Право на Откровение

В Салвариэнском лесу, чистом, прозрачном, с его высокими стройными рябинами и пятипалыми тенями кленов на покрытой зеленым бархатом земле, с бликами редких березок и робким шелестом молодых осин, в прекрасном лесу Салвариэна, на мягких волнах цветущих полян, обычно безмятежно тихих, сегодня радостная суета, многоголосый разноязыкий говор, песни и смех.

С первых лучей солнца, пронизавших кружевной ажур листвы, с первого птичьего щебетания здесь ставились шатры, сюда сходились лучшие охотники с богатой добычей, что превращалась искусной поварской магией в изысканные яства для гостей. Лучшие менестрели услаждали слух веселой музыкой и песнями. К ногам прекрасных девушек склонялись лесные цветы и травы.

А после заката – алые языки костров, все набирающие яркость, - и снова танцы, угощение и, как издавна ведет традиция Ираола, Час Откровенных Песен… И новые гости, что приходят лишь с темнотой. Сегодня, в День Признания, Салвариэн принимает всех.


- Эй, дружище, не подскажешь, где Ристин-Лир?

- Видали друзей и получше. – Сварливо проворчал бородатый гном, вытирая ладонью горлышко фляжки. Он даже не взглянул на подошедшего весьма миловидного блондина в дорожном плаще, который явно относил себя к числу "устремленных душою ввысь поэтов". – У эльфов околачивается, где ж еще. – Махнул в сторону видневшегося за деревьями большого зеленого, расшитого замысловатой вязью рун шатра. – Иди-иди, пытай счастья. Далась всем эта Ристин-Лир. – Хмуро посмотрел вслед уходящему менестрелю, придвинулся ближе к огню.

- Кое-кому и не далась! – Задорно прозвенел молодой голос над ухом. Внезапно, так что гном вздрогнул.

Босые ноги с мозолистыми ступнями протянулись к костру. Гном поднял глаза. Штаны до колена на лямках, закатанные рукава тонкой рубашки и счастливо улыбающаяся физиономия в окружении золотисто-каштановых кудрей. Конопатая.

- А не великоват для полурослика? – Проворчал он, брезгливо отодвигаясь.

- Не-а. Моя мама была эльфийкой.

- Очень неразумно согрешила. – Гном отхлебнул из фляжки и уставился на огонь.

- А ты чего не там? – Кивнул в сторону доносившегося праздника хоббит. – Кстати, меня Рэдом звать.

- Очень приятно! – Прошелестело из сгущающейся темноты, и к костру выплыл худенький длинноволосый юноша, словно окутанный в зеленый туман.

- А ты еще что за диво лесное? – Подозрительно сощурился гном, запустив пальцы в и без того взъерошенную бороду.

- Ты прав, о рыцарь каменных глубин. Я – Вихтебус, лесной дух.

- Вот и дуй отсюдова. Что-то я тебя в списке гостей не припомню.

- Мы не нуждаемся в приглашении в собственный дом. – Тихо засмеялся Вихтебус, и листья зашуршали, вторя ему. – Сами Первородные испрашивают позволения, прежде чем развернуть шатры.

- Дух и хоббит у моего костра! Расскажи кому – засмеют! – Гном снова обтер край фляжки и вылил в рот остатки содержимого. Потом обиженно заглянул в нее, перевернул, вытряхивая последние капли. – Слушай, дух, сгоняй за элем, а? Мне тут за костром приглядывать да проходимцев отгонять. А ты – ветром, одна… гхм… нога… - Озадаченно почесал затылок: край туманного платья парил над травой. – Ну, в общем, тебе быстрее.

Хоббит с восхищением смотрел, как бесстрашно обращается его новый еще не знакомый с одним из хозяев леса.

- Почему бы тебе самому не прогуляться к шатрам? Отдохнуть, развеяться и выпить столько эля, сколько потребуется твоей душе для благоденствия и веселья. И юного Рэда возьми с собой – да коснется души его благословение Ираола. Я же сменю тебя здесь до рассвета.

- Да что с тебя, бестелесного, толку? Ты даже палку не поднимешь, чтобы защититься. – Недоверчиво проворчал гном. Однако мысль о том, чтобы размять затекшие от долгого сидения… ээ… ноги и наполнить фляжку свежачком, ему понравилась.

