

– Ага, – понял, наконец, Андрей. – Вы послали туда сигнал, и он был принят. И что теперь?

– От нас теперь отстанут, – удовлетворённо потирая руки, сказал Евгений Николаевич.

– И это означает, что мы сейчас можем бросить наши отчёты и возвращаться к работе? – спросила Алла.

Евгений Николаевич досадливо поморщился.

– Слишком многого захотела. Отчёты дописывайте – как положено. Вы должны понимать, что на той планете есть такое понятие, как честь мундира.

– А-а-а-а, – разочарованно протянула Алла.

– Просто новых проверок больше не будет.

– Ну и это неплохо, – согласился Андрей.– Отчёты мы допишем и отошлём. Пусть подавятся нашими страданиями!

– А какова технология подачи таких сигналов? – спросила Алла. – Или это тайна?

– Тайна, – сказал Евгений Николаевич. И, сделав эффектную паузу, добавил: – Но не для вас. Вам я её немного приоткрою. Вы же помните, чему учил нас классик – Михаил Афанасьевич?

– Чему? – спросила Алла.

– Никогда ничего не просите – вот чему он учил. А я и не просил. Просто в одной беседе высказал пожелание, что, мол, было бы неплохо, если бы дошла весть о нашем нежелании конфликтовать с ними.

– А дальше, как сказал, кажется, товарищ Хрущёв: цели поставлены, задачи определены, за работу, товарищи! А я пока займусь одним мистическим супермаркетом. Никто не может понять, куда там испаряются товары, но хозяева подозревают почему-то не жуликов с улицы, а сотрудников. Я съезжу, посмотрю что к чему, а вы тут пишите и не отвлекайтесь!

Когда Евгений Николаевич ушёл, Андрей спросил:

– Алла, можно я тебе задам один личный вопрос?

– Попробуй.

– Как у тебя с тем парнем?

Алла улыбнулась.

– Нормально. Встречаемся, присматриваемся.

– А твоя дочка знает о нём?

– Знает. Дядей Гришей его называет.

– Понравился, стало быть?

– Да, они быстро нашли общий язык.

– Ну, слава Богу! – вздохнул Андрей.

Вечером того же дня Алла и Григорий сидели на террасе одного из ресторанов на набережной Дона и сквозь узорчатую чугунную решётку разглядывали реку и стоящие у причала теплоходы.

– Тебе скоро в плавание? – задумчиво спросила Алла.

– Скоро, но оно на этот раз будет недолгим – до Мариуполя и обратно.

– А когда уходишь?

– Через три дня. А что тебя беспокоит?

– Ничего особенного. Просто ты должен знать, что тебя теперь ждут и скучают по тебе.

Так получилось, что у Лильки не было ни семьи, ни детей. Но когда она уже ни на что не надеялась, судьба подарила ей встречу с человеком, с которым она захотела быть вместе.

Это был отставной военный, адмирал, прослуживший всю жизнь на Северном флоте. Два года назад он овдовел, сын женился и уехал, и он, живя в небольшом военном посёлке на берегу сурового моря, просто не знал, куда себя деть. Жил он в многоквартирном доме, большая часть которого пустовала. Каждый день выходил на прогулку или в магазин за продуктами и видел одно и то же: кто-то уезжал из их дома. Люди уезжали «на большую землю», в центральные области России. Ещё он видел скалистый берег моря. И летом, и зимой волны яростно бились об эти скалы, и к грохоту их он давно привык. Если же смотреть на море с высоты крутого берега, то нескончаемый рёв казался не таким уж и угрожающим.

В пустующей квартире он оборудовал мастерскую, где создавал модели кораблей русского военно-морского флота.

С некоторых пор к этому увлечению прибавилось ещё одно: Интернет. Без посторонней помощи он разобрался в его премудростях и вскоре открыл существование сайта знакомств.

А Лилька там уже давно околачивалась.

И тут такая встреча!

Он переехал в Ростов, и город сразу же понравился ему, тем более что Лилька сделала для этого всё.

Как-то они зашли в ресторан, и Лилька, случайно бросив взгляд на соседний столик, увидела влюблённую парочку, и в молодом человеке узнала Гришу – сына Этки. Но рядом с ним была совсем не Леночка, а незнакомая женщина.

Она достала из сумочки сотовый телефон и хотела тут же позвонить, но не могла сразу решить, кому именно?

Пока она раздумывала, Гриша расплатился с официанткой и, взяв девушку под руку, направился к выходу.

– Тётя Лиля! – обрадованно воскликнул Гриша. – Добрый вечер!

– Добрый вечер, Гришенька, – ответила Лилька, натянуто улыбаясь.

Лиля представила адмиралу сына своей подруги. Гриша назвал свою спутницу.

– Кто эти люди? – спросила Алла, когда они выходили из ресторана.

– Это одна из четырёх маминых подруг. Ты представляешь: дружат со школьных лет и все нянчили меня, когда я был маленьким.

А между адмиралом и Лилькой шёл другой разговор:

– Какая прекрасная пара! – воскликнул адмирал. – Такие хорошие лица, как у этого Гриши, я видел только у военных моряков. Он случайно не служил в военном флоте?

– Ты угадал! – удивилась Лилька. – Служил. А сейчас работает в торговом флоте: старший помощник капитана, водит сухогрузы из Азовского моря в Каспийское и обратно.

– Оно и видно, – сказал адмирал. – Я за годы службы научился в людях разбираться.

– А девушка эта тебе  понравилась? По-моему, гордая слишком.

–  Да нет. Она производит приятное впечатление.

Лилька слушала это и думала о том, что Леночка упустила свой шанс.

В назначенное время подруги встретились снова в Наташкином доме. Первое, что их поразило, это шикарная деревянная лестница, ведущая на второй этаж. Стена возле лестницы была оштукатурена, и на ней в ступенчатом порядке висели различные пейзажи, написанные ростовскими художниками. Ковыльная степь, берег Дона с лодкой, привязанной у берега, лошади, пасущиеся в степи…

– Сынок раскошелился на лестницу, – объяснила Наташка.

– А что он ещё сделал? – спросила Машка.

– Больше ничего. Деньги кончились.

– Ну и ладно! Главное, что мы снова вместе, – сказала Лилька. – Ой, девочки, у меня для вас такая новость! Такая новость! А точнее – две новости!

– Давайте для начала выпьем вино, которое я купила. Бутылка такая красивая, а вино из Молдавии.

Наташка разлила всем из огромной бутыли белого вина, все выпили, закусили, и только тогда позволили Лильке начать свой рассказ.

Сообщение о том, что у Лильки появился кавалер, всех обрадовало.

– Иди ты! – изумилась Наташка. – Адмирал? Настоящий?

– Настоящий, – подтвердила Лилька. – Только на пенсии.

– А не брешет он? – усомнилась Аришка. – Может быть, это какой-нибудь квартирный аферист?

– Или маньяк? – предположила Машка.

– Да нет! Он мне фотографии показывал. Там он в мундире, и на корабле, и на параде! Это же невозможно подделать! Да и зачем ему это? У него и сын моряк. Живёт во Владивостоке, до капитана второго ранга дослужился.

Подружки согласились, что если так, то, стало быть, адмирал настоящий.

– А чего же он к сыну-то не поехал? – спросила Машка.

– Говорит: нельзя. У него там квартира тесная. Да и мешать молодым не хочет.

– И что у вас дальше будет? – спросила Этка.

– Поженимся, – торжественно объявила Лилька, и все так и обмерли при этих словах. – Я хочу, чтобы нас обвенчали.

– Но ты же всю жизнь была атеисткой? – рассмеялась Наташка.

– Ну и пусть! Была, а теперь не буду!

– Ну, хорошо, – согласилась Аришка. – Вы поженитесь, и это прекрасно. – Ну а где жить-то будете?

– У меня, где же ещё? Не к нему же на Кольский полуостров ехать!

Подружки переглянулись.

– Так, может, ему всё-таки твоя квартира нужна, а не ты? – с сомнением переспросила Машка.

– Да ты знаешь, какая у него пенсия? На такие деньги он может и квартиру снять в Ростове, и у него ещё на жизнь останется. Нет уж, пусть лучше живёт у меня. Я хоть на старости лет узнаю, что такое семейное счастье.

Потом пошли расспросы о его родственниках, о том, на каких кораблях он плавал, о том, нет ли у него вредных привычек… Общее решение было таким: мы его хотим видеть.

А Лилька вдруг словно бы очнулась и сказала убитым голосом:

– Ой, девочки! Я ведь вам не рассказала ещё одну новость. Это меня сбило молдавское вино и мой адмирал!

– Ну, что там ещё? Рожай скорее свою новость! – приказала Аришка.

Когда Лилька рассказала о своей встрече с Гришей и какой-то девушкой, все посмотрели на Этку.

– Я и в самом деле ничего знала, – пролепетала Этка. – Да если бы и знала, что я могла бы сделать?

– И ничего бы ты ему не сделала, – задумчиво сказала Наташка. – Я своих оболтусов как гоняла, пока они маленькими были? Они не смели мне перечить. А теперь что? Выросли, и я не имею над ними никакой власти.

– Да, – тяжело вздохнула Аришка, – наши дети – это уже не то же самое, что мы сами. Мы – это мы, а они – это они.

За столом начался такой шум, что ничего нельзя было разобрать. Заговорили сразу все. Кто-то упрекал Этку, что она не проследила за сыном и допустила, чтобы он познакомился с какой-то девицей. Кто-то защищал её, мол, взрослый мужик, не за ручку же его водить! А Аришка выразилась, как всегда, афористично:

– Надежда умирает последней и отдельно от нас. Мне кажется, сейчас нужно думать, как нашу Леночку познакомить со свободным молодым человеком. А ну-ка напрягите свои извилины, у кого есть подходящая кандидатура?

Машка слушала подруг и грустно думала о том, что Леночке бы проявить самой активность. «Вот уж точно, она в Семёна. Муж всегда был в этих делах тюхой. И Леночка в него. Была бы в меня, давно бы я нянчила внуков».

– У нас знакомые уже в возрасте, – с сожалением проговорила Наташка.

– Ну да! – заключила Лилька. –  Кто женится на молодой, расплатится сполна: она его никогда не увидит молодым, он её никогда не увидит старой.

– А твой адмирал намного старше тебя?

– Мой адмирал на год младше меня! – улыбнулась Лилька.

И здесь вдруг прозвучал звонкий голос Этки:

– Девочки! У меня идея! Когда я была у следователя, я там видела прекрасного парня. Лет ему примерно тридцать, может, тридцать с небольшим…

– Так он наверняка женат, – скептически проговорила Машка.

– В том-то и дело, что не женат. Это я поняла, когда разговаривала там. Красивый парень, успешный. По мнению твоего, – она обратилась к Аришке, – Евгения Николаевича, – талантливый. А что, если мы его познакомим с нашей Леночкой?!

Все стали дружно обсуждать предложение Этки. Машка спросила, какого он роста, и, узнав, что телосложение у него «могучее», расстроилась.

– У меня же Леночка миниатюрная девочка! Понравится ли она ему?

– Ну и дура же ты, Машка, – успокоила её Лилька. – Маленькие женщины созданы для любви, большие – для работы. Вся проблема – как их познакомить?

– Ой, Лилька, а что это за женщина там у Гриши? – спросила Наташка. – Ты нам её опиши. Может, тоже какая-нибудь гадюка и нам снова придётся нанимать детектива и думать, что с ней делать?

– Типун тебе на язык! – сказала Аришка.

– Такая из себя вся положительная, – начала Лилька. – Красивая даже. Высокая почти как Гриша, а лицо – волевое.

Этка так и обмерла при этих словах:

– Чуяло моё сердце! Заберет она его всего с потрохами! Заграбастает!

– А где она работает-то, не знаешь? – спросила Аришка.

Но Лилька не знала больше ничего.

Следующим вечером Этка набросилась на сына:

– Кто такая?.. Откуда взялась?.. Почему ты мне не сказал?.. Почему не показал? Я тебя не для того растила, чтобы ты!.. И чтобы она!.. Мог хотя бы посоветоваться!..

Услышав, что Алла – девушка из сыскного агентства Евгения Николаевича, немного смягчилась, но, узнав, что у неё есть ребёнок, проворчала:

– Вот и будешь теперь воспитывать чужого ребёнка! Своих надо рожать, а не чужих подбирать!

Гриша всеми силами отбивался от наскоков матери и всячески старался избежать настоящей стычки. Увидев, что это невозможно, достал бутылку водки, выпил, закусил, а потом сказал:

– Ты знаешь, мама, мне пора спать. Завтра ухожу в плаванье, и мне некогда больше разговоры разговаривать.

После благополучного возвращения из Мариуполя Григорий объявил маме, что хочет сойтись с Аллой. Мать так и ахнула, но перечить сыну не посмела. Тихо проронила:

– Сынок, ну, ты хотя бы присмотрелся к ней. Нельзя же прямо вот так, с бухты-барахты…

Григорий рассмеялся.

– Вот смотрю я на ваше поколение и думаю: неужели и я таким буду?

– Да что я такого сказала? – обиделась Этель Зурабовна.

– Я тебя ни в чём не упрекаю, мама, что ты?! Я просто удивляюсь мышлению людей твоего поколения. Вы почему-то всегда убеждены в том, что мы, молодые, совсем уж безмозглые.

– Вовсе нет! – пробурчала Этель Зурабовна

– Я понимаю: у вас жизненный опыт. Мы горячие, а вы обстоятельные. Но всё равно: верить нам надо. Я давно уже не мальчик.

– Я понимаю, сынок! Только хочу, чтобы у тебя всё хорошо получилось, чтобы не было как в первый раз.

– Алла порядочная женщина, – сказал Григорий. – Очень умная. Не говорю уже о том, что красивая. Она хорошая спортсменка... Юрист…

– А какая она хозяйка – ты это хоть знаешь? Может, она и готовить-то не умеет?

– Умеет. Всё она умеет. А у меня новость другого рода. Я озвучу её, если ты меня не будешь перебивать.

– Я уже ко всему готова. Что ни скажешь, я всё выдержу!

– В ближайшую пятницу я и Алла устраиваем нечто вроде помолвки. Мы собираемся это сделать в ресторане на левом берегу Дона. Я приглашаю тебя и всех твоих подруг…

Этель Зурабовна  обрадованно произнесла:

– Конечно, сынок, мы все придём, о чём речь?

Это был всё тот же ресторан «У Бориса».

Когда отзвучали тосты и начались танцы, подружки собрались на веранде, откуда открывался прекрасный вид на Дон и на Зелёный остров.  Настроение у всех было двойственным. С одной стороны, была радость за Этку, у которой сын вырвался от бандерши и встретил, наконец, порядочную и красивую женщину. Алла понравилась всем. Но с другой стороны, Леночка так и оставалась одна, а это означало, что грандиозный план, задуманный подругами, осуществился всего лишь на пятьдесят процентов.

– Насколько я понимаю, Леночка-бедняжка сегодня пребывает в расстроенных чувствах? – спросила Лилька.

– Да и в самом деле! – удивилась Аришка. – Ведь она же тоже была приглашена, почему её здесь нет?

– Ни в каких расстроенных чувствах она пребывать не может. Я ведь ей не рассказывала о нашем плане, – сказала Машка. – Она живёт, как и жила раньше.

– В ожидании чуда… – задумчиво сказала Наташка.

– Но тогда почему же она не приехала? А зря. Сейчас бы Леночка сюда пришла, а тут танцы-шманцы-обжиманцы, как поёт моя внучка, влюблённая в ростовскую группу «Амурские волны», да между делом и познакомилась бы с этим парнем. – Повернулась к Машке и приказала: – Звони дочери, скажи, что, раз уж обещала, пусть приезжает! Что хочешь говори!

– Я даже не знаю, – засомневалась Машка. – Может быть, она сейчас чем-то занята.

– Чем она может быть занята! – воскликнула Наташка, да так громко, что в их сторону стали оглядываться. – Наверняка смотрит телевизор!

– Или вяжет, – добавила Лилька.

– Звони! А не хочешь – я сама позвоню! – сказала Аришка.

Машка достала сотовый телефон.

– Доченька, – сказала она робким голосом. – Чего же ты не приехала? Ведь я же тебя так просила, ну ведь нельзя же так.

Выслушав ответ, Машка вдруг просияла. Захлопнула крышечку телефона и сообщила:

– Она, оказывается, уже подъезжает. Просто, говорит, в магазин товар привезли, и она не могла всё бросить.

– Так! – решительно заявила Аришка. – Я сейчас срочно посовещаюсь с Евгением Николаевичем. Андрей ведь его сотрудник.

– О чём? – удивилась Машка.

– Скажу ему, что сейчас представился удобный момент и Андрея можно будет познакомить с Леночкой. А когда же ещё?

– Ой, девчонки, – радостно проговорила Лилька, – мы сейчас всё-таки совершим чудо, которое когда-то задумали!

– Да погоди! – возмутилась Машка. – Чего раньше времени… Ещё неизвестно, понравятся ли они друг другу, а мы уже за них всё решаем. Нехорошо это.

– Нехорошо, – согласилась Аришка. – Ладно, девчонки, вы тут болтайте, а я пойду к Евгению Николаевичу. Поставлю задачу, а он что-нибудь придумает.

– Ой, дай-то Бог! – пробормотала Этка.

К ресторану подъехал серебристый джип и из него вышли Леночка и какой-то парень. Они прошли в ресторан, и Машка, которая только этого и ждала, кинулась к дочери:

– Ой, Леночка! Ну, наконец-то! Я уже и не надеялась, что ты приедешь.

– Ну что ты, мама! – ответила Леночка. – Ведь я же обещала.

– Ну, хорошо, хорошо! Ты, проходи, доченька, не стесняйся! Тут все свои! – Увидев молодого человека, стоявшего возле дочери, она спросила: – Леночка, ты расплатилась с товарищем? Сколько мы вам должны?

Леночка вдруг страшно смутилась, покраснела, но затем обрела в себе силы и твёрдо заявила:

– Мама, познакомься: это Василий.

– Какой Василий? – не поняла мама.

– Мой друг. Мы уже давно с ним встречаемся. Можно, он тоже побудет здесь на помолвке?

– Ну, конечно… Очень приятно, Васенька, добро пожаловать… Да вы проходите, проходите, не стесняйтесь. Гришенька! Аллочка! – закричала она, чтобы как-то сгладить свою неловкость.

Григорий и Алла подошли к ним, и Машка, извинившись за опоздание дочери и её кавалера, стала представлять их друг другу.

Гриша сказал:

– Ну, я-то Леночку знаю всю жизнь.

– Ты-то знаешь, а вот Аллочка не знает! – возразила Машка.

– Что это за парень? – шёпотом спросила Наташка у Аришки.

– Да я откуда знаю? – ответила та.

Возникшая между ними Лилька сказала:

– Неужели непонятно?

– О чём ты? – не поняла Наташка.

– Разуй глаза! – прошептала Лилька.

Этка прошептала:

– Уж на что я дура, и то уже всё поняла!

Аришка пробормотала:

– Что?.. Неужели?..

– Ну да! – рассмеялась Наташка.

Лилька

Разумеется, для Валентина Игоревича это была никакая не Лилька, а как минимум Лиля или Лилечка.

Опасения Лильки, что он зануда, оказались напрасными. Он мог и пошутить, и поспорить, и даже погорячиться! Но всему знал меру. С ним было интересно, легко и весело. Валентин Игоревич готов был отказаться от некоторых привычек, которые не нравились жене, напряжение в разговоре легко переводил в шутку, знал несметное число анекдотов, прекрасно ориентировался в политике, играл в преферанс и на бильярде.

Поселившись в Лилькиной квартире, он тут же начал её усовершенствовать: соорудил антресоли, полочки – руки у него были умелые. С собой он привёз небольшую коллекцию моделей кораблей и расставил их во всех комнатах, так что квартира превратилась в морской музей. Потом принялся искать, куда установить крейсер-ракетоносец.

– У нас всё поместится, – говорил он Лильке. – Ты не беспокойся. Тебе понравится, и я буду чувствовать себя в таком соседстве на своём месте. Посмотрю на корабли и почувствую себя снова молодым на капитанском мостике!

– А я и не беспокоюсь, – отвечала Лилька. – Очень красиво, и вся квартира сразу стала выглядеть по-другому. Захожу теперь с улицы и попадаю в другой мир! А что до молодости, то ты иным молодым можешь фору дать! Не комплексуй!

Валентин Игоревич благодарно взглянул на жену, но промолчал.

– И где ты всему этому научился? – удивлялась Лилька. – Адмирал, казалось бы, должен командовать, а ты всё сам делаешь.

Валентин Игоревич рассмеялся:

– Ты думаешь, что я и родился адмиралом? Лежал в люльке в адмиральском мундире и сосал соску? Свистать всех наверх! Орудия к бою!

Лилька тоже рассмеялась:

– Нет, я конечно, так не думала.

– Это всё – театр. Адмирал непременно должен выглядеть так, чтобы его уважали. Осанку должен иметь, одежду, взгляд, голос. А уж про то что в голове – так то само собой. Он у всех на виду… Правда, то, что у меня в голове, подчинённые не всегда понимали. Посмотри: американские генералы – худые, стройные! А наши – все непременно грузные, у многих двойной подбородок. Им бы полосу препятствий преодолевать, но не могут. Брюхо мешает. А я всегда спортом занимался. Вот и получился таким стройным.

– Ты с самого начала задавался целью стать адмиралом? – спросила Лилька, с улыбкой поглядывая на супруга.

Валентин Игоревич ответил то ли в шутку, то ли всерьёз:

– Плох тот матрос, который не мечтает стать адмиралом! Ну, вот и я тоже: всегда старался быть на высоте. Правда, никогда не думал, что до адмирала дойду.

Квартира у Лильки была трёхкомнатная и очень просторная. Она досталась ей от родителей, которые не имели больше детей, а внуков так и не дождались.

Лилька всегда была неравнодушна к политике, горячо одобряла то, что партия и правительство намечали. И всякий раз, когда начинала думать о своей жизни, возвращалась к одним и тем же размышлениям. «Может, у меня и жизнь-то не сложилась из-за наших политических катаклизмов? Что мы тогда знали?! Информации – никакой. Ну, а когда всё рассыпалось, выяснилось, что мне в этом мире места нет».

Валентин Игоревич, слушая её грустные истории, без дела не сидел: вставлял Лилькины фотографии в рамочки и планировал развесить их по стенам. Ему казалось, что, будучи окружённым её фотографиями, он ближе узнает жену, научится её понимать.

Оторвавшись от своего занятия,  спросил:

– А как ты отошла от преподавания научного коммунизма и перешла на кафедру философии? Раньше-то всё было ясно и просто, всё было сформулировано в четвёртой главе «Краткого курса» партии. Трудно было перестроиться?

Лилька с досадой махнула рукой:

– Тяжело было – что там говорить, но я вдруг увидела, что ничего вокруг не осталось! Продажные партийные функционеры, словоблудие, лозунги, популизм, беспринципность… А ведь я всё это видела и тогда! Только думала, что это выродки, исключения из правил. Видела и алчность некоторых партийных бонз, и двойные стандарты… Неужели ради этого стоит жить? Да я ведь и раньше знала много подробностей из жизни нашего первого секретаря обкома или секретарей горкома.

– А откуда знала?

– Ну, если иметь папу – секретаря горкома, к тому же преподавать в университете марксистско-ленинскую философию, то неизбежно возникают кое-какие контакты. А там и информация к тебе просачивается. Были у меня приятельницы и в горкоме, и в обкоме… Один секретарь обкома, например, любил парится в баньке с девочками, другой обожал куриные пупочки и заставлял одного председателя совхоза еженедельно ему их доставлять. Однажды тот замотался и не послал их этому барину, так вскоре схлопотал строгий выговор по партийной линии. А какие оргии мне известны, если бы ты только знал!

Валентин Игоревич удивился:

– Но если информация была такая уж плохая, то почему же ты верила этой партии?

– Да потому что думала, что партия и эти поддонки – не одно и то же. Потому что с детства меня так воспитали родители! Они были на революционных идеалах воспитаны и меня на них же вырастили. А у тебя как было? Разве не так?

– И у меня примерно так же, – согласился Валентин Игоревич. – Но у нас, у военных, это всё замешано на патриотизме. Как нас учили? За Родину, за коммунистическую партию!

– А когда понял, что это всё пустое? – осторожно спросила Лилька, потому что не была уверена в том, что её супруг и в самом деле понял это. Почему-то вспомнила генерала Макашова, которого часто показывали по телевизору в конце девяностых, и ей стало не по себе.

– Не всё пустое. Родина, например. Да и далеко не всё тогда было таким уж плохим! У нас была прекрасная система образования. Всеобщая грамотность. Чудесная организация здравоохранения. Работали заводы, да и нищих было поменьше. Держава была мощной и авторитетной… Но когда меня назначили командовать авианосцем «Адмирал Ушаков», у меня на многое открылись глаза. Авианосец стоял десять лет без дела, и по разным причинам его не могли выпустить в море. Десять лет гигантская громада, стоившая народу безумных денег, стояла грудой металла у причала. Экипаж, а это две тысячи человек, морально разлагался. Матросы пили, курили, играли в карты, устраивали драки. Дошло до того, что офицеры боялись в одиночку ходить по некоторым помещениям.

– Такое было у тебя на корабле? – с неподдельным ужасом спросила Лилька.

– У меня – нет. Но до моего прихода всякие безобразия творились. Такое и рассказывать нельзя.

– А тебя прислали туда порядок наводить? – догадалась Лилька.

– Не совсем так. Там пожар случился и погиб матрос, который сидел на гауптвахте. А тогда было запрещено так наказывать. Про того матроса мне потом рассказывали, что он был буйный и его нельзя было выпускать на свободу. Вот командир и посадил его под арест после очередного безобразия. А тут пожар. Его быстро потушили, но непутёвый матрос задохнулся от дыма… Вот тогда и был суд, и командира авианосца списали на берег с понижением. Это был прекрасный человек, я его лично знал. Но вот поди ж ты – списали! И вместо него прислали меня. И если бы у меня случился такой пожар, меня ждала бы та же участь. Я это понял и стал наводить порядок, готовить корабль к выходу в море. И, в конце концов, кое-чего добился. Вот тогда меня адмиралом и сделали. Но пока суд да дело, до меня кое-что стало доходить. Вот на этом самом авианосце я и лишился последних иллюзий по поводу коммунистических идеалов… Но не будем об этом. В партии я остался, потому что не вижу альтернативы. Политика без идеи обречена на провал. А идею они так и не придумали. Да и врут…

Укладывая в рамочку очередную фотографию с изображением молодой Лильки, адмирал спросил:

– А это ты с кем стоишь на берегу моря?

– А это не море. Это Байкал!

– Красиво, совсем как море. С рюкзаком. В турпоход ходила там, что ли?

– Ходила и в турпоход, – уклончиво сказала Лилька. – Разные там у меня были приключения. Но в основном я там работала.

– Вон даже как! – удивился Валентин Игоревич. – А кем работала-то?

– О, это отдельная история! Долго рассказывать.

– Да мы вроде бы никуда не спешим. Я тебе могу рассказать про свой авианосец, как мы вышли в плаванье. Там тоже было много приключений.

– Вот и расскажи, а я послушаю, – сказала Лилька.

– Не хочешь рассказывать про Байкал, не надо, – ответил адмирал и принялся развешивать фотографии.

Лилька почувствовала, что муж обиделся и старается не показывать вида.

– Валечка, – сказала она ласково, – я тебе всё расскажу. Всё! Вот этот мужчина, рядом с которым я стою, – это была моя любовь! Первая, как мне казалось, настоящая любовь. Ты представляешь?

– Представляю. Чего ж тут непонятного?! Ты до него никого не любила? – удивился Валентин Игоревич.

– Любила! Ну, то есть влюблялась. Но этого человека полюбила по-настоящему, как до него никого не любила!

– Но ведь он явно старше тебя. Тебя это не смущало?

– На двадцать восемь лет. И что с того?

Валентин Игоревич не стал спорить.

– Да почему бы и нет, «любви все возрасты покорны, её порывы благотворны!» – сказал он, неторопливо прилаживая очередной портрет к стене. – Если любовь есть, то ей всё простительно. Помнишь, как пелось в старые времена: «Я верю, что любовь всегда права!».

– Помню, – сказала Лилька, и глаза её заблестели от готовых закапать слёз.

– А вот этого не надо! – запротестовал адмирал. – Если не хочешь рассказывать – не рассказывай, но только не расстраивайся.

– Я совсем не поэтому, – сказала Лилька, утирая слёзы. – Просто я представила, что он давно умер, а я даже не знаю толком ничего о том, как он жил.

– Он был хорошим человеком?

– Да! – воскликнула Лилька. – Хорошим и умным! Почти таким же, как ты, – добавила она и рассмеялась сквозь слёзы.

Валентин Игоревич снял со стены портрет и ещё раз взглянул на молоденькую девушку и мощного пожилого мужчину, стоявшего рядом.

– Фронтовик?

– Да! Он всю войну прошёл – от Москвы до Берлина! Лётчик. Однажды посадил горящий самолёт. Получил ожоги… Это был благородный, честный человек!

– Но тогда почему же ты с ним рассталась?

Лилька не отвечала. Сидела насупившись и думала о чём-то своём. Адмирал решил, что она не ответит, но Лилька вдруг произнесла с какой-то злостью на себя:

– Да дурой была! Просто дурой!

Вечером, когда они ложились спать, Лилька вдруг спросила:

– А почему ты меня не стал спрашивать об истории с тем человеком?

– У каждого из нас что-то есть, хорошее или плохое. А старые раны – зачем их бередить? – ответил Валентин Игоревич.

Лилька рассмеялась каким-то своим мыслям и сказала:

– А ты знаешь, что есть такое понятие, как сладкая боль?

– Если это не то же самое, что испытывают мазохисты, то знаю, конечно. Такое и у меня бывает: вспоминаешь о чём-то прекрасном, далёком и невозвратном. Детство, молодость – это всё одна сплошная сладкая боль. Ты это имела в виду?

– Я просто боюсь, что ты подумаешь, будто у меня есть какая-то тайна и я не хочу, стыжусь о ней рассказывать.

– А ты не бойся, – сказал Валентин Игоревич. – И не стыдись. Если мы с тобой решили провести вместе остаток жизни, то должны доверять друг другу. Если хочешь, расскажи о том что было. А нет – я настаивать не буду и не обижусь.

Они лежали на большой кровати с новым дорогущим матрасом. Всё это недавно купил Валентин Игоревич, обосновав тем, что на старой кровати будут видеться старые сны, а на новой – всё будет по-новому! И матрас должен быть жёстким, чтобы не проваливался и позволял расслабиться.

– Тебе правда интересно? – спросила Лилька, глядя сбоку на мужа.

– Ну да, – ответил тот.

Лилька переключила светильник на более слабое освещение.

– История большая, – сказала она. – Всего сразу не расскажешь.

– А ты по частям! – предложил Валентин Игоревич.

Лилька грустно рассмеялась.

– А я так и сделаю. Слушай первую часть.

В 1972 году Лилия Эдуардовна Ромашова с красным дипломом окончила экономико-философский факультет Ростовского университета. Её родители, партийные функционеры городского масштаба, знали, что дочь поступит в аспирантуру, защитит диссертацию и победным маршем по красной ковровой дороже и под звуки фанфар проследует по жизни.

Как бы не так!

Лильку как на грех угораздило влюбиться. Она уже имела к тому времени немалый любовный опыт. Недавно вскружила голову профессору, читающему лекции по марксистско-ленинской этике и эстетике. Они встречались в его кабинете и тщательно скрывали свою связь. Профессор был женат и заводить другую семью не думал. Но потом внезапно и без всякого повода Лилька разлюбила его и после небольшой череды разных увлечений окончательно и бесповоротно влюбилась в сокурсника Леонида Баранова. Он менял девчонок как перчатки, был писаным красавчиком, и Лильке пришлось выдержать напор соперниц, которые хотели сохранить доступ к его телу. Леонид часто попадал во всякие некрасивые истории, из-за чего постоянно был на волоске от отчисления. Для него было неважно, чью дочь он осчастливил вниманием. Смеясь, говорил, что, когда знакомится с девушкой, не спрашивает у неё паспорта. Декану приходилось объясняться с разгневанными папашами и мамашами его очередной жертвы. Поэтому, когда он получил диплом, все перекрестились, потому что очень уж устали от его художеств.

Поскольку он очень уж многим на факультете насолил, его решено было загнать туда, где Макар телят не пас: в Заполярье или в пустыню Каракумы. Ему предложили на выбор несколько таких мест, и он выбрал Бурятскую АССР, должность учителя в сельской школе.

Узнав об этом, Лилька переполошилась.

– Как же ты поедешь? – спросила она. – А я?

– Поезжай со мной, – улыбнулся Леонид.

– У меня здесь аспирантура! Мне дают часы! Куда я поеду?! Как ты себе это представляешь?!

Леонид равнодушно пожал плечами:

– Не хочешь – не езжай...

От любви до ненависти один шаг. У Лильки потемнело в глазах при этих словах. Ей хотелось придушить его. Но сдержалась. Обратилась к родителям: «У меня с Леонидом всё серьёзно. Похлопочите за него!»

– Да кто он такой! – возмутился Эдуард Степанович. – У меня  не бюро добрых услуг.

Но Лилька закатила сцену, отказалась обедать, ушла в свою комнату.

Мамочка бросилась её утешать, а Эдуард Степанович, скривившись как от зубной боли, спросил:

– Хорошо. Допустим… А кто у него родители?

– Разве это важно? – воскликнула Лилька. – Я люблю его, а он меня!

– Очень даже важно, – ответил Эдуард Степанович, многозначительно ухмыляясь. – Так кто у него папа и мама?

– Папа – бывший директор рыбного магазина. А мама – домохозяйка.

– Почему бывший? А сейчас он кто?

– Сейчас он сидит…

– Понятно, – Эдуард Степанович отмахнулся от объяснений и высказал мысль, которую Лилька пропустила мимо ушей:

– Папа сидит, а мама не работает. На что же они живут? Значит, много наворовал. Почему же они не могут оставить сына в Ростове?

– Значит, у нас всё продаётся? Можно заплатить и остаться в Ростове? Они не такие уж и богатые! С чего ты взял?

– Что-то здесь нечисто, – сказал Эдуард Степанович и, повернувшись к жене, спросил: – Ты не находишь, Тома?

Та закричала на мужа:

– Не нахожу я ничего! Помоги парню, чего тебе стоит?!

– Помочь-то нетрудно, да стоит ли? Покажи мне его. Хочу с ним поговорить. Ну, а там поглядим.

Лилька сообщила любимому, что папа готов с ним переговорить, и тот согласился встретиться с её отцом.

Что уж там было на той встрече – неизвестно, но только Эдуард Степанович остался им недоволен.

– Да пусть проваливает куда угодно! – заявил он. – Самовлюблённый нахал. На кой чёрт тебе нужен этот придурок?

– Я его люблю! – заорала Лилька.

И разрыдалась. Это был её последний козырь. Никакого другого аргумента она выдвинуть не могла.

– Ну, я пошёл, – сказал отец, собираясь на работу. – Перерыв заканчивается, а сегодня у меня приёмный день. Народ ждёт.

Умным был человеком Эдуард Степанович, а того не понимал, что нельзя будить зверя в женщине. Лилька пришла в чувство и попросила в деканате, чтобы её перераспределили в Бурятию.

На неё посмотрели как на сумасшедшую и спросили, как, мол, отнесётся к такому решению её папа. На что Лилька ответила, что с ним всё согласовано.

Сказано – сделано. Лильке выдали направление в Бурятскую АССР. Родители только руками развели. Что поделаешь, если в девку вселился бес?

На перроне её провожали подружки – Наташка, Аришка, Этка и Машка.

Аришка спросила:

– А почему твоего красавчика нет?

– Он поедет через день. Не хочет афишировать наши отношения…

– Как это «не хочет афишировать»? – не поняла Аришка.– Чует моё сердце, здесь что-то не так!

– А ты не удивляйся ничему! «Чует её сердце»! – закричала Машка.

– Да здравствует любовь! – заорала Этка.

Поезд тронулся, унося Лильку в Москву. Там она сделала пересадку и поехала в Улан-Удэ. В столице советской Бурятии её направили в посёлок Кировский на берегу озера Байкал. Лилька полетела в район и обнаружила, что Леонида там никто не ждёт. С трудом дозвонившись до него, узнала, что он передумал и решил остаться в Ростове, где ему предложили работу в лекторской группе горкома партии.

Лилька позвонила папе, но тот ответил:

– Я же с самого начала предполагал, что здесь что-то нечисто. За него хлопотал сам Первый. В общем, не могу я ничего сделать. В конце концов, берег Байкала – не самое худшее место на Земле. Поработай, наберись ума, а когда поумнеешь, возвращайся и мы поговорим о твоей аспирантуре и часах на философском факультете.

Лилька поплакала-поплакала, да и успокоилась. А тут ещё и Аришка позвонила и сказала, что завидует ей. Она целыми днями стоит в операционной, держит крючки. К самостоятельной работе её не подпускают. То ли дело где-нибудь на лоне природы, в маленькой сельской больничке быть самой себе хозяйкой…

Через пару дней Лилька впервые явилась на работу.

Старое кирпичное здание школы стояло на высоком берегу, откуда открывался прекрасный вид. Лилька поднялась по разбитым ступенькам крыльца и оглянулась. До чего ж красиво! Даже на Кавказе такой красоты нет!

Она толкнула прогнившую дверь и вошла.

