Влияние гласности на творчество

        29 октября. Вечером собрался в лито, чтобы узнать итоги конкурса.
 Первое место — Свешникова. Понять можно – Валина подруга.
 Второе — Кудряшов.  3-е — Арндт, мне с Лёней — поощрительные.

 Валя уточнила, что будь она в жюри, то многое бы изменила, конкурс очень слаб. Любой рефлексирующий воспримет её слова на свой счет, камнем в свой огород, но Леня почему-то удовлетворился такой оценкой, то ли его устраивала премия в 50 рублей, то ли настроение лучше моего.

       Первым начал читать Виктор Толстов, с потугами на многозначительность,
 философию, но почему-то этого никто не замечал. Я не выдержал и подал реплики, которые все дружно, отмели. Он прочитал: "Сгущаются ночные краски".

— Ночью красок нет, — бросил я, имея в виду, что в темноте краски пропадают.
— А Куинджи? — напомнили мне.   

Прибили авторитетом. Последние стихи Виктора привели Леню в восторг.

 После перерыва Валя зажгла десяток фигурных, толстых свечей, и при их свете стала рассказывать о Марии Волконской. Месяца два назад я читал эту статью о Волконской, но Валя читала хорошо, с чувством. Некоторые тоже знали о декабристах, и после окончания завязался разговор.

        Я был не в настроении, оторванность нашего разговора от жизненных проблем, взорвала:

— Почему делаем вид, что ничего не замечаем, молчим об этом. Наша торпедовская команда футболистов взяла шефство над детским домом, решили собрать детям библиотеку, а потом выяснили, что в этом доме уже есть прекрасная библиотека, но книги детям не выдают из опасения, что они пропадут. Вот что страшно, дети растут без книг.
— Молодец, Вячеслав, — второй раз похвалил Леня меня за этот вечер.

Первый, когда я рассказал, как транжирятся деньги, пожертвованные в фонд мира — избранные получают возможность, надармовую разъезжать по заграницам и вести бесплодные разговоры о необходимости мира, прекрасно зная, что от этих разговоров ничего не изменится. 

        Это я сказал в ответ на громогласное хвастовство Чистякова, который половину своей пенсии  — 30 рублей перевел в фонд мира, мол, рядом стоял мужчина с толстой пачкой денег и смотрел на него, как на сумасшедшего. Чистяков ожидал нашего восхищения и восторженных реплик.

Я же хотел сказать, что лучше бы эти деньги отдал в детский дом, а не дармоедам. Я и раньше поражался, как могут пожертвованные деньги повлиять на мир или войну?!

Недавно прочитал, как эти деньги расходуются, — на поездки за границу Анатолия Карпова — председателя фонда и его подручных. Вот уж полнейшая  бессмысленность. У Карпова голова занята совершенно другим, но даже, если бы и не была занята, все равно итог был бы тот же, нулевым. У этого фонда кормятся тысячи дармоедов, и они делают всё, чтобы поток денег не прекращался. Словно, не будь этого фонда, сразу же началась бы война.

18 января. После перерыва Коля прочитал пятую главу, черновой набросок повести, напомнив нам:

- Предыдущую главу я читал года два назад: он и она идут на берег реки и между ними происходит легкий треп.

Кудряшов стал говорить о каких-то достоинствах. У меня было намерение промолчать, так как подозревал, что мои отрицательные оценки услышанных вещей идут от моего скверного характера. Надо быть добрее к людям, а я выкладываю правду-матку, которая никому не нужна, да и бестолку. Все равно из них ничего не получится, бесполезно метать бисер и горячиться, доказывать что-то. Но не выдержал и спросил:

— Выходит, ты пишешь главу и несешь нам читать, через полгода снова пишешь и опять несешь. А мы, как бы помогаем тебе писать?  Достоинств я никаких не нашел. 

Я замолк, чтобы не наговорить лишнего.

— Слава, ты излишне категоричен, — услышал я от Вали.