- О, не беспокойся, создатель горных троп, - Засмеялся Вихтебус. – Не в мускулах сила моя.

Повернувшись лицом к подкрадывающейся темноте, он широко взмахнул рукой. С пальцев его серебристо-зеленым мерцанием рассыпались искры, закружились в воздухе, сверкая, плавно опускаясь на листья, на траву.

- Имеющий злой умысел да не пройдет сквозь защиту мою…

- Да-да. – Кряхтя, опираясь на секиру, гном поднялся. – Только в Мордор-то дорожка благими намерениями… - Не договорил, наткнувшись на укоризненный взгляд. – Ладно. Идем, босоногий. Видишь, духу приспичило одиночество.

Рэд с готовностью вскочил, оказавшись на две головы выше гнома, что тому совершенно не понравилось.

- Благой вам ночи, друзья мои. – Прошелестело за спиной.

- Костер не проворонь. – Бросил через плечо любитель эля.


- Так, меня Рэд зовут. – Напомнил хоббит после пяти минут молчаливого пути. – А как твое имя?

- Арчибальд Хром Вэйлиг Листер Брюн. Для тебя – Данур.

- О! Такое длинное! А можно просто Арчи?

Острое лезвие секиры уперлось в горло хоббита.

- Я сказал: Данур!

- Хо… рошо-хорошо! – Торопливо согласился Рэд, осторожно отодвигая указательным пальцем опасный блеск. – Я только хотел спросить: а что это за благословение Ираола, о котором говорил Вихтебус?

- Ты что, вчера родился? – Удивленно усмехнулся гном. Ну и молодежь пошла! – Час Откровенных Песен, объявленный Ираолом, первым хозяином Салвариэнского леса. Время, когда Тьма и Свет соседствуют друг с другом, не сражаясь за власть, а менестрели рвут струны, глотки и сердца песнями о самом заветном, о невыразимом. А, сам услышишь. Они, должно быть, уже начали.

Больше Рэд не приставал. Видать, обдумывал услышанное. Или готовился внимать чему-то поистине грандиозному.

А Данур погрузился в собственные мысли. Они были подобны его верной секире: остры, разящи в сверкающем полете – и тяжелы. Драгоценные камни (украшение, достойное королей), вбирающие свет и отдающие его, преломленный и перенаправленный, отнюдь не делали ее легче. Да и, вообще, не проста гномья судьба. Особенно, если ты хочешь обойти ее. Куда более практичные собратья постоянно укоряли его за неоправданное легкомыслие, но что поделать, если ты любишь простор, свежий ветер, стихи и красавицу-полукровку по имени Ристин-Лир, а тебя угораздило родиться в недрах земли? И поддался бы порыву, но… гном-менестрель?! Дурное сочетание. И совершенно безнадежное. Это Данур отлично помнил по прошлогоднему Дню Признания, когда Ристин при всех опозорила его, так весело, играючи отказав. А еще им, кажется, не понравилось, что новоиспеченный певец поминутно хватался за секиру…В общем, музыкальная карьера была загублена, едва начавшись. И шансы обратить на себя внимание капризной дочери Витара – вместе с ней. Однако и по сей день он втайне от собратьев слагал стихи. И аккуратно прятал в дальний уголок своей гномьей памяти.


- Хи-хи-хи! Смотрите, Данур-менестрель идет!

- Дану-ур! Сыграй нам на свирели!

- Хи-хи…

- Любимец муз…

- Пшли прочь! – Сердито отмахнулся гном.

Стайка фейри разлетелась в разные стороны, перешучиваясь и смеясь.

- Чего они тебя так? – Удивленно взглянул на спутника Рэд.

- Дуры крылатые, – раздраженно бросил тот, старательно делая вид, что произошедшее ни чуточки его не задело.

- А что, ты и вправду на свирели умеешь?! – Не отставал хоббит.

- Слушай сюда, перерослик. Вон там, за Белым шатром – видишь? – сидят эльфы, люди и еще много всякого. Топай к ним, если не хочешь ничего пропустить. А мне еще запас пополнить, – потряс он пустой фляжкой.

- Но мы же еще увидимся?

- Ага. Топай давай, я догоню.

Проводив хоббита взглядом,  Данур вынул пробку, вдохнул впитавшийся в нее сладкий запах эля (она не должна терять его!) и целеустремленно пошел к палаткам поваров, возле которых тесной компанией стояли пузатые, еще не тронутые крепкой мужской рукой бочки.