Пахло краской, стружками и штукатуркой. Лилька неторопливо прошла по тёмному коридору, пытаясь свыкнуться с мыслью, что это теперь её место работы. Не получалось. Тоска охватывала такая, что хотелось разреветься, проснуться дома и выяснить, что это всё – дурной сон. Дома – шикарная квартира в центре города, любящие родители. Любая её проблема решалась в тот же миг. Она могла остаться в аспирантуре, сидеть в светлом кабинете, рассуждать на возвышенные темы. И не было бы этих тревог и волнений, скитаний по углам... В конце концов – кто такой этот Леонид, чтобы ради него идти на такие жертвы?

Лилька вдруг отчётливо поняла, что сделала глупость, помчавшись за Леонидом на край света. Она прислушалась к своей душе и поняла: там нет к нему никаких чувств. Ни боли, ни горечи, ни страдания. Просто перевернулась ещё одна страница жизни, и нет там никакого Леонида! Чистый лист!

Доска почёта, снятая с покрашенной стены, стояла на полу. Фотографии на ней были вниз головой, и Лилька даже не могла разобрать, кто же удостоился чести туда попасть.

Она пошла дальше.

Здание школы было старым, одноэтажным.

– Есть здесь кто-нибудь? – спросила Лилька в пустоту.

В ответ – молчание.

– Да, – горько усмехнулась она, – диалог получился не очень-то содержательным. И никому я не нужна.

– Да бросьте вы паниковать, девушка, – услышала она за спиной спокойный голос. – Вы нужны, просто лето на дворе, каникулы, все сотрудники в отпусках: женщины заготавливают грибы и ягоды на зиму, а мужчины – на рыбалке и на охоте. Потому у нас временное затишье.

Лилька оглянулась. Перед ней стоял высокий человек лет пятидесяти с большим ожоговым пятном на щеке. Пепельные волосы были аккуратно зачесаны назад. Серые глаза смотрели на неё внимательно и доброжелательно.

– А вы кто? – спросила Лилька.

– Директор школы. Проходите ко мне в кабинет, поговорим, познакомимся. Чего ж в коридоре стоять? Верно я говорю?

Лилька вошла в кабинет. Портрет Пушкина на стене. Старая мебель: письменный стол, шкаф с книгами. На тумбочке в углу гипсовый бюст Ленина… Половину помещения занимали стремянка, вёдра с побелкой, инструменты.

Лилька вспомнила здание горкома партии, где работал отец. Широкие коридоры, на полу красная ковровая дорожка. На дверях таблички с надписью… Такой кабинет, как у этого директора, она видела однажды у агронома в Багаевском районе, куда они ездили убирать урожай овощей. Только книг у агронома не было, зато стены были увешаны таблицами, и сильно пахло табаком.

– Садитесь вот на этот стул. Тут чисто, не бойтесь.

– Да я и не боюсь, – сказала Лилька.

– Меня зовут Пётр Иванович Кузнецов, а вас – Лилия Эдуардовна Ромашова. Верно я говорю?

– Верно.

– Я вас третий день жду. Мне уже доложили о вашем приезде, даже расписали ваши привычки по утрам делать зарядку и умываться холодной водой. Это хорошо, это по-нашему! Только вас всё нет и нет...

– Я поначалу растерялась, – тихо сказала Лилька.

Директор как будто и не услышал этих слов.

– Заявление о приёме на работу вы ещё не писали?

– Нет, я только в Улан-Удэ подписала какие-то бумаги о прибытии, и всё. Мне сказали, что заявление я должна буду написать здесь.

– Да, – грустно согласился Пётр Иванович, – бюрократизма у нас пока хватает. Вот и я вынужден начать с бюрократической процедуры: давайте напишем для начала заявление. А уже потом поговорим.

Директор подал ей лист бумаги, ручку.

Когда Лилька вывела просьбу принять её на работу, он продиктовал: «в качестве учителя русского языка и литературы».

Она удивилась:

– Но ведь я училась совсем по другой специальности!

– Забудьте о том, чему вы там учились. Нам нужен преподаватель русского языка и литературы. Историк и по совместительству географ у нас уже есть, а вот филолога нет. Не забывайте, что здесь Бурятия, и с русским языком у нас, мягко выражаясь, не очень хорошо. Обычное дело, когда  дети приходят в первый класс и не знают ни единого русского слова. Я вот вообще не педагог! Но есть такое слово: НАДО, и я стал учителем. Преподаю математику, физику…

– Но я же не училась этому!

– Как не учились? А диплом с отличием получили? Получили. А книги в домашней библиотеке имели? Имели. Вы ведь начитанный человек. Верно я говорю?

– Ну да, я много читала.

– Это у вас на лице написано. И родители у вас такие же. Верно я говорю?

– Верно.

– Вот-вот! Папа – начальник цеха или профессор, а мама – тоже ответственный руководитель.

– Не совсем так, – ответила Лилька. – Папа – секретарь горкома, мама в обкоме профсоюза…

Директор посмотрел на неё, и в глазах его засверкали еле заметные искорки смеха.

– И как же они вас отпустили в наши края? Вот не думал, что у нас в школе будет работать дочь партийного руководителя. Это, я вам доложу, чрезвычайная редкость, если не единственный случай в жизни. Верно я говорю? Вы у них единственный ребёнок?

– Да, – подтвердила Лилька.

– И самый любимый!..

– А вы не смейтесь!

– Я не смеюсь, – ответил директор. – Я плачу. Наши дети ничего не видели в жизни. Некоторые ни разу не видели железной дороги, не были на море и видели его только в кино. Понятия о культуре, о литературе, о целях в жизни – кто это будет им прививать, если не вы? Будете им стихи читать… «Я знаю, город будет, я знаю, саду цвесть…». Это простые ребята – буряты и коренные русские сибиряки, для которых мороз в сорок градусов – плёвое дело. Дети хорошие, крепкие физически, но с грамотностью у них полный завал. Буряты дома говорят по-бурятски, а русские – на местном диалекте… Вам и понять их будет непросто. Но потом привыкнете и научитесь понимать…

– А как же они учатся? – изумилась Лилька. – Ведь для этого надо знать русский язык?

– Вот-вот! – директор поднял вверх указательный палец. – Дети народ шустрый. Слушают, что говорят другие, и на лету схватывают. Те, кто постарше, уже говорят по-русски. Правда, не всегда правильно, с акцентом… Тут вам есть над чем работать! И  другие учителя вам помогут... Верно я говорю?

– Но ведь это такая ответственность, – задумчиво проговорила Лилька. – Я даже и не знаю, справлюсь ли. А что если не справлюсь?

– И думать не смейте! – воскликнул директор, и Лилька с изумлением почувствовала, что ей совсем не страшно. – Представьте, что вы на фронте и вам приказано любой ценой не пропустить немецких стервятников к нашим рубежам. Представили?

– Да! – Лилька почувствовала  в душе то ли восторг, то ли холодок.

– Видите вот этот ожог? – он показал на свою щёку. – Это я в самолёте горел однажды во время боёв под Ельней. Совсем желторотым птенцом был. Тогда вопрос стоял так: или мы немцев пропустим на свою землю до самого Урала или до Байкала, или мы их отшвырнём назад. Я тоже тогда мало что умел. Но есть такое слово: НАДО! Мои товарищи на таран шли, когда ничего другого сделать было нельзя. Стояли насмерть! Вот и сейчас – то же самое! Нам нужен преподаватель русского языка и литературы. Вот и появилось это слово: НАДО!

Лилька засомневалась.

– Неужели это сопоставимо?

– Ещё как сопоставимо! Если мы упустим нынешнее поколение, то кто подхватит дело, за которое гибли мои товарищи? Верно я говорю?

Лилька согласилась.

– Помните, что сказал однажды Сергей Михалков о литературе? Я не филолог, но это помню.

– Что он сказал?

– Он сказал: самая главная на свете литература – это детская! Нет ничего важнее детской литературы и детской грамотности. Вы ж, наверно, оттого такая культурная, что вами с детства родители занимались? А представьте, если бы с вами не занимались? Где бы вы сейчас были?

Лилька представила себя на швейной фабрике или уборщицей и содрогнулась. Нет уж! Лучше я буду сидеть в таком кабинете и делать что-то нужное и важное. Я буду учить детей – будущих строителей нашей жизни! Сегодня это НАДО!

А Пётр Иванович знай гнул своё:

– У нас тут идёт борьба с безграмотностью и с бескультурьем. Какие могут быть сомненья? Вы боец, товарищ Ромашова, и на вас ложится огромная ответственность. Верно я говорю?

Лилька с сомнением спросила:

– Но получается, что я буду работать не по специальности?

– Всё хорошо получается, – утешил её Пётр Иванович. – Напишем в трудовую книжку и в личное дело только то что нужно – на этот счёт не сомневайтесь.

Лилька поставила свою подпись и отложила заявление в сторону.

– Теперь я принята на работу?

– Почти. Я ещё тут поставлю свою подпись, – Пётр Иванович подписал заявление, – пришлёпну печать, – он поставил печать, крепко прижимая её к листку, – передам в бухгалтерию, где вас протарифицируют, заведут трудовую книжку. В общем, всё будет хорошо. Верно я говорю? Устроились-то нормально?

– Да. Снимаю комнату. Тут одна пожилая женщина…

– Знаю. И весь посёлок знает.

– Это у вас так слухи распространяются?

– Не у нас, а в любой деревне мира. Думаете, где-нибудь в боливийской деревне или индонезийской они распространяются медленнее? Везде одинаково… – он усмехнулся. Потом спросил уже совсем другим тоном: – С питанием дело наладили?

– Пока не думала об этом.

– А напрасно! Питание – это здоровье! Тут у нас в посёлке есть столовая. Там сносно кормят. Есть и продмаг. Можно, если повезёт, и там что-то купить. Райцентр всё-таки!

– Была я там – шаром покати, – пожаловалась Лилька.

– Не будем вешать нос, и выход найдётся! Верно я говорю? – утешил её директор.

– Какой же?

– Сметану, молоко, масло, яйца – это всё и многое другое у нас незачем покупать в магазине. Присмотритесь, поспрашиваете хозяйку, соседей, и вам подскажут, у кого из местных жителей можно будет купить. А ещё лучше, если договоритесь с хозяйкой… Мария Григорьевна, у которой вы остановились, человек хороший, чистоплотна и хозяйственна. У неё во дворе много кур, так что без яиц не будете.

– А сейчас что я должна делать?

– Работы много. Ремонт в школе. Тут всем работа найдётся. Я надеюсь, вы не белоручка?

– Работы я не боюсь, но ничего не умею!

– Все поначалу не умели. А потом научились. Я, когда впервые поднял самолёт в небо, тоже ужаснулся. Не знал, как его посажу. А потом и взлетал, и сажал самолёт с закрытыми глазами… Когда посадил горящий самолёт, летел почти вслепую. Ориентировался только на голос командира. Ничего видно не было, дым, сам едва живой… А у нас тут ни шатко ни валко идёт ремонт, и вы будете не одни. Слушайте своего командира. А сейчас для вас командиром являюсь я. В основном, конечно, работают строители, но за ними нужно присматривать. Да и на подхвате быть. Мусор строительный убирать, классы мыть… Верно я говорю?

– И так будет всё лето? – с ужасом спросила Лилька.

– Почти. Лета-то осталось всего ничего. Потом начнём составлять списки детей, ходить по домам и напоминать, чтобы детей отправляли в школу. Это всё у нас ещё впереди. Многие дети живут в интернате. В наших-то деревнях редко когда сотня дворов наберётся, а до ближайшего села – хорошо если пятьдесят километров, а то ведь может и побольше быть. Вот родителям и приходится детей в интернат отдавать. И вам придётся там бывать. Педагог и воспитатель – понятия родственные. Верно я говорю?

– А что, есть такие родители, которые не пускают в школу детей?

– Таких нет. Все понимают, что это запрещено законом, но смотреть сквозь пальцы на прогулы или даже отвлекать ребёнка на какие-то работы – это у нас в порядке вещей. Рассуждают-то как? Мы жили без школы, и нашим детям она особо не нужна.

– А я так хотела посмотреть на Байкал, на тайгу, – с тоской проговорила Лилька.

– Успеется! Вот, посмотрите в окно, – Пётр Иванович подошёл к окну. – Подойдите! Только осторожно, не измажьтесь, вёдро не зацепите. Видите – это наш Байкал!

Лилька пробралась к окну и остановилась возле директора. На выступающем мысе, далеко уходящем в воду, темнел зелёный массив тайги, а прямо впереди  блестела на солнце гладь озера. Противоположного берега почти не было видно, только едва различимая голубая полоска вдоль горизонта. Лилька смотрела на эту красоту, задержав дыхание. Вот что значит Россия! Вот что значит – наша Родина! Вдруг она почувствовала, что такая же мощь, спокойствие и уверенность исходят не только от этой картины природы, но и от стоящего рядом мужчины. Он молчал, понимая, что любые слова, сказанные сейчас, будут лишними.

Уже вернувшись к столу, директор спросил:

– Вы любите рыбалку?

– Нет. Жила на Дону, а рыбалкой не увлекалась. Так, каталась иногда на лодке…

– У многих в посёлке есть лодки. И у меня есть. Зимой здесь снега много, можно и на лыжах кататься. А сейчас, пока тепло, можно и в тайгу сходить, но только в одиночку ходить опасно. Тут дремучие леса, можно уйти и не вернуться. Верно я говорю?

Лильке показалось, что ничего подобного ей ещё не доводилось испытывать: рядом стоял необыкновенный мужчина. Он что-то говорил о Байкале, о посёлке, о том, какие тут красоты, но она уже ничего не воспринимала. Какой там к чёрту Байкал, когда тут рядом такой мужчина!

«Неужели такое возможно? – ужаснулась Лилька. – Ведь я же его первый раз вижу! Только увидела, и всё!».

Потом они вышли из здания школы и он стал объяснять:

– Нашу школу построили ещё до войны. Мальчишкой я видел, как её строили. А потом учился в ней и представить себе не мог, что стану когда-нибудь здесь директором… Но вот постарела наша школа, потрескались её стены… – Он показал на тщательно замазанные трещины и пояснил: – Здесь иногда случаются землетрясения. Слабенькое было землетрясеньице, но его хватило, чтобы здание пошло трещинами.

– У вас часто трясёт?

– А вы как думали, отчего образовался Байкал? Последствие огромного землетрясения. Образовалась огромная трещина, которая и заполнилась водой. На всём Земном шаре есть только две такие трещины: здесь да в Африке. Там она тоже заполнена водой и называется озером Танганьика. Ну, а мы живём на берегу Байкала, на краю пропасти. И школа наша недалеко от берега, значит, как раз у обрыва. Тряханёт, и… А у нас дети! Шутка ли!?

– Как? – удивилась Лилька, – и школа может развалиться?

– Может. Потому что с самого начала построена второпях. Тогда надо было срочно отрапортовать, и вот теперь мы и гадаем: выдержит здание ещё один учебный год или не выдержит?

– Но ведь надо же что-то делать! – воскликнула Лилька.

Директор устало и обречённо усмехнулся.

– Снести нужно это здание и построить новое! Я это и требую. Куда только не писал?! В райком партии, в прокуратуру… А мне говорят: нет денег, нет того, нет другого… А если что произойдёт, могут дети погибнуть. Этого они не понимают!

– И как же теперь?

– Воюем. Жду комиссию из центра. Она должна будет сказать своё веское слово, но, по правде говоря, я уже и не надеюсь ни на что хорошее.

На Лильку обрушилось сразу столько впечатлений, что она просто не могла с ними разобраться. Попала в какую-то дыру, принята на работу не по специальности, здание школы – аварийное, а этот подлец обманул её и сидит в Ростове. Но зато она рядом с таким необыкновенным мужчиной!

А Пётр Иванович всё говорил и говорил о том, что здесь можно построить школу из брёвен. Она и дешевле будет, и теплее, да и не так опасна при землетрясениях. И, взглянув на него, Лилька  снова почувствовала, как у неё заколотилось сердце.

На следующее утро она встала рано. Хозяйка разожгла самовар на веранде, и Лилька вышла к столу.

– Чего так рано? – спросила хозяйка, с удивлением разглядывая принарядившуюся Лильку. – Фу-ты, ну-ты! Краля! Таких у нас ещё не было! Вырядилась-то зачем?

– А я теперь всегда так буду, – ответила Лилька. – У меня теперь новая работа. На работу, как на праздник! Там столько дел…

Бабка тяжело вздохнула:

– Да кто ж в таком наряде дела делает? Наработаешь ты в этих нарядах, как же! Садись лучше завтракать! Молочка выпей или поешь сметанки… Пирожков я уже испекла… Чай будем пить с вареньицем! Привыкла по утрам чаем баловаться.

Лилька села за стол.

– А что за человек директор? – спросила она словно бы невзначай.

Хозяйка посмотрела на неё искоса и с подозрением.

– Пётр, что ли? Да хороший человек. Никто про него плохого не скажет. Только горяч больно… Резок...

– А мужчина и должен быть резким! – сказала Лилька. – Фронтовик, к тому же и должность ответственная – директор школы!..

Хозяйка взглянула на Лильку.

– Так всему ж меру надо знать. Он раньше в городе работал. Потом подрался, говорят, вот его и прислали к нам. Дальше понижать некуда! Деревня у нас на краю земли. До города далеко. Самолётом только и можно. И тот через день летает.

– А с кем подрался? – удивилась Лилька.

– Да кто его знает, – отмахнулась хозяйка. – Говорят, какой-то начальник ну вроде как взятки брал, что ли, а наш-то Пётр и врезал ему, чтобы жизнь сладкой не казалась и не измывался над людьми.

– Ух ты! – обрадовалась Лилька. – Так он, может, правильно-то сделал?

– Да что правильно – может, и правильно. Только нечего руки распускать, вроде бы он сам и рассудил, и приговор привёл в исполнение. Так тоже нельзя! – сказала Мария Григорьевна. – Его через это самое тогда чуть из партии не попёрли. Теперь здесь работает.

– Так, может, это и лучше? – спросила Лилька.

– Может, и лучше, – ответила хозяйка. – Что там делать в этом, прости господи, Улан-Удэ? Бывала я там – ничего хорошего. А здесь у нас и воздух, и вода, и лес. Живи не хочу. Да и люди у нас проще, и родина это его… Родился он здесь… Больницы тогда у нас не было, так его бабка Нюра и приняла на свет Божий. Бабка Нюра у нас повитухой была.

– И он доволен, что вернулся на родину?

– Да не знаю я! Только там жёнка его осталась. Поскандалили они, а он мужик горячий. Развернулся и уехал. Жёнка отказалась ехать в нашу глухомань.

Какое-то время пили чай молча.

– У них и раньше не клеилось, – продолжала Мария Григорьевна. – Детей, сколько жили, так и не на;жили. Она вертихвостка, и папаша у неё при чинах. Думали, осчастливили нашего Петьку, а он-то гордый. Вот и разбежались...

Когда она  пришла в школу, Пётр Иванович уже ждал её.

– А то, что оделись так, вот это зря, – сказал он деловито. – Как же в таком работать?

– Я взяла одежду и обувь для работы. Готова и красить, и белить, и всё что скажете, то и буду делать.

– Красить и белить – для этого у нас есть строители, а вот мусор выносить – тут ваша помощь понадобится. Работать будете не одна, я вам в помощь ребят дам.

Он привёл её в один из классов и, показав на кучу бумаг, плакатов и книг, наваленных на полу, сказал:

– Пересмотрите это и всё, что найдёте не нужным, устарелым и ветхим, вынесите на задний двор и там сожгите. Дети сейчас подойдут. Они и будут носить. А ваша задача отбирать ненужное и следить за огнём, чтобы ничего не случилось.

Лилька посмотрела на груду бумаг и, увидев старый портрет Сталина, спросила:

– А с этим что делать?

– Киньте в огонь, но только так, чтобы дети не заметили и не задавали лишних вопросов.

В помощь ей дали девочку и мальчика. Они относили на задний двор кипы бумаг и картона и всё это немилосердно жгли. Какие-то учительские конспекты, отчёты, графики, школьные тетради с сочинениями, рваные учебники – всё уходило в огонь и уносилось вместе с дымом к небу.

Когда бумаги были сожжены, директор попросил ребят ещё подмести дорожку. Потом они прибивали Доску почёта к стене, убирали класс, мыли в нём стёкла. В других классах трудились другие, но Лилька ни к кому не подходила, считая, что её должен представить коллективу директор.

Когда день стал клониться к вечеру, директор подошёл к Лильке и, довольно оглядываясь вокруг, произнёс:

– На сегодня всё. Идите домой.

– Как это всё? – удивилась Лилька. – Здесь столько ещё работы!

– А что вы хотели? За один день всё переделать?

– Но как же! Не за горами учебный год…

– Вот потому-то и идите сегодня домой, а завтра с новыми силами приходите снова. Заодно и с некоторыми нашими учителями познакомитесь.

– У нас будет какое-то совещание?

– Не до совещаний сейчас. К нам завтра приезжает комиссия из Улан-Удэ. Будут думать, что с нами делать.

На следующий день Лилька впервые увидела коллег по работе. Две учительницы, больше похожие на продавцов квасом, сразу пошли в свои классы и стали вместе с учениками приводить их в порядок. Пётр Иванович подвёл Лильку к старичку пенсионного возраста и молоденькой девушке – студентке-заочнице, перешедшей этим летом на второй курс.

– Поликарп Афанасьевич, Вера Степановна, познакомьтесь, – сказал он. – Это Лилия Эдуардовна, наш новый преподаватель русского языка и литературы. А это наша гвардия: преподаватель химии Поликарп Афанасьевич и старшая пионервожатая Вера Степановна. Думаю, ближе вы ещё успеете познакомиться, а пока нет у нас времени разговоры разговаривать, верно я говорю? Идите в свои классы. Дело не ждёт!

Не дожидаясь учеников, Лилька взялась за дело. Вскоре пришли две девочки. С любопытством взглянув на незнакомую женщину, спросили:

– Вы у нас будете литературу преподавать?

– И русский язык. А что? У вас давно не было учителя русского языка и литературы?

– Уже около года, – ответила рыжая девочка, глядя на подружку, словно спрашивая её, так ли она говорит. – Первую четверть в прошлом году ещё работала Серафима Карповна, а потом умерла.

– И целый год уроков не было?

– Уроки были. Их вели другие преподаватели. Но, например, Поликарп Афанасьевич, наш химик, сам пишет с ошибками!..

Часам к трём приехала комиссия, двое мужчин и одна женщина. Один был из областного отдела образования, рыхлый, толстый и важный. Он не знал, куда деть руки и всё время сцеплял пальцы перед собой, словно поддерживал большой обвислый живот. Другой – инженер из строительной организации. Длинный, тощий, казалось, вот-вот сломается. Он достал из потёртого портфеля рулетку и то и дело измерял величину трещин. Женщина была из районного отдела образования. Невысокого росточка, седеющая, она в руках держала блокнот, чтобы записать мысли вышестоящего начальства.

Главного звали Анциферов и, судя по всему, он был хорошо знаком с директором, и знакомство это было не очень приятным.

– Ну, как оно, Пётр, – сказал он, обращаясь к директору, – привык к новому месту работы?

– А мне и привыкать нечего. Это родные места, я их люблю.

– Ну и правильно, – кивнул Анциферов. – Какие места! Какой воздух! А уж Байкал… Славное море, как говорится, священный Байкал, так сказать…

Строитель возразил:

– Да ну его на хрен, этот Байкал! Смотрите, какие тучи набежали. Давайте посмотрим, да и улетим.

– Ваня, не гони пургу, – возразил Анциферов. – Вертолёт наш, подождёт. Будет дождь – мы переждём. И заночевать найдём где.

– Да у меня ещё сколько школ в списке! – заныл инженер. – И по всем нужно вынести решение.

– Никуда твои школы не денутся! Лично я никуда не спешу, – сказал Анциферов. – Кстати, почему нет никого из райкома партии? Мы решаем важный вопрос, а их нет. Не в бирюльки играем, а выполняем решение обкома. Они что – партию не уважают?! Так мы их научим... Мы, понимаешь, летели за тридевять земель, а им, видите ли, времени нет…

Директор школы только равнодушно пожал плечами.

– Я за них не отвечаю. Тут дай Бог со школой разобраться. О вашем приезде они были мной поставлены в известность.

– И то верно, – кивнул Анциферов. – Каждый должен знать своё место.

Инженер сказал унылым голосом:

– Товарищи, может быть, мы сразу перейдём к делу? Ну чего мы тянем кота за хвост?

– Да можно и к делу, – согласился Анциферов. – Показывай, на что ты тут жалуешься.

Они подошли к стене, на которой, как на лице старика, пролегли морщины-трещины. Инженер-строитель измерил большую трещину, идущую от фундамента к крыше, работница районо достала фотоаппарат, но, увидев нахмуренный взгляд Анциферова, не решилась сделать снимок.

– И это всё? – спросил Анциферов.

– Есть и на других стенах. Снаружи и изнутри, – сказал директор. – Причём некоторые – сквозные.

– Вы что – не догадались замазать их и для этого вызвали сюда начальство?

– Мы их замазывали, – ответил Пётр Иванович, – но трещины имеют тенденцию к расширению.

Анциферов скривился:

– А вот этого не надо! Тенденцию они, видите ли, имеют! Не надо нас пугать!

– Да я вас не пугаю, – возразил Пётр Иванович. – Я говорю русским языком: школа разваливается.

Инженер возразил:

– Ну, не разваливается ещё! Стоит...

– Да долго ли простоит?

– Чтобы строить здесь новую школу, – сказал Анциферов, – надо выбивать деньги из Москвы. У нас денег нет. Выбивать – это в лучшем случае год. А потом строить – тоже год.

– В лучшем случае, – мрачно уточнил инженер-строитель.

– А давайте построим деревянную! Это будет намного дешевле и проще. Стройматериалы – вот они! Бери не хочу! Начнём учебный год в этом здании, а потом перейдём в новое.

– Деревянную? – недоверчиво переспросил Анциферов. – А что на это народ скажет, ты подумал?

– Народ скажет спасибо.

– Э, нет, брат! Народ скажет: дожили! Сначала у нас была кирпичная, а теперь дошли до ручки и школа у нас деревянная…

– Вот-вот, – поддакнула представитель районного народного образования. – А в следующий раз вы построите соломенную! Как в сказке «Три поросёнка»…

Анциферов мрачно кивнул:

– Вот именно! Ниф-ниф, Наф-наф и Нуф-нуф…

Пётр Иванович резко ответил:

– А в следующий раз школа будет кирпичная или железобетонная! И сейсмостойкая! И поставлена будет на удачном месте! Деревянная – это временный вариант! А если что случится, отвечать будете вы! Я повторяю: опасно в это здание заводить детей!

– Тяжёлый ты человек, как я посмотрю, – хмуро проговорил Анциферов. – Ох, и тяжёлый.

– Какой есть.

– Ну и что же мы будем делать? – спросил Анциферов.

Инженер ответил:

– Да что тут думать! Я сейчас осмотрю здание, прикину на глазок, что тут можно сделать. Если что-то покосилось, стена или потолок, можно подпереть. Закрасить-замазать, и простоит ещё двадцать лет!

– Товарищ дело говорит. Он знает, почём нынче стройматериалы и их подвозка! Немалых денег будет стоить твоя школа.

– Да это всё по воде можно доставить!

– Умный нашёлся! По воде… А то мы не знаем без тебя, что по воде дешевле.

– Да, умный! – ответил Пётр Иванович. – Я отвечаю за детей и буду настаивать, чтобы в заключении были поставлены подписи всех членов комиссии.

– За детей отвечает советская власть! – оборвал его Анциферов. – И партия. А ты здесь – не советская власть и не партия! Тебя поставили директором школы, вот и выполняй то, что тебе поручено! А мы уж как-нибудь без тебя решим, что надо и что не надо! А будешь умничать…

Лилька, которая внимательно вслушивалась в происходящее, вдруг почувствовала: директор сейчас скажет что-то такое, после чего ему непоздоровится.

– Да что вы пристали к человеку! – закричала она, вырвавшись вперёд. – Он вам говорит, что школа разваливается, а вы просто издеваетесь над ним!

– А это ещё что такое? – изумился Анциферов. – Девушка, вы, собственно, кто такая?

– Я учитель этой школы! – гордо заявила Лилька и почувствовала, как холодок подкрадывается к её груди. – Комсомолка! Приехала по распределению и первое, что увидела, – это ваше равнодушное отношение к нуждам школы! Он что, для себя просит?!

Анциферов неожиданно добродушно рассмеялся.

– Милая девушка, – сказал он. – Вы нас неправильно поняли. – Мы прилетели сюда для того, чтобы установить истину. Сами видим, что школа разваливается. Но сейчас, на данном, так сказать, этапе, наиболее целесообразным будет именно такое решение. – Он повернулся к инженеру-строителю и рявкнул: – А ты без дела не стой! Глянь, что тут нужно, прикинь, сколько это будет стоить, да полетим дальше. – Анциферов повернулся к Лильке, сказал: – Думаете, вы у нас одни? Бурятия – огромная республика. По масштабам – целое европейское государство. Только там дороги и города, а здесь – горы и непроходимые леса. – И добавил, насмешливо поглядывая в сторону директора: – Хорошие у тебя сотрудники появились, боевые!

Когда они улетели, директор сказал:

– На сегодня всё. Идите по домам. Все вопросы отложим на завтра.

Учителя разбрелись кто по домам, кто доделывать работу. А Лилька осталась стоять во дворе.

– А вы-то чего не уходите? – спросил её Пётр Иванович. – Идите, идите. У меня сегодня нет сил заниматься школьными делами, сейчас и я домой пойду.

Лилька грустно улыбнулась.

– А я знаю, что вы будете делать дома, – сказала она.

– Что?

– Напьётесь! – выпалила Лилька и тут же испугалась того что сказала.

Пётр Иванович посмотрел на неё исподлобья.

– В первый раз вы меня удивили, когда закричали на Анциферова. А во второй раз вы меня удивили сейчас. – Он помолчал. – Да, напьюсь. Закроюсь у себя, чтобы никто не видел, и напьюсь.

– Но ведь это не выход!

– А что вы предлагаете?

– Давайте сегодня вечером куда-нибудь пойдём?

– Куда?

– Тут есть какое-нибудь кафе?

– Нет, конечно. Есть столовая, но не кафе.

– А что тут есть?

– Клуб. Там кино, а по большим праздникам танцы.

– Ну, тогда давайте пойдём в клуб!

– Вы меня приглашаете?

– Это вы меня приглашаете, а я соглашаюсь.

Пётр Иванович рассмеялся:

– А если я скажу, что не приглашаю вас?

– Тогда я вас приглашу!

– А что скажут односельчане – вы об этом не подумали? Ведь у нас все друг у друга на виду. Нам только сплетен не хватает!

Лилька удивилась:

– Неужели вы, фронтовик, человек, прошедший такую трудную жизнь, побоитесь этого?

– Я-то не побоюсь, да вот вы не побоитесь ли?

– А мне-то чего бояться? Я женщина свободная, незамужняя.

– Да и я почти свободный, – ответил Пётр Иванович. – Давайте в таком случае встретимся в шесть вечера возле памятника Ленину. Знаете, где он находится?

– Нет, конечно.

– Напротив райкома.

– А когда у вас сеанс начинается?

– Первый – в семь вечера, а второй – в девять.

– Ой, какая прелесть! – захлопала в ладоши Лилька. – У вас бывает целых два сеанса? А что показывать будут – вы хоть знаете?

Пётр Иванович пожал плечами.

– Да какая разница. Если мы выясним, что фильм плохой, погуляем!

– А где? У вас есть тут какой-нибудь парк?

– Парка нет, но зачем же парк, если здесь Байкал? Верно я говорю?

К назначенному времени Лилька нарядилась и, собираясь выходить, спросила хозяйку:

– Марья Григорьевна, а памятник Ленину – это далеко отсюда?

– А тебе-то зачем? – спросила хозяйка, хитро прищуриваясь.

– Цветы хочу возложить вождю мирового пролетариата.

Хозяйка кивнула:

– Цветы, говоришь. Ну-ну. Пойдёшь по этой улице, – она подвела Лильку к окну и показала рукой. – Первый же поворот направо – твой. И там иди, пока не увидишь Ленина. Он рукой показывает в сторону Байкала. А когда вернёшься-то?

– Вот цветы возложу и вернусь. Часа через три.

– Ну-ну, – сказала хозяйка. – Это у вас там все такие шустрые?

– Нет, – ответила Лилька смеясь. – Только я!

И в радостном настроении выбежала на улицу.

Выслушав это, Валентин Игоревич спросил:

– И что было дальше? Ты вернулась через пять часов – правильно я сказал?

Лилька приподнялась на локтях и, глядя на мужа, рассмеялась:

– Вернулась только утром.

– И что же вы делали всю ночь? Ходили вдоль берега и смотрели на звёзды?

– Мы гуляли… Там такие огромные валуны валяются, ты даже не представляешь!

– А потом?

– А потом он пригласил меня к себе и я осталась у него ночевать.

– Эх, молодость. Делал и я глупости.

– Это была не глупость! – сказала Лилька. – Глупостью было то, что я от него ушла. А встреча с ним – это было счастье!

Она вдруг осеклась и на какое-то время замолчала. Молчал и адмирал. Они лежали в полутёмной комнате, смотрели куда-то вверх, где на потолке играли блики от проезжавших машин.

– Но самая лучшая моя встреча в жизни – это, конечно, ты, – тихо сказала Лилька.

Валентин Игоревич чмокнул жену в щёку и сказал:

– Давай спать.

– Давай, – сказала Лилька и выключила свет.

Когда она прибежала к памятнику Ленину, её там никто не ждал. Она взглянула на часы и успокоилась: было ещё целых пять минут.

Но прошло пять минут, а затем и десять, а его всё не было. Лилька подумала: «Может быть, здесь не один памятник Ленину?».

Резко остановившаяся возле неё милицейская машина вывела её из оцепенения.

– А вот и я! – радостно воскликнул Пётр Иванович. – Спасибо, ребята, что подвезли, дальше я сам.

– А я уже думала, мы сегодня не встретимся, – сказала Лилька.

– Я человек пунктуальный, – ответил он, – но тут двое учеников подрались.

– Из-за чего?

– Из-за девушки, из-за чего же ещё? Ну, соседи и позвали меня. Я их мирил.

– Помирили?

– Конечно. Только штука в том, что они успели вызвать милицию и она приехала. Я сказал, что всё урегулирую, парни пожали друг другу руку, а меня ребята, как видите, подвезли сюда в знак признательности за мои заслуги в деле наведения порядка. Куда пойдём?

– Куда скажете.

– Сначала в клуб, посмотрим, что там идёт.

Клуб находился неподалёку, в тот вечер шла «Кавказская пленница».

– Пойдём? – спросил Пётр Иванович.

– Да ведь я этот фильм видела сто раз.

– Тогда – к озеру.

Берег Байкала встретил их неприветливо: ржавый катер лежал на боку, храня на корпусе зияющую рваную рану. Вдоль берега валялись огромные валуны.

– Откуда они? – спросила Лилька. – Такое впечатление, как будто какой-то великан разбросал их.

– Здесь когда-то было извержение вулкана.

Они прошли в тесном ущелье между двумя скалами и остановились, зачарованные красотой. Перед ними простиралась необъятная гладь Байкала…

Очередной девичник резко отличался от привычных.

Лилька огорошила всех известием, что она не может больше оставаться здесь с ночёвкой, а будет приходить лишь на несколько часов.

– Отбиваешься от коллектива? – насмешливо спросила Наташка.

Подруги рассмеялись, потому что это было любимое выражение Лильки.

– Девочки, вы не должны на меня обижаться…

– Да мы и не думали, – миролюбиво сказала Аришка.

– Я ведь теперь замужняя женщина. Бросать мужа одного не хочется. А брать сюда – не по нашим правилам.

– Да какие у нас правила? – удивилась Наташка. – Мы что – писали устав и подписывались кровью?

– Да что это за девичник, если с нами будет мужик?

Подруги переглянулись.

Аришка изрекла, как обычно делая невинный вид:

– У моряков правило: баб на корабль не пускать, а иначе будет несчастье. А у нас своё плаванье, и нам не с руки запускать сюда мужиков.

– Потому я и решила… – сказала Лилька.

– Да мы не в претензии, – прервала её Этка. – Просто нам тебя будет не хватать. Мы сильны нашим дружным коллективом!

– Я своего на время наших встреч выгоняю – сказала Наташка. – Аришка оставляет дома, и ничего, совесть её не мучает, Машка – тоже… Ты не можешь поговорить со своим адмиралом? Это же не так часто случается. Один разочек в месяц.

– Они молодожёны. Им простительно…

– Ну да, бабуся и дедуся – молодожёны.

И Этка запела, перевирая мелодию:

Жили у бабуси
Два весёлых гуся,
Один серый, другой белый,
Два весёлых гуся…

Лилька, всегда готовая ответить на любую подколку, вдруг взмолилась:

– Девочки, каждая минута с ним для меня драгоценна! Ведь столько лет жизни прошло зря! Столько всего упущено! Только теперь возле меня появился человек… Вы даже не представляете, как мне с ним хорошо!

Аришка поставила диагноз:

– Любовь, девочки, это вам не халям-балям! У влюблённых воздух в голове, повышается температура и наблюдается тахикардия, то есть, учащение сердцебиения. Мы не должны её удерживать.

– Тогда так, – сказала Наташка, – ты нам будешь рассказывать обо всём, что там у вас происходит.

– Что рассказывать? Мне иногда с ним и молчать приятно. Просто чувствую, что он рядом…

– Мы понимаем, – сказала Аришка. – Любимый мужчина – это очень важно. Но и мы тоже – часть твоей жизни.

Лилька не спорила.

А потом они уселись за стол и Лилька рассказала, что у неё происходит с её адмиралом.

То, что Лилька поведала ему о своём прошлом, привело всех в возбуждение.

– Что он теперь о нас будет думать?!

– Но я же говорила только о себе!

– Кто он такой? Судья, что ли? – возмутилась Наташка. – Ты ему разве обязана давать отчёт о своём прошлом?

