Иду на вы!

Повесть.
"  Лучше нам помереть, чем отдать Богов своих на поругание".
Тысяцкий Угоняй, Новгород, 989 год.
«Ищущи себе чти, а князю - славы!»
Слово о полку Игореве.
«Гой еси, сударыня-матушка! …
 Пеленай меня в латы булатные,
а на буйну головушку клади злат шелом».
Былина «Волхв Всеславич».
« … Под трубами повиты,
Под шеломами взлелеяны,
С конца копья вскормлены».
Слово о полку Игореве.
Он был вольным и волен. Он говорил мне, учил меня " Запомни девка- вера хрестьянска - уродство есть! ". Говорят, он умер, когда мой отец еще был несмышленышем. Нееет. Он умер, когда мне исполнилось пять зим! Я - Гремислава, дочь Владимира, будущего ОТСТУПНИКА  от земли нашей. Матушка моя - варяжка Аллогин. Погибла в бою, защищая спину деда- Святослава. Как мне выразить всю любовь к этому князю в обычных словах? Как мне рассказать о детском восхищении, которое я пронесла через всю свою недолгую жизнь?! Святослав был не только хорошим воином, он был волхвом Перуна, грозного бога, жестокого и сурового. Святая Слава - имя его. Свят и он был как воин. Думалось мне всегда - корчится в муках дед, видя, что сотворил с землей моей сын его. Сын хазарской рабыни.
Мой отец...
Обо всем расскажу, ничего не утаю, чтобы знали правду и помнили. Я слишком долго молчала....
Часть первая.
Печищи.
1.
Дед не вернется. Я это знала. Я знала, что он погиб, быстрее, чем принесли весть о его гибели. Моя прабабка, еще живая, Ольга вместе с бабами ударились в вой, принялись рвать на себе одежду и волосы, метаться по широкому деревянному резному крыльцу. Меня держала за руку любая деда, Светорадушка, под Макошью ходила. Опустила она голову низко-низко, блеснули на солнышке жемчужины ее кики, а там и слезы градом полились. Как металась она после, как рвалась. Как выла! Знала ли я, что сама буду так рваться, да выть- небо рвать не хуже грозы,  что восемь богатырей не удержат, когда муж мой любому моему голову сносить будет, моему Князю Волку? Нет, не знала,  боги еще не поведали, да и к лучшему.
 В Киеве было горе. Нету больше князя, а из дружины его лишь Свенельд выжил, он и принес черную беду. Я была маленькой потерянной девочкой, которая  с удивлением смотрела, как бьются в исступленном горе люди, и не понимала их плача - мой дед- с богами! Я поймала на себе взор Свенельда, который пристально смотрел в мои глаза. Он был большим, даже слишком большим для такой девочки как я, весь в крови и грязи, а в глазах тоска... Не мудрено, что дети с ревом разбегались, едва завидев хоробра, но только не я. Во всеобщем горе не было мне места, поэтому я с разбегу кинулась воеводе на шею.
- Как он умер?- спросила я, когда он меня отстранил.
- Славушка...- дрожали губы его, а в глазах слезы стояли.
- Не плачь, дядька!- сказала я, утирая слезы бывалому хоробру, не одну битву еще с моим прадедом Игорем прошедши!
- Славушка!- он крепко прижал к себе и разрыдался, а я гладила его почти седые кудри. Ото всюду был вой и горестные крики киевлян, поэтому я не сразу заметила, как Свенельд подхватил меня, и мы вошли в терем по широкой влазне, изукрашенной дивными птицами и цветами. Я скользила взором по этим чудесам, которые могла весь день рассматривать, болтая ногами. Моя белая рубаха до пят, расшитая по подолу рукавам и круглому горлу красной нитью, (князя дочь! Князю внучка!), испачкалась рудой и грязью воеводы. Он шел медленно и едва сдерживался от рыданий. Он любил деда, я это знала, он тоже его растил, как и меня. Он дал ему первое копье! И дитятко на руках умерло!
- Не плачь, дядька! Не плачь!- сказала я, когда мы вошли в широкую горницу: по стенам - лавки накрытые мехами и шелками,  сундуки кованные, чудные (это дань византийская), стол стоял, в углу нянька дремала.
- Просыпайся, Икша!- нянька была карелкой и всего боялась. А чего бояться на земле этой?
Она вскочила и распласталась вниз. Я ловко спрыгнула с рук и побежала на то место где любила сидеть - у окна, на широком сундуке, застеленном волчьей шкурой (мне одна зима была когда дед убил его, а шкуру мне отдал "Пущай девка укрывается!")
Свенельд ушел вместе с ней. Пока их не было, я сидела оперевшись руками на стол и думала. Деда нет. Я не плакала. Его нет для людей, но для меня он есть! Он всегда рядом будет! Он нарек меня, не отец, не матушка! Он!
Умывшийся и переодевшийся хоробр, зашел в горницу и сел рядом со мной.
- В бою, дядька?- спросила я, забираясь к нему на колени и теребя шитье черемной рубахи - траурной рубахи.
- В бою. Печенеги князя убили... Не удержал я дитятку, из головы его теперь чашу сделают.
- Перун не допустит.
- Не допустит - то...- тяжко вздохнул хоробр, и обратил взор туда, где грозно смотрел со стены Лик Перуна.
- Помнишь ли, Славушка кто это?- он указал мне пальцем на Лик. А так похож был Бог мой и дед мой!
- Да. Перун, бог богов!
- Носишь ли ты знак его?
- Ношу, дядька! Дедушка сделал, а Бог дал!-

... Помню, ходили по Киеву христиане, и вопили что конец света близок да страшный суд какой-то. Задумалась я тогда, где ж конец у света, да и что за суд такой страшный? Кого судить - то будут? За что?! Помню, подбежала я к одному такому, да и спросила.
- Тебя судить! Тебе гореть вечно! Муки вечные!  - расплакалась тогда, побежала к деду, он со Златой Ждановной, богатыркой совет держал.
- Дедушка!- бежала к нему зареванная, и кричала на весь терем- Дедушка!- Прибежав пала в колени, и рыдая, все рассказала.
- Пойдем со мной, внученька.- Ласково улыбнулся Святослав, и я резко прекратила рёв. Не называл он меня "внученькой", всегда только "девкой" да "Славкой".
- пойдем дедушка.- Я вложила свою руку в его, и мы вышли из терема, он посадил меня впереди на коня, сам сел сзади. Мы ехали по Киеву, а люди кланялись нам, но дед не смотрел на них - сурово блистали глаза его, тяжелый меч бился обок коня, сверкала серьга в ухе. Словил он всех христиан этих и отправил обратно, в Византию. Ишь, что удумала страна та,  славянам Правду забыть! Не бывать этому! Выехали мы из Киева, и тогда спешились, привязал дед коня, и пошли мы в рощу. Дубов там была - тьма, и все крепкие - не каждый мужик обхватит, да что там мужик, трое не смогут!
- Куда идем, дедушка?
-К богу.
И больше мы не проронили ни слова. Роща была красивой, и тихо здесь было: дубы росли ровно, но ведь не люди их сажали! Я не вертела головой по сторонам, но и не боялась, лишь молчала и ждала. Мы вышли к капищу: высоко стоял кумир Перуна, из дуба, суров был лик его, в руках молнии он держал. Перед ним горело неугасимое пламя.
Мы остановились перед ним.
- Смотри внученька.- Я чуть отошла, пропуская его вперед, а дед тем временем подошел к небольшому кострищу, поодаль, обернулся и подозвал меня ласково. Я кивнула, поклонилась в пояс Перуну и подошла к дедушке.
-Смотри.- Он лишь прикоснулся к хворосту, и взметнулось вверх пламя. Я застыла, любуясь дивом великим.
- Подойди к костру, через него Перун с тобой говорить будет.- Я подошла, и князь встал за спину, положив мне руки на плечики.