Едва он приблизился, из самой большой палатки показался мощный красивый торс. Сильная рука потянулась к сумке, висевшей на суку ближайшей рябины. Великолепная мускулистая спина, шея, не привыкшая кланяться, мягкие темные волосы…

- Кто здесь? – Обернулся красавец и вышел из палатки полностью, оказавшись кентавром. Всей одежды на нем был лишь фартук, измазанный кровью. – Что тебе? – Обратился уже к гному, задравшему голову.

- Да я мимо…

- Ты с кем? – Высунулся из-за полога еще один, не столь внушительный, но с огромным ножом. К счастью, человек. – А, это ты! Ээ… Данур? Я помню тебя. Здорово, рад тебя видеть. Эля хочешь?

- Здравствуй, Джек. Не откажусь. – Гном, будто впервые спохватившись, обнаружил, что фляжка пуста.

Кентавр, презрительно фыркнув, вернулся в палатку.

- Давай, не стесняйся. Я налью.

Вернул полную.

- Ищешь Ристин? Говорят, у Белого шатра…

- Много чести. – Проворчал Данур, облокотившись на бочку. – Пусть другим голову морочит, хватит с меня.

- Это верно: желающих снискать ее расположение хоть пруд пруди. – Засмеялся Джек, присаживаясь на бревно напротив своего гостя.

При взгляде снизу вверх Данур имел вид весьма устрашающий: широкоплечий, коренастый, с лохматой рыжей бородой и насилу связанными в две короткие косички волосами, торчащими из-под надвинутого на лоб шлема, одетый в прочный кожаный доспех, скрепленный стальными кольцами и пластинами, казался великаном. Лицо его имело всего два выражения, периодически сменяющих друг друга: недовольно хмурое или (гораздо реже) саркастически ухмыляющееся. Да, подозрительное еще тоже бывало.  Сверкающая в кровавых отблесках костров зазубренными лезвиями двуручная секира дополняла образ.

Вообще-то, проносить тяжелое оружие на праздник было запрещено, но расстаться с единственной верной подругой Данур никак не мог. Поэтому, собственно, и предпочел стоять на страже. Но раз уж сам дух Салвариэнского леса предложил отдохнуть…

Гном поднял фляжку:

- Здоровье великодушного Джека!

Тот, не вставая, благодарно кивнул:

- Я бы выпил с тобой, дружище, но у меня еще один заход.

- Так, ночь уже. – Крякнул гном удивленно. – Осталось только пить, петь да девок мять.

- Прибыла еще одна гостья. Никто не знает ее, но, судя по всему, важная персона – из темных. Витар хочет продемонстрировать все наше гостеприимство. Просил приготовить что-то особенное. Вот, колдую. Немного астиракуса, чешуйчатых крыл, пару капель вантана…

- Думаешь, не почувствует?

- Кто ж ее знает. Говорят, она, от всего отказалась. Ничего, мы ей такое сварганим – любому привереде на зависть! Кентавр уже лучистой росы раздобыл.

- Что за цаца? Пойду гляну. Может, ей не росы – топора надо…

- В шатре она. Откровенные Песни слушает.

- Совсем сдурели люди – темных развлекать… - Гном вбил ладонью пробку, фляжку прицепил на пояс. – И о чем думал Ираол?.. – Подхватил секиру. – Бывай, Джек.


Он не планировал появляться у Белого шатра, как обещал Рэду, – слишком велика была вероятность встретить там Ристин-Лир, а этого он жаждал менее всего. Ну, не всего… встречи с драконом он хотел бы еще меньше. И с толпой бешеных орков. И с призраками Сладкого болота. И с пьяным хоббитом. И… да, ладно, кому тут врать: Ристин-Лир была самым желанным из всех существ Средиземья. Вот только каждая встреча с ней – как меч в сердце. И поворачивать, поворачивать… Но кого там ублажает Витар, было чертовски любопытно. Поэтому Данур пошел.

