Первая утрата

Снег, снег без конца и без края… Без конца и без края заснеженный лес… У подножья холма застыла белая лента реки… За ней, нарушая зимнюю тишину, по черной ленте железной дороги с гудением и перестуком проплывают поезда… На вершине холма, среди призрачно светящихся под холодной луной сосен и берез, рассыпались редкие домишки опытной станции… Дым из труб тянется к небу, приветливо светятся окна…

                ***

   С реки доносится волчий вой… Катя лежит в кровати и не спит. Ее не пугает волчий вой, она к нему привыкла. Кате шесть лет, она уже большая и волков ни капельки не боится. Ну что, в самом деле, их бояться?  В поселок они не придут – людей опасаются. Да и на собак волки похожи. А собак Катя очень любит. Верный Дружок всегда с ней. Он невысокий, белый с черными пятнами, с короткими лапами и разноцветными глазами: один глаз голубой, другой –  коричневый. Дружок веселый, приветливый, вечно гоняется с лаем за воронами, дома же или спит в коридоре или играет с Катей. Часто по ночам где-то пропадает. Бабушка называет его глупышом и посмешищем. Но Катя-то знает, что он добрый и преданный друг. И  лыжные прогулки Дружок, как и сама Катя, обожает.

  К походам на лыжах бабушка и внучка всегда готовятся очень обстоятельно. Обсуждают маршрут, натирают лыжи мазью, заворачивают в кальку куски черного хлеба с солью, сворачивают длинную веревку от волков. Бабушка говорит, что если волки нападут, то надо размотать веревку и тащить ее за собой – волки подумают, что это змея и испугаются. Катя верит бабушке и заботливо укладывает в необъятные карманы бабушкиного полушубка веревку и еду. В карман своей шубки сует леденцы. Ну все, готовы. Дружок радуется, прыгает, крутится колесом, ловя собственный хвост.

  Лыжня начинается прямо у дома, пересекает картофельное поле и углубляется в лес. Катя бежит впереди, ловко орудуя маленькими палками. Бабушка идет неторопливо, курит папиросы одну за другой и восхищается зимним лесом. Вокруг – снежное царство. Снег весело поскрипывает под лыжами, рассыпает сверкучие блестки по воздуху, лежит тяжелыми шапками на деревьях. Иногда они останавливаются перед какой-нибудь молодой сосенкой, облепленной снегом и похожей   на сгорбленного старика с длинными руками или на лохматую пирамидку. Бабушка читает стихи: «Зима. Крестьянин торжествуя на дровнях обновляет путь…». Идут дальше. Дружок радостно бросается вперед и сбивает с ног хозяйку. Катя барахтается в сугробе, смеется, отбивается от пса, пытающегося вылизать ей лицо. А бабушка сердится и опять обзывает Дружка глупышом и посмешищем.

   Сегодня лыжную прогулку отменили. Завтра Новый год. Няня Даша весь день хлопотала на кухне. Бабушка ей помогала. Катя готовила новогодние подарки: рисовала. Нарисовать надо было много: маме, папе, бабушке, няне Даше, дяде Пете, Кольке. А что Дружку подарить? Няня Даша обещала припрятать для него большую косточку. Но Катя решила, что этого мало. Завтра она возьмет из буфета маленькую шоколадку и положит ее под елку. Но елки пока нет. И папы с мамой тоже. Должны были приехать сегодня, но не приехали. Как же без них и без елки справлять Новый год? Куда лисичка положит подарки от Деда Мороза? А какой ей, Кате, Дед Мороз приготовил подарок? Может быть, новые лыжи с красивыми палками? У нее лыжи еще ничего, ходкие, а палки пора менять – не век же ходить с палками, выструганными дядей Петей, у которых вместо колец прикреплены полиэтиленовые крышки. Ой,  – вспоминает Катя,  – я же еще Кольке рисунок не нарисовала…

   Глаза Кати закрываются, и под тоскливую волчью песню она сладко засыпает…

               