Я не спрашивала, что делать и что говорить. Я смотрела в пламя и видела страшное - видела отца с перекошенным от ярости лицом свергающего кумиров, видела огромную лужу чего-то красного, в ней лежала женщина. Я не боялась- смотрела дальше. Я видела огромную, белую рать, в сверкающих доспехах, которые ждали врагов, а сзади - огромный кумир Перунов, такой, какой в Буреграде стоит. И пламя до небес. Я видела...
Вдруг как толкнуло что то, начала говорить как по написанному - Я, дочь князя, внучка Князя обещаю тебе, Боже, служить верно и честно! Не нарушу я веры твоей, не нарушу законов твоих, не знать роду моему, народу, земле срама от меня!-
Наконец, костер прогорел и на углях что-то блестело.
-Возьми.- Чуть подтолкнул меня Святослав. Я еще раз посмотрела на Бога и тихонько и медленно подошла к углям. В центре лежало Громовое колесо, знак его.
- Позволь, Огонь Сворожич взять с тела твоего,- повторила я слова, услышанные от деда, и взяла с костра знак Бога грозы. Угли ласково позволили, нисколько не обожгли!
- Дедушка...- Я обернулась к нему - он стоял, лицо его сияло... Уж никогда больше я не видала таким его - на лице написана была гордость и любовь без меры, без края.
- Пойдем...-
Мы никогда не говорили о том, что я видела, потому что знала, дед это тоже видел...
- Я помню, помню.- Свенельд чуть улыбнулся, когда увидел мое колесо, спрятанное до этого под рубахой на кожаном шнурке.
Я счастливо улыбнулась ему.
- На меня тебя оставили... А уж я тебя не брошу. Скажи - ка, Славушка, любит ли тебя отец?
- Нет. Он постоянно пытается меня бить и обижает. Говорит что дедушка дурак, потому что мне какой-то стол достанется. Что отцу, стола жалко для меня?- Ох, знай, я тогда что за стол....  Свенельд улыбнулся и крепко прижал к себе. 
- А хочешь поехать в Новгород?-
- Это там где река как волхв?- нахмурилась я вспоминая. Однажды я там была с стрыем Ярополком, хорошим, ладным воином, который тоже очень меня любил.
- Да. Волхов. - Улыбнулся Свенельд и потрепал меня по голове.
- А поеду!- с детской запальчивостью сказала я - Но возьмем Икшу, и Злату Ждановну?
- Возьмем.- Глаза его блеснули при имени славной богатырки... Мне семь стукнет, как они поженятся, а потом лежанку себе из железа закажут...
- А что бабка скажет? И Владимир?-
- А мы им не скажем - заговорчески шепнул мне Свенельд, хитро прищуриваясь - наша тайна будет!
-Ура!- закричала я и шепотом добавила - у нас есть маленькая тайна!
- Поедем вечером.
- А не помешают? А тризна...
- Князя помянем. А сейчас пост держу... Как подрастешь - покажу, где он погиб.
- А меч деда?
- У меня. Ведь он велел тебе его отдать, как подрастешь.
Так мы просидели долгехонько, не ушел Свенельд, когда Икша меня кашей с медом стала кормить, а самому хоробру нельзя и маковой росинки в рот положить - тризна! Да и какая там еда, когда горе такое. Вдруг, словно тень зашла в горницу Светорада - бледная, глаза заплаканные, руки исцарапанные, коса спутана - металась она по земле - матушке!
- Дай!- сказала она, упав в ноги перед Свенельдом и протягивая к нему руки, подползла ближе - Дай!-
-Светорада.- он опустился с ней рядом, она положила голову на плечо и принялась рыдать. Ложка выпала из моих рук, я кинулась к ней, прижалась, что было детских силенок, да и сама разревелась.
- Дай! Дай! не мила жизнь без него! У тебя его меч, у тебя! Дай!- рыдала она, царапая Свенельда, молотя его кулаками, воя, стеная. Бедная Икша забилась в угол и сама рыдать начала. Ох, ну и развели мокрень! Три бабы!
- Он жить тебе заповедал.
- Жить?!- она вскочила с такой силой, что я повалилась на пол, но мне было не больно, я смотрела на нее, на женщину которую мой дед предпочел всем женам, которых водила перед ним Ольга. Красивой она была, да еще и волхвица Макоши! Вот уж боги налюбовались на них из чертога!
Ее белое платье, расшитое красным и зеленым темнело от земли, а из- под ногтей текла кровь, с такой силой сжала она кулаки.
- Да что же он? Мучить ему меня мало?! Жить? Да скажи же?!- закричала она так, что Икша побледнела еще больше. Свенельд положил меч деда под шкуры, и сощурился, глядя на Светораду.
- Сказал, что свидитесь в Прави вы. О тебе говорил умирая! Твое имя поминал...
Она рухнула на колени, и тело ее сотрясалось от муки. Я смотрела во все глаза, но боялась подойти, а вдруг хуже будет? Хотела сказать, что рядом с ней на коленях душа деда стоит, по косам золотым гладит, да не стала. Ничай сама поймет!
- Да не буду я жить! Сам знаешь! Удавлюсь, утоплюсь! -
- Не пугай Славушку.- он кивнул в мою сторону, и она посмотрела в мои глаза, а я испугалась - не людские глаза, волчьи!
- Дай меч ей, дядька! Пусть к деду идет! - закричала я, кидаясь к Свенельду. Вот уж рвалось его сердце при взгляде на княгинюшку, да и я еще тут подвываю.
- Дай...- прошептала она, сложив руки на груди. Свенельд тяжко вздохнул, покачал головой, понимая, что не простит Князь, если не от его меча смерть примет. Да и понимал, что не удержит ее ничто на свете белом, да даже боги не смогут вмешаться! А если и вмешаются, не услышит она их, за ним пойдет и в Правь, и в Навь, да хоть к Моране в крепость!
-Отпустит меня земля - матушка, и травы не удержат, даже если обовьются.-
- На. Да не при дите!- Ее лицо осветила такая радость, кинулась к Свенельду, руки ему принялась целовать, слезами орошая сильные ладони.
- А меч потом принесут. Он ведь тебе Славушка завещал!- она погладила меня по голове и поцеловала в лоб, я кинулась к ней на шею.
- Матушку мою найди, и деда! и поцелуй их.
- До смерти зацелую.- Сказала она и вышла. Больше я ее никогда не видела, даже хоронили ее без нас. А меч и, правда, ввечеру принес отрок, бледный от ужаса.
- Ушла.- Сказал он, отдавая с поклоном меч хоробру.

Мы выехали из Киева глубокой ночью - три всадника: я сидящая впереди Свенельда, Злата Ждановна и Икша, на чью лошадь и нагрузили вьюки. Ехали гуськом, но я постоянно вертела головой по сторонам. Ночь была темной и глухой, боги помогали нам бежать. Мы именно бежали. Я это пойму позже. Свенельд спас мне жизнь, потому что уже утром было известно - мне княжить Киевом. Лишь потом я буду вспоминать, что дед всегда говорил - Ей княжить! вот замуж выйдет и княжить!-
Я уже задремала, как вдруг мы резко остановились, впереди показался всадник, который поднял своего коня на дыбы  и пустился к нам.
-Добрыня.- Прошипел сквозь зубы Свенельд, и я разлепила веки, еще оберегаемая сном вглядывалась вперед. Злата Ждановна подъехала ближе, и я услышала, как она чуть вынула меч из ножен. Не любили в Киеве Добрыню, роду он хазарского, а хазары у нас в невольниках ходили, хоть и не любим мы славяне рабов, но их по-другому никак! Вечно к Византии бегали, да в ухо шептали какие мы "неверные"! Поставил их дед под пяту, да на свою беду...
- Куда это вы на ночь глядя! Да с малой внучкой?- не понравился мне его голос, уж странно как - то смотрел он на меня, как на вещь какую.