Звучало что-то заунывное. Слов не разобрать – на эльфийском. Данур безошибочно узнавал этот язык по неприязненной дрожи, возникавшей во всем теле. Ну, не любил он эльфов. Ристин не в счет. Осторожно обходя сидевших прямо на земле людей, хоббитов, каких-то духов, сородичей, насмешливых фэйри, одинокого гоблина, эльфов, серых магов, пару подозрительно переглядывающихся суккубов, компанию пустынных охотников (откуда бы им тут взяться?), печального друида, пересыпающего землю из горсти в горсть, обтрепанную полустаю оборотней, Данур подобрался довольно близко. Полог шатра был раскинут в стороны. Прямо перед ним стояли кресла и длинный стол, полный самых разнообразных яств. Запах жареного мяса, подчеркнутый тонкой свежестью трав и сладостью вина, закружил голову.

Но упавший вдруг в сердце лед враз отрезвил: по левую руку от Витара сидела она! Данур никогда еще не видел таких темных холодных глаз. Огромные, как ночное небо без звезд. Мгновение она смотрела на него, потом вернулась к разговору с эльфом. А лед таять не спешил. Данур уселся на землю, чтоб быть незаметней, и продолжил ее разглядывать. Темная кожа, странный профиль. Прямые черные волосы блестящим водопадом стекают на мягкие складки шелкового платья – будто сама Тьма обнимает ее. А это… Это Ристин-Лир подошла к ней с серебряным кувшином! Да как же: его невинная, светлая Ристин будет  прислуживать этой?!. Девушка склонилась, наполняя чашу гостьи великолепным (гном не сомневался) вином. Золотистый шелк волос соскользнул с плеча, открыв нежную шею. Темная, искоса взглянув на нее, сказала что-то Витару, снисходительно улыбнулась. Хищно блеснули белоснежные клыки. Да кто она такая?! Эльф рассмеялся в ответ – как на хорошую шутку.

Тем временем на середину круга вышел другой певец. Тот самый, что спрашивал у Данура о Ристин. Ревнивые кошки впились когтями в сердце. Пожалуй, пусть лучше разливает вино, чем обнимается с этим слащавым молодцом. Но девушка, как назло, остановилась послушать очередную душещипательную песнь.

Парень пел, подыгрывая себе меж куплетами на флейте. Пел о любви, разумеется. О несравненной красоте голубых глаз и золотых волос, перевернувших всю жизнь его. Пел о том, какое счастье могут подарить нежные руки его возлюбленной. И, как полагается, о том, на какие подвиги он ради нее готов. Гном успокоился: этим избалованную полуэльфийку не пронять. Не по Сеньке шапка. Был только один менестрель, которому Ристин-Лир хотела бы не отказать. И, слава богам, сейчас он не здесь – иначе Данур вряд ли сумел бы сдержаться, чтоб не отполировать его нахальную морду.

Мелодия втянула его в невеселые воспоминания. Ни тогда, ни теперь он так и не смог понять, чем привлек дочь эльфийского принца этот поющий разгильдяй. Вроде, не краше всех. Ну, строен, мускулист – так, половина тех, кто носит меч, таковы. Обычный человек: ни капли иной крови, ни родства с королями или магами, что всегда крайне интересует девушек, ни героической судьбы… Даже имени у него нет: все знают его просто как Менестреля.

Все знают его.

Разумеется, знала и Ристин-Лир. И на последних менестрельских игрищах именно ему она несла свой венок. Но этот хам даже не взглянул на нее – и Ристин прошла мимо, так и не отдав предпочтения никому. Потом Данур случайно подслушал их разговор за шатрами. Всего лишь несколько фраз, но вежливая холодность певца поразила его. И если бы не…

- Что?!!

После того, что произошло год назад, его не должны были приглашать! Одного слова Ристин-Лир было бы достаточно, чтобы Витар отказал мерзавцу. Но – почему оно не было сказано?!! Почему сейчас он стоит в Кругу Откровения?!

- Ах, ты, подлец! – С ревом вскочил с места Данур.

Но не сделал и трех шагов.

Остановился, как вкопанный.

Путь преградила она.

- Здесь каждый имеет право на Откровение, не так ли, Арчибальд Хром? – Негромко, но с очень твердым взглядом. – Оставь моего Менестреля. Пусть поет.

Гном молча смотрел снизу вверх, пораженный ее нечеловеческой красотой. Чувствовал невероятную силу, нарочно сдерживаемую, – и холод, будто сама смерть породила ее. Воистину, Темная.

- Данур!.. – И далее – поток отборной гномьей ругани, на какую способен лишь Унтерих Гирд и переводить которую не стоит. – Какого черта ты вытворяешь?!! Простите его, Миледи, он из моего отряда. И будет жестоко наказан! – Уже склонившись перед гостьей.

