Голубки

Этим старым репатриантам завидовали многие соседи: прожив более полувека в браке, они по-прежнему были ласковы друг с другом, ходили всегда вместе и под руку.

В клубе пенсионеров «Улыбка», куда я иногда провожал своего девяностолетнего отца, знали, что Хая-Сара была фронтовым врачом в медсанбате, прошедшем от Волги до Одера, а ее муж Яков командовал артиллерийской батареей, и вот  эти люди, встретившиеся на фронте, дожили до старости, словно судьба, восхищенная их любовью, хранила обоих и на войне, и после нее.

Сыновья  Ефим и Шая, обе внучки и  богатырь-внук навещали стариков поочередно почти ежедневно, помогали во всех домашних делах, помогли им и в овладении компьютером, который сами же вскладчину и подарили к очередной годовщине свадьбы деда и бабки.
Однако Хая-Сара все больше увлекалась сериалами, зато Яков  буквально заболел Интернетом. Кроме того, он начал писать мемуары для потомства, и нередко жена ему помогала в этом.
Старушка угощала детей и внуков своей стряпней, особенно искусна была она в выпечке тортов и пирогов.  Яков и в этом помогал ей, выполняя несложные кухонные операции, и угощение всегда получалось вкусное.

Не раз видел я этих двоих гуляющими в нашем маленьком городском парке, держась за руки, словно стеснительные юнцы. Он то и дело склонялся к ней и шептал что-то, а она улыбалась счастливо.
- Голубки! - думалось мне не без зависти.
Потом вдруг не стал я встречать их нигде, а через пару недель встретил в парке старика одного, без подруги. Голова его была опущена, как и прежде, губы шептали что-то. Но кому и что?

Я поздоровался и спросил, не могу ли быть ему чем-либо полезен. Он поднял голову, ответил на приветствие и внимательно на меня посмотрел. Взгляд его поразил меня: умный, печальный и в то же время в глубине своей - насмешливый.
- Нет, голубчик, помочь мне уже никто не сможет. Потому что нет ее. Нет моей Сарочки, - произнес он дрогнувшим голосом. – А я вот жив, как видите. Но лучше бы случилось обратное.
- Простите, - смутился я. - Не знал.

- И прощать вас незачем, - сказал он, - вы ни в чем передо мной не виноваты. Я ведь знаю вас, вы работаете вон там, в супермаркете.
И он указал на здание, где я действительно работал, палочкой, на которую опирался при ходьбе (раньше, когда он гулял со своей подругой, палочки не было).
- Не раз видел  вас, когда вы убирали зал гастронома, – продолжал он, - я ведь знаю, что вы инженер, но не овладели ивритом, не устроились по специальности. Мы с Сарочкой жалели вас. А теперь нет ее. Зачем мне жить, скажите?

- Ради детей и внуков, - попытался быть убедительным я. – Жизнь ведь продолжается.
- Жить ради детей и внуков? Эти наивные существа очень внимательны и добры, но они не понимают, что мне только с ней было жить хорошо, хотя их я тоже люблю. Ведь у каждого из них – своя жизнь, своя семья. Сарочка ждет меня. Я это чувствую.
- Вы верите в загробную жизнь? - удивился я. – Мне казалось, что вы человек образованный ...

- Я не из тех, кто верует. Я из тех, кто твердо знает, - печально улыбнулся он. – Я, голубчик, окончил в свое время  хедер. В Польше. Вы знаете, что это такое?
- Конечно, - промямлил я. – это еврейская религиозная школа. Но я не думал, что ...
- Вот там, в хедере, я как раз сомневался, потому что успел познакомиться с антирелигиозной и атеистической литературой, пытаясь познать самостоятельно законы физики и биологии ... В тридцать девятом нас присоединили к СССР. Я учился в ремесленном училище, работал на заводе, потом поступил в политехнический, - продолжал он, как бы не слыша меня, - даже успешно защитил кандидатскую диссертацию, но это было уже после проклятой Второй мировой войны.

- Мне известно, что вы воевали как артиллерист, - зачем-то сказал я, - а жена ваша была военврачом.
- Верно, я прошел от Волги до Одера со своей батареей. Ранен был трижды, но судьба щадила меня: полежу в госпитале – и снова к своим. А Сарочка – тоже, наверно, судьба – все эти три раза меня поднимала в госпитале. Разве могло это быть случайно? Трижды ... И мы полюбили друг друга. Вы не торопитесь? Старики болтливы, и я не исключение.
- Нет, я не тороплюсь, у меня сейчас обеденный перерыв, я уже перекусил слегка, и еще сорок минут могу отдыхать.
- Вот и славно. Присядем?
- Конечно, конечно, - спохватился я. - Вам трудно стоять?

- Ерунда. Мелочи жизни. Да, так вот, я не окончил физмат, потому что началась война, я сразу же вместе с товарищами пошел в военкомат, чтобы попасть на фронт немедленно, но меня направили в артиллерийское училище. Здесь нас подготовили ускоренно, и я успел быть участником тяжелого отступления - до самой матушки Волги.
- Вы воевали и в Сталинграде?
- Да, там меня и зацепило в первый раз. И там же пришла ко мне любовь. Я оказался однолюбом. И не жалею об этом. Моя жена не сразу ответила на мое чувство. Надо вас сказать, что она как раз двадцать второго июня сорок первого года должна была выйти замуж за любимого человека. Не за меня.