- Твое ли дело, собака хазарская?- не сказал- плюнул.
- А дочь она Владимира, племянника моего. Дело большое мне. О Руси радею, кто знает, куда вы княжну везете?- Я прижалась к дядьке и пыталась грозно зыркать в сторону стрыя.
- Ишь, шакалом глядит!- фыркнул тот, увидев мой взгляд. Странный он был - волос черный, жесткий, лицо злое, глаза черные, вера странная. И чего хорошего от глаза такого ожидать можно? Не знала, что у Волка моего будут черные глаза, но теплые,  и любящие, не колючие, как чертополох...
- Удавить ее хочешь?- спросила Злата, показывая ему, как пробежал лунный свет по клинку меча.
- Да что ж ты, Златушка, что я, зверь какой?- а сам ухмылялся мерзко. 
- Не зверь, да хуже.-
- По - другому бы поговорить с тобой, богатырка! -
Я почувствовала, как Свенельд подобрался, как волк перед прыжком, но положила руку на его плечо Злата, улыбнулась:
- Я сама. Не надо. -
- Проехать дай, собака!- Тронул воевода поводья, Добрыня чуть отъехал назад, пропуская нас, следом поехала Злата Ждановна, а третьей - нянька. Я долго еще чувствовала на себе взгляд стрыя отца, и ежилась я, в комочек сжимаясь. Но вскоре тихий шаг коней, и покачивающее седло погрузило в сон. И кто рядом был всю ночь, как за руку держал? Кто-то сильный и смелый, при ком не обидит никто! А рядом, в лесу всю дорогу бежал черный волк... Или мне это приснилось?
2.
Село носило название - Печищи. Чудное название!  Было большим, и встречать нас высыпали все жители - справный частокол, недавно ставили еще смолой пах, дома как резные игрушки, из хлевов мычали коровы, лаяли собаки, виляли хвостами. Ну чем не басня? Мы ехали к центру деревни, где были врыты три кумира - Макоши, Велеса и Даждьбога, а меж ними алтарь из камня. Одеты все жители были хорошо, на женщинах даже серебряные кольца были, все на меня пальцами показывали и шепот по толпе - Святославовна!-
С тех пор и называлась я - Гремислава, внучка Святослава, минуя имя отца.
Спешились. Свенельд подхватил меня на руки, поднял высоко, так что солнышко казалось, горело над моей головой, я засмеялась, запрокинула голову, а Злата Ждановна подошла к воеводе и положила голову на плечо.
- Смотрите славяне! Вот дитя гнезда Святослава! Княжна Гремислава! - жарко пылало солнце, пекло мне спину, и лучи его на волосах играли.  Я помню, как улыбались мне женщины, и как смотрели на меня мужчины... А дети, что бегали рядом с взрослыми и вовсе притихли, и смотрели на меня как на пса крылатого, эх, половина из этих детей со мной бок о бок биться будут. Но, то позже будет, дадут боги нам счастливо до мужского дома дойти, да и я через дом этот пройду, ведь кметь я буду, а не девка обычная!
- И впрямь! Глаза-то, глаза-то глянь! Святослава-князя!
- А стан какой? Вся в Аллогин!- шептался народ.  Дальше был пир, для всей деревни, я во главе стола, со Свенельдом сидела, да с Зимой Желановной. Они все переглядывались через меня, да улыбались, а я после бани, напаренная до малинового жара, с пушистыми кудрями сидела и макала блины в сметану. Что дитю горе? Упал, да и поднялся, а взрослеет, и падать становится высоко, а уж упадешь, так может и не поднимешься более. Да и потом по деду тосковать буду, как расти-взрослеть пойду...
3.
Дальше помню - семь лет мне. Уже на коне крепко сижу,  лук тянуть пробую, косу теперь заплетаю, да все больше в парнячьих портах хожу - неудобно за брусникой и за клюквой в рубахе по пята лазить по болотам,  и двигаться легче сразу. Так и жили мы в Печищах, вроде и от дороги в Новгород недалеко и все ж почти в лесу, родом живем. Отрастает у меня коса - будь здоров! В кулак толщиной, да тяжелая, по спине колотит не хуже Свенельда, когда он учит меня с копьем сражаться. Да и в лесу вечно за все ветки-сучья цепляется, а уж если на кулаках с каким мальчишкой сойдусь, так и вовсе в грязи вываляюсь, потом Злата Ждановна мне косищу моет, оттуда репей, да ветки вынимает. Говорят волосами я в мать удалась, у нее такие же косы были, ну Злате - то виднее, она же с ней в дружине ходила. Громовое колесо привычно висело на груди, даже согревало. Дедушку я видела постоянно, его тень не пугала меня, наоборот, если он грозит мне пальцем - плохо учусь, а если кивает головой - хорошо сегодня дралась! Не боялась я его тени, хоть и говорят, что не могут просто так души умерших являться, что значит, не упокоены они. Да какой деду покой, когда его наспех хоронили? Но я знала, что отомщу за деда этим треклятым печенегам, да и хотела я как  Олег, щит свой повесить над Царьградом. А что? Не раз разбивали греков! И дань они нам платили!
Хорошо жилось мне у Свенельда, не обижал он меня, слова дурного не говорил, да только повадился спать у меня у порога, как чернавка какая. А Злата Ждановна ходила и во все не своя, с мечом не расставалась, да и дядьке советовала. А потом я узнаю, что подсылал ко мне отец убийц, как же, извести надобно ту, которой стол Киева будет, и Добрыня сколько раз приезжал, спалить Печищи хотел.
Приезжали ко мне стрыи-батюшки, Олег и Ярополк, все меня на руках кидали, да проверяли, чему Свенельд научил. Сидела я летним вечером в горнице своей, мастерила наконечники для стрел. Тяжело давалась мне наука стрельбы, как говорила Златушка «бегает от меня мишень», вечно попаду то в дерево рядом, то в землю, а было, и в белку попала. Как я тогда плакала! Духу ее таскала масло и хлеб свежий, чтобы простила меня, и легко ушла. А вот меч - мое было! По духу и по руке. Правда пока только деревянный, меч деда висел в гриднице, на самом почетном месте, ждал пока его возьмет девичья сильная рука. Но и Злата Ждановна не давала мне спуску: кашу учила варить, щи, хлеб печь, прясть, ткать, вышивать. Кто ж меня только вояку замуж – то возьмет?  Пальцы стирала до крови, ан молчала. И кто мне зубы сжимал, и злым слезам не давал вырваться наружу? И все снился мне черный волк, горящие глаза, каждую ночь все из чащи ближе и ближе подходил ко мне, огромный, страшный, шерсть дыбом, зубы с мои пальцы. То рычит, а то и воет как-то тоскливо, аж сердце заходится. Обо всем я говорила дядьке да Златушке, да только об этом не могла, это было уж вовсе мое, как громовое колесо на шее…  Его никому не отдам! Так вот, подходит Свенельд, сел рядом. Поженились они со Златушкой, и теперь дядька будто бы годков скинул - морщины разгладились, а в волосах и седины  уж бы и поубавилось, ходили оба сияли как начищенные клинки.
- Златушка наказала?- спросил он, потрепав меня по голове. Я запрокинула голову, улыбнулась и кивнула.
- Что случилось, дядька?
- Приехали князья Олег и Ярополк. Тебя видеть хотят. Плохо с Русью Славушка! Не удерживают они землюшку…
- Ну, а я – то чем подмога?- я нахмурилась и пристально вгляделась в дядьку.
- Ты - Святославова гнезда, как и они…
- Но я еще дочь Владимира.- Я низко опустила голову.
-  Здравствуй девка красная!- я услышала знакомый голос и в следующий момент меня сгребли в охапку. Стрый- батюшка Ярополк! Из всех птенцов гнезда Хоробра он был больше всего похож на деда- тот же острый взгляд, крепко сложен, только волос он не брил, а на груди висел знак княжьего отличья. Старший он среди всех детей деда.