- Не стоит слишком уж свирепствовать, капитан Гирд. Ваш воин хотел как лучше, верно? – От соблазнительно хищной улыбки этой дьяволицы, адресованной лично ему, Данур чуть не упал.

А темная, спокойно повернувшись к нему спиной, неспешно проплыла на свое место.


Все это время перед Белым шатром царила невообразимая тишина. Даже неугомонные цикады умолкли. Когда же гостья вернулась на свой трон (иначе ее кресло уже не назвать), над Большой поляной Салвариэнского леса зазвучал проникновенный голос Менестреля.

**
Среди лесов, в полях широких,
ища неведомую цель,
вплетая в песню нить дороги,
шел одинокий менестрель;
над шелком трав, под неба сводом
звучали рифмами слова;
он был красив, он был свободен –
людская говорит молва.

Он проходил по миру, гордо
неся призвание свое,
ценя свободу, что угодно
отдать готовый за нее.
В лучах рассвета ль, в час полночный
его затейливый напев
вселял тоску и радость в очи
ему внимавших юных дев.

Но ни одна из дев прекрасных,
чей взор другим милей всего,
а руки обещают ласку,
не стала счастьем для него.

**
Однажды в старенькой таверне
за кружкой сладкого вина
он пел о том, что значит верность
и жизнь, испитая до дна,
как в прах сердца любовь сжигает,
в чем сила вечной красоты,
о том, как люди погибают
у края самого мечты.

И вдруг умолк. Взглянул печально,
сказал трактирщице: "Не плачь",
и, не раскрыв порыва тайны,
взял со скамьи свой старый плащ.
"Куда ты, друг? Останься с нами,
допой нам песню, менестрель.
Пусть отогреет руки пламя
и отдых телу даст постель".

Но он, и сам причин не зная,
в глухую пасмурную ночь,
в сердцах надежду разбивая,
безмолвно встал и вышел прочь.

**
Он шел в смятении, в тревоге
под пологом тяжелых туч,
когда внезапно вдоль дороги
скользнул луны случайный луч,
и, где, кружась, резные тени
сплетают бытия кольцо,
подобно призраку, виденью
возникло женское лицо:

тонки черты, на смуглой коже
изъяна капли не найти.
Погибнет, кто неосторожно
вдруг встанет на ее пути.
Из глаз ее бездонно-синих
извечная глядела Ночь.
Сдержаться менестрель не в силах,
шагнул, чтоб путнице помочь.

Но девы волосы взметнулись,
подобно ворона крылу –
едва заметно улыбнулась
и канула в ночную мглу.

**
За ней он бросился вдогонку,
но не увидел и следа –
лишь запах ночи, свежий, тонкий,
да шорох листьев: "Навсегда".
И прав был лес, река и травы:
Куда, поэт, ты не иди,
Но сердце, полное отравы,
открытой раною в груди.

И менестрель свой полдень ясный
сменил на полуночный мрак,
но незнакомки той прекрасной
все разыскать не мог никак.
Ко всем богам, живущим в небе,
летели стрелами мольбы…
Безумец, он и сам не ведал,
какой просил себе судьбы.

**
Глупца молитвам вняли боги,
что бредил Девою Теней, –
и оказался он в итоге
в руках избранницы своей.
Но не в тепле ладони нежной,
чья ласка тонкая легка –
зажатым в жесткой, неизбежной,
холодной клетке кулака.

Хотя исход был сразу ясен,
шептал он, словно во хмелю:
"Ваш взгляд, Миледи, так опасен,
но я безумно Вас люблю!"
На что со смехом отвечала,
чей голос лился, как ручей:
"Склонись пред Вечностью сначала.
Ты будешь мой – или ничей".

Он пал у ног ее холодных,
считая лучшей из невест,
отдав бесценную свободу
за честь избрать нелегкий крест.

**
Но, вопреки своим чаяньям,
безумной страстью ослеплен,
отныне стал не мужем – тайным
слугой Богини Ночи он.
И познавал поэт бездомный,
и облекал потом в слова,
чем дышит мир за гранью темной,
чем ночь безлунная жива.