– Да я не отчитывалась, а просто рассказывала. Мне скрывать нечего. И не девочка я давно, он это понимает… Что было, то было… Да и он давно не мальчик!

Аришка сказала, растягивая слова, как бы раздумывая о сложившейся ситуации:

– Если он тебе не ответит тем же, то это означает, что у вас нет равноправия. Ты ему исповедуешься, вот и он пусть расскажет тебе всё как на духу.

– Я вовсе не замаливаю грехи! Да и он мне уже много рассказал о себе.

– Да ты нам расскажи, как он отнёсся к твоей истории с этим директором школы? – спросила Наташка.

– Нормально отнёсся, – сказала Лилька, – очень даже сочувственно. Правда, я ему рассказала только начало, а ведь ещё есть продолжение, кульминация, окончание и нечто вроде эпилога.

– Ты ему рассказывай не всё сразу, а как в сказках тысячи одной ночи, – улыбнулась Этка. – У тебя историй может хватить на всю оставшуюся жизнь!

– Возможно, он очень многое в своей жизни упустил и многого не видел, – сказала Аришка. – В этом и секрет его интереса к Лилькиным похождениям. Он всего себя отдал службе.

– Точно! Его рассказы только о кораблях, о походах. Учебные стрельбы, инспекторские проверки… Этот его авианосец, похоже, стал главным делом его жизни!

– У тебя была своя судьба, а у него своя, – подытожила Аришка.

Дома Лилька спросила мужа:

– А почему среди твоих моделей я не вижу авианосца?

Валентин Игоревич ответил не сразу.

– Его, если и делать, то по-настоящему… Это был бы мой рассказ о самом главном деле моей жизни.

– Вот и сделай, – сказала Лилька.

– Я не смогу рассказать о том, что я там пережил, что переживаю сейчас… Впрочем, как и во всяком рассказе, многое остаётся за бортом и о нём можно только догадываться…

Лилька кивнула:

– Мысль изреченная есть ложь, как сказал Тютчев.

Валентин Игоревич покачал головой:

– Умник твой Тютчев! Но это всё философия. Ладно, начну делать модель авианосца. А что получится, то и получится. В гараже организую небольшую мастерскую, чтобы здесь не было запахов клея и лака. Вот и буду при деле. Спасибо, что поддержала меня. Я об этом давно мечтал…

К началу учебного года Лилька готовилась так основательно, как не готовилась ещё никогда и ни к одному экзамену. Она составляла конспекты, писала планы уроков, взяла из школьной библиотеки нужные учебники. Приходилось вспоминать то, что когда-то учила в школе.

Дети смотрели на неё поначалу недоверчиво и исподлобья. Читали они мало. Их больше увлекали подвижные игры, соревнования, кто скорее, кто сильнее, кто ловчее…

– Какой ужас! – пожаловалась Лилька Петру Ивановичу уже через неделю занятий. – Они же ничего не знают. Что же мне делать?

– Делай то что нужно, – сказал Петр Иванович.

– А в журнале что записывать?

– А в журнале записывай всё так, как положено. Раз Тургенева нужно проходить, записывай Тургенева! Журнал – это святое.

– Но ведь это будет обман? Я занимаюсь одним, а записываю другое! Разве так можно?

– Только так и нужно. Любая проверка – это прежде всего просмотр журналов.

Коллеги добавили: на уроке можешь делать всё что хочешь, хоть на голове стой, но в журнал, будь добра, запиши то, что положено. И конспекты для отчётности всегда имей.

– А часто приезжают с проверками? – спросила она Марию Максимовну, пожилую учительницу биологии.

– Нечасто. Можно сказать, что вообще никогда не приезжают и ничего не проверяют.

– А тогда чего ж бояться? – удивилась Лилька.

– Но приехать-то могут. В соседнем районе уволили преподавателя…

– Да как же можно увольнять учителей, если их не хватает?

– А так. Если надо, то и уволят. – Мария Максимовна выразительно взглянула на Лильку: – Например, чтобы досадить директору школы, с которым хотят свести счёты…

Она тут же рассказала, что случилось в отдалённом северном районе Бурятии, где директор школы имел неосторожность на партактиве критиковать местное руководство. Вот тогда и последовала проверка. Уволить одного директора означало бы показать, что с ним сводят счёты. А уволить несколько человек означало, что они принципиальны и разогнали бездельников.

Октябрь в здешних краях – суровый месяц. Со стороны озера дул сильный промозглый ветер, листва с деревьев опала, и только хвойные выдерживали натиск суровой природы. Ходить вдоль озера среди огромных валунов при такой погоде не хотелось, хотя они и делали небольшие вылазки.

– У нас лучшее время года – зима, – говорил Пётр Иванович. – Белый снег, крепкий лёд на озере. Смотришь, бывало, на мир и думаешь: до чего же в нём всё ясно и чисто. Нет ни грязи, ни подлости – одна только ослепительная белизна…

Однажды, когда Лилька возвращалась из школы, топая в резиновых сапогах по лужам и непролазной грязи и кутаясь от пронзительного ветра в пуховой платок, лицом к лицу столкнулась с каким-то человеком.

– Лилия Эдуардовна! – окликнул он её.

– Да, – отозвалась Лилька.

– Позвольте представиться: Мотин Вячеслав Станиславович. Инструктор райкома партии. Вы должны были слышать обо мне.

– Слышала, – кивнула Лилька. – Наш директор говорит, что вы у нас редкий гость, хотя помощь от райкома партии совсем не помешала бы школе.

– А мне вовсе и незачем часто бывать в школе. Мой сын учится у вас. Он мне всё и рассказывает. А когда мне надо, я могу и пригласить к себе. Зачем же мне к вам приходить?

– Нашли чем гордиться! – возразила Лилька. – Это означает, что вы оторвались от народа, сидите у себя в кабинете и ничего дальше своего райкома не видите!

Мотин нахмурился и, видимо, был готов к тому, чтобы вспылить. Но сдержался и выдавил из себя какое-то подобие улыбки.

– Я готов доказать вам обратное, – сказал он. – Но для этого вам бы следовало пройти ко мне. Это недалеко.

– Ну и зачем же мне идти к вам? Я не член партии.

– А вы разве не знаете, что наша партия шефствует над комсомолом? Комсомол – ленинский. И партия у нас – ленинская.

Лильке это стало надоедать. Ветер был холодный, и ей хотелось поскорее вернуться домой.

– Извините, – сказала Лилька, – но мне некогда. Если вам что-нибудь надо, вызывайте через секретаря комсомольской организации.

– Мне думается, – сказал Мотин, – было бы лучше, если бы мы обошлись без этого. Я пока хотел провести с вами дружескую беседу.

Здание райкома партии она видела и раньше – добротный кирпичный дом, одно из лучших строений в посёлке. Лилька никогда туда не заходила и имела лишь смутное представление о его обитателях.

– И какое у вас ко мне дело? – спросила она, усаживаясь у стола.

– Ваши отношения  с директором школы непозволительны. Если у вас всё так уж серьёзно, вы должны зарегистрировать их. Разве это непонятно?! Иначе вы должны немедленно прекратить свою связь!

– А вы говорили об этом Петру Ивановичу?

– Нет, я решил начать с вас, – сказал Мотин. – Мне кажется, так будет проще – вы отходите в сторону, и он успокаивает свои страсти.

– А если я вам скажу, что это не ваше дело? – насмешливо проговорила Лилька.

– Если вы так скажете, то я вам отвечу: это наше дело. Налицо связь руководителя школы и учительницы. Разве мы можем на это не реагировать?! Это сельская местность, где все друг у друга на виду. И где слухи передаются со скоростью света.

– Да что я такое делаю? – удивилась Лилька. – Что я себе позволяю, и почему это так уж страшно?

– Поясню. Аморальное поведение – так это называется у нас. Пётр Иванович, да будет вам это известно, – человек женатый.

– Я впервые об этом слышу от вас, – твёрдо заявила Лилька.

– И почему же он вам об этом не сказал? – спросил Мотин, наклонив голову.

Лилька ответила:

– Я думаю, потому, что это неправда!

– То есть я, по-вашему, вас обманываю?

– Чисто формально – это, может быть, и так. Но фактически-то он не женат.

Мотин спокойно возразил:

– А теперь давайте на это дело посмотрим с партийной точки зрения. Партия доверила ему школу. Здание, вы и без меня знаете, разваливается, уровень образованности низок, и нам нужно срочно поднимать его! Уже давно ставился вопрос: кто со всем этим в состоянии справиться? И вот на этот пост был поставлен партийный товарищ, бывший фронтовик Пётр Иванович Кузнецов.

– Что я должна сделать?

Мотин кивнул, словно бы одобряя такой подход к проблеме.

– Дети вас любят, доверяют. Вот это и есть ваше назначение. Выполняйте свой долг и впредь так же хорошо, как вы его выполняете сейчас. Но зачем же вы лезете в чужую семейную жизнь?

– Никуда я не лезу!

– Я повторяю, товарищ Кузнецов – женат. У него с женой случилась временная размолвка. Она покапризничает-покапризничает да и переедет сюда. Куда она денется?!

– Да с чего вы взяли, что она сюда переедет? Она-то об этом знает, что должна сюда переехать?

– Знает. Работа в данном направлении ведётся. Тем более что и она – член партии.

Лилька встала.

– Вот когда она приедет, тогда мы и подумаем с Петром Ивановичем, как себя вести дальше. Я могу идти?

– Вообще-то нет. Я вас никуда не отпускал и не говорил, что наша беседа окончена. Пожалуйста, присядьте и дослушайте то, что я вам скажу.

Лилька продолжала стоять. Мотин досадливо поморщился.

– Ах, молодость, молодость. Хорошо. Идите. Я не буду с вами больше спорить. Следующая моя беседа будет уже с товарищем Кузнецовым. Я хотел как лучше…

Тётя Маша, как называла Марию Григорьевну Лилька, заметила, что квартирантка вернулась не в духе и позже обычного.

– Что-то случилось? – спросила она.

Лилька попыталась отмахнуться.

– Да у нас на работе всегда что-нибудь случается, – неопределённо сказала она.

– Хулиганьё? – догадалась Мария Григорьевна.

Лилька промолчала, а хозяйка продолжала:

– До чего дожили, уже и ходить страшно по вечерам. Молодёжь пьянствует и дерётся. У нас половина мужиков браконьеры! Лес рубят, рыбу ловят, зверя отстреливают. И куда только они эти свои меха девают, где рыбу сбывают, кому лес переправляют? Это же всё идёт от нас в город. И как это всё провозится, и как это всё продаётся? Значит, и начальство всё знает, да только молчит? А почему молчит?

– Почему? – спросила Лилька.

– Потому что само заинтересовано.

Лилька слушала хозяйку лишь вполуха.

– Думаете, наше поселковое начальство?

– Да я про него и говорю! Кто ж ещё?!

Лилька достала из портфеля тетради. Сказала:

– Сегодня у меня диктанты были. Пойду проверять. Не люблю, когда работа накапливается.

– Иди, дочка, иди, – сказала Мария Григорьевна. – А есть-то будешь?

– Позже…

Она зашла в свою комнату, положила тетради на стол, а сама бросилась на кровать и тихо, чтобы хозяйка не услышала, заплакала.

За всё это время у неё был лишь один неприятный разговор, состоявшийся на улице с подошедшей к ней женщиной.

– Ты чего пристала к моему Петьке? – спросила она.

Дело было в сентябре, и Лилька ещё не всех учеников запомнила не то что по именам, но даже и по фамилиям.

– Какой Петька? – удивилась она. – В каком он классе?

Женщина ответила просто и коротко:

– Да я про Петьку-директора.

– А кто вы такая? – спросила Лилька растерянно.

– Да какая теперь разница? Бывшая, вот кто!

Лилька не знала что сказать.

– Ладно. Пойду я, извини. Ты только дочку мою не обижай.

– Да я никого не обижаю! – И уже вослед крикнула: – А как зовут дочку-то?

– Настя. В четвёртом классе, с косичками.

Лилька потом пригляделась к этой девочке: нормальная девочка, тихая, задумчивая.

Лилька тогда ничего не сказала Петру Ивановичу. Ну, была у него женщина и была.

Мария Григорьевна, увидев, что Лилька одевается, не стала спрашивать куда идёт, и так ведь ясно, куда и зачем. Посоветовала:

– Ты бы резиновые сапоги надела. Гляди, какой дождь льёт, а у нас в грязи и утонуть можно.

Лилька натянула резиновые сапоги и, ни слова не говоря, вышла из дома. Промокший Шарик не вышел как обычно её провожать, а только смотрел из будки, понимая, что Лильке сейчас не до него.

Петр Иванович встретил её радостно.

– Ну, наконец-таки. А то я уже заждался. В школе оно ведь как? Работа и работа. И поговорить не получается. Заходи! Сейчас чай будем пить. Какое варенье доставать?

– Вишнёвое!

Пётр Иванович рассмеялся.

– Вот уж чего нет, того нет. Есть малиновое, черничное, клюквенное, даже земляничное, а вишнёвого нет. Вишня у нас не растёт, не тот для неё климат.

– Давай любое, – сказала Лилька. – И чаю погорячей. Продрогла что-то… А меня сегодня в райком партии вызывали.

– Что случилось? – спросил Пётр Васильевич, хотя уже догадывался, о чём сейчас пойдёт речь.

– Меня на улице остановил Мотин.

– И что говорил?

– Беседовал со мной.

– Понятно, – сказал Пётр Иванович и грустно взглянул на Лильку. А она продолжала пить чай и угощаться вареньем и всё ждала, что Пётр Иванович скажет что-нибудь ещё, но он молчал.

– Почему ты мне сразу не сказал, что женат?

– Какая глупость! Женат, не женат! Она мне развода не даёт.

– Ну и ладно! Она не сможет нам помешать?

Пётр Иванович грустно вздохнул.

– Сможет. Не она, а её отец.

– А кто её отец?

– Начальник… Впрочем, Бог с ним…

– Сколько ей лет?

– Сорок пять. Отец у неё уже стар, но связи у него большие и власть ещё какая-то есть.

– Как её зовут? – спросила Лилька.

– Жанна. Давай не будем о ней.

– Давай, – согласилась Лилька. – Только как ты решишь проблему с Мотиным?

– Решу. В крайнем случае, пошлю его куда подальше. Но развода она мне не даст, это я точно знаю. Разве что сама встретит кого-нибудь… А пока нам придётся всё это терпеть и отбиваться и справа, и слева…

В тот вечер Лилька не вернулась ночевать домой.

Отношения Лильки и Петра Ивановича напоминали скольжение в пропасть. Одно только утешало, что наклон не крутой.

Однажды на рыбалке Пётр Иванович промок и заболел. Лилька хотела ухаживать за ним, но он её остановил:

– Не дразни гусей. Пусть всё угомонится. Не в безвоздушном мире живём, среди людей! Верно я говорю?

За Петром Ивановичем ухаживала соседка да приходила медсестра. Но слухи не только не улеглись, а усилились!.. «Вот стерва! Хахаль заболел, так она к нему и носа не кажет!».

Вскоре Пётр Иванович выздоровел и они снова стали встречаться. Только сейчас он проявлял большую осторожность, старался на людях не демонстрировать своих отношений с Лилькой.

Каникулы они решили провести вместе. Лилька сказала Марии Григорьевне, что летит к родителям в Ростов.

– Нешто случилось что? – удивилась Мария Григорьевна. – Давай я тебе в дорогу соберу чего-нибудь поесть!

Она положила в кулёк пирожки, которые испекла накануне, сделала бутерброды.

– Спасибо, тётя Маша!

Погода в тот день была отвратительной – ветер с мокрым снегом. Лилька почти бежала, подгоняемая ветром, придерживая полы пальто.

Её уже ждали. Она молча спрыгнула с причала в катер, села на свободное сиденье. Пётр Иванович включил зажигание, взревел мотор, и они помчались, рассекая вихри мокрого снега и темноту. Катер подпрыгивал на волнах, словно пытался взлететь, потом шлёпался на воду. Брызги заливали смотровое стекло, и непонятно было, как Пётр Иванович ориентируется.

– А далеко плыть-то? – крикнула Лилька. – Страшно на таких волнах.

– Страшно будет, если ко времени возвращения озеро замёрзнет. Правда, Митрич говорил, что озеро не скоро замёрзнет.

– Митрич – это кто?

– Друг. Увидишь сама. Лесником работает.

Лодка шла вдоль берега. Чёрными силуэтами вздымались громады скал и, сменяя друг друга, плыли назад. В другое время Лилька бы радовалась такой необычной прогулке, но в этот раз ей было не по себе.

Прошёл час, прежде чем они причалили к берегу. Пётр Иванович взял её под руку, прихватил вещи и повёл по крепким доскам небольшого причала.

Затем они поднялись по бесконечно длинной деревянной лестнице на вершину крутой скалы, и пошли по едва различимой тропинке в темноту.

– Ну, вот мы и пришли! – сказал Пётр Иванович!

Дружно залаяли собаки, и он крепче взял Лильку под руку.

Они вошли в незапертую избу.

– Митрич, чёрт, выходи гостей встречать!

Вышел заспанный Митрич. Это был огромный мужик, по сравнению с ним Пётр Иванович казался просто щуплым мальчиком.

– Ну чо орать-то, дурило?! Проходите! Вы, милая, снимайте мокрую одежду, мы её просушим. Как я понимаю, вы и есть Лилечка? Рад познакомиться. Наслышан. Меня Дмитрием Михалычем дразнят.

– Её чуток укачало, – пояснил Пётр Иванович.

– Да, волны сегодня разошлись, – согласился Митрич. – Вы вовремя успели, а то бы…

– А то бы что? – спросила Лилька.

– А то могли бы и не дойти, – просто ответил Митрич. – Иная волна может и катер перевернуть… – Он усадил Лильку на грубо сколоченную скамейку и дал крепкого чаю. – Вы пока тут побалуйтесь чайком, а мы с Петром затащим катер на берег, а то к утру его разобьёт в щепки…

В комнате тускло горела лампочка, но после той темноты ей казалось, что в комнате светло и уютно.

Лилька осмотрелась по сторонам. Вся изба состояла из двух комнатушек и маленькой прихожей. Посредине стояла русская печь, на полочках громоздилась посуда, на стене висели двустволка и ружьё, а в углу на табуретке стояла рация.

Через полчаса мужчины вернулись.

– Катер в безопасности! – сказал Митрич, довольно потирая руки. – Теперь выбирайте сами, что для вас важнее: банька для сугреву или сначала поесть желаете?

– После качки ей только поесть не хватает, – улыбнулся Пётр Иванович. – Вон и к чаю-то она не дотронулась… Нет уж, мы идём в баньку! Верно я говорю?

Та покраснела.

– А ты не стесняйся, – улыбнулся Митрич, неожиданно переходя на «ты». – Мы с Петром свои люди ещё с самого фронта. Он летал, а я его самолёт на земле латал. Авиамехаником воевал. Все вылеты его помню. Так что тут стесняться нечего. Сейчас в баньке попаритесь, потом выпьем, закусим, а уж потом я вас и спать уложу.

Вернулись они из баньки нескоро, но настроение у обоих было приподнятое. Лилька чувствовала, что в её жизнь вошло что-то невероятное.

– Понравилось? – спросил Митрич, хитро прищуриваясь. – У меня дел будет много, а Петро, если захочет, пусть тут хоть каждый день баньку топит. Дров много, так что – наслаждайтесь. А сейчас к столу!

Они выпили по стопке водки за знакомство и закусили грибочками. Лилька сказала:

– Живу на юге, всё, казалось, у нас есть, но такого я и не пробовала! Вкусно!

– А теперь попробуйте вот это! – сказал Митрич. – Совершенно особый деликатес. – Он придвинул им тарелочку с какими-то диковинными кусочками мяса в виде  чёрных продолговатых резинок. – Пробуй, не бойся. Не отрава.

Петро молча поддел вилкой кусок похожего на резину мяса и с явным наслаждением стал жевать.

Лилька взяла кусочек и себе. Это и в самом деле было что-то необыкновенно вкусное. Ничего подобного она не ела.

– Что это? – спросила она.

– Медвежья губа, – ответил Митрич. – Царский деликатес.

У Лильки было ощущение, что она вошла в некое волшебное царство, из которого не хочется уходить.

Выпив и закусив, друзья, обнявшись за плечи, затянул песню:

Славное море – священный Байкал,
Славный корабль – омулёвая бочка,
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Молодцу плыть недалёчко.

Лилька плохо знала слова, но и она постаралась подключиться:

Долго я тяжкие цепи влачил,
Долго бродил я в горах Акатуя.
Старый товарищ бежать пособил,
Ожил я, волю почуя…

А потом они легли спать. Усталость взяла своё, и они вскоре заснули.

А на Байкале бушевала буря. Грохот волн доносился и до того места, где спали Пёти Иванович и Лилька.

Когда на следующее утро Лилька проснулась, она не сразу поняла, почему лежит в какой-то избе, а за окном уже давно день.

Рядом с ней никого не было, но во дворе кто-то колол дрова. Потом она всё вспомнила и сладко потянулась.

Одевшись, прошла в соседнюю комнатку. Там тоже никого не было. Выглянула на улицу и увидела Петра Ивановича, который колол толстые сосновые чурбаки.

– Умывайся, и пойдём завтракать, – сказал он, увидев Лильку. – У меня уже всё готово.

– А где хозяин?

– Ушёл на обход, вернётся к вечеру. Я же говорил: он работает лесником, бродит по лесу, браконьеров гоняет, зверьё охраняет.

– Не страшно одному?

– У него помощники есть. Один живёт здесь. Митрич его послал в посёлок, в магазин. Да и мать у него прихворнула.

После завтрака они покормили собаку.

– И что теперь? – спросила она.

– Можем пойти погулять.

– А что здесь – деревня какая-то или посёлок?

– Ближайший посёлок в двадцати пяти километрах. По местным меркам – рядом. Ты бы хотела так жить?

– Как? – не поняла Лилька.

– Вот в таком домике. Только ты и я. И ещё – тайга, озеро.

– Ну, может быть, один месяц я бы так и прожила.

– А год, два, три?..

Лилька закачала головой.

– Нет, конечно! Я хочу быть в гуще событий, чего-то добиваться в жизни, рожать и воспитывать детей, да и просто работать в коллективе. Мне лучше среди людей…

Пётр Иванович надел резиновые сапоги, свитер, плащ. Снял со стены ружьё.

– А ружьё-то зачем? – удивилась Лилька.

– Вообще-то тут иногда можно встретить медведя, другое зверьё. Митрич говорит, что недавно видел росомаху.

– А росомаха – это страшный зверь?

– Медведь больше росомахи, и тот боится её. Потому и ружьё с собой беру.

Лилька осмотрелась: домик стоял между горами, покрытыми густым лесом.

– А куда мы пойдём? – спросила Лилька.

– В лес.

И они пошли по тропинке, ведущей в гору. Вскоре вошли в густой сосновый лес. Земля была усыпана шишками. Прошли ещё немного, и стало темно, так как верхушки деревьев закрывали небо. Лилька испугалась.

– Такое ощущение, что отсюда невозможно выбраться.

Петр Иванович рассмеялся:

– Не бойся. Мы прошли не больше километра. Посмотришь на тайгу, узнаешь, какая она бывает.

– Я уже посмотрела. Ничего интересного: деревья да деревья. А за ними – какая-то опасность. Пойдём обратно.

– Я хотел сделать тебе сюрприз и показать одно место…

– А долго ещё идти?

– Примерно столько же.

Валентин Игоревич задумчиво спросил Лильку:

– И чем закончилась ваша прогулка?

– Мы пришли к огромной скале, которая нависала над дорогой.

– Вот, – сказал Пётр Иванович. – Мы и пришли.

– И что теперь? – удивилась Лилька.– Под этой скалой можно прятаться от дождя.

– Можно. Здесь всегда сухо. Потому рисунки хорошо и сохранились.

– Какие рисунки?

– Да вот посмотри!

Он показал на  наскальные рисунки воинов и зверей.

– Здорово! Это древние, да?

– Говорят, им восемь тысяч лет.

Лилька потрогала руками рисунки.

– Какая жалость, что у нас нет фотоаппарата!

– И вы всё-таки сфотографировались на фоне тех рисунков? – предположил Валентин Игоревич

– Да, – ответила Лилька, – но только не в тот день, а в другой.

– Я не видел этих снимков.

– Я там нехорошо получилась, была не в настроении…

– Поругались, что ли?

– Вроде того, – призналась Лилька.

– Ну, если не хочешь, не рассказывай…

– Нет уж! Раз взялась рассказывать, то всё расскажу без утайки.

Жизнь в лесном домике не блистала разнообразием: озеро, лес, банька, постель. Застолье с добродушным Митричем и пение песен…

Однажды, когда они спустились по деревянной лестнице к озеру и затем прогуливались по узкой полосе между скалами и водой, Пётр Иванович пожаловался:

– Бьют меня по партийной линии, загнали в школу… Если буду рыпаться, разжалуют. У меня есть выход: уйду в лесники!

– И будешь жить как Митрич?

– Необязательно. Но мне бы хотелось жить как он.

Лилька посмотрела на озеро, на каменную стену скалы, подступающую к воде, и спросила насмешливо:

– А ты подумал о том, что такая жизнь мне не понравиться?

– Не захочешь, я и один смогу жить.

Лилька нахмурилась:

– Мы сейчас с тобой поссоримся!

– Почему?

Лилька ничего не ответила, и они вернулись в избушку.

Когда Митрич с Петром Ивановичем уходили на охоту, Лилька не знала куда себя деть. Читать не хотелось, телевизора не было. Пыталась гулять где-то возле дома и с обрыва смотреть на равнодушный Байкал, но это ей надоело.

К тому времени когда они вернулись домой, у Лильки сложилось устойчивое отвращение и к Байкалу, и к тайге.

Мария Григорьевна спросила, пристально глядя ей в глаза:

– Ну и как там у вас в Ростове?

– Ничего интересного, – ответила Лилька.

А через несколько дней к ней подошёл Мотин и,  ехидно улыбаясь, произнёс:

– А вы знаете, что вас искали?

– Кто?

– Ваши родители. Вызывали на переговорный пункт,  а мы тут ничего и не знаем. Шутка ли: человек пропал!

– Что вы от меня хотите?

– Чтобы вы прекратили это безобразие. А с товарищем Кузнецовым мы сами разберёмся. Не хочу дело доводить до парткомиссии… Но, миндальничать мы не будем. Впрочем, это уже вас не касается…

На другой день Лилька зашла в кабинет директора.

– Посёлок взбудоражен нашим исчезновением… С тобой Мотин разговаривал?

– Да. Я ему сказал, чтобы шёл к чёрту.

– Когда это кончится? Так надоело прятаться…

Сейчас, в пятьдесят восемь лет, Лилька часто думала: что ей тогда было нужно?  Почему она металась, никак не могла успокоиться: то корила себя, то забывала обо всём и снова бросалась в приключения, как в холодную воду. После той памятной поездки к Митричу отношения между нею и Петром Ивановичем стали не то чтобы холодней, но более спокойными. «Что он мне может дать? – думала Лилька. – Это озеро? Избушку в лесу? А как же мои мечты?..». Она не стремилась к богатству, не стремилась к славе. Ей хотелось только одного: ЛЮБВИ!

Правда, она и не представляла себе, что такое любовь?! Подумалось: если бы она тогда решилась на его предложение, может, сейчас была бы бабушкой и нянчила внуков…

Школа тем временем содрогалась от проверок. Приехавшие из Улан-Удэ товарищи интересовались расходованием денег, выделенных на ремонт. Как оказалось, они  были использованы не по назначению.

– Как вы не можете понять, – оправдывался Пётр Иванович, – у меня в интернате дети жили впроголодь! Деньги на питание не выделили. А что важнее, косметический ремонт школы или голодающие дети?!

– Нецелевое расходование средств недопустимо! – долдонил председатель комиссии. – Вы обращались в районо, говорили, что денег нет на питание?

– Много раз. И не только туда, но звонил и в Улан-Удэ, и ходил в прокуратуру…

Лилька переживала, не сомневалась в честности Петра Ивановича, но помочь ему не могла. Отделался Пётр Иванович выговором.

Однажды двое мальчиков из девятого класса подрались. Лилька позвала к себе драчунов.

– Ну, что мне с вами делать? Пусть придёт в школу твоя мама, – обратилась она к Саше Колесникову.

– Мамы у меня нет. Она разбилась на самолёте восемь лет назад.

– Извини. Не знала… Тогда пусть придёт папа.

Папа явился на следующий день:

– Александр Александрович Колесников. Работаю в геологической экспедиции.

– Ищете полезные ископаемые?

– Давайте ближе к делу. Вы же меня не за тем звали, чтобы спрашивать про ископаемые?

– А вы знаете зачем?

– Знаю. Сын мне рассказал.

– Он вам рассказал, что избил Гарика Бобрикова?

– Рассказал.

– А из-за чего подрался ваш сын с Гариком Бобриковым?

– Они дрались из-за вас.

– Из-за меня?

– Гарик плохо отзывался о вас, а мой сын велел ему заткнуться. Тот продолжал, и тогда Сашок его ударил.

– Понятно. И что дальше?

Колесников пожал плечами.

– Я думаю, что Сашок поступил правильно. Говорил и с папашей Гарика. Сейчас пойду к директору.

– Зачем?!

– Мальчишек мирить нужно. Петра Ивановича они уважают, прислушаются.

После ухода Колесникова директор пригласил Лильку. Сказал, глядя в стопку бумаг, лежащих на столе:

– Надо занять ребят! Для начала давай устроим лыжный поход, гонки, игры. Нам и родители помогут… Двое уже согласны, это отцы Саши Колесникова и Гарика Бобрикова.

– Хорошая идея. Там можно будет устроить разные соревнования… – Потом спохватилась. – Но у меня и лыж нет, и вообще еле стою на них…

– Дети научат! А лыжи я тебе дам…

Ближайшее воскресенье было солнечным и безветренным.

Лилька едва поспевала за самыми маленькими.

– Не тяжело идти на подъём? – спросил её Колесников.

– Нет, – ответила Лилька. – Хотя дышать тяжеловато – воздух холодный.

– Дышите носом.

С детьми шёл и отец Гарика Бобрикова. Это был простой мужик, работавший в совхозном гараже сварщиком. Он рассказывал Лильке, как ходил с детских лет на охоту в тайгу с отцом, а теперь вот и своего сына приучает.

Потом на поляне устроили эстафету. Играли в снежки, лепили снежную бабу, и все были довольны, раскраснелись, и на морозном воздухе детские голоса звучали звонко и радостно…

Обедали на снегу. Разожгли костёр и приготовили кашу и чай.

К вечеру Пётр Иванович распорядился:

– Начинаем спускаться. Я первый, показываю путь. Александр Александрович, вы самый последний. Следите за тем, чтобы все благополучно спустились.

Старшие мальчишки хорохорились, совершали быстрый спуск, демонстрировали свою удаль. Малышня держалась гурьбой, и с ними была Лилька. Они её многому научили, и теперь Лилька, усиленно тормозя палками, медленно спускалась в снежную долину.

Отсюда Байкал виден не был, и казалось, что они находятся в другом мире: горы, лес, белый снег и белое небо…

– Вы бы хотели здесь жить? – спросила Лилька Колесникова.

– Не знаю… Я ведь из Пятигорска. Направили после института.

– Жалеете?

– Нисколько. А то, что с женой случилось, так это судьба. Кто ж знал, что тому самолёту суждено было разбиться!

Путь назад был легче. И Лилька испытывала облегчение потому, что так закончился тот неприятный инцидент.

Именно тогда Лилька почувствовала, что с Петром у неё всё закончилось.

– Так я не понял, у тебя началась любовь с этим геологом или нет? – спросил Игорь Валентинович.

– Нет. Просто мне было с ним хорошо. Думаю, что и ему со мной тоже.

– Ну, тогда что же вам мешало соединить свои судьбы? – спросил адмирал.

Лилька задумалась.

– Наверно, потому что не было любви… Так, приятное общение, не более того. Да и пробыла я там всего год, уехала раньше срока.

Между тем, приближались события, которые изменили судьбу Лильки.

В тот день она явилась на работу вовремя. Утренний холодок пробирал её до костей, и она пожалела, что не надела свитер и тёплую шапку. Дети уже были в школе, и она с удовлетворением отметила, что истопник Михалыч растопил четыре школьные печки-голландки.

– Что-то сегодня не по сезону холодновато, – сказал он, видя, как дрожит от ветра вбежавшая в школу Лилька. – Ну, да сейчас согреетесь.

– Какая прелесть! – Лилька прикоснулась к тёплой печке. Так бы держала руки и держала – до того тепло и хорошо было. Но звонок уже прозвенел, и надо было спешить.

Лилька вошла в десятый класс, где у неё был первый урок.

– Здравствуйте, ребята, – сказала она. – Я проверила ваши сочинения. Староста, раздайте, пожалуйста, тетради.

Кто-то с удовлетворением брал тетрадь и показывал соседу по парте:

– Четвертак!

Кто-то недовольно кривился:

– Опять трояк! Тема не раскрыта… Как не раскрыта!? Я как смог, так её и раскрыл. Главное, ошибок почти нет!..

Неожиданно задрожала земля. Наклонился и упал шкаф с книгами. Что-то затрещало. Раздался звон разбивающихся стёкол. Толстая балка стала медленно отрываться от потолка… К подземному гулу добавился треск заходивших ходуном стен. Деревянное перекрытие на потолке затрещало и рухнуло на середину класса, поднимая тучи пыли от извёстки и деревянной трухи. Балка никого не убила, потому что отрывалась от потолка медленно и дети успели отскочить в сторону, но столы она разбила вдребезги.

Девчонки завизжали. Лилька открыла окно и крикнула:

– Выскакивайте на улицу! Быстро! И отходить подальше от здания школы! Мальчики, помогите девочкам! Быстрее, быстрее!..

Лилька выскочила последней. Все с ужасом смотрели, как разваливается их школа. Кто-то ещё с трудом вылезал из окон, так как крыльцо рухнуло и закрыло проход. Лилька кинулась помогать им. Между тем из здания школы пошёл дым. Это разрушившиеся печки выплюнули из себя горящие дрова. Начинался пожар.

Толчки повторялись и повторялись, но через пять минут всё прекратилось. Теперь можно было осмотреться.

Пётр Иванович, бледный, взъерошенный, кричал преподавателям:

– Проверьте, все ли дети успели выбежать.

Здание школы было сильно повреждено, но пока полностью не рухнуло. Страшнее этого был пожар.

Кто-то закричал, что нет двух девочек из третьего класса. Пётр Иванович мгновенно сориентировался, где находятся окна этого класса, и бросился туда. Лилька за ним.

– А ты чего? – заорал Пётр Иванович. – Марш на улицу!

Лилька, не обращая внимания на его крик, продолжала искать. Наконец, она нащупала головку девочки.

– Одну нашла! – закричала она, волоча девочку к окну. – Не бойся, милая, прыгай, прыгай. Тут невысоко!

Лилька вытолкнула девочку наружу, и её тут же подхватил учитель физкультуры. Увидев, что Лильки рядом нет, Пётр Иванович вернулся в задымленный класс и крикнул:

– Где ты там? Выходи сейчас же! Я тебе приказываю!

Лилька нашла и вторую девочку. Её придавил упавший шкаф с книгами. Она с трудом освободила девочку и, задыхаясь в дыму, двинулась к окну. Ей помогли вылезти, но теперь возникла новая проблема: исчез директор.

Лилька хотела кричать, но голоса не было.

– Отходим подальше! Отходим подальше от огня! – услышала она позади себя знакомый голос.

– Ты жив? – прошептала Лилька. – А я думала, что ты там остался?

– Да жив я, жив. Вышел не там где ты – пробежался по коридору… Хотел посмотреть, как там. Ничего не увидел. Зря только дыму наглотался.

Лилька заплакала и, не стесняясь людей, прижалась к нему.

– Всё хорошо, всё хорошо, – говорил он. – Никто не погиб, а здание школы… Я же предупреждал!

Через день выяснилось, что и в посёлке многие дома повалились. Были и пожары.

Но обошлось без жертв, хотя ранения, ожоги были.

Секретарь райкома вызвал Петра Ивановича и посоветовал ему не вспоминать о своих докладных.

– Ты должен понимать: были бы у нас средства, построили бы тебе школу. Ты аттестуй детей по итогам года, а за лето что-нибудь придумаем…

– Я хочу детей из интерната распустить по домам… Что им там находиться, если школы нет?

– Отпускай… Пусть у них на две недели раньше начнутся каникулы…

– Но Мотин…

– Что тебе Мотин… Я сказал: отпускай!

– А что же было потом? – спросил Валентин Игоревич. – Ты уехала в отпуск?

– Уехала… Но назад уже не вернулась…

Машка

Последним событием, всколыхнувшим воображение Машки, была свадьба дочери, которая запомнилась пышностью и торжественностью. Человек умеренный и довольно сдержанный, она была удивлена размахом, с которым проводилось торжество, но радовалась счастью Леночки и надеялась, что наконец-то всё хорошо сложится в её жизни.

Дела в её магазине шли успешно, долги по кредитам выплачивались аккуратно. Леночка с мужем жили отдельно, и Василий каждое утро подвозил её на работу. Машка видела, что у дочери появился блеск в глазах и она стала другой.

Последние дни августа не предвещали никаких бурных событий. Товар, который удалось закупить в Москве, пользовался большим спросом, и Машка с мужем уже подсчитывали прибыль и думали закупить ещё такую же партию ткани.

Часов в одиннадцать, как обычно, Машка с Леночкой приютились у небольшого столика и пили ароматный кофе со слойками. Это был их завтрак.