- Здравствуй Ярополк! Стрый Олег!- я бросилась ко второму сыну Хоробра. Он был уж больно мягкий, как воск, никому никогда обиды не удумывал, быть хотел тихо и мирно - не по нему жизнь княжья и воинская. И тот закружил меня, подбрасывая под потолок. Я звонко и беззаботно смеялась, я еще не знала, что за весть привезли.… Ой, горе мне птенцу из гнезда Хороброва…
- С чем пожаловали? Устали, небось, с дороги?
- Да мы от Златушки, уже сыты!- сказал Ярополк, садясь на широкую лавку, Олег же пристально смотрел на заготовки моих стрел, потом на точильный камешек, и на лес, который ясно был виден из моего окна. Я кивнула, поправила пряди и села с улыбкой, по очереди оглядывая каждого из мужчин, которые вдруг вмиг стали серьезными.
- Беда Славушка с землею нашей! Все что Святослав оставил нам - рушится! Вон и князь Буреградский жалуется, что дружина Владимирова обиду чинит остальным князьям.
- Отец меня убить хочет. Все про стол какой-то говорит в посланиях. Добрыня чуть ли не каждый день у ворот, все спалить Печищи надобно. Злыдня он! – я горестно опустила голову, старясь не выдать своего детского противного страха... А я боялась!
- А знаешь ли ты что за стол, Славушка?- подошел ко мне Олег, обнял, поцеловал в макушку.
- Нет, Стрый-батюшка!- я посмотрела ему в глаза, было видно, что никто из них не решался первым сказать весть страшную и черную.
- Святослав отдавал тебе Киев…- повисло молчание такое, что было слышно, как паук плетет паутину, я поочередно обвела взглядом каждого из мужей. Мне стол?! Мне, девке глупой?! Дедушка…
- Но ведь ты там княжишь, Ярополк! Ты старший в роду - по роду!  Где ж это видано…
- Ты носишь имя Метателя Молний, - начал загибать пальцы Олег, который из всех мужчин сохранял  ясность ума - ты носишь знак его на шее, чести такой редко кто удостаивался! Ты будешь володеть мечом Святослава!
- Но как же батюшки мои!- я вскочила вся липким страхом объятая и заметалась по горнице, жалобно смотрели на меня Олег со Свенельдом, а Ярополк низко опустил голову, как горе его в бараний рог крутило!
- Ольга ж княжила, и тебе сидеть! Ан только условие- с мужем!-
- Мы приехали клясться тебе, Гремислава, дочь Владимира, внучка Святослава!- Ярополк вынул свой меч, вложил в мои трясущиеся ручонки клинок, и поцеловал рукоять. Так же поступили Олег и Свенельд.
- Теперь мы служим тебе.- Сказал средний брат.
- И ты нам послужи!- рек старший.
- Руси послужу да Перуну!- ответила я, низко склонила голову, и принялась быстро утирать текущие слезы по щекам. Верно, говорят, что нет страшнее вести чем весть о княжеском столе!  Долго еще буду думать, что было во мне такого, чего не было в детях его? Да именем нарекли сильным, да Перун позволил знак свой носить, да кметем меня растят!
Вот уж не думала тогда что стану в ряд с великими мужами, Гоями. Что и Олега Вещего узрю и Рюрика, и часть тайн узнаю волхвовских.
- Буду я вам княгиней!- встала я резко, как подпрыгнула, и, прижав руку к сердцу, поочереди поклонилась витязям.
- Святославова гнезда!- довольно ухмыльнулся Ярополк, пристально глядя в мои глаза, и видя, что я стыдливо не опускаю взор, а смотрю прямо, как равная.
- А то!-
4.
Славное лето!  Гремит уж Купала со своими кострами и прыжками в небо, с венками по реке, умыкнутыми невестами. Будет время, и я танок поведу, как первая красавица, а пока его водит Злата Ждановна, мужняя. Да пойди, оспорь ее право!
Кострома, Кострома, ты за что любишь Купалу?
Ай, за то люблю Купалу,
что головушка кудрява,
Кострома любит Купалу,
Что головушка кудрява,
а бородушка кучерява
 кудри вьются до венца,
Люблю Купалу молодца!
 В ту купальскую ночь чудо было. Как сон иль дрема нашла!  Отошла я чуть подальше в лес, от поляны праздничной, да слышу - зверь рядом. Учил меня Свенельд науке лесной - как с деревьев путь читать, как со зверьем лесным беседу вести, как выжить если вдруг заблудилась. Да только много ли в темноте увидишь? Но леса я в пример другим девкам не боялась. А чего дрожать-то? Бояться людей надо!  Да и то через раз. И слышу тихое рычание, тихое и беззлобное.
- Подойди не бойся!- протянула я руку, блеснули запястья и жуковинья, пробежал луч луны по очелью и височным кольцам, да и метнулся от меня, осветил глаза волчьи. Странные очи были! И как у человека, да и как у зверя, всего поровну.
Зверь не оскалился, подошел мягко ткнулся мордой в раскрытую ладонь, покорно сел, опустив голову. Я не робела, опустилась на колени, не боясь запачкать белую рубаху с красными узорами, зверь лег к ногам, положил голову на лапы. Что во взгляде было такого, отчего сердце как ледяная рука сжала? Да, ночь чудес купальская.… Вот ведь венок то мой и по реке не поплыл, за кусты зацепился, знать суженый мой посуху придет!  А потом уж помню, что в танце меня ребятня кружит. Не иначе дрема нашла! Неча спать в такую ночь, не то еще пригрезится!
Ладо-ладу кто твоя невеста?
Ладо-ладу да откуда привезут?
Откуда знать мне было, что мой одинец ко мне приходил проведать? Непросто так моего князя Волком  нарекли! Оборотнем был.… В ту ночь у костров приходили погреться и души погибших, видела я, краем глаза кружась в танце и Светорадушку, и деда, и матушку. Помстилось мне, будто дед указывает на меня перстом и говорит матери – Вона, смотри твоя! Экая выросла! Моего гнезда!-
Ой, да Лелю да Полелю,
Ой, да Лелю да Полелю…
Кланялась ему красавица с рыжими косами - Твоего княже, твоего! Но и варяжская кровь!
- Да уж, не хазарская! – сплюнул под ноги Князь.
- Видела что ль?- узнала я голос Светорады.
- Видела.- И пропали они, а может и не было их совсем, примстилось-показалось в отблеске костров. Чудная ведь ночь, чего только не бывает! Уж потом как уйдем с моим одинцем в Лесной Терем все припомню и буду тонуть в том счастье, что боги мне отмерили.
Отгремела купальская ночь, и пришло утро. Я вскочила рано, хоть и спала – то мало. Тихонько пробралась по храпящему терему, выскочила во двор, который застилал туман. Пала на землю роса, прохлада сгоняла жар ночи, и заря вставала – разливалась. Что вытолкнуло меня в сей час из терема Свенельда? Кто ответ мне даст? Да и нужен ли он ответ сей?
5.
Хмельную  брагу в  Печищах делают!  На славу! Когда нужна - и жажду утолить, и разум затуманить сможет, то, что нужно после охоты славной. Приближался день  Перуна.…
Вот уж слава погулять- разгуляться воинам. В этот день почитай вся нечисть по норам сидит и не высовывается,  а по небу знай, гремит колесница, молнии сверкают, да и гром разливается. Дедушка учил меня чтить этот праздник как никакой иной, ибо он - Мой бог. У каждого человека был свой бог, у каждого рода - свой дух защитник. Наш же род охранял Рарог - сокол, который еще на  знаменах предка Рюрика был, вот пойдет время, пройду Посвящение, и нанесут мне на тело священный знак воина, какой у деда, у прадеда, у стрыя – батюшки Ярополка. Да не углем, а соком ядучим  выжгут! Злата Ждановна говорит, что рукой потом неделю не пошевелишь, так болеть будет. А страшно ли когда рок свой знаешь? Рок - это путь человека, который богиня Макошь плетет, есть Доля, а есть Недоля.  Бывало, боги заменяли Недолю на Долюшку, но, то наверно в баснях лишь бывает. Что мне Макошь спряла, то еще, с какой стороны посмотреть надо. Все было.  И не на одну жизнь, наверное….