Не раз терзаем был сомненьем.
Но по плечам плясала плеть –
и возвращала вдохновенье:
работа менестреля – петь.
Он до сих пор мечту лелеет,
чтобы жестокая рука
с ним стала ласковей, нежнее.
Он ждет и жаждет. А пока –

навек прикован к ней любовью,
надежней тысячи оков,
своей расплачиваясь кровью
за право приходить на зов.
**


Данур не слышал этой песни – так, отголоски в коротких паузах меж порциями отборной, высококлассной брани капитана. Впрочем, тот, довольно скоро поняв, что провинившийся не слушает его, попросту врезал ему в ухо и отправил к самому дальнему костру. Откуда, собственно, и пришел рыжебородый на праздник.

Данур не обижался на Унтериха. И, как ни странно, даже забыл злиться на настырного менестреля, все время норовившего увести его девушку. Но гостья, эта темная чужая, не давала ему покоя. Он перебирал в памяти всех приспешников Тьмы, всех серых – и никак не мог определить, к какому роду она принадлежит. Не маг, не темный эльф (фу, бред), не демон… Не демон? Нет, вроде, другая. Кто же? Сказала: "Моего менестреля" – это что же: из-за нее он отказался от Ристин-Лир? А где встретил ее? Ведь никто ее прежде не видел… Да, мало ли где носит бродячих музыкантов… Или, может, ведьма? И тут Данура осенило: дети Ночи! Злобные твари, питающиеся человеческой кровью, боящиеся солнца. Вот почему она так смотрела на шею Ристин! Вампиры. Таких нет в Средиземье. Откуда она явилась? Почему Витар принял ее? А хорошо вошла в роль! Ух, какая!

- Какая? – Раздался тихий голос за спиной.

Данур застыл, боясь пошевелиться, до смерти боясь увидеть подтверждение тому, в чем с легкостью искусного оратора убеждал его слух.

- Ты пропустил красивую песню. Жаль. – Бледные пальцы опустились на плечи гнома. И даже сквозь броню он будто чувствовал их безжизненный холод.

- Я… не боюсь тебя! – С трудом заставил себя произнести Данур, вдруг в полной мере осознав истинность предположений. И фальшь собственных слов.

- Знаю. – Она наклонилась низко-низко. – Совсем не обязательно бояться, чтобы умереть.

- Скоро рассвет. Солнце убьет тебя!

- Переживаешь, что не успею поужинать? – Как много таит в себе ее смех! Темные чары.

Гном в панике схватил секиру и махнул назад, за плечо.

Но как случилось, что на месте тонкой руки, которую он должен был перерубить, оказалась его собственная шея?!

Лезвие топора мягко вошло в живую плоть, рассекая. Фонтан горячей крови мгновенно залил весь левый бок Данура. В глазах потемнело. Сомкнулась вечная Ночь.


***
Яркое свежепроснувшееся солнце брызнуло золотом лучей на Салвариэнский лес. На все голоса радостно разорались птицы, утверждая неоспоримую жизнь. Уставшие, невыспавшиеся, но довольные средиземцы собирались по домам. Джек и Кентавр расталкивали по мешкам посуду. Друид носил им разбросанные по поляне кружки, шампуры и одноразовые тарелки. Эльфы сворачивали шатры. Им помогали темные охотники пустынь. Не без взаимных дружеских колкостей. Витар звонил по мобильнику, пытаясь разыскать заблудший где-то в полях микроавтобус. Ристин-Лир, заручившись поддержкой суккубов, будила воинов и оборотней, рискующих опоздать на электричку. Вихтебус носился по полянам, затаптывая догорающие костры. Наперегонки с гоблином. Сменившие доспехи на косухи, гномы выкатывали из кленового молодняка байки и зазывали фейри поехать с ними. Шлемов хватало не на всех, но кого это заботит? Тот, что остался от Данура, зачем-то до рассвета ушедшего пешком, оказался не лишним. Рэд уговаривал распевшихся менестрелей и духов собраться уже и двинуть на станцию – очевидно, сам не знал дороги. Маги под чутким руководством Унтериха Гирда закатывали пустые бочки в кузов "газели", весьма кстати подъехавшей на Большую поляну. Хоббиты еще похрапывали в своих палатках, попросту игнорируя призывы прекрасной полуэльфийки…

В холодной прозрачной воде лесного ручья, скрывающегося от любопытных глаз за острыми клинками осоки, Менестрель смывал с туфель хозяйки свежую кровь.

Год 2012, 4 июля.