Чистилище

…-О, да вы сегодня бодрячком, бодрячком! Хвалю, хвалю, – врач сосредоточенно тискает мое запястье, пытаясь уловить слабое биение жизни.
Это не так-то просто, ниточка  пульса неуловима - мое тело давно уже не принадлежит мне, оно умирает, подчиняясь каким-то своим законам, отстраненное от меня и моей воли.
С некоторых пор я воспринимаю происходящее, как-бы со стороны, как-будто все, что со мной происходит, я не чувствую, а наблюдаю.
Я даже не сочувствую и не сострадаю своей плоти, когда игла разрывает сухую, как пергамент кожу, когда в вену втекают ядовитые струи, – они должны убивать то, что убивает меня, но я-то давно не отделим от того, что меня убивает.
Поэтому гибнем мы вместе. 
Меня убивает рак. Там, внутри пораженного им тела, я знаю  точно, растет новое существо – мой палач и избавитель. Он казнит меня, не выполнившего свою земную задачу, не успевшего познать самого главного, изменявшего самому себе в угоду порокам и навязанным, глупым идеалам. Он избавляет меня от дальнейшего бессмысленного прозябания и инертного, суетного существования.
Должен, должен, должен, - вот мотив такого существования. Когда, почему, как я успел оказаться в пожизненных должниках?
…Помню себя маленьким. Очень больно и обидно - ссадина на коленке жжет нестерпимо. «Не смей плакать! Ты мужчина, стыдно» - на всю жизнь урок, слезы запекаются, не находя выхода, горло сводит судорогой: «Не смей жаловаться! Ты должен терпеть» кому должен? Зачем?
Сколько раз потом голос отца в сходных ситуациях звучал в душе, раздираемой страданием от очередной обиды и стыдом за это страдание! Долги, долги…они как путы поперек груди – от этого трудно дышать, легкие сворачиваются жгутом как змеи, жалишь сам себя, веригами вяжешь «будь как должно»…
Я возвращаюсь к реальности, врач обращается ко мне, я должен отвечать. Опять должен…разве мне этого хочется? Мне жаль его немного, такого бодрого жизнелюба, такого уверенного в собственной правоте и праве вмешиваться в судьбу другого – он считает, что должен спасать меня, я не хочу, чтобы меня спасали, я устал, я безмерно устал жить, «как должно», а по - другому не обучен. Моя болезнь – бегство от жизни, я это точно знаю, это мой выбор,  впервые, пожалуй, я сделал что-то для себя. Я не хочу ТАК жить, как жил я, как живут многие. По-другому не умею, да и не позволят, – если вдруг случится чудо, и я получу шанс отсрочить последний удар моего убийцы – колея снова примет меня в свою излучину, и ни шагу в сторону – изо дня в день, год за годом…Нет, больше  я ТАК не хочу! И, значит, я заодно с моим палачом, моим избавителем. Я давно бы позволил ему завершить его миссию, но я не готов умереть. Вот главная проблема: жить не хочу, умереть боюсь. Я завис на краю, между мирами. Кажется, именно это религия называет чистилищем.
Ни рай, ни ад, – как накопитель в аэропорту. С теми, кто остается, уже попрощался, те, кто встречает – пока недосягаемы. И нет движенья, только ожиданье, терпеливое переживание гнетущего существования…Невольно переоцениваешь то, что оставляешь, смутно представляя то, что тебя ждет…Мутное и гнетущее безвременье, когда из тебя по капельке убывает прошлое, но будущего пока нет.
Раньше было такое проклятье: «Чтоб тебе пусто было!». Когда ты жив, переполнен жизнью, оно звучит даже немножко смешно. Но вот жизнь постепенно покидает не только мое тело, но и душу, – и ее пустоты заполняет тоска, сердце каменеет – где уж тут нащупать пульс!
Чистилище наказывает пустотой, безмерной, удушающей.
Пустота туманом окутывает душу, вызывая чувство потери самого себя. Где я? Кто я? Определенность только в понимании болезни. Моя болезнь – рак. Его сущность – несвершенное. Все, что должно было состояться, но не состоялось.
Мой рак прекрасен: это ненаписанные мною картины, несочиненный стихи. Для них не нашлось времени в моей жизни. Стихи писал в юности, сердце сладко млело и плавилось во всплесках рифм. Потом стало некогда – суета служения «на благо…» Семьи, общества, карьеры.
Впрочем, какая карьера у художника? Я профессиональный художник. Звучит, как профессиональный волшебник. Профессия – это ремесло, прирост навыков, помноженных на умения, осмысленных знанием…Я – прекрасный ремесленник, мои портреты имели спрос, приносили деньги и даже славу. Только не вызывали чувства восторга от процесса творения. Бесконечная череда выписанных лиц, впечатанных в вечность поворотов головы, поз, взглядов. А мне всегда хотелось чего-то совершенно другого – где-то глубоко в душе рождались фантастические символы, разворачивались небывалые сюжеты и композиции... да только спрос на такие картины проверяется временем. Гений всегда нищ и голоден при жизни. Семейному человеку быть гением – непозволительная роскошь. Поначалу казалось, еще немного и можно будет писать для себя и о себе, просто выполнить еще один денежный заказ, завершить еще один выгодный проект…
Бег по кругу. Живем, словно никогда не умрем. Умираем – как-будто и не жили.
Мне осталось немного. У меня совсем не осталось сил.
Но я снова  должен. На этот раз – самому себе. Я должен ответить на главный вопрос: зачем? Зачем все было? Зачем мы здесь? Зачем?
 А может, - за ЧЕМ?
Что я унесу туда, за черту? С чем уйду?
Я много раз видел здесь, как уходили другие – они ЗНАЛИ. Их лица, искаженные страданием последнего шага, в миг перехода преображались и становились прекрасны, – я могу это утверждать, я понимаю толк в прекрасном, ведь я – художник.
Наверное, мы приходим за этим ЗНАНИЕМ.
Знание о том, что жизнь – не цель, она средство и путь!
Знание о том, что смерть – не наказание и не зло, она - момент достижения цели!
Мне становится легко и радостно, – я давно не испытывал подобного, это вдохновение и восторг от приобщения к недоступному ранее ЗНАНИЮ, разгадке самой главной тайны.
Я ПОНЯЛ. Я УЗНАЛ. Я прощен…
- Сестра, зафиксируйте время смерти, - вздохнув, сказал врач и мягким профессиональным жестом опустил руку на лицо больного, чтобы закрыть ему веки.
- Почему они все улыбаются в последний момент? Ах, да, выплеск стимулирующих гормонов, последняя эйфория…а так хочется верить, что там что-то есть! А может, смерть, – это только переход? И все продолжается в другом мире, в другой форме, а, сестра?
- Как знать?- вздохнула медсестра, записывая время смерти больного. – Может они и знают…