-  Ты стрелой – то не мотай! Ровно целься!- я вздохнула тяжело. Ну не дается мне стрельная наука! Ан пойди, в бою все бывает, всему учиться надобно! Кто знает, чем себе или брату жизнь спасу. Мы были в лесу, на особой поляне, которую использовали для потешных битв и учений. Злата Ждановна была красивой - косы ее по варяжскому обычаю заплетенные падали на грудь, глаза зеленые, без шелома, в легком подоспешнике, глаза рысьи, губы алые. Красавица! Ее сильные и красивые руки держали тул, полный стрел из которого я брала смертоносные.
- Да ровно тетиву держи! - Я свела брови, напрягла руки, да и отпустила тетиву. Стрела полетела,  и вонзилась в дерево, да ниже чем нужно было.
- Дура – девка!- сплюнула Злата сквозь зубы -  хуже печенега однорукого стреляешь!-
- Не по душе лук мне, матушка.- Сверкнув глазами в ее сторону, я откинула лук в траву – вот на мече мне любо!- Она положила лук под раскидистый дуб и связала косы по-особому - быть битве.
- Меч деревянный бери, коль не убоишься.- Усмехнулась она, распоясываясь и с поклоном ложа меч на землю.
- Не убоюсь жена Свенельдова. Иду на вы!- я кинула ей деревянный меч, и мы сошлись в драке. Ярко светило солнце, играло на траве, как на гуслях. Учились мы обычно рано поутру, еще туман стелился над землею, да босыми по росе, дабы сила рассветная и земная с нами была, с воинами. На мне были закатанные штаны, рубаха впору, коса заплетенная, ремешок кожаный лоб перехватывал, чтоб не выбился ни один волос, ни застил глаза…
В битве все важно, и от всего все зависит, так Свенельд любил говаривать. Ведь принял же смерть Олег- предок от змеи поганой!
У каждого рок свой.…
То волхвы учат, а уж им боги заповедывают. Златушка не просто так слыла лучшей мечницей в дружине деда, с ней сам Князь побаивался сходиться в круге мечей! Не знала она пощады ни в бою, не в потешности,  никому слабины не давала, хоть Князь, а хоть сам Перун будь. Этому она и научила меня. Сама Златушка была из роду боярского, ее род от другов  князя Гостомысла шел, так по-славянски звучало имя предка Рюрика, под стать нашему род ее! Тяжело мне было биться с ней, ловка она была и быстра как пардус, да словно в бою в рысь превращалась, так глаза ее блестели. Но и я уступать не хотела - ведь дедушка все видит. Уже в семь зим начала стыдиться я крови хазарской, что от отца досталась. Никто не говорил мне о сём, но что было, то было, и не отнять, кровь поганая текла во мне. С этим я и боролась, самой себе бросала вызов, сцепляла зубы, рубила в себе останки поганых иудейских предков. И как мечтала быть дочерью Ярополка! Вот он бы уж не пытался меня убить, на его коленях, а не на Свенельдовых сидела бы, кашу с медом ела, с ним бы кисельком на посиделках обносила гостей, и отец бы по голове гладил, и матушка бы на ночь косу расплетала… Дед был - так и он ушел… 
И, глядишь, княжить бы не пришлось! И как это, княжить? Кто ж меня научит.
Отвлечься нельзя было. Малая я, уворачивалась легко от Златушки, но не поспорить мне с ней на мечах. Кинула она меня оземь, говорит:
- Сдашься?
- Нет, убей лучше!- смотрю на нее с вызовом, не боюсь я гибели от ее руки, но и в плен себя не дам!!!
Ухмыльнулась она, подала мне руку - Вставай! И впрямь Святослава ты…-
 Ласкова была она со мной лишь тогда, когда дело битвы не касалось, пока своих деток не родила, меня принимала. Да и потом бы не бросила!  И не судила б, что не от плоти ее пошла. И не бросила, и не судила меня.
- Собирай все. Поехали. Гости у нас нынче будут.-
- Гости?- спросила я, закидывая ногу в стремя.
- Да. Яровит с Огнеславом будут, да отрок Руслан.
- Руслан? Он чьих?- спросила я, поправляя очелье и откидывая косищу назад.
- Из дружины князя Яровита.- кивнула она мне сама, взлетая на спину коня - отрок.
- А мне, Злата отроком ходить?
- Нет. У тебя хуже - в дом мужской сходить, через огонь пройти без отрочества да знамя соколиное на плечо принять. И кто знает чего от тебя Перуне в доме том потребует, ты ж девка.- Она ухмыльнулась, коротко кивнув в небо. Я покачала головой, но тронула поводья и поехала за ней, по лесной тропинке, след в след.
На обеде в честной гриднице я впервые увидела князя Буреграда - высокого плечистого мужа с медовыми волосами, шрамом, пересекающим его лицо, был он в кольчуге, алый плащ золотом расшит, меч на столе, перед ним лежал. Князь, так поджилки и затрясутся! А рядом сидел тот, за которым мужняя буду.… Ой, горе… Гридни уже сидели вперемешку - что буреградские, что свенельдовы. Сам Свенельд сидел во главе стола, как хозяин, по правую руку Злата Ждановна, гордо и прямо, приветливо улыбалась. Дорогое платье- аксамит да жуковинья с гривнами блекли перед красотой ее. Я же, как положено княжьей дочери сидела рядом, на возвышении, между Огнеславом и Русланом - мальчишкой, который будет славным воем - но сейчас мы дитятки малые, и нам бы пошкодничать, а не серьезные речи вести. Меня же тоже в летник обрядили, косы заплели, накосник бренчал серебром, очелье украшало лоб и сверкало жемчугом, а запястья туго лежали на руках.
- Ты княжна что ли?- спросил Руслан тихо, когда все расселись.
- Да.- Также тихо ответила я - Гремиславой кличут.
- А меня Русланом. Я из Буреграда.
- А я из Киева. Кисель пей!
- Да пью. Не ворчи. Пойдем сегодня гулять куда, а то разумники эти долго речи свои вести будут.- Называли мы друг другу истинные имена- он мне верил- я княжна, злого не удумаю, ворожбу черную не наведу, да и я знала, что кметь будущий злого не сделает с именем моим- ведь оба под Перуном ходим!
- Да ты поешь сначала!  Ты отрок?
- Да. Десять зим мне. Молочный брат Огнеслава.- он чуть кивнул в сторону княжича, которой ну как равный говорил со Свенельдом. Вот он наверно, каков князь то должен быть! Да только не заметила я как летели вверх брови  Златы и как ухмылялся в усы Яровит- дитё оно и есть дитё. Огнеслав красив должен быть, да только странной, чужой красотой- он будто и жестокий и пустой будет, такие бывают,  говорят в Навьем царстве, глаза у него холодные, хоть и голубые как небо, волосы в хвост убраны, и все зыркает как волк голодный. Пару раз в мою сторону глянул, чуть голову нагнул и снова отвернулся.
- Хороша княжна растешь!- услышала я голос Яровита, повернулась к князю и склонила голову - Благодарю за слово ласковое, княже. Да не расти- взрослеть хорошо  мне бы без Златы Ждановны.
- Вежество рожденное да ученое.- Кивнул князь.
-Гремислава - услышала я над своим ухом и обернулась к Руслану - Чего?
- Я только… у князя спроситься должон, а то Яровит и из дружины прогнать может!
- Да ты поешь сначала, а потом уж гулянки все! Не обижай нас и хозяев дома нашего!