- И не вышла?
- Он погиб утром в то воскресенье. Бомба. Сара была смелая, не боялась ни ран, ни смерти. Но ее еще не зацепило ни разу. На мое первое признание в любви, которое далось мне нелегко, она ответила с грустью отказом. И объяснила, почему. Я приуныл.
- Еще бы!
- Но война есть война.  Второй раз я был ранен на Курской дуге. Тяжело был ранен в живот осколком снаряда. Думал - все, конец мне. Но попал к ней. Снова ...
Глаза его наполнились слезами.

Я понял его. Я пытался как-то успокоить его:
- И ваша будущая жена вас спасла!
- Да. Мне сшили все. Это было чудо. Меня она спасла - и я понял, что есть на мне рука Вс-вышнего. Рука моей жены этой таинственной рукой направлялась. Я ей сказал об этом, когда уже пришел в себя. Она улыбнулась и пояснила:
- Если бы не пенициллин ...
- Все равно, все равно! - возражал я ей.
Она уже была майором медицинской службы, а я только капитаном. Что поделаешь?! И тут случилось нечто ужасное  ...

- С вами?
- Нет, с ней. Госпиталь бомбили, и  она была ранена. Ее самолетом отправили в тыл.  Я еще не поправился, и от этого известия едва с ума не сошел. Поднялась даже температура, думали даже, что у меня сепсис.
Я снова вернулся к своей батарее, воевал, но думал только о Саре. И что же?! Как-то утром я вышел на опушку леса, где мы маскировались, ожидая приказа о новом наступлении. Было, как сейчас помню, седьмое октября. Я подумал, что через месяц на Красной площади будет парад. И вижу вдруг машину грузовую, а из кабины мне кто-то машет рукой.
- Это была Сара?
- Да. Это была она. Мы радостно приветствовали друг друга. Мне так хотелось обнять ее, но я не посмел.

- Зря.
- Нет, не зря. Она сама обняла меня, по-матерински. Не так, как мне хотелось бы. И спросила, как мое здоровье. Я засмеялся. И она тоже. Не буду мучить вас подробностями, скажу только, что третий раз я был ранен уже под Берлином. Рана была пустяковая, пуля прошла сквозь руку. Но я не сразу попал к врачам, бой был горячий, я не оставил своих солдат. Один раз снаряд упал близко, меня тряхнуло, землей присыпало - и какая-то инфекция в рану попала. И опять спасла меня Сара.

- Это и в самом деле удивительно.
- Вот именно. Она боролась за мою жизнь с инфекцией отчаянно. Рана сама по себе была, как я сказал, пустяковая. Но инфекция - сильная. Мне делали переливание крови, кучу уколов, я глотал всякую гадость. Я очень хотел поправиться, чтобы сказать Саре, что моя жизнь принадлежит ей. Навсегда.

- И сказали?
 Сказал. Она мне ничего не ответила. Вздохнула только. И тогда меня прорвало. Не помню, что говорил ей, но смысл помню:  жить без нее не смогу.
- А  она что?
- Она сказала, что до конца войны осталось не так уж много времени. И что после победы, если я не передумаю, то могу повторить свое предложение.
- Это было согласие.

- Я не верил своему счастью. Я ... После победы мы поженились. Я любил ее с каждым днем все сильнее. Она сначала как бы просто признала мое право любить ее, а потом, постепенно, привыкла ко мне. Не сразу, нет, не сразу, через несколько лет лишь она сказал мне первые слова любви.
- Вы говорите, как поэт.
- Да, когда я говорю о ней, когда я думаю о ней, - я поэт. Но почему она ушла раньше меня? Это несправедливо.

Он снова дал волю слезам.
- Вы говорили, что верите в Б-га, - сказал я ему, - но если это и в самом деле так, то вы должны поверить в то, что здесь тоже есть какая-то справедливость. Иначе  он забрал бы вас первым.
- Она так обо мне заботилась! Не многие жены так заботятся о своих мужьях! Она делала все для того, чтобы мне было хорошо! Я ведь после войны болел много и по-разному. Она всегда меня спасала. Даже когда ушла на пенсию. Она была таким врачом!

- Она ... простите ... она старше вас?
- Всего на три года. Вы знаете, когда я стал главным инженером завода, она уже была на пенсии. Но по-прежнему приходила в обеденный перерыв в заводоуправление и кормила меня домашним  обедом. Я не смел отказываться. Все посмеивались над этим. Но мне прямо никто об этом не говорил. А здесь? Она следит за моим давлением, не за своим .. Следила ... Уже никто теперь не следит. Да и сам я ... Зачем?

Я посмотрел на часы. Обеденный перерыв мой кончился.
- Простите, мне пора.
- Конечно, идите. Спасибо вам за то, что выслушали меня.
- Что вы, это было поучительно.

Прошло полтора месяца. И снова мы встретились. Поздоровались. И он сказал мне радостно:
- Вы знаете, Сара меня позвала! Вчера во сне она пришла ко мне и сказала: «Не скучай, дружок, не мучайся, пойдем ко мне».
- И вы пошли?
- Во сне пошел. Я и сейчас иду к ней. Я счастлив, я так счастлив!
Он и в самом деле ушел через неделю. Ушел навсегда.
Ушел голубь к своей голубке.

Я был на похоронах.
Плакали дети и внуки ушедшего. Их поддерживали и утешали.
День был солнечный. Легкий ветерок, временами усиливаясь, смягчал жару.

Тихо шептали о вечности листья кадбищенских деревьев. Шептали что-то друг другу провожавшие ушедшего навсегда. В их шепоте мне четко слышалось лишь одно слово:
- Счастье.