Машкин муж Семён возился в это время с машиной. Он в торговые дела не вмешивался и выполнял функции экспедитора, грузчика, подсобного рабочего и вполне был счастлив, что у него не болит голова, где взять деньги и что закупить на оптовых базах в Москве.

Когда женщины кончали завтракать, к ним зашёл Иван Рустамович Бараев, один из совладельцев вещевого рынка со звучным названием «Нептун». Это был грузный мужчина лет шестидесяти с остатками седых волос и огромным, как у вождя мирового пролетариата, лбом. Он то и дело доставал из кармана платок и вытирал им вспотевшую лысину.

– Добрый день, дэвочки, – поздоровался он.

– Добрый день, Иван Рустамович. Кофе выпьете?

– Что ты! Какой кофэ в такую жару? Нэт уж, спасибо, спасибо…

– Может, мороженое? Леночка, ну-ка принеси…

– Ничего нэ нужно… Я к тебе, Маша, вот по какому делу…

Машка напряглась. Ничего хорошего от этого Бараева она не ждала. Сейчас объявит, что со следующего месяца арендная плата повышается… Она и без того не маленькая.

– Замэть: сегодня последний день августа, – начал Иван Рустамович.

– Ну да, – согласилась Машка.

– Пэрвого октября, – проговорил Иван Рустамович, – это помэщение должно быть свободным. Решением учредителей мы здэсь будем организовывать выставочный салон.

Машка от такого известия чуть было не потеряла дар речи.

– Иван Рустамович, а нам же куда? У нас нет другого места! Мы же всегда аккуратно платим арендную плату. Никогда задолжниками не были. Что нам делать? Прямо на улицу? Самый сезон…

Иван Рустамович проговорил равнодушно:

– Ты нэ паникуй, Маша. Месяц у тебя ещё есть. Найдёшь что-нибудь…

– А можно…

Бараев покачал головой:

– Нэт, нельзя… – Он повернулся к двери и, уходя, бросил через плечо: – Пэрвого октября. Ни на дэнь позже.

Машка была в панике. Куда идти? Где искать? Где взять деньги на это? Ведь даже если удастся арендовать какое-то помещение, где взять деньги, чтобы переоборудовать его под магазин. Да и помещение должно быть не маленьким, ведь здесь они сумели поставить и закройный стол, где работала Валя, которая могла и сарафан покроить, и платье, брюки или даже костюм. К тому же обычно арендаторы поначалу берут арендную плату сразу за три месяца вперёд…

– Что теперь с нами будет? – растерянно спросила Леночка.

– Ой, не знаю, доченька… Просто руки опускаются.

– Мы что-нибудь придумаем!

– За месяц мы ничего не придумаем, – прошептала Машка. – Ты не забывай, что у нас долги по кредиту...

Зашла покупательница, и Леночка пошла ей навстречу.

– Здравствуйте! Могу ли я вам чем-то помочь?

Пока она занималась покупательницей, Машка думала: что же делать? Куда идти?

Позвонила мужу.

– Приезжай… Бараев сказал, чтобы мы к первому октября освободили помещение. Они здесь организовывают какой-то салон… А нас – на улицу…

– Может, ещё поговорить с ним? – предложил Семён.

– Ну и что ты ему скажешь? – удивилась Машка. – Решение принято учредителями… Сейчас срочно нужно искать новое помещение. Приезжай, поедем в город.

Они поехали в город и обратились в фирму, которая занималась недвижимостью. Помещений под магазин предлагалось много, но все они были в местах, где на посетителей нельзя было рассчитывать.

– Это же не продуктовый магазин! – говорила Машка мужу. – Помещение должно быть или в центре города, или в  таком же супермаркете, где много народа. Иначе даже начинать не стоит…

Поехали смотреть помещения в центре города. Цена – заоблачная. Площади большие, в ряде мест – стройвариант, то есть нужно проводить большой ремонт… Где на это взять денег?..

Теперь целыми днями Машка с мужем рыскали по городу в поисках помещения для магазина. К ним подключился и муж Леночки Василий, но всё было тщетно. Стоимость аренды в центре города была непомерно большой, на такую они не могли согласиться. Но делать было нечего. Нужно было искать, где на время перезанять деньги, чтобы арендовать помещение и сделать ремонт. Свободных средств у них не было. Всё – в товаре.

Машка обратилась в банк, в котором она кредитовалась, но там сказали, что выдать новый кредит смогут только после того, как Машка погасит старый. А долг был около полутора миллионов рублей. Эту сумму сразу они погасить не могли.

Вот с такими заботами и пришла Машка на девичник. Понимала, что отдых ей необходим. Но когда после шумных приветствий и радостных голосов подруг, бокала красного вина и весёлых историй Лильки о своём адмирале все немного успокоились, Наташка обратила внимание на грустную Машку.

– Что снова у тебя стряслось, подруга? – спросила она.

– Жизнь, сволочь, больно бьёт, и всё чаще по голове!

– Ты давай не темни! Чем тебе так жизнь не угодила?

Когда подруги узнали о Машкиных проблемах, стали наперебой предлагать помощь. Этка предложила свободную комнату, в которой можно складировать временно товар. Аришка сказала, что у неё есть в загашнике триста тысяч и она может их дать на неопределённый срок. Наташка набросилась на Этку, говоря, что она может дать не комнату, а пустующие помещения своего дома… Лилька сказала, что у неё есть знакомый, который имеет фирму, занимающуюся недвижимостью. Она с ним поговорит.

Аришка подвела итог:

– Итак, проблема в том, чтобы достать деньги. Где?! Девочки, шевелите своими извилинами.

– А ты обратись к Анжелике, – посоветовала Наташка. – Она сейчас на фартовой машине раскатывает. Деньги у неё должны быть.

– Ты бы ещё сказала, чтобы я пошла к бабе Нюсе за деньгами. Чем Лика может мне помочь?

– А ты не горячись! Мужик, с которым теперь она живёт, уж очень крутой. Купил ей квартиру на Северном, машину… Чем чёрт не шутит? А вдруг? Может, её хахаль и  даст денег взаймы, если его попросит об этом Анжелика.

– Попросит ли?

– Попросит, если не совсем заелась и не забыла, что мы ей сделали когда-то. Я же помню, как она у тебя пряталась.

– Да времени-то уже много прошло.

– Вот пусть она теперь тебе поможет. Она, между прочим, совсем недавно была на свадьбе у Леночки. Пришла же! Значит, помнит… И подарок красивый подарила. Ты обратись! За спрос не дают в нос!

Пойти в гости к однокласснице Леночки Анжелике, или Лике, как её любила называть Машка, было непросто. Нужно было перебороть себя и решиться. Анжелика всегда относилась к ней хорошо.

Поразмыслив, Машка вынуждена была согласиться, что хуже не будет.

Взяв у дочери телефон Анжелики, Машка позвонила ей.

– Мария Ивановна, здравствуйте! – обрадовалась Анжелика. – У вас что-то случилось? Голос такой встревоженный…

– Случилось, Ликочка! Я хотела бы с тобой встретиться.

– А вы приезжайте ко мне!

Записав адрес, она поехала к Анжелике.

Роскошь квартиры поразила её:

– И это всё твоё?

Анжелика усмехнулась:

– Тут ничего моего нет. Всё Колюни, но он всё это предоставил в моё распоряжение.

– Кстати, а где он сейчас? На работе?

– В Таганроге. Поехал там раскручивать одного типа, который не хочет платить налоги… Мария Ивановна, вы сказали, что у вас что-то случилось? Что?

Машка сбивчиво рассказала ей про все свои злоключения.

– Попроси, милая, своего Колюню!..

– Только мне не всё понятно, – сказала Анжелика. – Может, останетесь в «Нептуне»?

– Да я бы с удовольствием, только это невозможно. Они на нашем месте собираются устраивать какой-то салон. Это решение учредителей…

– Ладно. Нечего раньше времени гадать на кофейной гуще. Приедет Колюня, станет ясно…

– Ты так уверенно говоришь, что у меня словно камень с души упал… Неужели…

– Да бросьте, Мария Ивановна! Я ещё ничего не сделала. А когда-то и вы меня пытались спасти… Этого я никогда не забуду… Я думаю, что Колюне стоит только позвонить кому следует, и этот ваш Рустам Иванович…

– Иван Рустамович, – боязливо поправила Машка и оглянулась по сторонам, словно боясь, что могущественный хозяин рынка услышит, как о нём непочтительно отзываются.

– Да какая разница! Иван Рустымч или Рустам Иваныч, – рассмеялась Анжелика. – От перемены мест слагаемых ничего не меняется. – Колюня его хоть так, хоть этак уделает. Вы три дня ещё потерпите?

– Потерплю, конечно! Я должна очистить помещение к первому октября.

– Колюня через два дня возвращается из Таганрога. Вот тогда он всё и решит!

Потом они прошли на кухню и пили кофе с пирожными. Машка продолжала что-то рассказывать о своих страхах, о чувстве беспомощности, но Лика её прервала:

– Да забудьте вы обо всём. Всё будет хорошо, это я вам говорю!

– Дай-то Бог.

Немного успокоившись, Машка осмотрелась. Комната как комната. Металлопластиковые окна, красивые двери, шикарная мебель. Всё говорило о прекрасном вкусе и достатке хозяев.

– Кто он у тебя? – спросила Машка, разглядывая картину на стене. – Банкир? Олигарх? Какой он из себя? Хоть бы показала его. А то даже и на свадьбу пришла одна. Он у тебя что – работает шпионом? Ни одного портрета в доме!

– На свадьбу идут с мужьями, ну или с кавалерами. А он у меня – ни то ни другое.

– Господи, да кто же он у тебя такой? В смысле – большой начальник? Или ему надо шифроваться, потому что работа такая?

– Нет. Всё намного проще. Во-первых, он женат и у него уже взрослые дети, а во-вторых, он и в самом деле большой начальник, а скандальная слава ему не нужна. Встречаемся здесь, вот в этой квартире, которую он купил.

– Взрослые дети… Да погоди, а лет-то ему сколько?

– Пятьдесят. А мне двадцать восемь, как и вашей Леночке.

– И как же вы?..

– Как у нас в постели, что ли? Да всё отлично! Он в прекрасной форме. А главное: он души во мне не чает. Меня вполне устраивает, что я свободный человек.

– Покажи его фотографию!

Они перешли в другую комнату, и Анжелика стала показывать фотографии.

Машка смотрела с удивлением на этого толстого лысого коротышку со свирепым выражением лица.

– Если бы вы увидели нас вместе, ещё больше бы удивились, – сказала смеясь Анжелика. – Ни на одной фотке вы нас не увидите вдвоём. Он очень осторожный человек.

– А почему бы удивилась?

– Он намного ниже меня ростом!

– И ты любишь его?

– Да как вам сказать? Мне с ним хорошо, это уж точно! Он умный, сильный, весёлый. В нём нет никакого занудства. Вот я его попрошу помочь, и он особо и не будет спрашивать, зачем, а кто вы мне такая. Просто возьмёт и сделает. А то, что он сделает это, я нисколько не сомневаюсь. Следователь прокуратуры он. А это – почти что волшебник в цирке, это я вам говорю! – Потом, увидев в глазах Марии Ивановны какое-то сомнение, продолжала: – Я понимаю, что со стороны это похоже на продажную любовь по принципу «ты мне – я тебе», но, по крайней мере, в моём случае всё не так просто. Я бы даже сказала иначе: всё совсем не так, как может показаться.

– А как? – с удивлением спросила Машка.

– Понимаете, мужчина должен быть бойцом, защитником, добытчиком. Мужчина должен быть способен на поступок – внезапный, дерзкий, отважный, красивый. Колюня  в трудный момент может принять решение, принять на себя ответственность. Да, он старше меня, он толстяк и лысый, и у него пузо волосатое, но это самый настоящий мужчина!

Машка при этих словах вспомнила своего Семёна. В тех случаях, когда возникала физическая опасность, он мог с лёгкостью броситься в бой и, рискуя жизнью, защитить, отбросить ударом кулака, но… решения всегда принимала она. Семён просто уклонялся от них! По большому счёту Машка была мужиком в доме.

– Если хотите, я могу познакомить вас с ним, – сказала Анжелика.

– Конечно, хочу! – обрадовалась Машка.

Лика рассмеялась.

– Но мы, тётя Маша, перенесём это знакомство на то время, когда всё будет сделано. А сейчас напишите мне данные этого вашего Рустама – имя, отчество, фамилию, точное название его должности и телефоны. Вы же знаете это всё?

– Знаю, конечно.

– И свой сотовый напишите, чтобы я могла, когда в этом возникнет необходимость, сообщить вам: тётя Маша, вы победили!

Машка ощутила уверенность. Она взяла листик бумаги, вырванный Анжеликой из блокнота, и записала в нём данные Ивана Рустамовича. А затем отчертила линию, словно бы брезгливо отгораживаясь от этой гадости, написала цифры своего телефона.

– За что я люблю своего Колюню, – сказала Анжелика, – он такие дела решает быстро и просто. – Уже провожая Машку в прихожую, она добавила:  – Ну, мы ещё с вами, тётя Маша, посмеёмся – будет время. Вы ведь не забыли, я так полагаю, моего Артишока?

– Артишока? Да кто ж его забудет, проклятого? – шёпотом проговорила Машка и побледнела.

– А вы как будто его всё ещё боитесь? – рассмеялась Анжелика. – Не надо его бояться! Если этот ваш Иван Рустамыч будет огрызаться и не поймёт вежливого предупреждения, то и он окажется там же, где и Артишок.

– А где Артишок? – шёпотом спросила Машка.

– Далеко! Пока ещё не на кладбище, но всё же очень далеко! И вернётся только через семнадцать лет. Это при условии, если ещё вернётся!

Машка робко спросила:

– Попался, проклятый, на чём-то, да?

– Попался, попался! На мне попался! Сто человеческих жизней искалечил, как будто сто палок сломал себе об колено. А на сто первой – осёкся. Он теперь жалеет, что плохо со мной поступил!

– Это Колюня твой сделал?

– Колюня, кто же ещё?! А там и делать-то особенно нечего было: за ним длинный шлейф тянулся. Если по-честному, ему пожизненный срок светил... Вот так же и ваш Иван Рустамович – наверняка за ним что-нибудь тянется. Безгрешных людей нет! Это я вам говорю! Кроме вас и меня, конечно! – Анжелика рассмеялась. – Так что, Мария Ивановна, дорогая моя, ничего не бойтесь! Он сделает всё, как ему скажет Колюня – он ведь не враг себе. Леночке привет передавайте!

Уже когда Машка шла к лифту, Анжелика сказала вдогонку:

– Через три дня я сама позвоню вам.

Когда Машка пришла домой, Семён спросил её:

– Товар-то когда будем вывозить? Смотри, если не успеем выгрузить, они вышвырнут его на улицу.

– Сёма, – ласково сказала ему Машка. – Товар никуда не денется. Пусть лежит там где лежит.

– Так ведь!.. – заикнулся было Семён.

– Сёма, – уже твёрже проговорила Машка. – Сегодня, кажется, футбол? Возьми в холодильнике пивка и посмотри свой любимый футбол. Если б ты знал, как я его ненавижу! А с товаром я сама разберусь.

Машка вошла в кухню, достала из шкафчика бутылку французского коньяка, плеснула себе в бокал и с наслаждением выпила.

Спать Машка легла, не дожидаясь Семёна, который опять застрял перед телевизором с бутылкой пива. Бывали случаи, когда он там и засыпал. Диван есть – приложится к подушке и спит. Бывало, телевизор всю ночь включённым оставался…

Она сладко заснула, и ей приснился удивительный сон. Она сидит, прислонившись к подоконнику в какой-то каменной темнице, а за огромным решётчатым окном быстро проплывают чёрные грозовые тучи. Они проносятся по небу, и капли дождя бьют по оконному стеклу. Машка смотрит в окно и с тревогой понимает, что находится на вершине крепостной башни. Подумала: «Господи, куда я попала! И не поймёшь, где спасение».

Потом к ней пришёл надзиратель – мрачный человек с капюшоном, закрывающим лицо. Надзиратель просунул сквозь решётчатую дверь глиняную миску с баландой и прорычал:

– Дэвочка! Жри, пока я добрый.

Машка выхватила миску из его рук и стала хлебать тюремную жижу. Потом облизала ложку и сказала надзирателю, который всё ещё стоял по ту сторону решётки:

– Я на вас управу найду! Вот я Анжелике расскажу про вас, сволочи! Невинного человека держите в тюрьме! Она вам всем задаст! Отольются вам мои слёзы!

Надзиратель принял из рук Машки пустую миску и сказал насмешливо:

– Да кто такая эта твоя Анжелика? Ты хоть понимаешь, дура-баба, кто такой я и кто такая она?

– Понимаю! – запальчиво закричала Машка. – Ты мой тюремщик, а она моя освободительница.

Тюремщик рассмеялся:

– Ты тут сиди, а про Анжелу свою забудь – ничем она тебе нэ поможет. Нэ бывает сейчас таких волшебников, которые бы помогали.

С этими словами надзиратель повернулся и пошёл. Словно бы что-то вспомнив, Машка подбежала к решётке и, больно стукнувшись об неё, закричала вослед уходящему силуэту:

– А какой-то хоть срок у меня? Долго ли мне ещё сидеть?

Человек в капюшоне повернулся к ней и сказал ласково:

– Всю жизнь. Это твой, Машка, удел такой – сидеть здэсь всю жизнь.

– Да кто ты такой, чтобы решать мою судьбу? – крикнула ему Машка.

– Как это кто? Нэ узнаёшь? – человек снял с головы капюшон, и Машка увидела при свете факела лицо ненавистного Ивана Рустамовича Бараева.

Она в ужасе проснулась. Семён дрыхнул на соседней кровати и безжалостно храпел. От него шёл невыносимо вонючий пивной перегар, смешанный с никотином и потом.

«Вот она, моя тюрьма, – подумала Машка. – Ни любви, ни свободы. Так вот и живу. Только бы Леночке жизнь досталась лучше, чем у меня».

Она толкнула мужа в бок и проворчала:

– Семён! Храпишь ведь, перевернись, что ли!

Семён, пробормотав что-то во сне, покорно перевернулся на другой бок.

Машка вышла из спальни и направилась в ванную комнату. Тяжёлый сон не давал покоя, и ей хотелось смыть его с себя.

Потом она долго вытиралась пушистым пахучим полотенцем, сидела на кухне и пила чай.

Ей вспомнилась история пятилетней давности. Именно тогда Леночка сказала, что у её одноклассницы серьёзная неприятность и, если ей не помочь, может произойти всё, что угодно – вплоть до убийства.

Машка знала Анжелику и её родителей. Жили они тогда по соседству. Девочки дружили, и их дороги разошлись только после школы: они пошли учиться в разные институты. Но и это не помешало им поддерживать дружеские отношения, поэтому, когда Леночка сказала, что её подруге нужна помощь, Машка согласилась:

– Конечно! Но что случилось-то?

– Спрятать её нужно! Её разыскивает любовник, бандюган и садист. Он запирал Лику в загородном доме. Но она смогла убежать. К родителям нельзя – этот бандит знает, где они живут.

– Да что это за человек?! – воскликнула Машка.

– Артишок.

– Какой Артишок?

– Бывший боксёр, блатной, криминальный авторитет. Бандит, в общем.

– И зачем же она связалась с таким?

– Ей нравятся сильные мужики. Вот и вляпалась.

Машка вспомнила, что в молодости её тоже прельщали такие мужчины, но она их побаивалась. Даже когда сближалась с ними.

Анжелика появилась у них в квартире, и Семён, которому Машка решила ничего не говорить, знал только, что у девочки случилась неприятность и ей нужно пожить вне дома.

– И что делать-то теперь собираешься? – спросила Машка.

– Эта скотина считает, что я его собственность!

– Ты мне скажи, что ты делать-то собираешься? – терпеливо повторила вопрос Машка.

Анжелика пожала плечами.

– Думаю, что когда-нибудь он отстанет. Перебесится, да и плюнет. Хорошо, если бы он встретил новую девицу.

– А если не встретит?

– Встретит! Он без баб жить не может!

– А родители знают, что ты у меня? – спросила Машка.

– Нет. Сказала, что буду у подруги. Боюсь, что за ними могут следить.

– А что будешь делать? – спросила Лена.

– Продам ожерелье и испарюсь.

Анжелика достала из сумочки футляр и открыла его. Машка и Леночка увидели красные рубины в золотой оправе на тонкой золотой цепочке, в которой поблескивали бриллианты.

– Ой, Господи! Откуда у тебя такое?

– Артишок подарил на день рождения.

– А он назад не потребует? – спросила Машка.

– Вещь-то моя. Если он её подарил, это означает, что я с нею могу делать всё что угодно: выбросить в Дон, закопать в землю, подарить кому-нибудь, носить или продать. Я продам. Продам и уеду.

– Да где жить-то собираешься? – спросила Машка.

– С деньгами везде хорошо. Сейчас говорить об этом – всё равно, что делить шкуру неубитого медведя.

Машка вспомнила, что поселила Анжелику в той же комнате, где жила Леночка. Сам факт, что в их квартире будет храниться такая ценная вещь, пугал её.

На третий день к ним позвонили.

Машка, прикрыв трубку, сказала Лике:

– Твои родители! Что мне им ответить?

Анжелика поморщилась и взяла трубку.

– Мамочка, не беспокойся. Со мною всё в порядке. Сейчас я у тёти Маши, а завтра буду в другом месте. Так нужно… – Выслушав мать, резко произнесла: – Скажи им, что ты понятия не имеешь, где я нахожусь! И не звони больше сюда.

– Слушай, Ликочка, – сказала Машка. – А может, всё дело в том, что у тебя его ожерелье?

– Да почему это оно его? – удивилась Лика. – Он мне его подарил.

Через неделю Анжелика стала выходить на улицу погулять.

– Ты бы осторожнее, что ли? – сказала Машка.

– Да сколько ж можно бояться?! Вы не беспокойтесь, я не теряю бдительности.

Во время одной из прогулок возле ресторана Анжелика увидела отморозков Артишока. Она вся сжалась и спряталась за Машку.

– Только не оглядывайтесь. Двое возле чёрной машины. Мы сейчас повернём, а вы посмотрите в сторону ресторана. Видите вон тех лысых?

– Вижу. Это они?

– Они. Мне нельзя возвращаться к вам. Пойду к подруге, а потом вы принесёте ожерелье и я уеду…

– Мы к Наташке сейчас пойдём, – сказала Машка. – Наташка – это моя школьная подруга.

– Ну, конечно, – сказала Наташка. – Пусть Лика поживёт у меня.

И Лика поселилась в недостроенном доме.

– Если нужны деньги, продай ожерелье, – посоветовала Наташка. – Оно тебе счастья не принесёт. У тебя есть загранпаспорт?

– Есть, – сказала Анжелика. – Ездила в Финляндию.

– Тебе там понравилось?

– Тихая страна, чистая и культурная.

– Ну, вот туда и поезжай, – сказала Наташка.

В воскресенье Наташка с мужем ушли на рынок. В пустом доме было тихо, и казалось, опасности здесь ждать было неоткуда. Поэтому, когда в дверь позвонили, она открыла, решив, что это внуки Наташки. Перед нею стоял Артишок и его подручные.

Анжелика онемела от неожиданности, а бандит с дружками спокойно прошли в дом.

– Ну, ты и расположилась, однако, – сказал он, оглядываясь по сторонам. – Чем не тюрьма? Хлеба-то тебе хоть дают?

Анжелика затравленно смотрела на бандитов.

– Дрыхнешь, должно быть, на строительном мусоре. Да, нехорошо у тебя тут. Нехорошо. Но о вкусах не спорят.

Анжелика спросила глухим голосом:

– Выследил?

– Какая тебе разница? Главное – узнал. Мои пацаны ищейки ещё те! Вот познакомься, – он похлопал по плечу амбалов, стоящих рядом. – Это Макс, а это Гильза. Им спасибо скажи.

Анжелика процедила сквозь зубы:

– Спасибо.

– Ну, вот – это по-нашему. По понятиям. На гостеприимство и угощение мы не рассчитываем, поэтому перейдём к делу.

– Что тебе от меня надо?

– Ничего! Ты мне не нужна. Живи где хочешь и как хочешь. Но чужое-то зачем брать? Или ты масть поменяла? Из шлюхи перекрасилась в ворюги. Ну, что ж, вор – почётное звание, приличная масть.

– Я ничего чужого не брала! – закричала Анжелика.

– А ожерелье?

– Ты мне его подарил!

– Подарил. Но дарил при условии: ты моя и при мне, а пока при мне, я любуюсь, как оно на тебе выглядит. Оно украшает тебя, а ты украшаешь меня. Не хило?! Ты мне – я тебе. Закон природы! – Артишок рассмеялся и сплюнул на пол. – А как ты хотела?! Ну а если ты удрала, пусть хоть ожерелье ко мне вернётся. А я другую вешалку найду, чтобы на ней его смотреть. Не хочешь, и не надо. Будем считать, что мы разошлись как в море корабли. Так что гони рубиновое ожерелье, сука!

– Нет у меня никакого ожерелья! – крикнула Анжелика.

– Я так и думал, – рассмеялся Артишок. – На нет и суда нет. Так бы я тебя не тронул, ну а раз ты принимаешь меня за лоха зелёного и хочешь облапошить, разговор у нас будет другой. Будем разбираться по понятиям. Сейчас ты с нами проедешь. И не вздумай взбрыкнуть. Мои пацаны этого не любят! Посидишь в подвале, пока не вспомнишь, где ожерелье. И хватит базарить! Либо мы договоримся и разойдёмся красиво, либо…

– Никакого ожерелья у меня нет! – упрямо повторила Анжелика.

– Нет, и не надо. Взяли её, пацаны!

Анжелика попыталась убежать, но её тут же схватили. Попыталась вырваться, но силы были неравными.

– Бить мы тебя не будем, – пообещал Артишок. – Я ценю красоту. Но если будешь сильно рыпаться, пеняй на себя. Ну а теперь – пора спать! – с этими словами он достал пакет, разорвал его и, вынув оттуда что-то вроде влажного платочка, приложил к лицу бывшей любовницы.

Как её перенесли в машину – она не помнила, проснулась в подвале. Она лежала на старой железной кровати, рядом стояли тумбочка и стул.

На какое-то время снова забылась сном, но потом проснулась и память потихоньку стала к ней возвращаться. Она огляделась. Под потолком виднелось маленькое окошечко с решёткой… На тумбочке кружка с водой и кусок чёрного хлеба, в углу ведро, и на стене выведено мелом: «туалет».

От мысли, что она попала в настоящую тюрьму, ей стало не по себе. Она подошла к двери и толкнула её. Дверь была заперта. Забарабанила кулаками, крича и посылая проклятия. На её крики пришёл орангутанг и, кисло улыбаясь, сказал:

– Тише ты! Хозяин не любит, когда в доме шумят. А будешь вякать – свяжу и заткну рот кляпом. Усекла?

– Отпустите!  Вы не имеете права.

– Закрой пасть! Хозяин хочет, чтобы ты ему ожерелье вернула, но ты же не возвращаешь! Заныкала где-то.

– Нет у меня никакого ожерелья!

– Вот и хозяина нет! – с этими словами он запер дверь.

«Что же мне делать? – подумала она. – Если я верну ожерелье, я перестану ему быть нужна, и тогда он меня может и убить».

Воображение рисовало ей жуткие картины. Вот она лежит на берегу Ростовского моря в густой траве с проломленной головой. Или на дне с камнем на шее…

Анжелика вдруг остро почувствовала безвыходность положения. Подумав, снова стала колотить руками в дверь.

– Ну что ещё? – спросил появившийся бандюган.

– Отдам я ему ожерелье. Будь оно проклято! Только пусть меня отпустит!

– Вот и ладушки! – сказал стражник. – Это другой компот! Тогда выходи.

Анжелика вышла вслед за своим охранником и, поднявшись по лестнице, оказалась во дворе, окружённом высоченным каменным забором. Роскошный сад с кустами роз и высокими деревьями подходил прямо к крыльцу. Выложенный облицовочным кирпичом, дом выглядел произведением искусства. Третий этаж заканчивался башенками с пирамидами крыш. В башенках узкие окошки, больше походившие на бойницы. Огромные злые псы бегали по двору, а по краям высоких стен и на входе видны были видеокамеры… Это была настоящая крепость, к которой незаметно и подойти нельзя.

Охранник насмешливо прорычал:

– Отсюда не драпанёшь! Посмотри, какие красавцы во дворе! – он показал на двух псов, чёрных ризеншнауцеров. – Специально натренированы на таких как ты. Сейчас выйдет хозяин и скажет, что с тобой делать.

Артишок появился через несколько минут.

– Ну что? Ты ещё помнишь мои условия? Я даром базарить не буду.

– Верну я тебе ожерелье, только отпусти.

– Лады. Макс, возьми Гвоздя и отвезите мамзель куда скажет. Возьмёшь ожерелье и ко мне. Её оставишь. Пусть живёт! Но помни: моё предложение остаётся в силе.

– Какое предложение? – не поняла Анжелика.

– Возвращайся, если не совсем дура.

– Нет уж, спасибо!

– Будешь жить как королева! И ожерелье носить будешь! Как тебе моё предложение? Мне нужно, чтобы рядом со мной была краля, наряженная, как ёлочка.

– Я подумаю, – огрызнулась Лика.

– Надумаешь – позвонишь.

Когда они подъехали к дому Наташки, Анжелика сказала:

– Ждите. Я сейчас выйду.

Макс и водитель остались в машине. Анжелика прошла в дом и увидела тётю Наташу.

– Лика! – закричала она. – Где ты была? Я вернулась, а тебя нет, и дверь не заперта. Не случилось ли чего?

– Случилось, – хмуро ответила Лика. – Они вычислили меня. Приехали и увезли к себе.

– А теперь отпустили?

– Отпустили с условием, что я верну им ожерелье.

Наташка замахала руками:

– Да отдай ты им его! Пусть подавятся, сволочи. Лишь бы отстали!

– Так и сделаю. Они ждут меня в машине.

Анжелика прошла к себе и достала из-под матраса коробочку. Раскрыла её и в последний раз посмотрела, как сверкают красные рубины.

– Я с тобой! – крикнула Наташка.

– Тётя Наташа, не надо. Что будет, то и будет!

Она открыла калитку и вышла на улицу. Наташка не послушалась, вышла следом.

– А это ещё что за чудо? – лениво проговорил Макс.

– Да пошёл ты знаешь куда? – крикнула Наташка. – Чего пристал к девочке?

Тот даже бровью не повёл.

– Вот вам ваше ожерелье, – сказала Анжелика, протягивая коробочку. – Забирайте!

Макс раскрыл коробочку и внимательно посмотрел на содержимое. Потом захлопнул её и сказал:

– Вот и ладушки! Давно бы так, дура! А теперь прими подарок от хозяина, – он протянул ей дорогой сотовый телефон. – Это тебе на память. Захочешь позвонить – позвонишь, ну а нет – твоё дело.

Машка вспомнила, что в тот вечер она приехала к Наташке и услышала этот удивительный рассказ от Анжелики. Но тогда она не знала, что история будет иметь продолжение.

Когда наступила ночь, Анжелика лежала на спине и смотрела в тёмное пространство комнаты. Сколько ещё нужно здесь делать! Гипсокартон, полы, малярка… Она уже не боялась, что сюда ворвутся бандиты и схватят её.

Анжелика уже стала засыпать, как вдруг раздалась музыка её нового телефона. Это была эсэмэска от Артишока. Прочла: «Если не дура, возвращайся. Жить будешь как королева!».

Анжелика усмехнулась и написала в ответ: «Я уже знакома с твоим подвалом. Хватит с меня».

Артишок ответил незамедлительно: «Падла буду, зло взяло. От меня ещё никто не убегал. Возвращайся!».

Анжелика ответила: «Я хочу спать, отстань».

«Я за тобой завтра пришлю машину», – написал Артишок.

Анжелика не отвечала.

«В 10 утра», – уточнил Артишок.

«В 10 я ещё буду спать».

«Машина будет в 12 – нормально?»

«Нормально», – ответила Лика, не подозревая, что подписывает себе приговор.

Ровно в двенадцать дня машина была у ворот Наташкиного дома.

Когда они приехали к Артишоку, она удивилась, до чего же здесь хорошо. Тишина, степь, и только лёгкий ветерок колышет волосы.

– А вот и краля! – заорал Артишок, выходя ей навстречу в шортах, едва сдерживая собак.

– Я не знала, что у тебя есть дом ещё и в Танаисе, – сказала Анжелика.

– О, – многозначительно заметил Артишок, – ты ещё многого не знаешь! Впрочем, как же не знала. Здесь же ты сидела в подвале! Или забыла?

– Такое не забудешь! И чего смешного, не понимаю!

– Это я так… от радости, что ты приехала. Не думал… Этим ты немного походишь на меня. Я тоже человек непредсказуемый. Никто никогда не может знать, что от меня можно ожидать. Эта непредсказуемость не раз спасала меня от больших неприятностей! Ну, проходи.

Она поднялась по мраморной лестнице.

– Здесь чем выше, тем лучше, – пояснил Артишок. – Весной разливается эта речушка, и тогда, атас, хоть на лодке плавай. Местные живут выше. Им по барабану! А мне хочется быть ближе к воде.

Они прошли по широкой тенистой галерее и вышли на балкон. Отсюда открывался изумительный вид на реку. Сели в плетеные кресла, и Артишок сказал:

– Наконец мы можем побыть одни. – Он плеснул Анжелике в бокал коньяка, налил себе и кивнул: – За встречу!

Анжелика машинально чокнулась, но отпила лишь небольшой глоток.

– Иди ко мне, – сказал Артишок.

Анжелика усмехнулась.

– Скажи своим шестёркам, чтобы отвезли меня домой!

– Ты хочешь уехать? – спросил Артишок и нахмурился.

– Да! – твёрдо ответила Анжелика.

Артишок задумчиво посмотрел на неё:

– Можно, конечно. Я тебя не держу. Но зачем же такая спешка?

– Пусть у меня будет своя жизнь, а у тебя своя. Давай разойдёмся раз и навсегда. Ожерелье я тебе вернула. Я и пришла-то для того, чтобы сказать тебе, что я тебе ничего не должна… Что тебе ещё нужно?

– Мне нужна ты.

– Зато ты мне не нужен!

– Давай так: эту ночь мы в последний раз проводим вместе и тогда уже расходимся красиво. Как друзья, а не как враги! Идёт?

– Ты меня завтра утром отвезёшь?

– Я – нет. У меня здесь ещё дела. А мои пацаны доставят в лучшем виде.

– Хорошо, – сказала Анжелика. – Я останусь, но это будет наша последняя ночь.

Когда наступило утро, она напомнила:

– Ты обещал, что отпустишь меня.

– Я всегда выполняю свои обещания, – сказал он. – Иди.

– Иди – это как? – удивилась Анжелика. – Ты же обещал меня отвезти.

– Пацаны сейчас заняты. Электричка рядом. Билет купишь в поезде, здесь не продают.

– Вот значит как?

– Деньги на электричку я дам, – и он полез в карман.

– У меня есть.

Она повернулась и, не прощаясь, пошла к воротам.

– Скажите, пожалуйста, где здесь вокзал? – спросила она встретившуюся женщину.

– Здесь нет вокзала. Платформа. Вот свернёте на эту улицу и идите, пока не увидите.

Платформа представляла собой длинную железобетонную площадку под навесом. Она стала искать глазами расписание, но его нигде не было.

– И куда мы направляемся, гражданочка? – услышала она у себя за спиной, и чья-то тяжёлая рука легла ей на плечо.

Анжелика оглянулась. Перед ней стояли двое милиционеров.

– Документиками можно поинтересоваться? – ласково спросил лейтенант.– А заодно покажите нам и содержимое сумочки!

– Это ещё зачем? – возмутилась Анжелика.

– Вы что-то скрываете? – насмешливо спросил лейтенант.

– Ничего я не скрываю, но почему вы ко мне пристали? Я что – пьяная или веду себя неприлично?

Вокруг них стал собираться народ.

– Сумочку раскрываем и показываем! – повторил лейтенант.

Анжелика протянула ему паспорт.

– К нам поступила жалоба от одного из наших жителей, что после вашего визита к нему у него пропал перстень с бриллиантом…

– Какой перстень?!

– Смотрим сумочку, – торжественно объявил лейтенант, оглядываясь на зевак. – А вот и перстень нашёлся! – радостно объявил он, показывая всем находку.

Люди неодобрительно зашумели:

– Такая молодая, а чем занимаешься!

– И не стыдно тебе?

– По тебе тюрьма плачет! Вот пусть и посодют! Будешь тогда знать! Распустили вас дерьмократы! Сталина на вас нет!

– Да мне же подбросили это! – закричала Анжелика. – Никакого перстня у меня не было!

– А вот это, между прочим, клевета, гражданочка! – сказал  лейтенант. – Мы здесь при исполнении служебных обязанностей, а не на прогулке. Нам сообщили, что совершена кража, вот мы и отреагировали – по горячим следам успели вас задержать. Так что не надо нам здесь театр разыгрывать. Или я вам этот перстень подбросил?

– Я ни в чём не виновата! – заплакала Анжелика.

Наручники щёлкнули у неё на руках, и лейтенант объявил:

– Граждане! Пройдёмте в милицию, мне нужно оформить протокол задержания.

Уже в Ростове, в следственном изоляторе после проведения очной ставки Артишок шепнул Анжелике:

– Я всегда держу  слово. Обещал, что доставят тебя в Ростов в лучшем виде, вот ты и поехала на казённом транспорте, за счёт государства.

– Будь проклят! – крикнула Анжелика. – Запомни: я отомщу! Я тоже сдержу своё слово!

Артишок рассмеялся.

Анжелика вспомнила момент своего ареста. Она была тогда словно невменяемая. Понимала, что её подставили, но ничего доказать не могла и молчала. Да и ничего бы это не изменило в её судьбе.