Он повесил свою пшеничную голову и принялся, есть, не то что бы ни нравилась ему еда, а удаль что по крови его бежала, звала его по лугам носиться с деревянным мечом, до изнеможения с оружием управляться. Я сама такой же было, но княжьего рода я и не пристало мне по полям носиться, покуда заветы доброй хозяйки не исполню.
И не знала я, не слушала, о чем Яровит со Свенельдом беседовали - головы близко, речь ручьем журчит быстрым. А беда с Русью творилась, отец мой, обдериха банная войну меж братьями начать удумал, всем один володеть хотел, хоть и молод был, а собрал вокруг себя бояр, и начал зваться «каганом»! КАГАНОМ! Того взял название, коего Святослав в одну осень разгромил. Да и деваться, куда было от этих хитрюг нерусей, которые пока князь в Болгарии воевал, на Русь текли обозами, коль уж не войной так хитростью взять. Да и везде бояре шепчут, все подначивают, будто сами гибели земли хотят. Не любила я думных бояр, лишние были они, да злато любили крепче жен своих. Вот и приехал Яровит к дружиннику князя Хоробра думу думать…
6.
Побратались мы с Русланом. У самого священного дуба побратались. Все как положено было у кметей - гридней, с разрезом, круговой чашей, обмен оберегами. Сидели мы под дубом, делили каравай, празднуя наше братание, перевязав друг другу руки ( не иначе как Рожаницы надоумили с собой в лес котомку с травами и льном взять!) как увидели что едут к нам.
- Князь мой.- прищурив глаза сказал Руслан- от Огнеслава не спрячешься найдет везде.
- Уж не вила ли лесная мать его?- ухмыльнулась я, доставая берестяную бутыль с холодным квасом - по летней жаре самое то!
- Нет, княгинюшку Мыслену боги забрали к себе уж две зимы. От хвори – огневицы слегла. -
- И не нашлось лекарей?
- Тише ты. Вон подъехал. Не болтай при нем о матушке.
- Здравы будьте!- сказал переярок, спрыгивая - тонкий еще, худой. Я покачала головой – не мой муж будет! Не любый!
- И тебе привет, княжич.- Ответила я кивая. Руслан встал и поприветствовал его по обычаю прижатым к сердцу кулаком. Я же пригласив его жестом к столу, повернулась к брату. Не лег он мне на душу, не лег, а ведь не плох князь будет и воин, но бывает так - человек не люб и ненависть к нему серденько не жгет. Брат мой присел и за краюху принялся, на нас поглядывая да на небо. А день славный был - солнце светило, духи в лесу, знай через деревья шептались, лесной хозяин нами поприветствованный дремал тихо, к полудню время катилось, а коль не чужаки в лесу, что веки то попусту размежевать? Я сидела, спиной прижимаясь к дубу, старое дерево тихо шелестело мне, приветливо и спокойно, будто говорило что, а под корой как сердце билось, большое, которое у туров бывает - спокойно, меряно.
- Что нос воротишь, Гремислава?- услышала я голос.
- Не ворочу княжич. Я тебя поприветствовала. Беседы с тобой не начинала.  Я вон с братом речь веду.- Глаза Огнеслава метнулись к моей повязке и повязке Руслана, не хорошо ухмыльнулся, но смолчал.
- Так начни же беседу.
- А о чем говорить мне с тобой княжич?- сказала я, доставая заготовки стрел - раз уж помешали нам с братом веселье веселить, так хоть делом займусь.
- Да вот хоть о свадьбе нашей. Пойдешь за меня?- Уж не знаю я, что с Русланом было, а меня смех пробрал. Да такой звонкий... А княжич-то разобиделся, вон, как глаза его заблистали, да и покраснел весь, как маков цвет до самых ушей.
- За тебя? Да что ж мне за тобой делать-то, Огнеслав? Пуховики в твоем тереме мять? Летники из аксамита на скамейках протирать? Прясти да на чернавок покрикивать? – Совсем уж разозлился княжич, когда увидел что и Руслан  тихо посмеивается, сжал кулаки до бела цвета и глянул мне в лицо злобно - А что еще девке надо-то?- И вот тут вскочила я, да если бы не братец – ходить с синяками княжичу.
- Не велит Перун на гостей руку поднимать, а за вежество твое уж язык бы тебе вырвала.- Прошипела я, понимая что из крепких рук Руслана не вырваться мне - хлеб мой ел, а мне такие слова говоришь! Княжич, зазорно! –
- Не от  девки мне суд слышать!- прошипел Огнеслав как гадюка и вскочил на коня своего.
- Все равно моей будешь! Не отвертишься!- крикнул он и ускакал прочь.

Уж что порешили Свенельд с Яровитом то неведомо мне, но гости, побыв седмицу, уехали. Тяжело прощаться было с братом, но условились мы- как кметями станем- найти друг друга, глядишь по оберегам то не потеряемся, не каждый воин носит обереги данные княжной!
7.
- В поход мы,  Славушка.- сказал Свенельд, садясь на коня - князь Буреградский в подмогу зовет.- Он едва осаждал горячего. Высоко в небе кружили сокола - рароги, сверкало грозное знамя на дружине, ярко лучи солнца-Даждьбога играли на кольчугах и шлемах.
- Пред днем Перуна самым…- протянула я, стоя на крыльце.
- Вот требу ему в бою и вознесем, потешим грозы отраду.- Молвила Злата, убирая меч в ножны - Рать до мира мир до рати!- крикнула она дружине и те ответили ей дружным ревом. Вся деревня высыпала провожать кметей, надежу, защиту и опору. Не знала я, что за поход…
- В лес почаще наведывайся.- Тихо сказала мне богатырка - он не враг тебе, не тронет!- и стрелой сорвалась впереди кметей, обруку с мужем. Я смотрела вслед им, и сердце мое за ними рвалось! Скорей бы, батюшка Перун!!! Скорей бы рядом с ними скакать… Скорей бы мечом деда володеть! Не знала я, почто их князь грозный призвал, а то может и к лучшему. Владимир Русь собрать решил. Воедино. Под властью своей.… Уже началась лихая междоусобица. Олега - стрыя батюшку уже загубил, теперь на Ярополка метился, обиду за обидой князьям другим чинил, и весть о нем, черном, дошла аж до Буреграда! Ох, отец.… Впервые я задумалась тогда, сидя в пустой гриднице, а отец ли он мне?! Уж больно не были похожи мы, малая я, а уж чести всяко поболе будет нежель у него! Я тяжко вздохнула. Теперь еще и княжить садиться!  Что ж дед мой углядел во мне, что не было в сынах его?
- Не твоего ума дела, девка!- Я вздрогнула и вскинула глаза. Передо мной стоял Святослав - грозно возвышался, одна рука в кулак сжата и к сердцу, другая лежала на грозном мече, что рубил дорогу на Византию, эх, не дорубил жаль!
- Дедушка…- пролепетала я.
- Принимай завет мой и Перунов. И не спорь боле! Коль выбрал, значит, есть за что!- Ан, и нет деда.… 
И тут, словно в ответ на слова дедовы загрохотал гром. И пошел ливень…


8.