Она подвела черту под выступлениями, не ругая и не хваля. Коля сам сказал, что между героями происходит пустой разговор, который ему нужен, чтобы читатели узнали, что герой хочет поступить в институт, будто просто об этом нельзя написать. Налицо литературная беспомощность.

         Мы стали расходиться. Гришмановский пошел рядом и сказал:

— Я с тобой полностью согласен, с твоей оценкой.

Я сердито посмотрел на него, чуть было не отчитал за панибратское обращение, но злость на Колю перевесила, громко стал жаловаться:

— Так же нельзя писать!

Коля шел впереди, оглянулся на меня,  наши взгляды встретились. Хотелось подойти и спросить: Тебе не стыдно у людей отнимать время таким сочинением? Но он ушел в другую сторону.

       Через неделю Свешникова принесла выгоревшие листы, видимо, залежавшейся рукописи. Сейчас она на гребне успеха, решила пустить в ход все свои запасы. Предупредила:

- Это черновой набросок. Не будьте чересчур строги.

Художник в поезде увидел красивый пейзаж — клевер под солнцем. Сошел на остановке, начал писать, но ничего не получалось. Писал два месяца безостановочно, пока не встретил врача психиатра, который сделал операцию, излечившую его от навязчивого пейзажа. Но он потерял способность быть художником, стал примитивным фотографом в ателье, который даже цвета не различает.

      На этот раз мне удалось сдержаться, не сказал, что всё это уже давно написано, ради чего повторяться? И все об этом молчали, доброжелательно что-то советовали, и она была в благодушном настроении. Если бы выступил с отрицательной оценкой, то испортил бы ей настроение, как уже было однажды. У меня с ней сдержанные отношения, с Кудряшовым она более в тесных, разговаривают, какие-то совместные дела.

Леня уже давно не посещает нашу богадельню, так я окрестил лито за убожество приходящих графоманов. Умные почему-то не приходят. Видимо, им тоже надоедает выслушивать глупые речи, высказываемые с мудрым видом. Кудряшов сказал:

- Гласности приходит конец: в июне состоится пленум, на котором выберут Лигачева генеральным, а Горбачев сейчас в изоляции, никто его не поддерживает, даже военные.

Это слишком похоже на правду. Не дай бог, если это случится. Я всё так живо представил, что страшно стало за Россию. Народ поймет, что демократии не видать, как своих ушей, а в рабстве можно жить, лишь унижаясь, и делая вид, что работаешь. Любое принуждение вызывает противодействие. В итоге, мы всё больше будем отставать в развитии, пока не сгнием как червивое яблоко, а гнить уже начали.

         В Средней Азии люди вынуждены пить отравленную пестицидами, дефолиантами, гербицидами, воду. Другой воды нет. В результате, повышенная детская смертность и массовые заболевания у взрослых. Но кого это волнует? Общественность занята сбором денег на счет № 707, на строительство благоустроенных зверинцев, так как звери сейчас живут в ужасных условиях, в тесноте, на постройку памятника Василию Теркину, выдуманному Соловушке, жертвам репрессий.

       А живые люди в это время медленно отравляются и живут, не в менее лучших условиях, чём звери в зверинце. Если гласность перекрыть, как кран, с которого до этого стекали редкие капли правды, то и все услышанное — забудется. Требовать мы давно разучились. Вот будет спокойная жизнь для наших руководителей, смогут ещё на десятилетия усесться на троне, им будет сладко и вольготно.

Гришмановский сказал:

- Тогда появятся народовольцы и будут с ним бороться. Я сам среди них буду. Нас много.

 Детская угроза. Но что-то за этим есть. Недовольных будет много. А если молодежь поймет, что их держат за дураков, то, вполне  возможно, что и появиться противодействие, которое потопят в крови, не привыкать.

       В феврале Валю должны принять в Союз писателей, рекомендацию дали Владимир Соколов, Борис Сиротин. Валя довольна сверх меры, рассыпается в благодарностях сладчайшим голоском. При нас состоялся телефонный разговор с женой Соколова из Москвы.