На суде адвокат что-то говорил в её оправдание, но приговор был суров: пять лет лишения свободы.

Родители плакали. Машка едва удерживала Наташку. Судья даже хотел её вывести из зала.

– Помянешь моё слово! – крикнула Наташка бандиту. – Отольются тебе слёзы этой девочки!

Анжелика стиснула зубы, и на лице её была твёрдая решимость выдержать всё.

А Артишок посмеивался:

– Она будет сидеть, пока не сдохнет.

Так и отправилась отбывать наказание за преступление, свершённое не ею…

За взятку, а в те годы за деньги можно было купить почти всех, родителям Анжелики удалось добиться, чтобы дочь отбывала срок в зэковской больнице. Работа была тяжёлой и грязной. Но Анжелика должна была радоваться, что попала сюда, а не в женскую колонию.

Анжелика знала, что здесь можно иметь крупные неприятности из-за своей красоты. Но были и такие, которые пользовались своей молодостью и красотой как оружием. Они получали льготы, лучшую работу, а иногда даже кратковременные отпуска на волю!

– И ты выходила отсюда? – спросила Анжелика одну такую счастливицу.

– Выезжала, а не выходила. Бывала у него на даче, гуляла там, наслаждалась жизнью, а потом возвращалась.

Анжелика решила использовать свой шанс. Она выбрала для себя начальника больницы – подполковника медицинской службы Маякова. Полный, с отвислыми щеками и редкими рыжими волосами, он был типичным солдафоном – резким и крикливым.

Свидания с родителями и телефонные разговоры с домом были для неё теперь не проблемой.

Но прошло долгих два с половиной года, прежде чем Анжелику освободили. Маяков обеспечил ей условно-досрочное освобождение.

Ослеплённая единственным желанием отомстить, Анжелика поняла, что помочь в этом деле может только высокий чин в прокуратуре. Вскоре она познакомилась со следователем по особо важным делам. И закрутилась у них любовь. Про свою цель она забыла, и у неё возникли тёплые чувства к человеку, который к ней так добр. Но через некоторое время поделилась с Колюней мечтой: наказать сволочь, посадившую её в тюрьму! Колюня, привыкший исполнять все её прихоти, воспринял слова любимой как прямое указание к действию. Вскоре вооруженные омоновцы остановили вечером машину Артишока и при осмотре нашли огнестрельное оружие, наркотики и драгоценности, которые  были в розыске после ограбления нескольких православных церквушек.

Артишока и его охрану сильно избили. А вскоре Артишок получил семнадцать лет строгого режима…

На следующий день, сказав, что чувствует себя неважно, Машка осталась дома. На работу поехали Леночка с отцом.

Машка была потрясена схожестью судеб её и Анжелики.

В институт сельхозмашиностроения она поступила без особых трудов.

Первый год был наполнен новыми впечатлениями, новыми знакомствами. В их группе были в основном мальчики. Лишь три девочки тоже решили получить специальность технологов машиностроительного производства.

Машка ни с кем не сближалась, ни с кем не дружила. Со всеми у неё были ровные приятельские отношения. У кого-то конспект перепишет, кто-то поможет начертить чертёж. Не более того. Встречалась она регулярно только со своими подружками, с которыми её связывали десять лет школы.

На втором курсе предметы стали более сложными. Особенно теория машин и механизмов – ТММ: Ты Моя Могила – называли его студенты.

В зимнюю сессию был зачёт, и Машка его сдала с третьего захода. Ей легче было все экзамены сдать, чем получить этот зачёт. Но когда весной нужно было сдавать уже экзамен по ненавистному предмету, она запаниковала.

В группе из двадцати пяти человек сдали экзамен лишь семеро. Остальным преподаватель предложил ещё раз прийти и попытать счастья.

– И что теперь делать? – спросила Машка.

Одни предлагали купить преподавателю ящик коньяка, другие – сводить в ресторан, а  Семён Бычков сказал, что просто нужно в зачётку положить два четвертака, и всё будет нормалёк!

С замиранием сердца Машка подошла к столу, взяла билет и ушла готовиться к ответу. Что-то писала, вспоминала формулы, но, как она и предвидела, завалилась на первом же вопросе. Растерянная, она стояла перед преподавателем, не зная что сказать.

– Станислав Викторович, когда же мне можно будет пересдать? Я же учила…

Станислав Викторович взглянул на стройную фигурку девушки и равнодушно заметил, пользуясь тем, что они были одни:

– Чтобы сдать… нужно дать… Приходи в четверг вечером…

Машка никому не рассказала о таком неприкрытом взяточничестве. Она собрала деньги и в четверг вечером стояла перед аудиторией, сжимая в руках зачётку с вложенными в неё пятьюдесятью рублями. Дверь приоткрылась, и преподаватель, увидев её, радостно произнёс:

– Пришли, Валуева? Ну, что ж, проходите!

Он пропустил её в аудиторию, прикрыл дверь и запер её на ключ.

Через полчаса Машка вышла из аудитории со сданным экзаменом. В зачётке так и лежали её пятьдесят рублей, а в графе «Теория машин и механизмов» стояла четвёрка.

Именно этот эпизод напомнила Машке история Анжелики.

После окончания института на завод Машка идти не хотела. Что за радость работать технологом в литейном цехе? Она даже не пошла туда, чтобы отметить своё направление, правильно рассчитав, что её никто искать не будет.  Шёл последний месяц лета. На пляже подружки-одноклассницы и Машка, ни о чём не думая, отдыхали в своё удовольствие.

А в сентябре, когда и солнце было уже не таким жарким, и небо заволокли тучи, и нередко моросил дождь, Машка, по совету одного приятеля, обратилась к директору гастронома, рослому мужчине лет сорока, с просьбой принять её на работу продавцом.

– Да что же вы умеете, деточка моя? – спросил директор, одновременно подписывая накладные и отдавая распоряжение старшему товароведу: – Это к Артёму в отдел, а это Сергеевой…

– Ничего не умею, но научусь, – сказала Машка. – У меня высшее образование!

– Да? – удивился директор. – И какое же?

Машка протянула ему диплом инженера-технолога машиностроительного производства.

– Это очень интересно… – протянул  директор. – Так вы не поехали по назначению? Я не имею права вас зачислить на работу!

– Я умею быть благодарной, – сказала Машка.

– Нет, девочка моя! Я не в той форме. Тебе сколько?

– Двадцать два, а что?

– Обвинят в растлении малолетних! Да и женат я. Сын растёт…

– А я не претендую на чужую собственность! Возьмите, не пожалеете! Я умею работать!

– Ладно. Уговорила. Но месяц поработаешь ученицей. Пойдёшь в винно-водочный отдел. – Он взял у Машки документы, вызвал бухгалтера и строго проговорил: – Это Валуева. Оформи её к Сергеевой в отдел. Месяц испытательного срока.

Однажды в их магазин неожиданно пришли ревизоры КРУ. Она к тому времени уже заведовала отделом, и именно в её отделе была обнаружена большая недостача.

Хмурый мужчина много не говорил. Опечатали отдел, а её препроводили в следственный изолятор. И её, как и Анжелику, обвинили в воровстве, которого она не совершала. Но доказать она ничего не могла и так же, как и Анжелика, получила пять лет общего режима…

В колонии на молоденькую Машку обратил внимание заместитель начальника по режиму майор Новиков Матвей Спиридонович и определил её в медицинский пункт. И в этом Машка тоже увидела схожесть её судьбы с Анжеликиной.

Отсидев половину срока, Машка за прилежное поведение была условно-досрочно освобождена.

Оказавшись на воле, она долгое время стеснялась выходить в город. А когда вышла, встретила на улице заведующего магазином.

– Мария! Валуева! Очень рад!

– Чего особенно-то радоваться? Подставили меня. Вы ведь знаете, что я никакого коньяка не брала. Так, отсидела за доброго дядю…

– Ты не горячись, девочка моя. Пойдём лучше, обмозгуем кое-что. – Они зашли в кафе, и там он сказал: – Знаю, что не брала… Но за то, что не потянула за собой других, я тебе дам денег… Много денег… Взять тебя на работу, ты же понимаешь, не могу, но помогать буду. – Он положил руку на её плечо и посмотрел в глаза. – Тебе нужно переждать месяц-другой. Приходи ко мне в магазин завтра часам к трём. Мы продолжим наш разговор. А сейчас, извини, не могу дольше задерживаться. – Он положил на стол пятьдесят рублей и ушёл.

Машка не торопясь допила кофе, расплатилась и вышла на улицу. И столкнулась с однокурсником Семёном Бычковым.

– Кого я вижу?! – воскликнул он, широко улыбаясь. – Машка, ты ли это?

– Я, кто же ещё? А ты что здесь делаешь в рабочее время?

– Так оно у меня круглосуточно рабочее.

– Как это? Ты что, на заводе в круглосуточной смене?

– На каком заводе? Я туда и не ходил. Так… промышляю как волк-одиночка. У знакомого цеховика беру обувь, которую он шьёт, и на своём тарантасе вожу на рынок подальше от Ростова, чтобы знакомых не встретить. Как-то неловко… Ты знаешь, каким коммерсантом я заделался?! Кроссовки, домашние тапочки, туфли… Нет проблем… Да что я всё про себя да про себя. А ты-то как? Слышал, и ты на завод не пошла.

– Не пошла… У меня другая история…

Они пошли в парк Горького, сели на скамейку в тени большого дерева, и Машка поведала ему свою историю, ничего не тая.

– Ты не замужем?

– Нет. А ты женат?

– Тоже нет... – А что сейчас? Ты безработная?

– Точно. Как в Америке…

– Понятно… – протянул Семён. Потом, как-то по-особому взглянув на Машку, вдруг сказал: – А выходи, Валуева, за меня замуж! Знаем мы друг друга давно. Ты мне и в институте нравилась, да я всё боялся к тебе подкатить. Ты всегда была в центре, а я не люблю света софитов…

– А что? Возьму и соглашусь! – сказала Машка и впервые за этот день улыбнулась. – Только где мы жить-то будем? У меня нельзя. У нас тесная двухкомнатная квартирка. И родители…

– Кто они у тебя?

– Учителя. А где ты живёшь?

– У меня гостинка. Одна комната и скромные удобства. Не как у буржуев, но я вполне доволен. А что? Мы с тобой вполне там можем разместиться. Или ты привыкла к генеральским апартаментам?

– Тоже скажешь! Всю жизнь прожила в проходной комнате на диване.

– Вот и выходи за меня! Обещаю, что не пожалеешь.

Так Машка стала женой Семёна Бычкова.

На деньги, которые ей дал директор магазина, они смогли купить много товара и выгодно его реализовать. Но вскоре Машка забеременела, и ей стало не до поездок ранним утром на рынок в Свердловку на Украине.

Внезапно от инфаркта умер отец Машки. Чтобы дочери было легче, мать поменялась с молодыми, стала жить в однокомнатной гостинке, а им отдала свою двухкомнатную.

Прошли годы. Леночка, в отличие от матери, в школе была круглой отличницей, с удовольствием посещала дополнительные уроки по английскому языку и вскоре уже читала книжки на английском.

Внешне она походила на мать. От отца же унаследовала покладистый характер и стеснительность.

Жизнь у них была более или менее спокойной. Но вскоре наступили смутные времена, когда задерживали на предприятиях зарплату, один за другим останавливались заводы и фабрики.

Семён несколько раз ездил в Турцию, в Арабские Эмираты, Грецию и привозил товар, который потом они реализовывали на рынках города. Скопив немного денег, приобрели новый автомобиль и решили арендовать площади  на новом вещевом рынке «Нептун»…

Машка настояла на том, чтобы Леночка пошла работать в магазин, дабы преодолеть свою врождённую стеснительность. Там она должна будет общаться с покупателями, и это, по мысли Машки, поможет дочери.

Машка встала с дивана, прошла на кухню, и вскоре по комнате разнесся пряный запах молотого кофе.

Через полчаса пришла Аришка.

– Привет! Что случилось? Мне говорят, что заболела, а ты тут кофе распиваешь!

– Тебе налить?

– Налей… Так что всё-таки случилось?

– Ничего особенного. Перенервничала, видно.

Машка так и не рассказала Аришке о той надежде, которая у неё появилась…

Когда Аришка ушла, Машка снова прилегла на диван и закрыла глаза…

– Ты забыла закон жизни: не подмажешь – не поедешь! Чтобы сдать, нужно дать! – говорил длинный как жердь преподаватель теории машин и механизмов. – Иди ко мне! Совсем не обязательно в зачётку класть деньги. Я же знаю, у тебя родители – учителя в школе. Не самые богатые люди…

Он прижал её к стенке, торопливо шаря руками по груди, задирая платье…

– Да что же вы делаете! Как вам не стыдно…

– Не стыдно… Я хочу тебя… Ты – мне, я – тебе!

Она взглянула на волосатые его руки и вдруг поняла, что это вовсе не преподаватель, а Иван Рустамович Бараев. Он пыхтел, задыхаясь от возбуждения:

– Ничего нэ бойся, дэвочка! Я нэ зверь, я добрый! Всё у тэбя будет хорошо!

– И я говорю, что всё будет хорошо, – сказала Анжелика, поправляя волосы рукой. – А ты, козёл, уматывай отсюда!

Вдруг откуда-то появилась Анжелика, а Бараев стал вдруг уменьшаться в размерах и исчез за дверью.

«Интересно, как же он ушёл. Ведь дверь заперта! В щели просочился?» – подумала она. А Анжелика, удобно расположившись в кресле, засмеялась:

– Я же говорила, что всё будет хорошо! Сейчас приедет мой Колюня…

В этот момент зазвенел телефон и Анжелика взяла трубку:

– Лёгок на помине! Здравствуй, дорогой! Приезжай скорее! Ты мне нужен!

– Что случилось?

– Тётю Машу обижает Бараев. Хочет выгнать с рынка и забрать её место…

– Так мне для этого и приезжать не нужно. Сейчас я ему позвоню…

Снова раздался телефонный звонок. И Машка поняла, что это вовсе не во сне, а наяву звонит её телефон.

Звонила Наташка.

– Чего ты меня пугаешь?! – кричала она в трубку. – Как ты себя чувствуешь? Звоню, звоню…

– Всё нормально. Вздремнула. Ты мне такой хороший сон прервала…

– Ну, извини. Что сказала Аришка? Она тебя смотрела?

– Да не больна я! Просто устала. Завтра пойду на работу.

– А что Анжелика?

– Обещала помочь…

– Ну и хорошо. Ты давай не хандри!

В четыре часа пришли Лилька и Этка. Они принесли персики и груши.

– Я так тоже хочу болеть, – сказала Лилька, выкладывая из кулька большие спелые персики. – Лежишь себе, а к тебе подружки приходят, персики приносят…

– Тебя твой адмирал не балует? Смени его!

– Не-ет! Адмирал мой в этом отношении на высоте. Утром в постель кофе приносит… Эх, девчонки, если бы вы знали, как здорово сейчас я живу! Обалдеть!

– Это понятно… Кому как повезёт. Моему я всегда кофе в постель носила, – грустно сказала Этка.

– Потому теперь и одна…

– Скажешь тоже, – возразила Машка. – Я своему не ношу кофе в постель, впрочем, как и он мне. Ну и что с того?

– Ладно трепаться. Как ты решила проблему с деньгами, подруга? Я сказала своему адмиралу, так он говорит, что у него на книжке есть тысяч двести. Аришкины триста и наши двести, уже треть необходимой суммы получается. И у вас же тоже что-то есть?

– Ничего не нужно, – таинственно произнесла Машка. – У меня есть другой план. Только говорить об этом боюсь, чтобы не спугнуть удачу. Всё должно решиться на днях…

– Темнишь, подруга… Но Бог с тобой. Пусть только всё уладится…

– Вот тогда-то мы погуляем! – воскликнула Этка. – Я принесу пару бутылок кипрского вина. Недавно Гриша принёс. Отдыхал там со своей Аллочкой.

– У них всё хорошо? Ты уже его не ревнуешь к жене?

– Ревную, Лилька, ревную. Но понимаю, что делать нечего. Тем более что они ко мне хорошо относятся, часто навещают. Но мне всё мало. Кажется, что приходят, потому что просто нужно навестить мать, а не по желанию…

– Ну и глупая же ты, Этка! А как же может быть иначе? Что ты им, подружка? Что ты ещё хочешь?!

– Да ничего. Просто говорю что чувствую.

– А кто тебе мешает последовать моему примеру и захомутать какого-нибудь вдовца. Ты ещё вполне нормально выглядишь. Хочешь, мы этим займёмся?

– Кто это мы? Твой адмирал, что ли?

– Подружки твои… А чем тебя не устраивает мой адмирал? У него, может, знакомые вдовцы есть. На свадьбе погуляем…

– Размечталась… – Машка прошла в кухню. – Кому какое мороженое?

– А какое есть?

– Шоколадное, пломбир и фруктовое…

Около шести гости ушли и Машка снова прилегла на диван. Подумала, что этот Колюня, наверное, уже вернулся из Таганрога. Но только завтра вечером он встретится с Ликой. А та, может, и не сразу ему расскажет о ней. Так что нужно набраться терпения.

Вечером пришёл Семён. Леночку Василий на машине отвёз домой. На вопрос мужа, что же делать, надо же постепенно упаковывать товар и готовиться, Машка односложно ответила.

– Успеем. Как сегодня? Много было народа?

– Как всегда. Леночка уже вполне справляется…

– Хорошо. А как там Вася?

– И у него всё нормально. Днём заезжал, привёз нам горячие пирожки и кефир, так что мы вполне прилично пообедали.

– Так ты же взял котлеты, хлеб, овощи.

– Я и говорю, прилично пообедали…

Семён допил свой кофе, пошёл в комнату и включил телевизор, а Машка стала мыть посуду. Но одни и те же мысли всё время крутились в её голове: «А вдруг у Колюни не получится или он не захочет помочь?».

Ночь прошла беспокойно. Утром Машка встала с тяжёлой головой. Хотела позвонить Анжелике. Но сумела себя одёрнуть. «Не надо. Всё будет хорошо. Лика не забудет…».

Наступивший день начался как обычно. Семён привёз жену на работу, а сам уехал в гараж. Нужно было сменить тормозные колодки.

Машка взяла журнал и посмотрела, как сработали вчера Леночка и муж. Оказалось, продали значительно больше, чем продавали с нею. Подумала: «Может, и правда я только путаюсь под ногами?..».

Потом приехала Леночка и день в магазине начался. Покупатели, улыбки, предложения, отмеривание кусков ткани. Закройщица Валя с утра уже кроила какой-то моднице пёстрый сарафан. Тихо жужжал потолочный вентилятор.

Когда, воспользовавшись небольшим перерывом, Машка включила электрочайник, внезапно зазвонил её мобильный телефон.

Звонил Иван Рустамович Бараев.

– Мария, я от тебя такого нэ ожидал! Зачэм жаловаться? Нэужели нэльзя было решить проблэму без прокуратуры? Ай-ай-ай! Всэгда можно найти выход… Значит, так, работай спокойно. Мы нэ будем здэсь дэлать выставочный салон. Сделаэм его с другой стороны… Нэ ожидал… Ты, Мария, нэ такая простая оказалась, как я думал… Но я хороший, добрый. Я всё забыл. Работай…

Машка отключила телефон, взглянула на Леночку и заплакала…

Наташка

Осень жизни подкралась незаметно, и Наташка впала в очередную расплывчатую тоску. И никакие подружки здесь не могли ей помочь. Жизнь уходила как песок сквозь пальцы. «Мужики, им что? – думала она. – Сергей ещё в самом цвету, а я… Вот и прячусь в стенах этого недостроенного дома, где тихо и прохладно и эхо разносится от каждого движения. Здесь и подумать можно, что же меня ждёт. Врут, когда говорят, что всякий возраст имеет свои прелести. Какие прелести имеет мой возраст?!».

Нет, Наташка понимала, что нужно сдерживать свои желания, соблюдать диету, кончать с куревом и выпивками. Ничего, кроме головной боли, они не давали.

Когда она смотрела на огонь, все проблемы исчезали. Может, это и был рецепт от депрессии? «Как научиться не реагировать на жизнь? Но тогда я превращусь в растение. Нет, так я не хочу! – Мысли Наташки плелись и плелись. – Нужно просто спокойнее относиться ко всем этим неожиданностям. А Сергей? Что Сергей? Тоже неожиданность. Вдруг возник из небытия. Мы это уже проходили. Где же он был всё это время?!».

Наташка понимала, что поздно встретила Сергея, и теперь её мысли крутились вокруг этой темы.

«Поздно… Как ни обидно, но поздно… Поезд ушёл! Вечность нужно встречать спокойно… И всем простить то зло, которое они мне причиняли… Я же христианка, чёрт возьми! Хотя, какая я к чёрту христианка? Неверующая фемина! Нет! Я не умру так просто! Сейчас встану, отряхнусь, почищу пёрышки и примусь за обед. Сегодня хотела сварить борщ. Впрочем, кому нужен борщ в такую жару. Сделаю лучше окрошку. Квас есть, сварю картошку, яйцо, нарежу колбаски… И сметана есть… Уговаривай себя или не уговаривай, ни черта не поможет. Возраст, словно грехи мои тяжкие. Никакое самовнушение не поможет скинуть хотя бы лет пять… Так к чему же хандрить? Принимать эту осень жизни нужно безропотно и с юмором. У природы нет плохой погоды…».

В тот день всё было как всегда: пробуждение, равнодушный поцелуй, туалет. Умываясь, рассматривала себя в зеркало. «Да, не ромашка уже: и волосы поредели, и предательские морщины возле глаз. Но глаза всё ещё серые и блестящие. Брови нужно чуть подправить, а то не брови, а целые лесополосы. Ну, а так вроде бы ничего. Ещё можно считать если не соблазнительной, то хотя бы годной к употреблению».

Позавтракав, проводила мужа на завод. Он был уже на пенсии, но до сих пор по средам ходил туда как на работу. Там собирались ветераны, помогали советами, что-то предлагали и тем были счастливы. Значит, не списали совсем, значит, ещё востребованы! А им никаких денег не нужно. Лишь бы чувствовать себя ещё кому-то нужным. Идиоты эти руководители! Не используют такой резерв. Не всегда же опыт стариков – тормоз! Иногда они и подсказать могут что-то дельное…

Потом перемыла посуду, оделась и вышла из дома.

Утро было свежее. Желтеющие листья свидетельствовали о том, что пришла осень. Но небо было чистым, и солнце припекало уже с утра. Весело чирикали воробьи, купаясь в лужах.

Как странно идти на свидание утром! У всех романтика начиналась вечером, а у неё – утром!

Идти было около часа. Километров пять, не больше. Конечно, можно было воспользоваться транспортом, но при её малоподвижном образе жизни полезнее ходить пешком. «Эх, сбросить бы немного веса… – подумала она. – Нет, обязательно нужно снова заниматься по утрам гимнастикой! Сколько раз даю себе слово, но так и не соберусь».

Через час в хорошем настроении подошла к заветному домику. Постучала.

Сергей открыл дверь и торопливо втянул её в темноту комнаты, стал торопливо целовать, обнимая и что-то бормоча.

– Да не торопись ты… Как будто восемнадцать тебе…

– Соскучился… Хочу наверстать упущенное…

Неожиданный звонок на мобильный телефон заставил его отстраниться.

Звонила жена. Спрашивала, не замёрз ли? Поболтав о пустяках, попросила скорее приехать домой, а то она его не видит и когда он работает, и когда в отпуске.

Звонок заставил Сергея вспомнить давно минувшие события.

Это, кажется, было в Орле на сборах. Он тогда впервые увидел Наташку на соревнованиях и был удивлён, что до сих пор не замечал её, хотя они были из одного города. Правда, она занималась бегом на средние дистанции и была уже мастером спорта, а он осваивал тройной прыжок.

Они встретились, и закрутилась, завертелась у них любовь. Он обещал ей золотые горы и реки полные вина. Наташка ему верила… Потом судьба их разбросала. Он ушёл в армию, а Наташка уехала в Ленинград, поступила в физкультурный институт на факультет лёгкой атлетики. И больше они не встречались. Первые месяцы писали друг другу. Потом письма приходили всё реже и реже, и, наконец, переписка совсем прекратилась.

Когда он несколько месяцев назад случайно встретил её, сразу и не узнал. Солидная дама. Но всё та же Наташка. Тот же задорный взгляд. Та же надменность. Те же серые глаза.

Было приятно видеть её замешательство. Она тоже не сразу узнала его. Теперь старалась за надменностью скрыть свою обиду. Видно, действительно его любила.

Ей хотелось расспросить его о многом, но не позволяла гордость. Сергей сказал сам:

– Как пришёл из армии, поступил в пединститут. Сейчас историю в школе преподаю. Женился. Две дочери. Обе замужем. Одна в Германии живёт, другая в Москве…

– Значит, здесь ты с женой?

– С женой. Мы учились в одной группе. А в прошлом году инсульт, её парализовало. Едва отходили. Теперь передвигается по квартире с помощью стула… А ты-то как?

– Долго рассказывать…

– Ты торопишься?

– Куда мне торопиться? Я не работаю.

– Муж кормит?

– Сама ем. Замужем. Двое сыновей…

– Понятно…

Он сказал это с таким сожалением, что Наташка ему сразу всё простила. Простила ту боль, которую он когда-то ей причинил. «Жизнь такая… Он-то чем виноват, что служил на Дальнем Востоке, а я училась в Ленинграде?».

– Так, может, встретимся, вспомним молодость? – спросил Сергей, с надеждой вглядываясь в её глаза.

– Может, и встретимся…

– У меня здесь недалеко небольшой дачный домик. Я там часто бываю, а летом, когда в отпуске, и живу там. Продавать не хочу. Зачахну от безделья.

Наташка не знала, о чём с ним говорить здесь, на улице. Мимо них мчались машины, куда-то спешили прохожие, а здесь вдруг двое стоят себе и никуда не торопятся…

– Дай мне свой телефон, – попросил Сергей.

Наташка продиктовала номер и удивилась, что Сергей его не записал.

– Запомню. У меня память хорошая…

Сергей ещё что-то говорил, но Наташка даже не пыталась понять, о чём он рассказывает. Она молчала и не могла никак для себя решить, что делать? Боялась воспоминаний. Боялась новой боли.

Сергей пошёл на троллейбусную остановку, а Наташка – в универмаг, где намеревалась купить гардины.

Разные чувства боролись в ней. «Почему так? Что можно сделать? Зачем мне это? Может, всё же не случайна эта встреча? Может, не осень сейчас на дворе? Может, я смогу снова пережить то, что когда-то пережила?». И наперекор ей: «А как же я буду жить? Что будет со мной дальше? Как же Михаил? Нет!».

На душе стало скверно.

В молодости Сергей был симпатичным парнем, с пышной шевелюрой и пронзительно-голубыми глазами. Многим девчонкам нравился, и некоторые хотели иметь с ним отношения, но он обратил внимание на Наташку, и это ей льстило.

Там, в Орле на соревнованиях, все видели, что Сергей усиленно обхаживает её, а тренер, Александр Александрович Александров, посмеивался и говорил:

– Громова молоток! Страшно хочу погулять у тебя на свадьбе!

Потом такие разговоры стали её раздражать.

На тех соревнованиях Наташка выступила хорошо и все ей прочили место в сборной Союза. Она только ухмылялась. До результатов американских бегунов ей было ещё далеко.

– Есть куда расти, – успокаивал её тренер перед очередным забегом. – Пять тысяч, ты же знаешь. Здесь не только тактика забега нужна, но и стратегия.

Наташка допоздна бродила по улицам города. Домой не хотелось. Телефон отключила, решила, если что, скажет – разрядился. Зашла в кафе и выпила чашечку кофе. Потом бесцельно бродила по залам картинной галереи, снова пошла в парк.

Наташка медленно шла по направлению к дому. Решила весь путь проделать пешком, чтобы ещё раз обдумать всё и успокоиться. От центра до её дома километров десять, не больше…

Переходя улицу, неожиданно услышала резкий визг тормозов:

– Ты что, тётя?! Смотри куда идёшь! – беззлобно крикнул ей молодой водитель. – Влюбилась, что ли?

Наконец, Наташка пришла домой, положила купленную гардину на кресло и, не отвечая на ворчание мужа, пошла в душ. Тёплые струи приятно освежали тело. Долго тёрла спину и грудь жёсткой мочалкой, потом махровым полотенцем. Нужно было прийти в себя. Но… не получалось…

Разжиревший мохнатый Мурзик подошёл к ней и стал тереться о ногу. Она почесала его за ухом, и он замурлыкал.

Ночью не спалось, ворочалась и всё думала, думала. «Для чего живу?.. Что дальше?.. Может, в этом и есть смысл жизни?.. Страдать, любить, очаровываться и разочаровываться… А почему нет?! Просто вспомнить молодость… Для мужчины пятьдесят восемь не возраст! Кстати, кажется, он был на два года младше меня…».

На этой мысли Наташка заснула.

Проснулась, когда солнце на противоположной стене играло зайчиками. Вставать не хотелось, но муж уже возился на кухне.

– Чего так поздно вчера пришла? Встретила кого? – спросил он, ставя на столик чашку с ароматным кофе.

– Так… Решила пройтись. Не хотела ехать в душном транспорте…

Весь день была рассеянной и задумчивой. Для себя сразу решила: во-первых, она встретится с Сергеем, если он позвонит. И во-вторых, подругам о Сергее ничего не расскажет. Пусть хоть что-то будет только её.

Днём приготовила обед. Ели молча. Говорить не хотелось. Уже заканчивая есть, Наташка спросила:

– Как дела на заводе?

– В полосочку… Появились заказы. Завод вроде бы встаёт с колен. Надолго ли, чёрт его знает…

– А где же чёрная полосочка?

– В механическом цехе рабочему руку раздробило. В работающий станок, дуралей, полез. Теперь там прокуратура, профсоюз… Технику безопасности проверяли.

– А ты-то чего туда ходил?

– Не знаю… Тянет, и всё. Сколько лет отдал ему… Молодость там прошла. Вот и хожу, чтобы встретиться с нею…

Михаил Иванович сел на диван, и Мурзик тут же заскочил и устроился возле него, свернувшись клубком.

– На завод группу мальчишек прислали. Ничего не умеют делать.

– Ремесленные позакрывали. Откуда им квалифицированных рабочих брать? А откуда прислали?

– Не знаю.

Помыв посуду, Наташка села в кресло и взяла газету. Но и читать не хотелось. Зевнув, она сказала:

– Не выспалась, что ли? Прилягу, пожалуй.

– Послеобеденный сон? Ты не заболела случайно?

– Случайно только дети бывают. Устала что-то. Пошёл бы ты к Валентину. Я хочу шторы закрыть и вздремнуть.

Михаил Иванович, ни слова не говоря, встал и вышел из комнаты.

Наташка зашторила окно и легла на диван. Укрылась лёгкой махровой простыней.

Воспоминания переключились на Ленинград. Никогда и ни с кем у неё не было того, что было когда-то с Сергеем. Она с удовольствием занималась на факультете лёгкой атлетикой. Занятия проходили интересно. Много времени проводили на воздухе. К ней относились с особым вниманием: как-никак, кандидат в сборную страны.

Но однажды уже в институте, на обычных занятиях, когда она бежала тысячу пятьсот метров, на финише подвернула ногу. Это было как раз перед ответственными сборами, которые и должны были решить её судьбу. На сборы она не поехала. Ей казалось, что и учёбу продолжать бессмысленно. Но тренер, длинный и сухопарый марафонец, в прошлом чемпион Советского Союза, сказал:

– Ты брось, Громова! Жизнь не кончается! Помнишь, какой лозунг был в республике «Шкид»? «Не пищать!». Окончишь институт и пойдёшь преподавать физкультуру в школу. Не захочешь в школу, можно и тренером… Ты мастер спорта. И диплом у тебя не халам-балам, а института Лесгафта. Марка!..

Потом воспоминания прокрутились на четыре года назад и перед глазами у неё снова появился Орёл. Соревнования, где она впервые увидела Сергея. Он был совершенно равнодушен к своим спортивным достижениям. Бесшабашно играл на гитаре, завывал, смешно вытягивая шею: «О, голубка моя!..» и с увлечением рассказывал о каких-то раскопках под Ростовом.

– Вот увидите! Пройдёт совсем немного времени, и о Танаисе узнают все! Музыка, спорт – это хорошо, но я, как вернусь из армии, буду заниматься историей! Поступить сейчас в университет – не реально. А после армии у меня будет шанс.

Наташка не знала, что такое необходимость думать о будущем. В этом заключалась прелесть её характера. Она была как волна в океане безумия и желаний. Ей казалось, что никто и ничто на неё не может влиять, никогда и ни от кого она не зависит. Всё в руках случая. Всё в руках судьбы, Бога, теории хаоса, теории Вечного Повтора. Она не читала Ницше, она не читала Библию. Она вообще мало читала. Плыла по жизни, не задумываясь ни о чём. И в этом был её секрет абсолютного спокойствия.

Но сейчас это спокойствие было нарушено: «А вдруг он не позвонит? Забудет номер телефона? Исчезнет как мираж? Странно, вот уже сколько лет ничего подобного я не переживала!».
Истоки этого сумасшествия лежали далеко вне романтических и сексуальных приключений. Наташка чувствовала себя обделённой. Обделённой любовью. Нет, не сексом, который уже давно не приносил ей того удовлетворения, которое приносил когда-то. Именно любовью!

Сатанинская сила любви втягивала Наташку всё глубже и глубже в свою воронку безумия и страсти. И она ничего не могла с собой поделать.

Умение любить – великий дар. Наташка это заметила ещё в школе. Обладатели его – удачливые люди. Их уважают, с ними легко входят в контакт. Эти удачники заметны класса с пятого. Они талантливы уже тем, что существуют. От них не требуют глубоких мыслей или чудачеств. Их просто считают умными и гармоничными. Гармония подразумевает скрытое чувство достоинства и самоуважения. Она останавливает завистливые взгляды и дурные шутки, случайные неприятности и неправильные суждения. Такими были её подружки, с которыми она делилась всеми победами и поражениями.

Наташка понимала, что в жизни есть место и удачникам, и неудачникам. Обратила внимание, что начальники редко бывают умными и талантливыми людьми. А уж любить они редко умели, это точно!

Наташка и в школе была неправильной. Гоняла с мальчишками в футбол или дралась, когда следовало приналечь на учебу и поддержать репутацию умницы, или, наоборот, старательно училась, когда следовало поддержать имидж спортивной и сильной. Даже в любви она не отличалась правильностью выбора. Ей почему-то нравились мальчики, приходящие в школу заниматься в секции лёгкой атлетики два раза в неделю. Они были высокими, весёлыми, ловкими. В перерывах между забегами шутили, смеялись, рассказывали весёлые истории и, как правило, вовсе не обращали на девчонок внимания.

Пока другие носились по школьному стадиону на уроке физкультуры, садилась на скамейку рядом с пришедшими мальчишками. Как-никак, мастер спорта! Преподаватель физкультуры едва получил когда-то второй разряд по волейболу, окончил пединститут и больше ни к чему не стремился. Потому и смотрел на Наташку как на богиню, которой можно всё.

Но Наташка знала, что предмет её любви ничего особенного не представлял – стройное, приятное лицо с чуть вздернутым носиком. Ей нравилось, что она была быстрее всех, ловчее всех, успешнее всех на уроках физкультуры. Ещё нравилось собственное спокойствие и лёгкая улыбка без особых претензий на ум и исключительность. Это сейчас она понимала, что мальчики не ценили слишком уж умных. Она была пресной, впрочем, как и они для неё. Им даже не могло прийти в голову, что её ум – особый вид страсти, такой же страсти, как любовь к песням или игра на гитаре. Аришка была интеллектуальна, любому из них могла дать фору, и тоже почему-то не пользовалась успехом у мальчиков. Но если она к этому относилась спокойно, Наташка и не думала мириться. «Нечего ждать милости от природы!» – говорила она и сама брала то, что ей хотелось иметь.

Страсть вела её по жизни и заставляла двигать мозгами с энергией и бескорыстием, с какими бегала на средние дистанции.

Её школьные увлечения были страстными. Ей казалось, что она умеет любить, и, начиная с класса девятого, она вовсю занималась сексом. Но, невзирая на разнообразие занятий, она всегда воздавала дань идеальной красоте только одного мальчика. За остальными признавала массу достоинств, но истинная красота была лишь у одного, которого придумала в своём воображении и так никогда и не встретила.

Эталонную красоту единственного и неповторимого она любила с бессмысленной жаждой единоличного обладания. Остальное никак не поддавалось её максималистским от юности мозгам – искусство ценить и не любить, а потом повернуться в сторону и найти то, что можно любить, а не ценить. Это искусство она постигнет несколько позже.

Сейчас она уже поняла, какая великая свобода лежит в искусстве любить, но не ценить. Это неразменное счастье. Великий дар, с которым невозможно быть неудачником при перемене фортуны. Ну, разве чуток, ведь широкая магистраль нашей жизни предполагает и размеренную езду, и краткие остановки перед светофорами, спасающими нас от грубых столкновений. Мужчина или женщина, обладающие этим великим даром, идут по жизни легко и раскованно, как по поляне, зная, что она никогда не кончится и теплое солнце будет вечно ласкать их. Да, наши подруги шли легко, но они умели ценить красоту, предаваться любви и оставаться независимыми.

И многие ребята умели ценить женскую красоту и женскую душу и в нужной им тональности проявлять свои эмоции.