Двор теремной был наглухо закрыт. Народ ждал с той стороны, молчал, да на небо поглядывал - на по небу тучи клубились, издалече шли, черные, сквозь которые молнии посверкивали- быть грому. Ведь день его нынче. А во дворе меня по пояс в землю врывали. Уж девка я, в этом году рубаху сняла. Косища на плече лежала, на грудь падала, ремешок кожаной лоб охватывал, ни один волосок не выпадет, не застит глаза. У крыльца резного на лавке сидел Свенельд и Злата - в доспехе полном, прямо сидели, да на меня смотрели. Вот и в земле я по пояс, дали в руки мне копье. Кмети обернулись к Свенельду, ожидая, когда он знак даст нападать, а я тем временем на небо смотрела, в руке громовое колесо жала.   Не видать меня люду пока первый свой зарок не пройду - отбиваться копьем от кметей славных что окружили. Ох, тяжело это! Да еще по пояс врытой в землю девке! Не смотрела я на мужей что начали окружать меня, закрыла глаза, и воздух с ветром слышала. Слышала и землею, как подходили они ко мне, а дальше все за меня тело ученое сделало, видела я, как нападали на меня и спереду, и сзади, и с боков. Будто  и не закрывала глаз. Крутилась, как могла, отбиваясь. Дышала при этом спокойно, будто спящая, только косища носилась за мной, будто собачонка. Пыли вокруг стояло! А раскаты небесные все ближе и громче были. Знать сам Перун в день свой за Посвящением наблюдать хочешь. Музыка была в этих движениях - ни на гуслях ее не сыграть, ни на жалейке, не услышать ее не от Бояна Велесовича ни от русалок и вил лесных. Другая это песня - кметей. Тут и стук сердца сольется, и дыхание, и копья друг о друга бьются, удары коварные отбивая - все песня. Слышала я, как Свенельд по-особому бил в ладоши, и это тоже в песню нашу лилось. Удар сердца - удар копья. Удар копья - сердце ударило. Удар копь я- грома раскат. Била я кметям в ноги, в живот, в голову, да и мне доставалось - рубаха- то порванной сегодня будет. У меня копье потешное, у них-то боевые! Но и кровь играла во мне – кровь Святослава князя, подсказывала мне.
И тут загрохотало, будто сам Перун предо мной спустился. Я услышала землею, как остановились кмети. И я открыла глаза. Стояли они кругом- у кого губа разбита, у кого рука в синяках нонче будет- у кого спина, кому ногу повредила, все стояли голову склонив и руку к сердцу прижав. Сама-то я была не лучше - накосник слетел, пот ручьем со лба течет, завязки развязаны на рубахе, к спине прилипла, руки дрожат. Вот теперь на меня страх напал, что не вцепился перед зароком – ужели сдюжила? Не посрамила? Не нарушила своей клятвы перед Метателем Молний?
- Славно зарок свой прошла, Гремислава!- услышала я голос Свенельда и радостно повернулась к нему - уж потом он меня в охапку сгребет, и кости считать будет обнимая. А Злата так и вовсе смотрела на меня с гордостью - мол, справилась, хорошо выучена!
- Откапывайте княжну! Да в лес ведите. На, Гремислава меч тебе, им отобьешься - Святослава носить будешь. – Кмети кивнули - Свенельд со Златой седлали коней- с двух сторон меня загонять будут, как зверя, какого, да и дружина им подсобит, а мне выстоять надобно. Тут нужна мне и воинская наука, и лесная - все чему учили показать надо. И без продыху ведь. И то правда, в битве враг щадить меня не будет. От конного уйти сложнее, чем от пешего - тут и следы путать мудреней надо путать, и к земле прислушиваться сильней. А уж ежели собак по следу еще пустят так и вовсе не справиться можно. Чем меньше мне на пути воинов встретиться - тем лучше будет. Привели меня на поляну с глазами завязанными, раскружили да оставили - в лесу скрылись. Сняла повязку я - мелькнула в небе молния, будто рука путь указывала. Кивнула я с благодарностью и пошла туда, куда указано. Шла я не быстро, не медленно, не громко и не тихо, кралась, будто рысь и пардус, а у самой сердце колотилось от страха, но гнала я от себя все мысли не о битве- после дела бояться буду. А гром все раскатами гремел и молнии сверкали. До дождя недалече. Это хорошо, дождь запах мой притупит, да и не позволит меня раньше срока найти. Меч что мне Свенельд дал коротким был, но вострым, хорошо, то что нужно – и отбиться хватит и удаль свою показать. С первым  витязем своим столкнулась я через пятьдесят шагов. Еще не вышел он из-за дерева, а будто зверя чуть подсказало- там он. Чурыней кликали кметя этого, не худшим слыл средь дружины. Остановились мы друг на друга глядя - на нем рубаха была, обереги по вороту и рукавам сейчас закатанным чтоб биться не мешали, усы сивые почти на грудь падали. Ох, не просто мне с ним будет совладать! Оглядел он меня, да усмехнулся, а я голову вскинула и очей не отвела.
- Ну, здравствуй девка красная.- Сказал он мне, кланяясь.
- И ты здравь будь, Чурыня Годинич. – Негоже битву начинать без приветствий, без речи. Прежде назваться надо, поклониться земно, а уж после сталь о сталь бить, а в былинах сказывалось, что и прежде вои славные еще и мед распивали. Ведь враг то он бывает дороже родича любого, а уж если враг-то и умен - так и вовсе дар богов это.
   Наряжалась она в кольчугу светную,
   Взяла с собой булатной нож.
И вынул он меч свой, меч который не раз половинил печенегов до седел их лошадок малых.
- Поди, Гремиславушка, попотчиваю. – Я кивнула и ближе подошла. Завертелись-закружились. Будто рядом в барабан били - но нет, земля под нами гудела. Гром веселее загремел, молнии ярче блестели, нас освещали. Три удара сердца - и ливень стеной пошел. А мы с Чурыней все деремся. Мне девке польза - ловка я – не могла отбить - в бок уйду, заманю.  Главное часто спину не показывать в бою, а хочешь - юлой вертись, да только коль отступать надумаешь - смотри куда. У кметя четыре глаза - два спереди, а два сзади- так меня Свенельд учил. Черканула я Чурыне по груди широкой, да и прочь отскочила, чуть присевши, с него глаз не сводила, а он посмотрел на то, что рубаху ему распорола, да как кровь из раны бежит - не страшна рана, недолго заживать будет. Посмотрел на меня, кивнул мне, отошел в чащу пропуская.  Промокли мы оба до нитки, липла рубаха с портами к телу, мешаясь, да и коса вымокла нести тяжеловато. Остановилась я, сняла со лба ремешок, закрутила косу, да подвязала ремнем – чтобы не мешала мне. Шла я дальше по лесу притихшему - никто высунуться не смел, покуда гремит по небу колесница и молнии блещут.
9.
Еще через осемьдясят шагов встретила я еще одного гридня - Ероху. Молод он был и горяч, а уж зубы заговорить мог любому, коль заслушаешься его - на землю кинет. А мне нельзя в час сей на земле лежать, это отроки могут ошибиться, да через год сызнова пройти, а я княжьего рода,… Коль сейчас меч опущу - не видать мне дома мужского…
- Здрава, красавица.- Опять мое чутье подсказало мне, где он, когда показался передо мной ладный парень с травинкой в зубах и мечом наголо. Хитринкой глаза его сверкали, улыбка губы ширила.
- Здравствуй, Ерошка!- улыбнулась я глаза, закрывая. Сказывала мне Икша по детству сказ такой - мол был колдун раньше, на коего ни смотреть нельзя ни слушать- заведет и обманет, а биться с ним надо с глазами завязанными и ушами глухими.  И много витязей он извел пока из далеких лесов Муромских не приехал богатырь, завязал он себе глаза, и уши заткнул и победил колдуна, что мор наводил на землю и народ.  Что ж советом сказа не пойти?
- Что не смотришь девка красная? Что слух не клонишь?- Но я лишь улыбаясь, слушая его шаги. Вот ближе он пошел, и рассек воздух, ан я свой клинок поставила. И снова полетела битва славная, под дождем теплым да пот раскаты. Говорил и говорил Ероха, лил речи красивые,  а я зубы сжимала, себя заставляла не слушать его. Каюсь, было что меч чуть не выронила.