В этот же день, 29 января, её муж Саша отмечал день рождения. Когда Вали не было в комнате, я предложил отпустить её пораньше в связи с этим, но Артикулова возмутилась:

— Зачем я со Старого города ехала в переполненном автобусе? Могла бы предупредить, я бы не приезжала.

Не стал настаивать.

 Но в девять вечера снова повторил, так как видел, что у всех намерение посидеть подольше, никто не спешил, Свешникова хотела прочитать большой рассказ. Вероятно, мои слова оказали какое-то действие, окончили раньше обычного, но долго не хотели подходить к вешалке, а я свое пальто вешал первым, чтобы достать, нужно все снять.

Ушел с Кудряшовым, спрашивая, насколько достоверны его сведения. Конкретного ничего не сказал, не захотел или не знал. Ему поставили телефон и он доволен,  намного облегчает жизнь, раньше даже не представлял, что так будет, поэтому и не стремится подавать на расширение, не хочет потерять телефон, живут вчетвером в двухкомнатной квартире.

       При встрече Леня рассказывает содержание своих романов, два уже пишет. Он упорно игнорирует мои реплики, что надо написать, а потом уже трепаться. Уверен в своем таланте, сказал, что понравился афоризм: "слона можно, съесть по кусочкам". Открытие сделал!

       Два месяца не ходил в объединение. Дул холодный ветер, после вчерашней оттепели на уликах гололед, во многих местах города аварии.

       Петр Васильевич Естигнеев прочитал рассказ. Я выслушал несколько предложений и перестал воспринимать содержание, слишком разителен контраст от той литературы, которой зачитывался последнее время. Здесь мне предлагают слушать такое, которое не принимало во внимание новое, оставалось на уровне семидесятых годов. Не хотелось говорить отрицательную оценку, чтобы не доставлять обиду человеку, но все смотрели на меня, не было Кудряшова, за которым я мог отсидеться, и врать не мог. Высказал то, что думал.

       Сергей Тришкин горячо начал доказывать, что я ошибаюсь, рассказ ему очень понравился. Ещё один сказал, что его пэтэушникам тоже бы понравился, балдели бы от удовольствия.

       Меня поддержал Куликов и новенький, правда, их оценка помягче моей. Валя согласна с моей оценкой. Артикулова разозлилась:

- А какие сам пишешь?!
— Да я перестал писать! — засмеялся я. — После чтения новой литературы невозможно писать по-старому.

Валя спросила её, будет ли читать сегодня стихи.   

— Да не знаю я, стоит ли? — зажеманничала она.
— А кто же знает — я?
— Надо ли? — всё тянула Артикулова, явно напрашиваясь на уговаривание.

      И так каждый раз она кокетничает. Я поражаюсь терпению Вали, лишь один раз она не выдержала, выговорила:

- Не тебе меня упрекать, я всегда пропихивала твои стихи, хотя не всегда они того заслуживали.

        На это Артикулова ничего не сказала. Когда расходились, Естигнеев стоял у лестницы, кого-то поджидая, я хотел было спросить, не обиделся ли он на критику, но спешил догнать Николая Трофимовича и поговорить с ним о сталинских временах,хотел понять, почему некоторые ветераны не хотят слушать критику Сталина.

Он сказал:

- Они так воспитаны.

Так просто. Поговорили о нашем времени. Он высказал предположение, что возможна революция, взрывоопасное положение не может так долго длиться. Я не согласился.

— Разве могут зажиревшие совершить революцию?

— Но ведь мы живем очень плохо по сравнению с капиталистическим миром, — доказывал он.
— Нужно это понимать, а нашим рабочим лучшей жизни не надо, им бы выпить, да бабу в постель.

Я намеренно утрировал. Доказательней не мог говорить, потому что стояли на остановке, каждую минуту разговор мог прерваться. Так и случилось, подошел № 13, и он уехал на троллейбусе. Через пять минут и я укатил.

продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/01/886