Наташка понимала свою исключительность. Она никогда не пыталась показать свой ум или тонкость души. Лилька всегда показывала, что свободна и имеет массу достоинств. Фантазиям её не было числа. Романтика была её визитной карточкой. Но, нужно ей отдать должное: имея папочку – секретаря горкома, она никогда не выпячивала это, никогда этим не пользовалась в честном соревновании с подругами за любовь какого-то шалопая. Она отвечала на ухаживание с великодушной благосклонностью, но без проявления конкретного интереса к мальчикам в местах, полных случайных наблюдателей. Просто улыбалась, бросала короткие реплики и никогда не говорила ничего слишком умного или слишком шутливого. И странное дело, почти всегда оказывалась победительницей в этом соревновании.

Впрочем, ухаживания не длились слишком долго. Подойдут, поболтают о пустяках, понимая необходимость знать меру. Затем следовали объятия, поцелуи, секс, и всё без особых чувств, без особых планов на будущее. Потом все расходились, словно ничего и не было.

Однажды Наташка опаздывала в школу и бежала по ещё не убранному дворниками снегу почти до самых дверей. В вестибюле было пустынно. Пять минут опоздания… В раздевалке заметила мальчика из параллельного класса. Его фигура со спины выглядела знакомой и удивительно изящной. Как ей показалось, она довольно непринужденно, но без фамильярности попросила его чуть подвинуться. Школьная форма повернулась, и она увидел лицо Лёнчика. Как тогда он был похож на её идеал! Нет, он не ответил, не ругнулся, напротив, немного подвинулся, но на лице его застыли удивление и любопытство.

– Всё равно опоздали, – сказал он. – Может, пойдём куда-нибудь?

Они в тот день пропустили уроки, были у него дома. Родители на работе, и они были предоставлены сами себе. Но когда всё произошло, Наташка взглянула на него и он ей уже не казался таким прекрасным, как ей думалось раньше. Они попрощались и больше никогда не старались сблизиться.

Только спустя много лет Наташка как-то снова увидела Лёнчика. Это был уже лысеющий, с небольшим пузом мужчина. И она удивилась: «И чего он мне тогда так понравился?».

Наташке всегда нравилось, когда мужчины смотрели на неё с восхищением, интересом и особой, мужской решимостью во взгляде. Именно так вчера на неё посмотрел Сергей, и этот взгляд она никак не могла забыть. Она с нетерпеньем ждала его звонка.

Он позвонил через три дня, и закрутилась, завертелась их яростная любовь на фоне серых беспросветных дней. Наташка не замечала однообразия звуков, рёва машин, шарканья ног и голосов, сливающихся в один беспрестанный гул. Эта пёстрая жизнь проникала в самые тёмные уголки её сознания и не давала существовать и думать. Но Наташка хотела быть самой собой. Она нашла лекарство от этой страшной болезни – предавалась воспоминаниям и находила удовольствие в своих фантазиях: а что бы было, если бы…

Они встречались на его даче. В небольшой комнатке старались не открывать окон. Им казалось, что в полумраке легче скрыть неловкость этих встреч.

Каждая такая встреча была событием, рождала надежды, возбуждала воображение, приносила радость.

Наташка снова оказалась в своей юности. Так же, как и тогда, была восторженна и обидчива. Достаточно было одного лишь слова, даже тональности, в которой оно произнесено, чтобы сделать её счастливой или несчастной.

Странное это дело – настроение. Оно исчезает внезапно. Вот оно есть, а вот его уже и нет! Утром настроение хорошее, а к обеду ты темнее тучи. Кто-то тебе его испортил…

Всю ночь шёл дождь, капли барабанной дробью бились о стекло, блестели на утреннем солнце. Приятная прохлада и необыкновенная тишина вокруг. И на фоне этой тишины Наташка слышала громкий стук своего сердца. Давно уже она так не волновалась… Каждая встреча с Сергеем приносила ей радость.

И снова жаркие объятия, поцелуи, прерывистый шёпот ласковых слов. Потом Сергей вдруг отстранился и сказал:

– Я не понимаю, что со мною делается. Вчера я даже стихи тебе писал…

– Стихи? Мне ещё никто не дарил стихи. Почитай!

Сергей не заставил себя долго упрашивать. Прочитал:

Капризная и нежная,
как осенью погода!
А я люблю по-прежнему
любое время года!
Я верю в дружбу верную
и в торжество добра,
что наградишь, наверное,
улыбкою с утра.
Пусть осень – время зыбкое:
и ветрено, и дождь…
Но ты своей улыбкою
меня бросаешь в дрожь!

В глазах Наташки стояли слёзы. Это и называлось счастьем!

Наташка уже привыкла к даче Сергея и чувствовала себя здесь, как в другом мире. Была в одном, а зашла за калитку, и оказалась в другом, где никого кроме них не было.

– Я люблю свой дом, – говорил Сергей, разливая в бокалы сухое вино. – Он у меня как избушка на курьих ножках. Никаких излишеств, никакой  хухры-мухры. А то сейчас извращаются: бассейны, сауны… А мне моего ду;ша, сделанного примитивным образом из бочки на крыше, вполне хватает… Столько сердца в эти шесть соток вложено… А домик… есть где от дождя спрятаться, от солнца…

Однажды в калитку постучали и на садовый участок зашли две женщины. Увидев Наташку, спросили:

– Хозяин где?

– А в чём дело?

– А вы кто такая? Мы вас не знаем. Нам нужен Сергей.

– Ах, извините, не успела представиться. Наталья Николаевна. А Сергей в доме. Сейчас выйдет!

Вышел Сергей с бутылкой холодного вина.

– Что случилось?

– Как что? Вы за свет до сих пор не расплатились! За воду у вас должок…

– Хорошо. До воскресенья я погашу задолженность…

Недовольно ворча, женщины ушли.

– Всё. Теперь прощай, спокойная жизнь, – сказал Сергей. – Эти сволочи обязательно позвонят домой и расскажут жене, что я здесь был не один.

– Да… Нехорошо получилось. И что из этого следует?

Наташка посмотрела на Сергея, ожидая услышать, что нужно встречи прекратить. Но Сергей оказался на высоте.

– Что может следовать? А ничего! Пусть звонят…

Вечером Наташка сидела у окна и представляла, как утром встретится с Сергеем. Прошла целая неделя после их последнего свидания. Как он там? За эти дни Сергей ни разу не позвонил. Не то что раньше. Неужели так быстро наскучила? Может, что-то случилось? Нет, глупо после стольких лет встретиться, чтобы через месяц расстаться… Сергей не такой. Уж кто-кто, а она за свою жизнь научилась понимать мужиков. Может, что-то произошло?

Когда она подошла к его даче и постучала, к ней вышел незнакомый мужчина.

– Вам кого?

– Сергея Потехина я могу видеть? – спросила Наташка.

– А вы Наталья Николаевна Погодина?

– Она самая.

– Сергей просил передать, что прийти не сможет. У него с женой что-то случилось. Сказал, что перезвонит вам…

– А что с женой-то?

– Насколько я понял, второй инсульт. Её отвезли в реанимацию, но надежд немного…

Когда через несколько дней позвонил Сергей, голос его звучал  глухо:

– Похоронил я свою Нюсю. Отмучилась…

Встретились они через месяц случайно. Сергей осунулся, постарел. На висках заблестела седина. Давно не бритая щетина делала его стариком.

Она увидела его первая. Потом и он заметил её. Наташка в нерешительности остановилась, увидев, что он сделал твёрдый шаг к ней навстречу. Сергей взял её за руку и, не говоря ни слова, повёл за собой.

– Ты прости меня… Так получилось… Нам нужно поговорить…

– Ничего говорить не нужно. Пусть пройдёт время… Мы столько ждали, подождём ещё…

Они молча пошли к остановке автобуса. Сергей смотрел себе под ноги и не мог успокоиться. Он казнился, считая себя предателем… Мысленно снова и снова прокручивал свою жизнь и встречу с Наташей.

Наташка же чувствовала его страдания, но тоже сделать ничего не могла. Они остановились и долго стояли молча. Говорить было не о чем. Подошёл автобус.

– Ладно… Ты успокойся, а я пошла…

Он её не задерживал.

Было обидно. Конечно, у Сергея горе, но она в нём никак не виновата. А он… молчит, словно винит во всем произошедшем её.

Она не хотела ему ничего объяснять, вымаливать к себе уважения или любви. Она знала себе цену. Если ему сейчас нужно побыть одному, она уйдёт… Зачем мешать?

Друзья познаются в беде и в радости. А она лишена была права разделить с ним горе. Но пусть ему будет хорошо. И всё же, как наждаком по сердцу… Прошедшие месяцы исцарапали сердце… Когда исчезает любовь, когда умирает друг, когда тебя обманывают… просто непроизвольно чувствуешь себя опустошённой… Умерла её фантазия… а это больно – терять мечту. Но ведь за горизонтом есть ещё горизонт, и так бесконечно! Жизнь на этом не кончается… Но жизнь не бесконечна! Человек отличается от машины только тем, что может придумывать, фантазировать, изобретать. А Наташка иссякла. Ничего придумать не могла… да и не хотела…

В автобусе народу набилось как сельдей в бочке. Некуда было поставить ногу. Какой-то тип нахально прижимался к ней, и в нос ударила вонь его пота. Подумалось, что и запах мужа последнее время стал её раздражать. Особенно когда он приходил с завода. От него пахло псиной. Она раздражённо отправляла его срочно мыться и засовывала пропахшую потом одежду в бак с грязным бельём на самое дно. И всё равно ещё долго чувствовала удушающий запах его пота. Примерно такой же запах источал этот орангутанг, прижимающий её сзади и, по-видимому, получающий при этом сексуальное удовлетворение. Но что она могла сделать. Ни повернуться, ни вздохнуть свободно. Разве что думать можно. В таких случаях Наташка старалась вспоминать что-нибудь хорошее. Она вспомнила, как когда-то на сборах Сергей с ветерком катал её на моторной лодке. Они с ним для храбрости выпили немного коньяка, говорили о школе, о друзьях… Он тогда впервые её поцеловал. Много лет с тех пор прошло, и у каждого их них накопилось много разной тяжести и темноты воспоминаний. Потом почему-то вспомнилось, как много лет назад они с Эткой отдыхали в Одессе. На территории Лонжерона был парк, ведущий к морю. Там гуляли прекрасные мужские особи. От них исходил нежный запах французского парфюма.

...В реальности был всё тот же противный запах заводского пота, перегара, запущенного кариеса и чего-то кислого. Странно. Раньше она никогда этого не замечала. Присутствие мужа было привычным, если не сказать желанным. А теперь… Раньше Наташка никогда не ощущала неприязни к его запахам. Теперь же её обострённое чувство отмечало всё: когда Михаил снимал туфли, какофония запахов била в нос, как поднесённая ватка с нашатырём. Такое же соцветие запахов Наташка ощущала и сейчас, когда ехала в переполненном автобусе в сторону рынка. Подумалось, когда она взглянула в окно и увидела блестящую импортную машину: «Там, наверное, другие запахи…» Чёрт побери, приятный запах от мужчины стоил для неё гораздо больше, чем интеллект утончённой души...

Опять тоскливо засосало под ложечкой – домой, скорей домой!

Пока она тряслась в переполненном автобусе, воспоминания плелись и плелись…

Почему-то подумалось о домике Сергея на даче. Действительно избушка на курьих ножках! По всему периметру деревянного домика на высоких бетонных столбиках протянулась веранда, так что всегда можно было скрыться от знойного солнца. Дача была ухоженной. Видно было, что Сергей там не бездельничал.

Придя домой, первым делом достала свои духи и пшикнула на себя. Нужно было перебить то зловонье, которое её сопровождало в автобусе. Потом поставила диск Вивальди и музыка разнеслась по пустому дому.

Она встала и обречённо пошла на кухню готовить обед…

Подруги собрались как обычно в пятницу, чтобы вместе провести вечер и субботний день. Наташка выставила на стол две бутылки сухого вина, Лилька принесла замаринованное для шашлыков мясо, Машка выложила на стол овощи, а Аришка принесла и поставила в холодильник большой торт к чаю.

– Вы знаете, – говорила Лилька, нарезая сыр и раскладывая его на тарелке. – Раньше такие посиделки были широко распространены среди патрициев. В них участвовали и рабы, которые услаждали своих господ. Их этому обучали с детства. Но бывали случаи, когда рабы становились друзьями своих хозяев, а иногда спасали их от верной гибели…

– Это ты к чему?

– Я чувствую себя такой рабыней. Я вам многим обязана… Вы даже представить не можете, как вы мне дороги…

– Ты вроде бы ещё не пила. Чего это тебя на лирику потянуло? – спросила Аришка. – А если серьёзно, то и я без вас уже не могу себя представить.

– А если серьёзно, то каждая из нас чувствует то же, что и Лилька. – Машка нарезала хлеб. – Много хлеба есть вредно. Нужно фигуру беречь.

– С каких это пор ты о фигуре стала заботиться. У тебя же всегда были точёные формы.

– Были… Полнею. А ты помнишь, какой я была?

– Все мы когда-то были королевами! Хватит! Садимся! Так есть хочется! Давай свои шашлыки, поджаренные на сковородке!

– Поверь, будут не хуже, чем на углях!

Аришка положила кусочек в рот и воскликнула:

– Боже, как же здорово!

– Ой, девочки! Если бы вы знали, как я сюда добиралась, – воскликнула Этка. – Сюжет!

И Этка стала рассказывать, как сначала автобус стал чихать, как будто у него аллергия на амброзию. Потом подёргался, подёргался и заглох. Она думала – всё. Автобусы на дачи идут нечасто, и ей придётся долго ждать. Но водитель вскрыл брюхо железному коню, что-то там подкрутил, роясь в стальной требухе, вытер руки о грязную тряпку, и они поехали дальше.

– А народа было много? – спросила Наташка, вспоминая свою поездку от дачи Сергея.

– Не продохнуть! Одна дородная деваха толкала впереди стоящих пустыми вёдрами и кричала:

– Чего раскорячилась? Двигай вперёд, не мешая людя;м!

– Вот именно, людя;м! – улыбнулась Наташка.

– А мне всегда нравилось слушать трёп в автобусах, – сказала Лилька.

– Теперь и трёп в автобусах другой! – заметила Наташка. – В нём чувствуется широта и небывалый размах свободной русской души. А какой полёт мыслей, какое буйство фантазии, какие невероятные эпитеты?!

– Точно, – рассмеялась Этка. – Один прижался ко мне сзади и шепчет на ухо:

– Я вас очень люблю, дорогая… А сам толкает меня вперёд, очищая мною себе дорогу. А мне кричат: «Куда прёшь, бабка?» Так мой мотор, который мною управлял, тоже возмутился, за что я ему всё простила! Как рявкнет: «Какая она тебе бабка, молокосос! Обнаглели, гадёныши! Дали вам свободу, вот и стыд потеряли!» И тут же в салоне нашлись его сторонники: «И то правда… Такую страну похерили! Это ж нужно было суметь! Разворовали, сволочи!..». Так я добиралась сегодня до тебя, Наташка. В цирк не нужно ходить…

– Нет, Наташка. Сейчас у тебя не так красиво, как весной, когда малина созревает в малиннике, или ещё раньше, когда сад цветёт… Боже, какая же это красота! В воздухе аромат яблоневого цвета, и в тишине слышно жужжание пчёл, собирающих свой нектар. А что сейчас? Сгоревшая от жары зелень. Вот-вот деревья листву сбросят.

Аришка вдруг спросила:

– Машка, что у тебя снова случилось? Твоего Бараева прищучили? Что тебе ещё нужно?

– Да всё нормально. Бараев теперь, завидев меня, первый здоровается.

– Так почему ты кислая такая?

– Да не кислая я! Просто волнуюсь. Леночка моя беременна!

– Так чего ты психуешь?

– Не знаю! Я уже и аутогенной тренировкой занималась. «Я спокойна… я абсолютно спокойна… у меня всё хорошо… всё хорошо…». Но не помогает.

– Ладно… Не смертельно. Побеременеет, побеременеет и перестанет!

– А ты, Лилька, обещала нам рассказывать, как у тебя с твоим адмиралом.

– Как-как, а без кака никак! Когда прихожу в спальню, мой морячок, как правило, спит. Мне приходится его будить и напоминать, что он – муж! Растормошу, и всё нормально. Вообще он может и стоя спать, как лошадь.

После того как была выпита вторая бутылка вина и выполнена программа вечера, Лилька засобиралась. За нею приехал её адмирал.

Остальные подружки, продолжая трёп, стали укладываться на ночлег.

– Нет, Лильке бэби заводить поздно. А вот взять из детского дома мальчонку – вполне по силам. И жизнь у них не будет такой бессмысленной, – говорила Аришка, стеля себе постель.

– Что ты мелешь? Каких детишек?

– Я ж говорю, не толстеньких, мягоньких, с розовой попкой. К сожалению, время ушло. А вот мальчонку или девчушку лет пяти-семи вполне можно было бы. У них появилась бы цель в жизни! Понимать нужно!

Аришка так увлеклась этой идеей, что решила её непременно претворить в жизнь. Не сейчас, так позже. Она сожалела, что не высказала эту идею Лильке. «Ну, ничего, скажу по телефону. Поймёт… Лилька ещё готова к подвигам!» – думала она.

Когда уже легли, долго обсуждали мировой банковский кризис и Машка никак не могла понять, как этот кризис может коснуться её. Наташка ей доходчиво объяснила:

– Кредиты станут дороже, за этим последует инфляция, и покупательная способность у людей упадёт… Твою ткань некому будет покупать. А как ты будешь рассчитываться со своим кредитом, если торговли нет?!

– А я постараюсь как можно скорее рассчитаться с кредитами.

– Дурья твоя голова. Ты-то рассчитаешься, а твой поставщик? Да и закупочные цены подскочат…

– Вот сволочи! Не дают спокойно жить!

– Да не жулики в этом виноваты… Это – жизнь!

– Говорят: системный кризис, системный кризис. А что это такое и как это понимать, до меня не доходит!

Этка с надеждой посмотрела на Аришку, ожидая от неё объяснений.

Аришка серьёзно взглянула на подругу и задумчиво проговорила:

– Системный кризис возникает тогда, когда аппарат, призванный укреплять систему, преследуя личные цели, разрушает её. Посмотри на наших чиновников. Это и есть системный кризис.

Этке надоели заумные разговоры, и она решила вернуть подруг на грешную землю.

– То, что Леночка не тянула с зачатием наследника, это правильно. Мои дети не торопятся…

– Откуда ты знаешь?

– Сказали бы…

Утром Наташка проснулась первой и пошла варить кофе. Вслед за ней проснулась Этка. Она стала у двери и наблюдала, как ловко Наташка делает бутерброды.

– Проходи! Не стой столбом!

– А можно тебе помочь?

– Валяй, помогай, если хочется. Мой кофе, твои бутерброды. Необходимые ингредиенты в холодильнике. Расслабься, Эточка, страшное позади. Сыночек твой счастлив, а это – самое важное. К тому же у Аллочки уже есть дочь… А что твой Гриша говорит?

– У него один ответ: мама, не гони картину!..

– И правильно! Не беги впереди паровоза! Всему своё время.

Этка как-то странно посмотрела на Наташку и тяжело вздохнула.

Достав из шкафа пузатую бутылку любимого яичного ликёра, Наташка плеснула Этке.

– Попробуй! Вкуснятина, аж жуть!

Этка попробовала и закрыла глаза от удовольствия.

– Класс, как говорят мои архаровцы.

– Подъём! – закричала Наташка, проходя в комнату.  – Кофе с ликёром! Секретный рецепт из личного кулинарного архива. Дегустация проведена. Оценка: класс!

Утро было дождливым и ветреным. Всполохи молний, удары грома и дождь. Порывы ветра подталкивали в спину, подгоняли редких прохожих, качали деревья.

Наташка раздала подружкам кому зонтик, кому плащ. Ждать, когда закончится эта слезливая погода, никто не захотел. А когда все разошлись, Наташка грустно взглянула на пустую комнату и подумала, что одиночество – самое страшное наказание для человека. Ей казалось, что она физически чувствует своё одиночество. Это страшно – ты совершенно одна и не с кем словом переброситься.

Стукнула дверь. Это пришёл Михаил. Ему, наверно, уже надоели эти бабские посиделки. Но – молчит! Тем и хорош. Наташке казалось, что он её понимает как никто другой, и откройся ему, расскажи про Сергея, он бы отнёсся к этому, как к болезни…

– Ушли? – спросил Михаил Иванович.

– Ушли. Завтракать будешь?

– Поел у Валентина… Устал что-то. Привык спать в своей постели. Пойду прилягу…

Михаил Иванович лежал на диване и смотрел в окно. Дождь прекратился, но ветер гудел за окном, разъярённый чем-то, вымещал свою злость на деревьях, срывая с них листву.

Как быстро летит время! Скоро и Новый год… Столько было планов, столько задумок… И что?! Ничего не успел…

Через час, отбросив тоскливые мысли, он встал, оделся, умылся, побрился. Вышел на кухню. Здесь колдовала жена. Ни слова не говоря, подошёл к ней, обнял. Наташка недовольно отстранилась.

– Не мешай. Самый ответственный момент…

Михаил Иванович достал из холодильника ломтик сыра и бросил в рот…

За обедом сказал, глядя в тарелку:

– Никогда не понимал твоих посиделок. Вы такое говорите друг другу… Словесные шрамы такие же болезненные, как и физические. Настоящих друзей не бывает много…

Наташка промолчала.

Прошло несколько дней, но Сергей так и не звонил. Тогда Наташка решила ему написать письмо.

Сергей! Ты молчишь, и я уже измучилась ждать.  То, что мы с тобой разные, – это и так понятно. Но поверь, что в смерти твоей жены моей вины нет! Я не хотела ей зла…

Увидела тогда тебя, и всё у меня перевернулось… Мне показалось, что, несмотря ни на что, счастье возможно. Но… не получилось…

Прости меня… Я больше тебя не потревожу. Будь счастлив.

Наташка вырвала листок из блокнота, свернула его и положила в карман. Только сейчас подумала, что не удосужилась узнать его почтового адреса. Не на дачу же нести!

Последние дни Сергей жил как автомат: утром шёл в школу, проводил уроки, возвращался домой, выпивал бутылку вина и ложился спать. На большее его не хватало. Однажды, подходя к школе, увидел мёртвую собаку. Наверное, её сбила машина.

Сергей постоял в нерешительности, потом взял ещё не успевший остыть трупик животного и перетащил на обочину, чтобы следующие машины не расплющили несчастное тело.

Придя домой, он не стал пить, пошёл в ванную. Долго стоял под горячим душем. Потом побрился и заварил себе крепкий кофе.

Он должен во что бы то ни стало увидеть Наташку.

Набрал номер её телефона, но она молчала. Снова и снова звонил, телефон был отключён. «Сегодня её я уже не услышу. Позвоню завтра прямо с утра», – подумал Сергей.

Он разделся и лёг спать…

Наташка сидела на диване и смотрела телевизор. Ей было всё равно, что там идёт, просто телевизор был её обществом. Нет, она не одинока! В этом огромном недостроенном доме ещё живет эхо. Она не одна! У неё есть подруги, дети, внуки, наконец, Михаил. Он-то чем виноват, что у неё так муторно на душе?!

Наташка выключила телевизор и случайно взглянула в зеркало. Она не любила его и ничего хорошего от него не ждала. Из зеркала, висевшего на стене, на неё мельком глянула стареющая, одичавшая королева без королевства, трона и слуг. Несгибаемая внешне, сильная на вид… Ей захотелось дать зеркалу пощёчину.

Он позвонил, но она ему не ответила.

Чтобы устоять от соблазна, отключила телефон.

Стало немного легче… Он перевернул все её правила, всю жизнь. Он стал для неё воздухом, без которого нельзя было жить. А может, она его для себя просто выдумала? До сих пор продолжает бороться с глупыми, ненужными чувствами. А может, в этом всё и есть?! Борешься сама с собой, сомневаешься… Может, это и есть любовь? Борьба двух сторон одной медали. Орёл или решка? А что победа? Возвращение к реальности…

Легла на диван, но стал мешать стук часов, заполнивший весь дом. Надо купить электронные часы, они не тикают. Чёрт, и пяти минут не прошло… Она сжимала веки, но они упрямо открывались. Потолок. Стены. Ещё попытка: стены и потолок… Она ещё раз взглянула на неоштукатуренные стены и пошла на кухню, поставила чайник. Чай и привычный бутерброд наполнили организм теплом, приглушив стук сердца. Вроде стало легче и спокойнее. И она поняла, что гораздо лучше чувствовала себя у Сергея на даче.

Сергей торопился в школу. Последнее время он совсем опустился. Всё! Нужно с хандрой заканчивать. Никто не виноват в том что произошло, а жить нужно продолжать! И дочки не должны даже догадываться, что их отец способен на такое пике. Так и разбиться можно… И всё же он почему-то чувствовал свою вину.

Достал телефон и набрал номер Наташки.

– Слушаю…

– Наташа… Это я… Прости меня, дурака! Я тебя очень люблю…

– И я тебя люблю!..

Вечером того же дня на даче у Сергея они лежали на диване, не зажигая свет.

– Мне казалось, что я умер.

– Когда?

– Зачем мёртвому время? Бесформенное и прозрачное состояние. Ни дня, ни ночи…

– Умер… А мне что делать?

Наташка приподнялась на локтях и взглянула на Сергея. Он лежал на спине и смотрел в потолок.

– Сейчас даже странно, что я живу. Как будто всё было не со мной и давно-давно.

– Оживай скорее. Мне в этом мире одной – тоже мало хорошего!

– Нет, подожди! Я поднимаюсь вверх, высоко-высоко – к облакам. Смотрю на муравейник города с высоты, не желая приближаться к нему, и чувствую, что в каждом доме, в каждой квартире свои истории, свои комедии и трагедии… своя боль…

– Понимаю. Мне пора домой…

– Ты завтра сможешь прийти?

– Постараюсь…

Когда Наташка вышла во двор, моросил мелкий дождик. Она раскрыла зонтик и почти побежала к автобусной остановке.

Ожидать автобуса пришлось недолго. В салоне как всегда негде было поставить ногу. Так и стояла, как цапля, на одной ноге. Но люди были чем-то возбуждены, шутили, смеялись. Наташка не прислушивалась, полностью расслабилась. Так и стояла. Упасть было нельзя: её подпирали со всех сторон. Она закрыла глаза, и тут же стали плестись воспоминания.

Вот она с Сергеем парит в вышине. Картина, открывшаяся перед её взором, завораживала. То ли ты есть, то ли есть только дождь? То ли ты дышишь, или дышит дождь? Это твоё сердце стучит или его?..

Ещё тридцать минут – и Наташка выбралась на улицу. Пошла в сторону садоводческого товарищества. Не скоро здесь будут ходить автобусы… Хотя бы дороги сделали!

Полчаса назад она почти спала. Ей снился сон. Что-то было в нём. Гармония, из которой её вырвали. Она не запомнила содержание своего сна, память сохранила только тепло. Ощущение теплоты и покоя...

Ещё немного времени, и она снова окажется в своём недостроенном доме, где холод внутри и снаружи, где нет той гармонии, которая была там, на даче Сергея…

Обычно Сергей никогда не опаздывал на работу. Но в тот день он впервые опоздал к началу урока. День, начавшийся дождём и опозданием, что-то предвещал, но Сергей не мог понять: что именно? Дождь стал началом чего-то. Может быть – началом конца?

Он чувствовал, что выпадает из жизни. Нет, он любил свою работу, считал её важной и достойной уважения. Но время, проведённое без Наташки, казалось ему потерянным.

Сразу после уроков он позвонил ей.

– Может, пойдём куда-нибудь сегодня?

– Куда? Дождь на дворе.

– Дождь на дворе, а мы в театр или в ресторан… Как ты смотришь?

– Перезвони мне в пять…

Дождь не прекращался. Ветер швырял и разбрасывал мелкие и легкие капли. У бордюра лента ручья, лужи под ногами прохожих… Лишённый пыли воздух – освежал мысли, сглаживал уныние от тоски, навеянной промокшим асфальтом.

Осень хлюпала дождями. В их потоке несло и Наташку с Сергеем. А жизнь текла сама собой, как песок в песочных часах: меняя форму, теряя время, сохраняя суть.

Они гуляли по зеркальному городу, ходили в музеи, где Сергей мог продемонстрировать свою эрудицию историка, были в театре. А когда уставали, шли в свою избушку на курьих ножках. Они видели, что все вокруг устали: и люди, и дома, и солнце…

Домой Наташка приходила к вечеру. Ни слова не говоря, принималась что-то делать по дому: готовить, стирать…

Михаил Иванович ни о чём не спрашивал. Был предупредителен и относился к жене, как к больной.

– Вчера был в городе, – буднично рассказывал Михаил Иванович, нисколько не заботясь, слушают ли его. – Встретил приятеля. Зашли в забегаловку. Он угостил. Выпили, поговорили. Так он рассказал такое о нынешнем руководстве района, что просто диву дивлюсь: куда смотрят власти?!

– Так они же и есть власть, – равнодушно заметила Наташка, не отрываясь от работы.

Михаил Иванович посмотрел с грустью на жену и ничего не ответил. Наташка видела из окна, как муж в плаще с капюшоном вышел из дома и побрёл в сторону шоссе.

Деревья корявыми пальцами ветвей поддерживали тяжёлое серое небо, а на мокрой земле были разбросаны осколки зеркал лужиц. И ветер продолжал свистеть и издеваться над беззащитными деревцами, случайно оказавшимися у него на пути.

«Куда его понесло в такую погоду?», – подумала Наташка.

В пять она позвонила Сергею и сказала, что прийти не сможет.

Сварила борщ, испекла пирожков, потом умылась и, не дождавшись мужа, легла в постель. Поздно ночью услышала, как пришёл Михаил, поднялся в комнату, тихо разделся и лёг.

Утром проснулась с головной болью. В висках стучало. Слышно было, как соседи с утра собирают опавшие листья, ветки и жгут костёр. Едкий дым разносился по окрестным участкам, и Наташка подумала, что так всегда пахнет осень.

Михаил ещё спал. Наташка прошлёпала в туалет, потом в душ. Приготовила завтрак и заглянула в комнату.

Михаил спал. Подумала: «Не заболел ли?». Подошла, потрогала лоб и рефлекторно отдёрнула руку. Ей показалось, что у Михаила жар. Что делать?

Посмотрела на часы. Было около восьми. Сын уже ушёл на работу. Взяла термометр и, уже не боясь разбудить Михаила, поставила под мышку.

Через несколько минут вытащила термометр и глазам своим не поверила: тридцать восемь и восемь.

«Простыл! Нужно сбить температуру. Аспирин… Нет, сначала вызову «Скорую»…».

Через сорок минут приехала «Скорая». Старушка-врач послушала Михаила Ивановича, сделала какие-то инъекции и сказала:

– Оставлять дома опасно. Возраст не тот…

– У других возраст является основным противопоказанием госпитализации, – сказала Наташка. – Куда вы его повезёте? И можно ли мне поехать с вами?

– Повезем в БСМП, больницу скорой помощи. Здесь недалеко.

Наташка быстро оделась, помогла снести Михаила Ивановича к машине и поехала с ним в больницу.

У Михаила Ивановича оказалось воспаление легких. Его положили в терапевтическое отделение, а Наташка, забрав его вещи, поплелась домой.

Придя домой, посмотрела на часы. Было около одиннадцати.

Позвонила сыну, потом бесцельно бродила по пустому дому, не зная куда себя деть. Хотела сначала позвонить Аришке. Врач всё-таки. Но потом подумала, что Аришка работает в центре, да и хирург она, а не терапевт. К тому же, в больнице сказали, что пока ничего экстраординарного. Назначили антибиотики…

Прилегла на диван, долго смотрела в потолок, не думая ни о чём.

На диван впрыгнул Мурзик. Наташка резким движением руки сбросила кота и подумала о Михаиле.

Он был самым родным человеком, живым, чувствующим, ранимым и скрытным… Всё это самым неправдоподобным образом сочеталось в нём, и его силу Наташка чувствовала на расстоянии, даже просто находясь рядом и ни слова не говоря. Она никогда не знала, куда будет направлена его сила: на неё или на детей и внуков. Михаил не хотел пускать в свою душу никого. Он привык принимать решения сам, а здесь вдруг оказался не у дел, и это его больше всего угнетало. Он был мужчиной, а для него это значило быть первым, главным, сильным и самостоятельным, всем прочим же отводилась роль слабого и нуждающегося в его руководстве существа. Но Наташка не давала ему почувствовать свою значимость. Постепенно он привык: на работе он прима, а дома в кордебалете… Он многое видел в жизни и много пережил. Не переносил заботы о себе, как, впрочем, и не давал её окружающим. Эта эмоциональная холодность какое-то время вполне устраивала Наташку. Никто не лез в её душу и не изливал свою, не плакался в жилетку.

Так и прожили они жизнь, каждый в своём углу. И ничего не хотели в этом порядке менять. Привыкли…

Много лет назад он, красивый и властный, сильный и удачливый, просто взял Наташку за руку и повёл за собой. Так и пролетела жизнь. У них было всё, и хорошее, и плохое. Были и ссоры. Обычно они прекращались так же просто, как и начинались, перепалки никогда не заходили дальше обоюдных колкостей.

Наташка вдруг задумалась: «А любила ли я Михаила?  – И сама себе ответила: – Конечно! Любила! А сейчас? И сейчас люблю. Только в этой любви уже больше привычки. Нет той страсти. Но предать его я никогда не смогу! А разве ты его не предала с Сергеем? Нет! Я ни в коем случае не хочу, чтобы ему было больно! Так что история с Сергеем не имеет будущего? Конечно, нет! Поигрались и довольно! Сергей – это как бутылка хорошего вина. Но вино выпито. А Михаил? А Михаил – это моё. Это то, что всегда со мной… Это моя часть… И если уж кто мне нужен, так только Михаил!».

Наташка встала, сварила Михаилу куриный бульон, по дороге в больницу зашла на базар и купила свежий творог.

В больнице долго ждала, когда снимут капельницу. Потом покормила мужа. Он ей показался таким бледным и ослабленным, что у Наташки от жалости к нему сдавило сердце.

– Ты держись…

– Держусь…

– Что тебе завтра принести?

– Пить хочу. Есть не хочется…

– Я тебе клюквенный кисель сварю. Ты же его любишь.

В палате было шестеро больных и возле каждой кровати посетители. Наташка пошла к лечащему врачу.

– Я жена Погодина Михаила Ивановича. Как он, доктор? Может, что нужно? Лекарства какие…

– У нас всё есть… Пневмония… Организм ослаблен. Витаминчиков бы ему… Мы ему таблетки даём, но хорошо бы в натуральном виде. Фрукты, овощи…

– Хорошо… Я принесу…

Она шла домой и вспоминала свою жизнь с Михаилом. Вспомнила, как он пришёл к ней на стадион. Она тренировала тогда в «Локомотиве» стайеров. Слово за слово. Видно было, что он давно наблюдал за нею. Потом были два месяца бесконечной борьбы, словесных дуэлей и силы. Столкнулись два в чём-то похожих, но бесконечно разных одиночества, однажды кем-то сильно обожжённые либо считающие себя таковыми. Он шутил и совершенно не обижался, когда она над ним подсмеивалась. Он заставлял Наташку задумываться, подбирать слова, строить фразы, просчитывать действия на несколько шагов вперёд. За этой занимательной игрой Наташка и не помнила, как дала свой телефон, и тут впервые проявился его характер: не оставляя ей времени, чтобы опомниться, он предложил встречу. Именно этот задор, наверное, и заставил Наташку согласиться. Дальше – больше. Ей льстило, что за ней ухаживает взрослый мужик, начальник цеха. Это позже она узнала, что он вдовец, жена умерла при родах, оставив ему сынишку. Тогда она ничего этого не знала.

Он её возил на «Волге», красиво ухаживал, и очень скоро она поняла, что с ним ей спокойно и ничего не нужно искать на стороне. Он сильный мужчина, способен её обеспечить. А когда она забеременела, раздумывать было поздно.

Они расписались в районном загсе, и на свадьбе были все её подружки. Впрочем, кажется, Лильки не было. Она тогда геройствовала на Байкале.

От воспоминаний Наташку оторвал настойчивый звонок телефона.

– Да?

– Наташка? Это Сергей. Мы сегодня встретимся? У меня уроки оканчиваются в шесть…

– Мы сегодня не встретимся… и не знаю, когда теперь встретимся. У меня муж заболел…

Сергей растерялся. Он не ожидал такого холодного тона.

– А как же я?..

Но Наташка отключилась.

Она по Космонавтов подходила к Северному рынку. Зашла, накупила самых лучших овощей и фруктов. «Михаилу нужны витамины. Он ослаблен…».

Потом свернула направо к мосту через Темерничку, продолжая свои воспоминания.

Почему-то вспомнилось, как тогда ей казалось, что Михаил мог читать её мысли. Стоило ей о чём-то задуматься, захотеть, как Михаил, ни слова не говоря, исполнял её желания. Нет, с ним было совсем не легко. Взрослый мужик со своими привычками, представлениями о жизни. Но за один его взгляд с искрой жизни ему можно было простить многое. Иногда Наташка специально дразнила, возможно, даже злила его, чтобы снова увидеть этот блеск его глаз… Блеск, который дарил задор, заставлял вновь ожить и провоцировал на новые подвиги... Взгляд его мог пугать так же сильно, как и оживлять… Напугал он Наташку однажды, и страх хорошо запечатлелся в её памяти. Она не могла найти объяснение этому страху, но надолго его запомнила, и какое-то время старалась не смотреть ему в глаза.

Потом вдруг подумала: «А куда он вчера вечером ходил… В дождь… Может, что-то узнал о Сергее? Нет, вряд ли…

Именно Михаил был идеалом мужчины, которого я хотела бы видеть возле себя, – думала Наташка. – Он  стал для меня воплощением добра, терпимости и мужского благородства. А Сергей? Что Сергей? Так, взбрыкивание моей сволочной натуры… Воспоминание о будущем… Без перспектив, без того, что было у нас с Михаилом… А Михаил всегда мне говорил: «Нужна помощь, я всегда помогу, но в душу ко мне не лезь!». Так и должен вести себя настоящий мужчина! И ещё: он всегда умел прощать. Что бы я ни делала, он никогда мне ничего не запрещал. И прощал все мои художества… А Михаилу сейчас не жалость нужна, а участие… Михаил, как и я, не любит, когда его жалеют, считая это слабостью… А я… я сделаю всё, чтобы ему помочь… Я смогу… Я всё смогу!».