- Задела княжна. Иди.- услышала я его голос - открыла глаза- он уж в лесу скрылся.  И теперь пришла пора землю послушать, узнать далеко ли Свенельд со Златушкой. Легла на умытую дождем траву, сжала в руке меч и начала слушать. Шагов на сто от меня во все стороны тихо - нет пока ни Златы ни Свенельда, а уж по знакам всем- скоро к Печищам выйду. Ой, не к добру, ведь знала я, что и Злата учена была науке тайной - глаза отводить не хуже елсовки какой. Вся напряглась я как пардус перед прыжком и вскочила раньше, чем меч Златин меня бы коснулся. Предо мной она стояла, без плаща и кольчуги, в одном ватнике, косы по - варяжски заплетены - как перед битвой положено. Вот уж с ней мы ни словом не обмолвились, все уж сказано было меж нами давненько, в то утро когда она меня на спину бросила. Кивнули мы друг другу и понеслась забава ратная. Только, Злата, теперь я не дите малое с которым ты в лесу на деревяшках билась, теперь я кметем буду, и уж тебе спуску не дам, как ты никому не даешь продыху!  Как камень ее лицо было - и как лед глаза, не нужно ей было зубы заговаривать, ни на смех поднимать - рубилась она праведно и правильно. А у меня серденько так и заходилось, а колени подгибались - богатырка славная и сильная, того гляди и меч из рук выбьет. Все замерло вокруг нас, и громы и молнии, даже ливень стал потише - ждали все, чем битва кончится. Вспомнились мне слова, что дед говорил, а Свенельд мне передал « Некуда отступать нам, позади нас земля Русская…». Вот и мне отступать некуда было - коль не стану кметем - так путь один - в омут глубокий и черный.
- Стой.- Вытянула Злата руку и я, споткнувшись, остановилась. Обе мы тяжело дышали, а руки зудели - побаливать к вечеру будут, если травы нужные не приложить, а на утро и не поднять руки будет!
- Хороша ты. Пойдем.
- Злата Ждановна…
- Прошла ты. Поди, в дом мужской. Ты выдержала со мной биться пять сот ударов сердца - как кметь бывалый. Плечо готовь девка!-
И вот сижу я теперь средь гридней равная, только плечо все же болит нещадно, жгется. Не лжу молвила Злата - рукой – то впрямь не пошевелить! Вывела меня Злата тогда из леса к кметям и народу, и будто этого небо ждало - тучи разошлись, и показался Тресветлый Даждьбог, хороший был знак. Поклонилась я воинам в пояс, и они мне низко кланялись, а селяне-то уж песни завели, принялись  столы таскать - братчина будет! А мне не до пиров теперь у меня путь - в мужской дом, с Перуном речи вести. Подумалось мне- крепко я сегодня спать буду, никогда крепче не спать мне боле, как в ночь после Посвящения. Поднесла мне девка кувшин и полотенце льняное - я умылась, как умылась земля дождем и последовала вслед за Златой. Дом мужской стоял в правой стороне от деревни, недалеко от жилища кузнеца - негоже тем, кто с огнем и мечом в братстве средь обычных селян ходить. Не помня себя от волнения, я шла вслед за Свенельдом, а дядька сиял не хуже солнышка ясного. Подошли мы к дому, навстречу нам вышел один из кметей - Мечеслав протянул мне добрую чарку, в которой дымился отвар из дурманящих трав- в забытьи-то проще терпеть боль от нанесения знамени Огненного на тело. Все в тишине было, и казалось, что хоть кто слово скажет- нарушится все, и слово будет как карканье вороны. Поплыло у меня перед глазами, опустилась я на землю, а в себя пришла уж в горнице, а на плече красовался сокол….
10.
Я стояла над обрывом реки. За спиной красовался меч моего деда, которым он меня еще в детстве потчевал. Был обычай такой - как рождается дитя, коего рок - быть воином,  отец кладет клинок на маленький животик и говорит « Не оставлю я тебе, дитя, ничего кроме меча этого, коим ты все добудешь». Умно боги сделали - людей много, но каждый своим делом занимается - кузнец оружие кует, селянин- землю пашет и Макоши молится, а воин… Я усмехнулась- воин защищает и кузнеца, и селянина. Нет ненужного люда - есть князь плохой, что на нужных и ненужных делит. Теперь дни мои летели в битвах потешных с братьями по оружию, в охоте да думах. Ни дитем я была уж и в семь лет, а сейчас и подавно. Вести одна - хужей другой доходили - отец, ставши князем Киевским,  силой Рогнеду Черниговскую взял, люд прозвал ее Гориславою - так долго слезы она лила, что Днепр разлился как в вешнее половодье. И решила я - пора. Пора перед отцом предстать, да ежели будет воля Перунова - покарать его. Покарать за Олега, за Ярополка, за Рогнеду….  Да и что греха таить - скучала я, ведь отец он мне все же, не чужой. Да и Руслана найти надобно! Я дотронулась до оберегов, висящих на поясе, и тихо прошептала - Брат…- почитай уж тоже кметем стал, такой как он пойдет до конца. С самого дня Посвящения я хотела лишь одного - вернуться в Киев, может и удастся мне вернуть отца.  Я медленно ходила по берегу реки - места мне эти знакомы были, лесной хозяин любил меня и уважал, я без дара к нему никогда не приходила. Иногда наваливалась таска неподъемная, что волком завыть хотелось. Волком… Я остановилась.… После той купальской ночи не являлся мне боле волк оборотень - ни в яви, не во сне.  Мстилось мне - суженый мой приходил, да и пусть хоть ведуном будет, главное, что бы по любви, как у Свенельда со Златой Ждановной. Богатырка меня теперь за равную принимала, обо всем со мной совет держала.
- Не было у меня ни сестры, ни посестрицы- одни лишь братья да побратимы.- и казалось мне что лучше речей я не слыхала. Злату с ногтей младых учили быть сильной да ледяной, в суровые годы она росла - матушка ее погибла в дружине князя Лютовера, и растили ее отец и дядья. Мой щит, обмазанный ее кровью стоял в гриднице рядом с крестом, на котором покоился шлем мой и кольчуга. Я обернулась на Печищи- не долго мне здесь осталось быть…
***
- Одна что ль поедешь?- Свенельд недоверчиво посмотрел на меня.
- Одна дядька.- Со вздохом я повесила свою буйную головушку все же крепко сидя в седле. Хотела ведь тайком, и время подгадало дремное для всех в тереме!
- Не свернешь тебя ведь с пути, как наката ты… Не забывай, приедь… - Он посмотрел на меня тоскливо так, будто и правда родную дочь в бой отправлял. Ночь накрыла Печищи, освещали меня луна да звезды. Тишина вокруг стояла, ни птиц ночных, ни стрекота не стояло вокруг. Мой огромный черный конь косил на дядьку лиловым глазом.… На зависть дружине всей был у меня конь! Сам пришел к Печищам, и долго призывно ржал у ворот, не выходили боязливые селяне - а вдруг леший шутки шутит. Да и кмети побаивались, а конь начал ломиться в частокол, и еще больше пугало селян уже гневное ржание. И тогда я вышла к нему.… Не сразу в руки дался, уж больно любил он, когда его обхаживают, уж я его и лаской приманивала, и силой. Не простой у меня конь…  Поклажа висела в чересседельных сумках, а щит  со Златушкиной кровью за спиной я прикрепила, пусть не хуже дедова меча защитит от стрелы,
- В дружину позову.- Сказала я сквозь подкатывающие  слёзы.
- Береги ее, Бурегром.- сказал Свенельд, гладя роскошную гриву, и пряча глаза с крупными слезами - Нужна она тут. Ну, все, пошел! – и хлопнул коня по крупу. Бурегром сорвался с места, стрелою полетел вперед, а я боялась оглянуться – оглянешься - не вернешься, так говаривали в старину, и ни разу еще не ошиблись. Олег оглянулся, уезжая на последнюю охоту, Игорь всматривался в Киев перед последним ходом, и Святослав… долго любовался Днепром и градом, где оставлял своих сыновей.… Все они верили, что их не коснется эта мудрость….  А я не оглянулась. Чтобы вернуться.
Когда с холма показался Киев, сердце мое затрепетало. Киев… Дом… Ведь он будет мне домом, а, Перун?