Вечером зашёл сын. Он после работы заезжал в больницу к отцу. Сказал, что температура снизилась, но отец слаб, бледен…

– Как всегда молчит и о чём-то думает…

– Когда ты завтра на работу едешь?

– Как обычно. Но я могу задержаться. Подвезу тебя к бате.

– Ну да! Я сейчас кисель ему сварю…

– А ты-то как?

– Что со мной сделается? Живу…

– Ты давай не раскисай. Мне звонила тётя Маша. Не могла к тебе дозвониться. Ты что, отключала телефон?

– Может быть… Так что тётя Маша?

– Ничего. Спросила где ты. Я сказал, что с отцом в больнице. Так что жди. Сейчас прискочут твои подружки… А я пойду. Устал что-то…

Через час, когда Валентин ушёл и Наташка сварила для Михаила кисель, к ней нагрянули все её подружки. Зная, что сейчас шум и шутки будут не к месту, они тихо проходили в дом, поднимались в её комнату и ждали, когда Наташка расскажет им что случилось.

Наташка рассказала, что у Михаила пневмония и его забрали в больницу. Этка заявила, что у неё есть хороший народный рецепт от кашля. Машка предложила майский мёд. Лилька сказала, что пневмонию лечат большими дозами витамина «С» и посоветовала лимоны с мёдом. Аришка согласилась с Лилькой и сказала, что у неё есть уже готовые нарезанные и засахаренные ломтики лимона, что она знакома с заведующим хирургическим отделением БСМП и через него можно выйти на заведующего терапевтическим отделением.

Наташка слушала предложения подруг, и слёзы стояли в её глазах.

– Спасибо, мои родные! Только пока ничего не нужно. Кашля у Михаила нет, к нему относятся нормально, делают всё что нужно. Лечащий врач на меня произвёл хорошее впечатление, так что будем надеяться, всё будет хорошо. Врач сказала, что кризис наступит завтра…

Лилька сказала, что ещё она слышала, то пневмонии хорошо лечатся гипнозом. Все удивились, Аришка, так та просто рассмеялась и замахала руками, а Лилька продолжала:

– Нет, вы только послушайте! Я здорова и обворожительна, а дыхание моё чистое и свободное. Я чайка, летящая над синим морем. Я облако в небе. Я дождь, моросящий целое утро. Я туман над рекой, плывущий на восток. Я то, что не сказать словами. Я нигде и повсюду. Я Вселенная и песчинка на дороге. Я небо и земля, солнце и луна, вода и огонь, воздух и камень, день и ночь, жара и мороз. Я всегда рядом. Я пропасть и равнина, снег и цветы, яд и живая вода. Я секунды и минуты, часы и сутки, месяцы и годы, века и тысячелетия, я вечность. Я твой смысл жизни. Тайный и понятный только тебе. Я старуха, торгующая яблоками. Я пустой дом, где тебя ждёт любящая жена! Я время, которое ты тратишь понапрасну. Я осень, грызущая твою душу, я весна, дающая крылья, я реки и поля вокруг тебя. Я путь, который ты выбрал. Тропа, которую ты должен отыскать, подъём, который ты должен преодолеть. Я твоя жизнь. И от меня ты уж точно никуда не денешься. Ты во мне. А я вокруг…

Лилька говорила это с таким жаром, как будто действительно перед ней был гипнотизируемый Михаил Иванович. И подруги её с удивлением и восторгом слушали её.

– Ну, ты и даёшь, Лилька! – прошептала Этка. – Ты действительно самая фантазёристая из всех фантазёрок, которых я знала!

Лилька была довольна эффектом, который она произвела.

– Вы же не дослушали до конца. Дальше должны идти прямые обращения к больному. Достаточно двух-трёх таких сеансов, и пневмонии как не бывало!

Подружки посидели ещё некоторое время и стали собираться. Наташка их не удерживала. Вечером снова стал моросить дождик, и, проводив подруг, Наташка подошла к окну и сначала смотрела на своё отражение. Потом погасила свет и вышла на веранду. Сырой осенний ветер растрёпывал её волосы, а капли дождя, слово слёзы, стекали по щекам. Подруги ушли в эту ночь. В этот дождь. Изредка проезжавшие машины слепили её светом фар. На душе у неё скребли кошки. Она не могла успокоиться и считала себя косвенно виновной в болезни Михаила. Если бы она в тот вечер удержала его, он не простудился, не заболел бы. Она мысленно обращалась к нему, просила прощения, но темнота молчала. Она мысленно говорила ему, что любит его, что без него жить не может, что очень скучает и не находит себе места, а он почему-то молчал… Он вообще не терпел никаких объяснений…

А Михаил Иванович лежал на кровати и смотрел в потолок. К вечеру родственники, пришедшие к другим больным, разошлись, сёстры прекратили свои процедуры, больные угомонились и, наконец, наступила тишина. «Что же, чёрт побери, произошло? Простыл? Вот не ко времени… Впрочем, а когда ко времени? И чего же мне хочется? Ничего… Мира во всем мире, здоровья народам и разума правителям. А ещё, чтобы дети и внуки были здоровы, чтобы Наташка не болела и все её проблемы разрешились… А мне? Мне лично ничего не нужно. Всё что хочу – уже имею! Выйду из больницы, буду созерцать природу из окна, смотреть на небо…».

Он закрыл глаза. «Уже ночь… Наташка, наверное, укладывается спать… На улице дождь, нудный, холодный осенний дождь. И чего меня понесло в то кафе? Ну да, договорился с Миронычем. Какого чёрта ему неймётся? Решил правду найти. Чудак человек! Где ту правду искать? Новое начальство на заводе только и думает, что бы и кому бы подороже продать. Нет, в чём-то Мироныч прав. Только и фантазии у него немало. Он хочет руками наших стариков вывести на чистую воду жулика? Ерунда!

Вот и перебрал тогда в кафе с этим Миронычем. Промок. Забыл, что давно не мальчишка!».

Михаил Иванович повернулся на бок и посмотрел в окно.

В небе, закрытом слоем облаков, рвались наружу молнии. «Гроза, – подумал он, – как странно, осенью и гроза! А здесь тихо, как в могиле».

Вдалеке ярко сверкнула молния, но раската грома он так и не дождался. «Гроза далеко, очень далеко, – подумал он. – Первый раз вижу такую жуткую грозу, далёкую и тихую». Молнии рвались над горизонтом практически не переставая, рисуя причудливые узоры ослепительных трещин.

Он снова закрыл глаза. Нет, совсем не вовремя он заболел. «Как там Наташка одна в пустом доме. Пошла бы к Валентину. Да вряд ли. Это же Наташка!  Вот тебе и октябрь…».

Михаил Иванович представил себе тихий зелёный лес. Птицы. Шелест листьев. Запах смолы. Лучи солнца, пробивающиеся сквозь высокие ветви, играют на земле солнечными зайчиками. Он идёт по ковру старых листьев, а вокруг высокие берёзы, кое-где и ели качают верхушками, кажется, возле самого небесного свода. Внезапно налетает резкий холодный порыв ветра. Замолкают птицы, солнце прячется за грозовыми тучами. Темнеет небо, и воздух пахнет сыростью. Усиливается ветер. Зелёные листья в одно мгновение чернеют и скрючиваются, слетают с ветвей, сорванные зимним ветром. То, что две минуты назад было шумным зелёным лесом, превратилось в мгновение ока в скопище уродливых столбов с кривыми ветками, вокруг которых чёрным безмолвным вихрем кружат холодные безжизненные листья. Серое небо, сливаясь с бесконечным чёрным лесом, вовлекаемое в невиданный чёрный вихрь, застилая всё и вся, начинает буреть и краснеть. И в следующий момент он понял, что у него уже нет сил жить. А на него смотрят прекрасные зелёные глаза Наташки, и поэтому не хочется умирать…

Он вздрогнул и открыл глаза. Всё это муть, подумал он.

Встал, размял затёкшие ноги и подошёл к окну. Что-то происходило, что-то, что скрыто в этой мерзкой октябрьской ночи за завесой темноты, разрываемой мёртвым светом фонарей. И город спал, странный и чудесный, он видел тысячи снов, ворочался в кровати, кто-то курил, кто-то любил, кто-то рыдал в подушку, надрывно пел срывающимся голосом, спал на остановке троллейбуса. Несчастные таксисты с опухшими глазами развозили загулявшие парочки по домам, а он смотрел в окно. Подумал, что дворникам скоро придётся нелегко, сначала листья, потом снег, который будет падать почти каждый день, и им надо будет вставать рано утром, чтобы почистить сначала двор, дороги, а потом посыпать протоптанные дорожки песком.

Он поёжился и пошёл к кровати. Выждав непонятную паузу, лёг и закрыл глаза. «Интересно, а что сейчас делает Наташка, – подумал он. – Наверное, спит…».

Он смотрел в потолок. От тусклого света фонарей за окном на потолке протянулись узкие светлые полоски. «Вот если прямо сейчас обрушится потолок, – подумал он, – ведь будет же ужасно. Спящие люди если не умрут, то останутся калеками, а если выживут, их дома будут разрушены. Именно дома, ведь у каждого человека есть дом. Неважно, где он живёт, куда он едет или где спит. Есть такое святое место на земле, куда ты приезжаешь издалека и говоришь: «Ну, вот я и дома!..» и чувствуешь себя в полной безопасности. А тут дома не будет…».

Он открыл глаза. «Всё, – подумал он, – я спятил. Я разговаривал с самим собой. Полный бред».

Вернувшись в пустую тёмную квартиру, Наташка подошла к окну и раскрыла его настежь. Влажный холодный воздух ударил в лицо, капли дождя громче забарабанили по стеклу. Она посмотрела на мокрую улицу, одинокие фонари вдоль дороги.

За открытым окном бесился ночной октябрь; ярко горели лампочки на люстре, создавая в комнате резкий неестественный свет.

Наташка зажгла настольную лампу, а общий свет потушила. Достала сигареты и закурила. Мысль о том, что она виновна в болезни Михаила, не покидала её.

У каждого из них была своя правда, и каждый был уверен в своём мнении. Они оба любили смотреть на ночной город, стынущий в сыром октябре, на косые струи дождя, переливающиеся в свете фонарей, на одинокие машины, на случайных прохожих, спешивших домой в этот жуткий промозглый вечер.

Наташка глубоко затянулась, испытывая удовольствие от дыма, наполняющего лёгкие. Дым медленно опускался на подоконник, прибиваясь каплями дождя. Зазвонил телефон. Она швырнула сигарету за окно и сняла трубку.

– Наташка… – Сергей не знал, как начать разговор. – Могу ли я чем-то помочь? У меня есть друг, прекрасный терапевт…

– Сергей, ничего не нужно. Извини…

Не успела Наташка положить трубку, как заиграл её мобильный телефон.

– Привет, подруга, – говорила Аришка. – Ты когда завтра будешь у Михаила?

– Буду к восьми утра. Меня сын на машине подбросит. А что?

– И я к восьми подъеду. Хочу поговорить с лечащим врачом…

– Стоит ли?

– Стоит, стоит… уж ты мне поверь…

– Спасибо, Аришка…

– Что ему принести?

– Ничего не нужно. Я всё купила. Кисель сварила. Он просил.

– А я нарезала три лимона и пересыпала их сахаром. Принесу. Его нужно насыщать витамином «С».

– Хорошо… Спасибо…

Она положила трубку, плотно закрыла окно и стала стелить постель.

То ли от волнений, то ли от усталости, но Наташка провалилась в сон и проснулась только утром. За окном рождался новый день. Ночная тьма нехотя уходила, гася за собой звёзды. Наташка встала и подошла к окну. Вдоль горизонта по всей ширине растянулась полоса сплошных облаков, еле прорисовывающихся на фоне тёмного неба. Она открыла окно и закурила. «Надо бросать курить, – подумала она, – всё-таки это жутко вредно для здоровья. И делать зарядку по утрам, хотя бы иногда». Ветер окончательно проснулся и весело гнал листья и мусор по земле. Полоса на горизонте начала синеть, а в открытом небе над ней стали пропадать звёзды. «Где-то там, за облаками, солнце, – подумала она. – Уже встаёт для меня, для него и для города. Хотя на самом деле оно светит всегда – над горизонтом и за ним, и для нас, и для других людей. А у него в окне, наверно, не видно рассвета, виден только дом напротив. И он может наблюдать за рождением нового дня, когда зажигаются огни на кухнях. А ведь я его всё-таки люблю, чёрт побери, люблю! Несмотря ни на что. А Сергей? Сергей – блажь скучающей стареющей бабы! Никакого Сергея не было и нет! Есть и всегда будет мой Михаил! И надо быть благодарной жизни за то, что я встретила его».

Облака над горизонтом начали голубеть, а небо над ними светлеть. Наташка затушила сигарету и глубоко вдохнула. В воздухе смешались запахи дождя, листьев и удивительной свежести. Над облаками показалась яркая оранжевая полоса. «Всё происходит так, а не иначе, – подумала она. – Иначе было бы всё совсем по-другому. И незачем терзать себя в десяти кругах рефлексии, надо просто жить. Жить и наслаждаться жизнью. Плакать от мелочных обид и радоваться простым событиям. Любить и дарить любовь и заботу тем, кто в этом нуждается. Грустить в дождь и улыбаться солнцу, которое всегда встаёт с утра. И не жалуется на своё настроение, а разливается яркой полосой вдоль облаков, застилающих восток, медленно выползая навстречу новому дню».

Она взяла телефон. Немного подумав, набрала номер сына.

– Доброе утро, – сказала Наташка. – Завтра уже наступило, а я вчера обещала тебе напомнить.

– Доброе утро, мама. Не забыл. Выходи без десяти восемь.

А солнце за окном, сбросив покрывало облаков на горизонте, уже светило вовсю, и город нехотя просыпался, фыркая одинокими машинами. Ветер гнал жухлые листья по земле, а в лужах затухали последние звёзды…

Наташка вышла из дома ровно без десяти восемь. Машина её уже ждала.

Аришка

Её все называли  слишком правильной и предсказуемой, а она не знала, плохо это или хорошо. Не понимала, как можно жить по-другому. Аришке казалось, что она обыкновенная девушка, в меру честолюбивая, в меру умная, умеющая ставить перед собой цель и добиваться её, знающая цену настоящей дружбе.

В школе она пользовалась безоговорочным авторитетом среди одноклассников. Её избрали старостой класса. Она была ровной со всеми, но дружила с четырьмя подружками: Эткой, Лилькой, Машкой и Наташкой. Была в курсе всех их приключений, но сама никогда в них не принимала участия.

Училась Аришка легко и весело, но особенно любила физику, биологию и химию. Уже с пятого класса готовила себя к тому, что будет поступать в медицинский институт и после окончания – работать хирургом, как и её отец.

Отец её – Василий Васильевич Гаврилов работал хирургом в городской больнице и часто рассказывал дочери о различных случаях, с которыми сталкивался в своей практике.

– А сегодня «Скорая» привезла дяденьку, у которого был вывих нижней челюсти! Не частое это дело.

– Это как? – удивилась Аришка.

– Видимо, уж очень сильно открыл рот. Зевнул или ещё что… А закрыть уже не мог. Так с открытым ртом и привезли…

– И что ты сделал?

– Обезболил, потом вправил вывих!

– Здорово!

Когда Аришка была маленькой, её кормили не под русские народные сказки, а под всякие случаи, которые происходили в больнице. Мама работала в той же больнице терапевтом и тоже знала огромное множество забавных случаев. Аришка слушала их с открытым ртом, а в это время ей и засовывали в рот ложку с кашей…

В детском саду она лечила кукол, дома – кошку Мурку, а в школе влюбилась в преподавателя биологии. Он рассказывал об учении Дарвина, и Аришка восхищалась его эрудицией.

Училась она хорошо, стремилась к тому, чтобы у неё всегда были пятёрки, и очень переживала, если учитель ставил ей четвёрку.

Окружающие тянулись к её теплу. Считалось, что она баловень судьбы: всё-то у неё хорошо. «Разве может быть иначе», – думалось ей.

Аришка понимала, что идеалы могут со временем блекнуть, а иногда и меняться. Жизнь как море, никогда не бывает застывшим.

Её чувство к преподавателю биологии не было окрашено сексуальными фантазиями и к восьмому классу остыло.

– Бедная ты, Аришка! Сама себя обкрадываешь… Такое долго не продлится, время уйдёт, и ты будешь жалеть, – сказала однажды Наташка.

– Счастливые бедными не бывают, – отшучивалась Аришка.

– Тоже мне, счастливая! Счастье, когда любовь наполняет твоё сердце! Когда одна только мысль о мальчике согревает тебя, зажигает огонь!

– Ты права. Любовь – это огонь. Но он бывает разным. Просто симпатия – «огонёк спички». Человек нравится – «огонёк свечки». Взаимная любовь – «костёр» или даже «пожар». А пожар может испепелить, особенно когда не умеешь обращаться с огнём. Потому детям и не дают спички!

– Но мы уже не дети!

– Мы ещё дети! Это нам кажется, что мы влюбляемся. Какая это любовь!? Потом будешь искать, кому бы предложить своё сердце, бывшее в употреблении?

– Скажешь тоже!

– Сердце можно и отремонтировать, – заступилась за Наташку Лилька. Её недавно избрали комсоргом, и к её словам девочки прислушивались.

– Можно… Но всё равно оно будет б/у. Все будут знать, что использовалось оно не по назначению… Такое сердце ремонту не подлежит!

– Что такое ты говоришь? Если хочешь знать, я, скорее, и не сердцем любила! – воскликнула Наташка.

– Ну да, головой и другими частями тела, – хихикнула Этка.

– Ну и не выдавайте его за новый товар! – упорствовала Аришка.
– А я верю, что найдётся на свете человек, который сможет склеить моё сердце из осколков. Верю, что он не пожалеет на это любви и времени. Верю, что он сможет дать ему вторую жизнь...

– Ну да…

…Я осколки старой вазы собираю,
Собираю, да никак не соберу…

Блажен, кто верует! Я буду рада, если будет так. Но мне кажется, когда часто влюбляешься, можно и привыкнуть. Острота чувств стирается…

– Ты так говоришь, будто у тебя огромный опыт. А сама ты кого-нибудь любила?

– Нет…

Аришка смутилась. И в самом деле, чего это она стала поучать подруг, когда сама всё знает только теоретически.

– Вот то-то!

Это был самый обычный день из всех самых обычных дней на свете. Улицы кишели людьми, спешащими на работу, по тротуарам бегали безмозглые голуби. Глядя на всё это, можно было предположить – жизнь идёт своим чередом.

Шёл дождь. Мелкий осенний дождик, будто природа плакала по уходящему лету. Аришка сидела в своём кабинете и смотрела в окно.

Она всегда любила дождь, какой бы он ни был. Почему-то вспомнилась утопленница, которую выловили из Дона. Тогда тоже шёл холодный осенний дождь. Она училась в институте и проходила практику на «Скорой». Аришка стояла и смотрела на врача, делающего утопленнице искусственное дыхание. С каждым его движением изо рта её выходила пена и вода, но девушка не подавала признаков жизни…

– Не дурёха, а? Жила да жила бы себе. А то на тебе! – покачал головой сухонький дедок в клетчатой кепке и в подтверждение своих слов презрительно сплюнул.

Аришка сглотнула подступивший к горлу комок, мысленно посчитала до десяти и сделала несколько шагов вперёд. Теперь она отчётливо могла видеть лицо утопленницы. Кожа её была бледной с синюшным оттенком. Тёмно-каштановые волосы от долгого пребывания в воде слиплись в комок. Руки и ноги распухли. Комок опять подступил к её горлу.

С тех пор в дождь Аришка часто вспоминала ту утопленницу… Иногда она себя представляла на её месте и ей становилось не по себе.

Встряхнув головой, она отбросила воспоминания и подумала о Наташкином Михаиле. «Слава Богу, пошёл на поправку. В его возрасте пневмония совсем не безобидное заболевание».

Постучали. В кабинет вошёл Пётр Григорьевич Беликов, заведующий отделением.

– Арина Васильевна, пора мыться. Больной в наркозе.

– Да, да. Иду…

Арина Васильевна Афонина работала вторым профессором на кафедре хирургии. Много оперировала, консультировала сложных больных, возилась с многочисленными учениками, выступала на научных конференциях, писала статьи в научные журналы, и всё делала легко и весело.

Время стирает в памяти поступки людей, оставляя о них впечатления, легенды и сказки. Мы часто проходим мимо событий, которым суждено быть значимыми, судьбоносными. Но мы, слепцы, не замечаем их, не обращаем внимания на тех кто рядом. Через какое-то время эти люди станут известными на всю страну, потомки будут изучать их биографии… Далеко не каждому суждено оставить след в этой жизни.

Арина Васильевна Афонина была человеком целеустремлённым, знала чего хочет и упорно шла к своей цели. Успешно окончив школу с золотой медалью, без особого труда поступила в медицинский институт. Аришку уважали за то, что она никогда не хитрила, не скулила и не отлынивала ни от каких работ. Училась всегда только на отлично, причём делала это легко и весело. А после первого курса влюбилась в Игоря Афонина, на которого многие девчонки её курса смотрели с тайным желанием захомутать этого рысака и привести к себе в стойло.

Они учились в одной группе. Никто не мог понять, что удерживает их, таких разных, вместе. Она – умница необыкновенная, круглая отличница, хорошо знающая чего хочет, серьёзная и скромная. И он – баламут и юморист, гроза девчонок, интересующийся только футболом, вечеринками и сексом. Но всё-таки они нашли друг друга и он ни разу ей не изменил. И если он у неё был первым парнем, первой любовью, то она у него была просто невозможно сосчитать какой по счёту, тем не менее, как только Игорь Афонин увидел Арину, для него все девушки на курсе перестали существовать. Он влюбился и сразу же решил, что она и есть его половинка.

Когда это случилось, сейчас трудно вспомнить. Может быть, после зимней сессии, когда Аришка, единственная в группе, сдала все экзамены на отлично. Или позже, на семинарах по физиологии, когда поразила преподавателя своими знаниями, рассказав о работах по моделированию процессов мозга лауреата Павловской премии профессора Александра Борисовича  Когана из Ростовского университета. Но, скорее всего, это произошло в Багаевском районе, где они помогали убирать овощи. Так или иначе, но всем стало ясно, что Гаврилова скоро поменяет фамилию, а Игоря Афонина можно вычеркнуть из списка возможных женихов.

Летом город изнывал от жары, а у студентов была горячая пора – сессия. Но надежда на каникулы, на отдых, на прогулки в парке, купание в Дону помогали пережить это пекло…

И снова воспоминания перенесли Аришку в прошлое.

Однажды они сидели в городском парке в тени раскидистых клёнов и тополей и Игорь говорил ей приятные слова, а потом вдруг заявил, что ему нужно уезжать. Аришка не сразу поняла.

– Как уезжать? Куда? А как же я?

– Я же ненадолго. Месяц пролетит быстро. Пойми, меня родители уже год не видели…

Он сжимал её пальцы в своих ладонях, прятал взгляд, а сердце билось неистово, словно рвалось наружу.

Родители Аришки благословили её союз с Игорем. Правда, Василий Васильевич сожалел, что дочь поменяет фамилию, но так принято.

На пятом курсе Игорь увлёкся организацией здравоохранения. В голосе его появились начальственные нотки, но объяснял это он тем, что стал отцом. Аришка умудрилась родить дочь и не взять академический отпуск. Она по-прежнему была лучшей студенткой на курсе, училась только отлично и с иронией относилась к увлечению Игоря общественной работой.

– Это не моё, – оправдывалась она перед Игорем. – Тебе нравится этим заниматься, вот и прекрасно. А мне нет! Я лучше папе на операции крючки буду держать. Пользы больше, да и интересней!

Для Аришки Игорь так и не стал самым главным в жизни. Олюшка, дочь её, работа, дом, и только потом Игорь. Он это чувствовал, сначала переживал, потом успокоился, стал погуливать, быстро продвинулся по общественной линии. Сначала работал в обкоме профсоюза медицинских работников, потом стал главным врачом районной поликлиники.

Аришка поступила в аспирантуру и с успехом защитила кандидатскую диссертацию, а Игорь перешёл работать в горком партии инструктором. Он курировал здравоохранение, образование, культуру… Вызывал к себе убелённых сединой главных врачей и поучал. Это ему нравилось. Целыми днями пропадал на работе, был весел и беззаботен, по-прежнему пел под гитару, смешно рассказывал анекдоты, научился пить не хмелея, играть в преферанс.

Трудно сказать, что их объединяло, совершенно разных.

Незадолго до того как всё рухнуло, Игорь ушёл из горкома и стал во главе крупной городской больницы. Начальственный опыт у него был, общее представление о медицине тоже. Он отремонтировал поликлиническое отделение, выбил для больницы санитарный транспорт да и с сотрудниками сумел найти общий язык. Правда, хорошо усвоил новые веяния в руководстве: обложил заведующих отделениями оброком и на упрёки Аришки отвечал:

– Не для себя стараюсь. Эти деньги нужны, чтобы отремонтировать диагностический корпус. Да и на питание больным денег не хватает… Зарплату сотрудникам задерживаю уже три месяца!..

Арина же работала над докторской диссертацией и воспитывала дочь. В 1988 году Олюшка окончила школу и поступила в медицинский институт.

Арина Васильевна Афонина защитила докторскую… Но ничего не изменилось в её жизни. Работала в хирургической клинике. Много оперировала, возилась со студентами и аспирантами, писала научные статьи.

– В том-то и прелесть, что эта дорога не имеет конца, – говорила она дочери. – Идёшь по ней и удивляешься: всё новые и новые картины тебя окружают, всё новое и новое ты узнаёшь… На этой дороге не бывает скучно… Только бы сил хватило подальше пройти…

Операция подходила к концу. Арина Васильевна наложила на анастомоз последний шов, проверила не кровит ли, потом отошла и сняла перчатки.

– Заканчивайте, Пётр Григорьевич, а я пойду. Нужно Манохину перевязать…

Каких чинов ни достигла Арина Васильевна, а своих больных, как правило, перевязывала сама, тем более если больную буквально вытащили с того света. Теперь всё было позади. А Манохина оказалась умным и весёлым человеком. Хорошо, что вовремя пришла, а то бы беды не миновать…

Она сняла перчатки, стерильный халат и вышла из операционной.

В перевязочной уже всё было готово. Зашла больная, молодящаяся женщина лет сорока пяти.

– Ну, как мы живём? – спросила Арина Васильевна и взяла в руки пинцет.

– Спасибо, вашими молитвами…

– Только нос не вешайте! Мы с вами ещё поживём! Какие ваши годы?!

Арина Васильевна сняла повязку, промыла рану перекисью водорода и сняла несколько кожных швов.

– Взгляд на возраст меняется. В детстве нам хочется быть старше. Считаем даже месяцы. Сколько тебе лет? Четыре с половиной! Скоро пять!

Манохина, психолог по образованию, была рада поговорить с профессором. А Арина Васильевна поддерживала разговор, считая это лучшим способом отвлечь больную от мыслей о заболевании.

– Это точно… А в тринадцать, так просто увеличивали себе возраст. Мне уже пятнадцать! – улыбнулась Арина Васильевна.

– Точно. Сколько тебе лет? Будет шестнадцать! А потом «перевалило» за тридцать, «достигла» сорока…

– Гамма оттенков. – Арина Васильевна закончила перевязку и мыла руки. – А потом – только со знаком минус: вам сколько? Мне только семьдесят… Мне семьдесят с половиной…

– Ну да. Впадаем в детство: забываем слова, делаем под себя… Весь жизненный цикл…

– Точно. Только вам ещё до этого далеко. К тому же как у кого. Иные старики могут фору дать молодым…

– А что молодые? Их тоже нужно поддерживать…

– Кто же спорит? Только и идти у них на поводу не стоит.

Арина Васильевна села к столу записывать перевязку в историю болезни.

– Вы знаете, Арина Васильевна, самое важное – нужно хотя бы пытаться понять молодых! Всё начинается незаметно. Лучезарная улыбка. Две косички. Ясные глаза. День солнечный. Только что прошёл тёплый дождик. По лужам босиком. «Ты опять запачкалась! Платье порвала. Труд мой совсем не ценишь». Косички повисли. Улыбка исчезла. Глаза в слезах. Дальше – больше. В школе отличница. Солнышко в небе…  «Сколько можно мечтать? В окне нет ничего». Глаза застыли. Губы дрожат. В институте повышенная стипендия. Научный доклад в студенческом обществе прошёл успешно. Улыбка, радость… Легко на душе… «Со своим идеализмом шею ты себе сломаешь!». Всё потухло. Нет больше радости!

Арина Васильевна слушала Манохину и улыбалась. И она много раз думала об этом. Знала, как важно иной раз поддержать человека!

Вспомнились стишки ростовского стихоплёта:

Нужны мне для счастья, чтоб сердце запело,
Улыбка твоя и любимое дело.
Чтоб дом был в порядке, а сад был в цветении,
Мне нужно всего лишь твоё одобрение…

Наконец Арина Васильевна снова в своём кабинете. Она из термоса по старой привычке налила в стакан с серебряным подстаканником крепкий кофе и попросила её не беспокоить десять минут.

Дождь, видимо, зарядил на весь день.

Арина Васильевна любила такую погоду. Говорила, что именно тогда лучше чувствует прелесть и уют своего дома, где не ветрено и не каплет.

Подумала о дочери и нажала цифру два быстрого набора мобильного телефона.

– Олюшка? Как ты там? Что Юрасик? Ничего, привыкай! Да не торопись ты на работу! Никуда она от тебя не убежит! А где Олег? Гуляет с Юрасиком? Он что, сегодня выходной? Ну, хорошо! Вечером позвони…

Арина Васильевна отставила стакан, привела в порядок стол и позвонила по мобильному телефону:

– Владимир Иванович! Заходите…

В конце рабочего дня Арина Васильевна позвонила приятелю, заведующему хирургическим отделением БСМП.

– Николай Николаевич! Афонина. Удалось узнать о Михаиле Ивановиче Погодине? Да, это муж моей подруги… Пневмония? Что-нибудь нужно? Хорошо. Я буду вам очень признательна… Это близкие мне люди… Спасибо.

Потом позвонила Лильке.

– Что ты решила?

– Аришка, не сыпь соль на рану!

– Какую рану? Какую соль? Ты скажи прямо, говорить мне с директором детского дома? Что сказал твой адмирал?

– Ему-то что? Ему лишь бы командовать. Я хочу девочку, а он мальчишку. Говорит, что сделает из него настоящего моряка. А зачем мне ещё один моряк?! С девчонкой я бы легче нашла общий язык…

– Так решайте скорее!

– А чего ты торопишь? Не терпится крёстной матерью стать?

– Даже не думала об этом. Но если доверите, с удовольствием стану, хоть и не верю во всю эту дребедень… Впрочем, куда твоя девочка от нас денется. У неё будет сразу четыре крёстных матери!

– Это точно!

– Так что, мне говорить или нет?

– Я тебе вечером перезвоню. Нам бы малышку лет семи-восьми…

Аришка села в кожаное кресло и поглядела в окно. Была видна только труба котельной и грязное небо. По стёклам стекали дождевые струйки. Она понимала, что настолько привыкла к своей жизни, к этому сумасшедшему ритму, что уже никуда от него не может деться. Её кидало из стороны в сторону, крутило, выворачивало – ей было всё равно. Она не задумывалась над смыслом жизни. Просто жила! Делала своё дело, выполняла свою работу. Даже не представляла, что можно об этом задумываться. Потоки ветра обдували её со всех сторон, но они были слишком слабы, чтобы помешать ей двигаться вперёд. Но конец пути близился, она это чувствовала, и ей впервые стало страшно. Чувство свободы уже не радовало, да и наличие свободы как таковой было спорным вопросом. Она делала своё дело, выполняла свою работу. Цель её была достигнута.

Дождливая погода всегда располагает к размышлениям.

Она вспомнила, что раньше просыпалась каждое утро и понимала, что счастлива! От того, что новый день, что просто живёт, что дождик идёт… Всё прекрасно! Нет чёрных полос! Неудачи? Ничего! Она всегда боролась, любила, верила! Надеялась и ждала…

Никто и никогда не может знать своего будущего! Был на вершине власти и вдруг оказался в глубокой яме. А может, старая женщина, собирающая бутылки и роющаяся в мусорниках, – и есть её будущее?!

Что же случилось?

Много лет она жила так, как жила. Помогала больным чем могла, вечно суетилась. Никто не видел её без улыбки – как будто она носила её, как часть гардероба! Всегда помогала советом и делом, никого старалась не обидеть. А уж работала каторжно… По многу часов стояла у операционного стола, так что ноги затекали. Купалась в собственном поту… и жила спокойно… не задумывалась ни о чём.

Иногда что-то расстраивало её и она не понимала, как так можно себя вести?! Но она любила людей!

Ей говорили, что она смотрит на мир через розовые очки. Говорили, что её используют, что она пропадёт, если ничего в своём поведении не изменит. Она не могла объяснить, что не нужно ей добра в ответ, что просто помочь хочет тем, кто в этой помощи нуждается. И что нет никаких розовых очков. Но каждый день ей твердили, что так нельзя! Что нужно быть другой! Что надо меняться! «Прежде чем сделать человеку добро, подумай, какой пакостью он тебе ответит», – говорил Пётр Григорьевич, хирург, с которым она проработала много лет.

И вдруг однажды что-то щёлкнуло… Порвалось внутри. Душа ушла куда-то вниз… А может, наоборот – наверх, к Богу, и она поняла, что утро серое, что нет ничего нового в этом дне… Посмотрела на мир – и упали очки… Ушла пелена… А с нею исчезла и она… Взошло солнце, но оно показалось огромным адским кругом, который не могут выносить её глаза. Больно и пусто… Вот и слёзы закончились… в глазах лишь вопрос: «Зачем?» Жизнь в ней таяла! С каждым днём, с каждой секундой!

Потом подумала: «Мой мир – такой, каким я его хочу видеть. И розовые очки – это мои очки, и они мне нужны! Мне так проще и легче! Не отбирайте у меня мою мечту! Не отбирайте у других то, что им необходимо для жизни. Как воздух и вода… Моя жизнь утекает. Стремительно… Капают последние капли… они уйдут с дождём…».

Арина Васильевна очнулась от телефонного звонка. Звонил Матвей Гаврилович, первый профессор.

– Арина Васильевна, голубушка, мне позвонил приятель из Москвы. Нам всё же разрешили проводить конференцию по новым методам диагностики и лечения заболеваний желудка! Не слышу восторгов.

– Я в восторге. Проводим мы?

– Мы. Зайдите ко мне, кое-что обсудим…

«Ну вот, прощай, спокойная жизнь. Подготовка к республиканской конференции – это, как говорит Игорь, полные штаны радости! Встреча гостей, размещение, просмотр докладов, составление программы, сборник трудов нужно успеть отпечатать. Интересно, когда её намечают провести?».

Матвей Гаврилович Борисов, семидесятипятилетний старик, в последнее время оперировал редко. Обговорив с Ариной Васильевной вопросы подготовки к проведению республиканской научной конференции, посетовал на возраст.

– Знаете, голубушка, сил у меня всё меньше и меньше… На вас одна надежда.

– Бросьте думать о возрасте. Меньше об этом говорите, моложе будете!

– Я, к сожалению, не увижу, как вы поведёте себя в моём возрасте!

– А у меня есть несколько секретов, как не стареть. Могу поделиться.

– Сколько я таких секретов уже слышал! – воскликнул старый профессор. – Но всё равно, поделитесь, голубушка. А вдруг!..

– Оставьте только весёлых друзей. Брюзги тащат вас вниз.

– К сожалению, в моём возрасте друзей почти не осталось… И это всё?

– Наслаждайтесь простыми вещами. Чаще смейтесь.

– Принимается.

– А ещё лучше – влюбитесь!

– По своему опыту знаете?

– Конечно… Всё проверено опытом! Окружите себя теми и тем, кого и что вы любите.

– Так кем же окружать? Молодухи как вы уже на меня и не смотрят…

– Нашли молодуху! Вон сколько студенточек здесь бегает. Аспиранточки всякие. Если это полезно для здоровья, сам Бог велел! Забудьте про чувство вины. Это не про вас!

– Ваши секреты мне нравятся. Завтра же начну их применять!

– И последнее: не оставляйте на завтра то, что можно сделать сегодня! Говорите любимым людям, что вы их любите, при любой возможности.

Матвей Гаврилович улыбнулся.

– Голубушка, я вас очень люблю.

В шесть вечера Арина Васильевна была дома. Супруг редко приходил так рано. Вообще после того как Олюшка вышла замуж и переехала в кооперативную квартиру, которую они смогли для них купить, отношения между супругами совсем охладели. Просто жили два одиночества под общей крышей. У каждого была своя жизнь. Каждый из них не хотел ничего менять в этой жизни. Вот уже восемь лет даже спали они в разных комнатах. Встретятся утром, перебросятся ничего не значащими фразами, выпьют по чашечке кофе и расходятся на целый день. А вечерами то одного нет дома, то другого. Что их связывало, Аришка и сама не знала, но и менять ничего не хотела.

Когда-то она сильно переживала, всё пыталась вызвать его на разговор, но вскоре поняла, что Игорь ведёт себя так вполне осознанно. Сначала думала, что у него появилась любовница, но вскоре поняла, что если и были у него женщины, то всегда случайные. На длительную связь он был не способен.

Раньше Аришка пыталась с ним поговорить. Игорь отшучивался. Вечером обычно он был в лёгком подпитии и говорил:

– Никто кроме тебя мне не нужен! Ты понимаешь, у тебя глаза серые, с прозеленью и тёмными ободками вокруг зрачков. Где я такие ещё найду?! Твои глаза могут менять оттенок, когда я смотрю на них, отражают меня, как бутылку с неизвестной жидкостью. Я вижу, как в них что-то плещется, но пробиться сквозь стекло не могу! Я стараюсь, честное слово! А ещё они светятся, когда ты смеёшься надо мной.

– С тобой нельзя серьёзно говорить. Ты пьян…

– Я трезв как стёклышко… Ты думаешь, почему я пошёл в горком партии тогда. Ты думаешь, я бы не смог защитить кандидатскую, как ты… Я хотел, чтобы моя семья ни в чём не нуждалась. Так оно и было! Когда я был в горкоме, всё для меня было доступно. Тогда я мог и диссертацию защитить… Да ничего и защищать бы не пришлось. Ты же знаешь…

– Игорь, сейчас мы говорим не о том…

– О том… Я с тобой разговариваю, а во рту словно сливки вкусного мороженого… Я всегда знал, что не достоин и ноготка твоего. Но что мне делать, если я тебя люблю?!

– Ладно, – сдавалась Аришка. – Поговорили. Иди спать…

Игорь не спорил. Шёл в свою комнату, и очень скоро оттуда доносился его храп.

А когда-то Аришка его любила. Любила страстно и преданно. Её возбуждал звук его голоса, запах, вкус губ. И она никогда не думала, что всё так быстро кончится. У неё были далеко идущие планы – жить долго и счастливо. Но очень скоро поняла, что Игорь совсем не тот человек, который ей нужен, которого она так долго ждала. Именно тогда она стала жалеть, что ещё в школе осуждала подруг за их «свободную любовь». Вскоре она поняла, что, не имея жизненного опыта, приняла за любовь что-то совсем другое. Но замену Игорю не искала и оставила всё как было. Нет, не попался ей ещё человек, которому бы она могла отдать своё сердце.

Игорь целыми днями пропадал на работе, а Аришка не очень и интересовалась его жизнью, впрочем, как и он её. И только если что-то случалось у Олюшки, всё изменялось. Игорь был заботливым отцом, прекрасным дедушкой, который не жалел ни денег, ни времени для семьи дочери и внука.

Ольга как-то, смеясь, сказала:

– Ты, папаня, демон. Тебя, наверное, женщины любят!

На что Игорь улыбнулся, демонстрируя белизну своих зубов, ответил:

– Демонам нельзя влюбляться. Они рискуют полюбить!

Как-то в субботу вечером адмирал и Лилька пригласили Аришку в театр. Игорь пойти не мог. У него была какая-то комиссия из министерства.

– Непонятно, зачем мне муж, – вспылила Аришка, но тут же взяла себя в руки. – Ладно. Только после театра мы ещё в ресторан пойдём, так что приду поздно…

«Одиночество, – подумала Аришка. – Я обречена на одиночество…».

Спектакль не увлёк её. К тому же настроение было испорчено Игорем.

– Пьеса драматургически слаба, характеры утрированны, и всё это больше похоже на сопливую, мало кому интересную мелодраму, – сказал  Валентин Игоревич.

– Вы уж очень строги, – сказала Арина Васильевна.

– Нет… Вы когда-нибудь видели ветер?

Вопрос несколько озадачил Аришку. Но она быстро нашлась.

– А вы когда-нибудь слышали кровь?

– Нет. Но я прикасался к небу! Я видел таких артистов! Такую игру! Я в своё время пересмотрел все спектакли Театра сатиры, МХАТа, «Современника», Вахтангова… У меня есть с чем сравнивать!

– Согласна. В этой пьесе многое на ходулях, – согласилась Арина Васильевна. – Но нельзя быть таким занудой! К тому же музыка прекрасна. Кстати, её написал наш ростовчанин… Согласна, рассуждения шаблонны, наивны и отдают писательской несостоятельностью.

– А может, несостоятельностью в личной жизни автора, – заметила Лилька. – Автор женщина, и никто не знает, как сложилась её личная жизнь, но с такими представлениями о жизни вряд ли удачно. А иметь свою позицию – вовсе не занудство!

Потом они пошли в ресторан. Валентин Игоревич был галантен и внимателен к обеим дамам. Пили шампанское. Адмирал предпочитал коньяк…

Домой Аришка пришла, когда часы пробили двенадцать.

Через несколько дней позвонила Лилька и разговор зашёл о том, что она хочет взять из детского дома девочку.

– Ты даже не представляешь, что я пережила, – говорила Лилька Аришке. – Сначала мой не хотел слышать о ребёнке. А когда я сказала, что иду смотреть девочку, он захотел пойти со мной. Вынуждена была признаться, что смотреть пока некого. Так всё и закрутилось… – Голос Лильки непривычно серьёзен. – А сколько я книг перечитала, на семинары ходила. Валентин искренне не понимал, зачем это мне нужно. Это мужикам понять не дано. Мечтаю о девочке. Фантазирую, какая она будет, как мы с нею будем гулять, разговаривать. У нас друг от друга не будет секретов… Каждый день утром включала мелодии знакомого доктора. Неплохой врач, и музыку пишет…

– Ну да, и жнец, и на дуде игрец…

– Ну и что? Неважно, чьи те мелодии. Но у меня выработался условный рефлекс: услышу знакомую мелодию, и дочку себе представляю. Легли они мне на душу. У меня голова идёт кругом, я не могу понять, что мне делать. Пока он не согласился, даже думала разводиться с адмиралом. Но я так счастлива с ним и так долго мечтала и о нём… Скажи, почему нужно меня ставить перед выбором: муж или дочь?! А я хочу и того, и другого.

– Ты всегда была ненасытной. Тебе хотелось всего и сразу! Но, как я понимаю, всё позади и твой адмирал уже согласен? Ты выиграла сражение?

– Я такая… Прошло время, и мой адмирал выбросил белый флаг. Сначала настаивал, чтобы мы взяли мальчика. А я брать мальчика боюсь. Девочку не так страшно. Я же тоже была девчонкой. А вот мальчишкой не была никогда!

– И уже никогда не будешь! А я, когда ты мне позвонила, почему-то жутко жалела девочку, которая станет твоей дочерью!

– Ну и дура! Я ведь уже сейчас всей душой её люблю. Ещё не знаю какая она, а уже люблю. Ты не представляешь: только тогда я буду по-настоящему счастлива…

– Ну что ж, – согласилась Аришка, – приезжай со своим адмиралом во вторник к часу. Поедем смотреть вашу дочку…

– Ты уже договорилась?! Ну и тип же ты! Чего так долго молчала? Спасибо, Аришка!

Незадолго до этого Аришка позвонила своему знакомому, главному врачу Дома ребёнка.

– Дорогой Михаил Матвеевич! У вас же есть знакомые директора детских домов? Нам нужна девочка!

– Кому это «нам»? Насколько я знаю, у вас уже есть девочка.

– Подруге.

– Она замужем? Детей не может иметь?

– Муж у неё – адмирал. А детей она действительно не может иметь. Подруге столько же сколько мне!

– Какие ваши годы?!

– Не хамите, Михаил Матвеевич, вам это не идёт. Годы у меня запредельные. Но поставить девочку на ноги они ещё успеют.

– Хорошо, Арина Васильевна. Сделаю всё что смогу. Пусть собирают документы.

Когда через неделю к Дому ребёнка подъехала машина и из неё вышел стройный адмирал в сопровождении двух дам, Михаилу Матвеевичу расхотелось шутить.

А ещё через час они катили по дороге, убегающей в никуда. Ехали быстро, словно торопились скорее увидеть девочку, которую смогут назвать своей дочерью. У моста на Западный образовалась пробка, и длинная очередь машин стояла в несколько рядов. Ни вправо, ни влево. Делать было нечего. Машины медленно просачивались сквозь узкое место. Оказалось, впереди столкнулись «Газель» и «Жигулёнок»,и их все осторожно объезжали.

– Расскажите, если знаете, о девочке, – попросила Лилька Михаила Матвеевича.

– Девочку зовут Юленькой. Ей восьмой годик. Родила её пятнадцатилетняя мамаша и оставила в роддоме. Она сама не знала, кто отец её ребёнка. И имя, и фамилию дали в Доме ребёнка. Уже умеет читать и писать, хорошо рисует. Вообще хорошая девчушка. Впрочем, увидите всё сами.

Они подъехали к детскому дому, и навстречу им вышла заведующая.

– Мария Ивановна Калюжная, – представилась она. – У меня к вам просьба. Девочка не должна знать, что вы приехали на смотрины. Я её сейчас приглашу в кабинет, что-то спрошу, а вы посмотрите. Потом, если она вам понравится, познакомитесь с нею ближе… Нельзя травмировать ребёнка.

– И вот ещё что, – вмешался в разговор Михаил Матвеевич. – Не нужно ничего придумывать. Девочка уже большая. Просто, вы будете её новыми родителями. Так честнее.

Все согласились и стали ждать, когда в кабинет придёт Юля.

В кабинет постучали, и вошла девочка, сопровождаемая воспитательницей. Светлые волосы её были похожи на лучики солнца. Большие голубые глаза смотрели на незнакомых людей с удивлением.

– Мария Ивановна, звали?

– Да, Юленька, звала. Подойди, пожалуйста, ближе. Я хотела тебя спросить, что вы сейчас делаете?

– Готовимся к обеду. Я сегодня дежурная.

– А, так я тебя задерживаю?

– Нет, там Женя и Катя.

– Хорошо. Как у тебя дела в школе?

– Первую четверть окончила на одни пятёрки!

– Ты молодец. А подружки у тебя есть?

– Есть. Я дружу с Катей Бойко и Валей Прудниковой. Мы и учимся в одном классе…

– Ну, хорошо. Иди, раз ты дежурная… После обеда зайдёшь ко мне. Мне нужно будет с тобой поговорить… – Что скажете? – спросила Мария Ивановна, когда девочка вышла.

– Чудесная девочка! – воскликнула Лилька.

– Вы не горячитесь. Девочка действительно хорошая. Но с характером…

– Это лучше, чем без характера, – заметил Валентин Игоревич. – Мне она тоже понравилась!

– Сможет ли она когда-нибудь меня назвать мамой?

– Сможет. Важно, чтобы она почувствовала, что вы к ней хорошо относитесь…

Потом Мария Ивановна долго рассматривала документы и, наконец, спросила:

– Обычно у нас берут деток на несколько дней, привыкают друг к другу… Юленьке мы будем говорить, что вы  приёмные родители. Она ведь уже большая девочка.

– Конечно, говорить нужно правду, – сказал Валентин Игоревич.

– Ой, милые, а я боюсь… – чуть не разревелась Лилька. – Она – моя мечта. Моя хрустальная детская мечта. Моя доченька, тонкая, чуткая, нежная и ранимая, с обворожительной улыбкой, с голубыми глазами, так похожая на моего адмирала… Я когда-то мечтала, что у меня будет дочь, такая дочь. И теперь я знаю: это моя сбывшаяся мечта. Она вся моя, мой родной ребёнок, самая родная из всех. А вдруг она не захочет к нам идти?

– Я думаю, захочет. Все наши дети мечтают, чтобы их усыновили…

Потом заведующая поведала историю усыновления одиннадцатилетнего Игорька.

– Вы же знаете, семья – лучшее место для нормальной жизни и развития ребенка.

В прошлом году как раз перед весенними каникулами как-то позвонила супружеская пара – Екатерина Владимировна, учитель начальных классов, и её муж. Пригласили кого-нибудь из детей в гости. Мы, разузнав об условиях жизни этой семьи, решали, кого из детей отправить к ним. Выбор пал на Игорька. Мальчик жил в детском доме третий год. Когда появился у нас, очень трудно привыкал. Но время помогло ему свыкнуться с судьбой. Он подружился с ребятами, стал старательно учиться в школе. И вдруг моё предложение поехать в гости на Дон, в Пухляковку. В глазах ребёнка я увидела и радость, и любопытство, и... страх. Но Игорёк отказался от поездки.

На следующий день я, зная любовь мальчика к животным, рассказала ему о маленьких утятах, крольчатах, телёнке, сумела убедить его съездить и посмотреть на добрых людей, имеющих такой богатый «живой уголок».

Встретил нас Юрий Петрович, муж Екатерины Владимировны. Игорь шёл впереди нас, сворачивал там где надо: как будто кто-то вёл его в дом, где его ждут и примут таким, каков он есть. Дверь открыла Екатерина Владимировна, женщина, вырастившая сына и дочь. Пахло вкусным обедом. На вопрос её: «Скажи мне честно, Игорёк, куришь ли ты?», мальчик, смутившись, ответил: «Да». И съёжился в ожидании упрёка. И вдруг услышал радостное: «Вот молодец! Вот за то люблю, что честно признался!» Сердце вновь забилось – здесь можно жить...

Через неделю я приехала за Игорьком в этот гостеприимный дом. Мальчишку было не узнать. По просьбе Екатерины Владимировны он согрел чайник, налил нам чаю и пригласил к столу. Сам есть отказался – с нетерпением ждал дядю Юру: не раз выбегал из дома и с надеждой смотрел на дорогу. Подходил с улицы к окну, как бы показывая мне: посмотрите, я тут живу, этот дом – и мой тоже!

На обратном пути рассказывал о том, как ремонтировал с дядей Юрой машину, как ездили в гости на день рождения, как сам ходил в магазин и по заданию тети Кати делал покупки. И говорил, говорил...

А в детском доме снова стал сдержанным, лелея в душе и боясь спугнуть ту радость, что с ним произошла.

О том, что за ним приедут и заберут к себе жить, Игорь узнал за неделю. Погрузился в такие переживания, что никто из ребят даже не приставал к нему с расспросами. А в день приезда будущих родителей, увидев в окно микроавтобус, вскочил, потом сел, боясь поверить в своё счастье.

... Детдомовские ребята с грустью, а может быть, и надеждой смотрели на дорогу. На крыльце стояли заплаканные воспитатели. И лишь Игорёк, раскрасневшийся и смущённый, сидя рядом с Юрием Петровичем, смотрел на всех сияющими глазами. На своих коленях он бережно держал коробку, в которой пищали пять маленьких, заморской породы, цыплят.

Мария Ивановна Калюжная много лет проработала в детском доме. Она знала психологию своих подопечных и сейчас охотно делилась своими знаниями с гостями.

– Адаптация в семье происходит следующим образом. Первый месяц – «медовый», в этот период и родителей и детей всё устраивает. Но основная трудность возникает после того, как он проходит. Тогда либо ребёнок начинает диктовать свою волю родителям, либо родители начинают направлять ребёнка. Ребёнок начинает проверять границы дозволенного, и его поведение может меняться совершенно непредсказуемо для родителей. Многие даже теряются, когда этот первый благополучный период кончается. Но если они смогут ребёнку объяснить, что вот это можно, а это нельзя, мы живём именно так, а не иначе, то отношения придут в равновесие. При этом ребёнок может проситься назад в детский дом, рассказывать, как ему там было хорошо, как его там любили. На самом деле это защитная реакция. Ведь в детском доме всё предсказуемо, жизнь течёт по регламенту. Новая жизнь в семье не укладывается в привычную схему, и это ребёнка пугает, он не знает, что ожидать в каждый следующий момент. Когда родители берут ребёнка, они сразу погружают его в огромный ошеломляющий мир. Новые отношения, новое место. Поэтому не надо ждать, что он будет сразу выдавать результаты, не надо требовать достижений…

После обеда в кабинет директора зашла Юля со своей воспитательницей.

– Заходите, заходите! Юленька, познакомься. Это твои новые мама и папа, – сказала Мария Ивановна. Юля стояла у двери и держала за руку воспитательницу, не решаясь отпустить её. Сердечко этой невесомой птички взволнованно колотилось, распахнутые глаза передавали всё смятение её души. Ни писка, ни вздоха, ни улыбки. В глазах смесь страха, надежды и любопытства.

– Чего ты там стоишь? – удивилась заведующая. – Разве ты не рада?

Юленька крепче ухватилась за руку воспитательницы и спряталась за неё.

– Ну что же ты, солнышко, – сорвалась с места Лилька. – Посмотри, что мы тебе принесли.

Она достала большую куклу Барби и протянула Юленьке.

– Это мне? – не верила девочка.

– Конечно. В твоей комнате много игрушек. Мы с папой тебя очень любим. Будем жить вместе. Нам очень нужна помощница. Без тебя нам не справиться…

Лилька говорила, что-то обещала. Потом как-то оторвала девочку от воспитательницы и, взяв на руки, стала плакать и целовать её в лоб, щёки, глаза… И девочка поверила ей. Она обхватила её шею своими ручонками и сильно прижалась. Нет, теперь она никому не уступит свою новую маму.

Когда формальности были закончены, Валентин Игоревич вызвал такси и они уехали домой.

– Вас куда доставить, Арина Васильевна? – спросил Михаил Матвеевич. – Я еду на работу.

– Вот и меня на работу…

Зайдя в отделение, Арина Васильевна столкнулась с заведующим. Пётр Григорьевич был хмур и чем-то сильно расстроен.

– Заходите, – сказала Арина Васильевна, пропуская его вперёд. – Что случилось? Почему на вас лица нет?

– Устал. Тяжёлое дежурство. Тринадцатое число, что вы хотите?! К тому же у нас ЧП.

– Что такое?

– На Мануйлова жалоба, да такая, что не знаю, как и реагировать. Вы помните, в третьей палате у нас лежал больной после ампутации правого бедра. Эндартериит.

– Новиков. Как же, помню. И что?

– Лечащим врачом у него был Мануйлов. Так вот он перевязывал больного в палате, когда там была его жена, бойкая такая дамочка, крикливая. Когда снимал окровавленную повязку, она увидела личинки мух. Жарко, муха села и отложила личинки. Вот и жалоба: черви в ране…

– Ну что? Новикова эта права. Во-первых, нужно было чаще перевязывать…

– И не в палате, а в перевязочной…

– И что вы решили?

– А что я могу решить? Выговор… Так ему этот выговор «до лампочки!». Не холодно и не жарко.

– А вы его на месяц от операций отстраните, накажите рублём… Ведь берут же, мерзавцы, без стыда и совести…

– А кто оперировать будет?

– Ничего, справимся…

Придя домой, Арина Васильевна с удивлением узнала, что муж уже дома.

– Что случилось? Ты здоров?

– Всё нормально. У меня в отделении токсикологии очередное ЧП. Не знаю что и делать. Комиссия больницу проверяет, а здесь такое творится… Дежурный врач вызывает меня. Со мной увязалась одна краля, член комиссии, депутат. Приходим и видим такую картину: на больничной койке, не открывая глаз, лежит обнажённая по пояс «Джульетта» лет шестнадцати отроду и во всё горло орёт, а рядом на соседней спит глубоким сном её «Ромео». Вчера нажрались таблеток, свободно продающихся в аптеках, – то ли чтобы «кайфануть», то ли чтобы вместе в рай отправиться. Попали в кромешный ад – на беднягу даже успокоительные не действовали. А депутатша удивляется: «Почему это у вас мужчины и женщины вместе лежат?». «Так, мест нет, – говорю. – Это отделение, куда размещают пациентов, получивших не очень тяжёлые травмы, но которые находятся в состоянии сильного алкогольного опьянения и потому ведут себя неадекватно. Буянят, мешают работать, нарушают больничный покой». Так та депутатша раскричалась, мол, безобразие. Бардак развели.

– Ну и что? Не привык, что ли? Кстати, и правда, почему у тебя мужики и женщины в одном помещении?

– Так я ж говорю: мест нет. И простынями они там отделены. Бывший кабинет физиотерапии…

– Ладно. Не смертельно. Есть будешь?

Арина Васильевна переоделась и пошла на кухню. Муж пошёл за ней.

– И пить тоже…

– А я-то думаю, что-то ты на себя не похож. Непривычно трезвый.

– Сам удивляюсь.

– Значит, действительно что-то случилось. Давай, колись! Только правду и только правду.

– А я разве когда-то был замечен во лжи? – обиделся Игорь.

– Нет. Чего не было, того не было. Рассказывай!

– Понимаешь, городских чиновников интересует не столько ситуация в больнице, сколько вопрос: кто посмел жаловаться? В жалобе в адрес городской администрации сыпались обвинения в некомпетентности, в искажении данных, в том, что вот уже столько времени не выделяют денег на ремонт. Администрация сразу отреагировала, и… запретила пускать на территорию журналистов. А как определить? Что, у него на лбу написано, что он журналист?

Тут бы всё и закончилось, если бы не наши умники. А эта Ляпина, которая и написала жалобу, обратилась к Уполномоченному по правам человека с предложением посетить инфекционное отделение.

И вот три дня назад в больницу нагрянули все сразу, и Уполномоченный по правам человека, и главный эпидемиолог, и представители министерства…

Пришли прямо к инфекционному отделению. Даже не соизволили меня поставить в известность. Ну, ясное дело, стучали, стучали, а их туда не пускают. Те показывают свои мандаты, а нянечка говорит, что ей до фени эти бумажки. Пусть начальство придёт, говорит… Пускать никого не велено.

Позвали начмеда. Та приказала открыть отделение. А начмед у меня – битый заяц. Стала им рассказывать, какие планы у нас и что утверждён план реконструкции, капитального ремонта… Вроде бы здесь всё как везде, проблемы, конечно, есть, но они решаются. Тепла в прошлом году не было? Так в этом будет, все проблемы решены. Нет горячей воды в кухне и прачечной? Так обогреватели уже закуплены и скоро будут установлены. Несколько сложнее было отвечать на вопрос о тряпичных перегородках в боксах. Здесь ответ был примерно такой: зачем сегодня обустраивать всё это, если скоро будет капитальный ремонт? И действительно, зачем?

– А что, действительно всё так плохо?

– Плохо, Аришка. Очень плохо. Оброка, который я собираю с заведующих отделениями, едва хватает, чтобы поддерживать в сносном состоянии основные отделения: хирургическое, терапевтическое, гинекологию… И всё это ложится на плечи наших больных. А куда деться?

– Ругаться. Чего ты боишься? Ниже тебя не понизят… Впрочем, ты не привык ругаться. Но сейчас не прошлые времена. Сейчас нужно драться за место под солнцем! И что было дальше?
– Предложение пригласить на разговор сотрудников больницы осталось незамеченным. А на просьбу гостей показать внутреннее «убранство» учреждения моя начмед, Татьяна Петровна, ответила отказом, дескать, это учреждение закрытое, ходить здесь кому попало нельзя. Кстати, позднее в медицинских кругах был пущен слух, что гостям было предложено надеть противочумные костюмы, после чего им разрешили бы посетить внутренние помещения. И якобы члены комиссии отказались.

– Ну, скажи мне, не шизофрения это? Они что, не знают, что инфекционный корпус не ремонтировался уже тридцать лет? Министерство здравоохранения же, не трест водоканала… Ну и что в сухом остатке?

– А ничего. Отрапортовали, что отреагировали. Ответили жалобщице, что держат вопрос на контроле и обязательно проверят выполнение обещанных мероприятий. На том и разъехались.
Аришка поставила на стол начатую бутылку водки, малосольные огурчики, нарезала хлеб.

– Наверное, ты прав… Здоровье это не всё, но без здоровья всё становится ничем. Нехватка мест в стационарах, халатное отношение медперсонала, необходимость платить за бесплатные услуги.

– Ты говоришь, как будто живёшь на другой планете, – удивился Игорь.

– Так и есть. На другой. Такое впечатление, что бесплатной медицины уже просто не существует.

– И что, все такие уж и сволочи?

– Нет, не все! Люди разные и врачи разные.

– А ты вспомни, какая зарплата у врача?

– Дело не только в низких зарплатах. Хамят и высокооплачиваемые чиновники… В помещениях бегают тараканы. На больных не обращают никакого внимания. А ведь человеку после операции нужно просто участие. И при этом, наши медработники часто ездят на крутых иномарках. Нет, дело не в зарплатах… На самом деле сегодня подвиги не нужны. Нужна работа.

…В этот вечер они засиделись до глубокой ночи.

– Пора спать. У меня завтра тяжёлый день. Две операции…

– А я себе выходной сделаю… Всё остохерело… Бегу, бегу, а куда бегу, не знаю. Нужно остановиться, оглядеться вокруг… Где мы Новый год будем встречать? Давай поедем к Олюшке!

– Нет. Я не могу. Тридцать первого и первого буду отдыхать, а потом нужно будет впрягаться. У нас в феврале республиканская конференция. Дел невпроворот.

– И что, будем сидеть дома?

– Нет. Мы приглашены к Лильке. Она  удочерила чудесную девочку, Юленьку… Устраивают настоящую ёлку, с лотереями, призами… Будут все наши девочки.

– А мужики – я да Валентин Игоревич?

– Почему, Машка придёт со своим Семёном, Наташка с Михаилом Ивановичем. Вполне приличная компания.

– Приличная. Только Юленьке будет скучно.

– Не будет. Лилька что-нибудь придумает. Всё, давай спать…

Последний день декабря был пасмурным и дождливым. Моросивший с утра мелкий дождичек вскоре перешёл в крупный мокрый мохнатый снег. Но вскоре ветер смахнул с неба остатки туч и навалился на землю морозом. На тротуарах появилась корочка льда, и дорога походила на каток. Ходить стало трудно, и люди скользили как на коньках. Асфальт обманно чернел сквозь тонкий слой совершенно прозрачного льда, скользкого, как каток Медео. Городская ёлка одиноко стояла на Театральной площади, никого не радуя и не привлекая к себе внимания. Люди делали последние приготовления к празднованию Нового года, толпами осаждали супермаркеты. Слава Богу, в магазинах было всё что душе угодно: и шампанское нескольких сортов, и любые другие вкусности, которые принято ставить на новогодний стол.

В большой некогда принадлежавшей секретарю горкома партии квартире собрались отметить это событие подружки Лильки со своими мужьями. А чтобы семилетней Юленьке не было скучно, пригласили Эткиного Гришу с Аллочкой и их дочерью Маечкой.

Новогодний стол подруги готовили коллективно. Этка принесла холодец и всякие приправы к нему. Машка – оливье, без которого не обходится ни одно торжество, и целую кастрюлю пирожков. Наташка привезла соления и компоты. Аришка, как наименее хозяйственная из всех, доставила напитки: шампанское, красное вино и две бутылки коньяка. Всё остальное делала Лилька.

В самой большой комнате установили стол. К нему приставили ещё один. Всё это сооружение накрыли льняной скатертью и расставили стулья, табуретки, всё, на чем можно было сидеть.

Семён никак не мог сосчитать, сколько же должно быть посадочных мест.

– Нужно ещё один институт окончить, – смеялась Машка. – Нас пятеро и мужей четверо – девять! Гриша с Аллочкой – одиннадцать. И двое малышей.

– Малыши будут в другой комнате, – вмешалась Лилька. – Нечего им делать вместе с взрослыми. У них будет свой столик. Гриша с Аллочкой при них. А потом и спать там лягут…

Лилька была необычно взволнована и суетлива.

– Я не хочу превратить наше застолье в обжираловку. Мне хочется, чтобы всем было интересно и праздник запомнился надолго.

– Вот и не суетись. Не чужие. Лучше познакомь нас со своей Юленькой.

– Да, да! Юленька, а ну-ка подойди к нам. Тебе уже подарили новогодний подарок? – воскликнул Семён.

Юленька в пышном белом платьице, крепко держа Маечку за руку, подошла к дяде Семёну.

– Новогодний подарок Дед Мороз положит под ёлочку ночью. А когда мы проснёмся, под ёлочкой и найдём свои подарки.

– А что бы ты хотела, чтобы Дед Мороз тебе положил?

– Не знаю… – засмущалась Юленька. – У меня всё есть…

– Знают взрослые и дети,
Главный праздник на планете,
Ну, конечно, Новый год!
Веселись, гуляй народ!..

Игорь уже где-то успел выпить и был навеселе. Он насыпал на девочек конфетти, и они радостно рассмеялись.

Лилька продолжила свою мысль:

– Традиция наедаться до отвала на праздничном застолье имеет глубокие ритуальные корни. В прошлом считалось, что если ты проведёшь праздник в роскоши, то и в дальнейшем жизнь твоя будет богатой и счастливой. «Как Новый Год встретишь, так его и проведёшь».

– Но я против обжираловки, – вставила Аришка. – С другой стороны, здесь такая вкуснятина, что удержаться трудно…

– Получается парадокс: традиция предписывает есть и пить, стол ломится от блюд, а организм противится перееданию. Что же делать?

Валентин Игоревич изогнулся, взял сочную маслинку и отправил её в рот. Он по случаю такого торжества надел свой парадный мундир и блестел золотыми нашивками.

– Правильно оценивайте свои силы, – успокоила его Аришка. – У нас новогодний ужин, а не баварская игра «Весёлые обжоры».

– Да как здесь удержаться, когда Мария Ивановна принесла такие пирожки! Моя Лилечка меня никогда не балует такими пирожками.

– Жалуйся, жалуйся, голодающий! В последнее время ты сильно прибавил. Не становился на весы?

– Нет. Не хочу расстраиваться.

Наконец, сели за стол. Игорь принялся разливать дамам напитки, а Лилька продолжала разглагольствовать:

– А помните, девочки, незатейливые ёлочные игрушки, больше из ваты и картона, мишура из проволоки? И ватные Дед Мороз со Снегурочкой. Стеклянных игрушек было мало, зато ваты на ёлке и под ней – хоть отбавляй. На верхушке ёлки – непременная пятиконечная звезда – символизировала всё хорошее: и советский строй, и победу над фашизмом, и Новый год.

– Точно, – подхватила Наташка. – И наивные подарки в бумажных кульках – простенькие конфеты-карамели, печенье, вафли. Непременное яблоко и мандаринка. И застолья и веселья скромные и непритязательные – в основном салаты, домашние соленья-маринады и пироги. В магазинах пустые прилавки. Телевизоры чёрно-белые. Цветные далеко не у всех. В квартирах тесно, с трудом размещали гостей в своих малогабаритках. Но все радовались – главное, чтобы не было войны.

– А с телеэкранов за несколько минут до двенадцати звучит новогоднее поздравление Брежнева, – улыбается Этка. – Дикция у Генсека безнадежно нарушена, и по всей стране пародируют клацанье его вставных челюстей. Деликатесные продукты в жутком дефиците, однако столы у всех ломятся.

– Студенческие вечера, – вступает Машка, – уже не очень целомудренные. Новогодние туалеты – дамы разодеты в пух и прах: кто шьёт, кто вяжет, да и фарца постепенно выходит из подполья.

– И всю новогоднюю ночь травят анекдоты, по большей части политические. Стукачей уже не боятся, – добавляет Михаил Иванович.

– А потом, при Горбачёве, поприжали с выпивкой, но всё равно всё у всех есть. Коньяк разливали из заварного чайника. И туалеты были уже другими. Дамы обнажаются даже тогда, когда нечего показывать, – добавляет Игорь.

– Ну да, а потом всеобщая девальвация! Оказалось, что мировой загнивающий капитализм отнюдь не загнивал, – вставил Валентин Игоревич. Он был готов проанализировать политическую ситуацию, но его остановила Наташка:

– Друзья, не нарушайте конвенцию. Мы же договорились не вспоминать о политике.

– Согласен… Я не о политике. Я о моде, – тут же перестроился адмирал. – В те годы были модны малиновые пиджаки…

– Дамские туалеты смелые, – добавляет Наташка, – эпоха хвастовства стройным телом. Мужчины тоже выпендриваются прикидами.

– Новогодние спичи с матерщиной, крутые разборки с привлечением киллеров, – подключилась Этка.

– Теракты – вот страшный бич постсовковой эпохи, – согласно кивнул адмирал.

– Однако Новый год встречается с радостью, весельем, смехом и всей необходимой атрибутикой: ёлки, гирлянды, хлопушки, мишура, конфетти, серпантин, свечи. И обязательные новогодние сувениры и подарки под ёлочкой.

Жизнь продолжается. Так давайте выпьем за уходящий год. Он был богат событиями.

Все с удовольствием чокнулись, выпили и некоторое время были заняты едой.

– Вы что, есть сюда пришли? – воскликнула Лилька. – А ну-ка Игорёк, налей-ка мне вон того грузинского винца!

Валентин Игоревич взял в руки бутылку с яркой этикеткой и презрительно заявил:

– Нету сейчас грузинских вин, нету. Всё – туфта. Недавно зашёл в магазинчик «Элитные вина». Стекло и пластик, тихая музыка. В магазине – два человека: один весь из себя и при бабочке, и второй – охранник.

Охранник бродит по залу и занимается чистейшей воды самоистязанием: берёт бутылку доисторического портвейна, долго на неё любуется, потом – читает ценник и тяжело вздыхает. Цифры на ценнике никак не соответствовали его представлению о портвейне.

А цифры там, доложу я вам, заоблачные. Даже на адмиральскую пенсию напиться нельзя!

Но зашёл же в магазин. Как-то и выходить нужно.  Спрашиваю «Кварели» (ах, воспоминания молодости!). Наконец, обнаруживаю полку с грузинскими винами, цены на которые не оставляют никаких сомнений в их подлинности. Более того – в эксклюзивности.

Но «Кварели» нет! От «Мукузани» я надменно отказываюсь – приелось, и чересчур терпкое. Ну, я решил над этим надутым индюком с бабочкой поиздеваться. Спрашиваю, а где у вас сухой кагор французский, чтобы из самого Кагора – нету? Но, может быть, хотя бы Амонтильядо сандемановский для утешения с бисквитами? Как, и этого нет? Простите, туда ли я зашёл? «Элитные вина» – это ваша вывеска?

В общем, посмеялся. У менеджера жалкий вид…

В итоге купил я бутылку самого дешёвого чилийского пойла рублей за двести и гордо удалился.

– Болтун! Нальёшь ли ты мне, наконец, грузинского вина? Пусть даже не элитного. Люблю грузинские вина… Как и народ грузинский люблю… Чем они виноваты, что правители у них со сдвигом по фазе?

– Мы же договаривались о политике не говорить!

– Всё, всё!

В лесу родилась ёлочка,
в лесу она росла,
зимой и летом стройная
зелёная была.

–Трусливый зайка серенький под ёлочкой скакал… – улыбнулся Игорь.

– Обычное заблуждение! Не удивлюсь, если и вы считаете зайцев трусливыми. Неужели таким эпитетом красивый, гордый и отважный зверь обязан тому лишь, что эволюция наградила его длинными ногами? Мы не называем трусливыми ни черепаху, прячущуюся в свою крепость, ни хамелеона, всю жизнь сливающегося с окружающей средой, – а называем зайца, который ежеминутно готов дать бой любому хищнику. Да, он предпочитает убежать – нормальный закон природы,  – но если уж его настигают – заяц сражается до последнего. И его задние лапы становятся при этом поистине смертоносным оружием. Так что не судите о зайцах по сказкам и мультфильмам.

– А по мне, вовремя убежать, – важно, впрочем, как и вовремя сказать: нет! К сожалению, мне это никогда не удавалось… – Игорь вдруг стал грустным, налил себе в рюмку водку и посмотрел на друзей. – А давайте выпьем за тех, кто это умеет делать!

Гриша и Аллочка в другой комнате уже покормили девочек и укладывали спать.

Аллочка сидела на краешке кровати и рассказывала им сказку про трёх поросят.

Когда, наконец, дети заснули, они вышли в комнату, где гости разделились на группы и вели оживлённый разговор на разные темы.

Адмирал, повернувшись к Михаилу Ивановичу, утверждал:

– Воистину, Тютчев был прав, когда говорил, что

…Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить!

На другом конце стола Этка что-то говорила Машке о привидениях:

– Я совершенно убеждена, что привидения есть и они сопровождают нас по жизни…

В их разговор вмешался Семён:

– Совершенно с вами согласен, Эточка! Я видел привидение в детстве, на рыбалке, ночью. Костёр почти догорел. Ночь была ясной, и вдалеке тлел горизонт. Где-то далеко была видна мёртвая деревушка. Вот именно тогда я увидел краем глаза лёгкое движение. Что-то проплыло и пропало, не оставив следа. Тишина стояла ещё несколько минут – ни ночных шумов-шорохов-тресков не было слышно, ни дыхания, ни даже шёпота костра. Как мне тогда сказал мой приятель, это было привидение, но оно никогда близко к людям не подходило…

Наташка убеждала Аришку, что жить в частном доме много лучше, чем в самой хорошей квартире.

– Нет! После того как я пожила в частном доме, поняла разницу. Не хотела бы жить в многоквартирном доме даже на центральной улице! Безумный людской муравейник, населяющий дом, не желает подчиняться никаким законам, когда в любой день и час кто-то веселится, а кто-то горюет и плачет, когда окна не гаснут ночь напролёт и всякую минуту обязательно хоть в одном из подъездов да кричит, захлёбываясь, младенец.

Иное дело – мой дом. Здесь жизнь наполнена глубоким, сокровенным смыслом.

– Я уже привыкла…

А Этка продолжала говорить то о привидениях, то о вещих снах. Благо в Машке она нашла благодарную слушательницу.

– Если тебе приснилось, что ты готовишь блюда и накрываешь на стол, твоя жизнь будет радовать благополучием. Если снится, что ты ешь за столом, на котором нет скатерти, значит ты натура самостоятельная и независимая.

– Ну, ты даёшь, Этка! Откуда ты всё это знаешь? Чудеса!

Когда за десять минут до двенадцати по телевизору показали президента, все смолкли. Игорь открыл шампанское и наполнил фужеры. С первым ударом курантов за праздничным столом прозвучал тост:

– С Новым годом, друзья! Пусть Новый год будет не хуже того, который уходит.