                ***

  Утром, едва открыв глаза, Катя спрыгнула с кровати и бросилась в комнату мамы и папы. Там никого не было, кровати застелены. Горькое огорчение захлестнуло девочку. Не приехали! Бабушка же говорила, что обязательно приедут! Вот беда! А как же Новый год? Непрошенные слезы закипели в глазах. Не плакать, – приказала себе Катя – я взрослая, сильная и смелая. Так говорит бабушка. Ей и няне Даше тоже обидно, что праздника  не будет. Они-то готовили, убирались. Сейчас няня Даша пироги затеяла – вон какой запах вкусный. И Дружка почему-то нет…

  Босым ногам стало холодно. Катя вернулась к себе, неторопливо оделась. Посмотрелась в зеркальце детского шкапчика: отражение было печальным, лохматым и неумытым. Потом зеркальце показало язык, изобразило томный взгляд, сменившийся надменной улыбкой. Настроение слегка улучшилось. Пора идти на кухню, от запаха пирогов заурчало в животе. По дороге Катя заглянула в гостиную. И остолбенела…

    Занимая почти полкомнаты, от пола  до потолка раскинула пушистые ветки нарядная елка. Еловый запах смешивался с ароматом яблок и мандаринов, выглядывающих из больших картонных ящиков. Сладко пахнул манник с кремом посреди стола, накрытого к завтраку. Мама и папа, обсыпавшие елку блестящим дождем, повернулись к Кате, сияя улыбками. «Ну что стоишь в дверях?» – спросила мама. «Я… нюхаю…» – пробормотала Катя и бросилась к маме. Мамин запах… Обцелованная, затисканная, перебралась к папе. Папин запах… Волны запахов счастья…  Папа подкинул дочку к потолку, поймал, посадил к себе на плечи. Все смеются, что-то говорят… Сверкают улыбки, сверкают елочные шары, дождик, чашки… Кажется, что сверкает и светится вся комната…Бабушка, сидя в кресле ворчит – ребенка-то не уроните – но тоже улыбается. На кухне гремит посудой няня Даша.

    Мама несет дочку умываться, заплетает ей косички. Вместе моют, вытирают, укладывают в широкую вазу яблоки и мандарины.

   – Бабушка, Дружок не приходил? –  спрашивает Катя.

    – Куда он денется? Проголодается, прибежит –  отвечает бабушка, раскладывая по тарелкам манник.

   Няня разливает чай. Мама с папой рассказывают о поездке в город. О своих хлопотах по работе – это бабушке. Бабушка слушает, переспрашивает, неторопливо пьет крепкий чай с шоколадной конфетой, нарезанной тонюсенькими ломтиками – это у нее такая привычка. Кате и няне мама рассказывает, что на железнодорожном разъезде их встретил дядя Петя. Дядя Петя на опытной станции выполнял роль шофера и одновременно конюха. По выходным разрешал ребятне покататься верхом на лошадях, выводил Воронка и Звездочку. Катя очень любила лошадей, днями пропадала в конюшне, с наслаждением вдыхая запах дегтя, лошадей, сена. Дружок обычно носился по конюшне туда-сюда, разрывал сено. Лошади осторожно переступали ногами, шумно вздыхали и косили большими влажными глазами на неуемного глупыша. Так вот, дядя Петя, встречая маму с папой, запряг в розвальни Воронка.

   – Переехали через мост, – рассказывает мама – стали подниматься в гору. Я под тулупом пригрелась да и задремала. Петя хлестнул Воронка, тот рванулся вперед, а я-то и вывалилась из розвальней...

   – Ох! –  восклицает Катя – а как же папа и дядя Петя? Что же они – и не заметили совсем?

   –  В том-то и дело, что не заметили. Папа тоже задремал…

   –  Я проснулся, смотрю, – со смехом перебивает мамин рассказ папа,  –  Мариши рядом нет. Кричу – Петр, тормози, хозяйку потеряли! Темнотища кругом, зги не видать. Повернули назад. Смотрю – идет наша потеряшка, полы тулупа по снегу волочатся, сердитая такая – ноги-то в ботиночках замерзли. Говорил ведь – надо было валенки надевать!

   – Ну, да  - это в город-то в валенках! – отбивается мама.

   – Маринушка,  – ахает няня – уж не простудилась ли ты? Я тебе сейчас травок заварю – попьешь с медком да с малинкой.

   – Все нормально, Дашенька, – улыбается мама, – здорова я.

  Катя пьет чай, уплетает свой любимый манник и думает: «Это самый счастливый день в моей жизни! Сегодня Новый год! А Новый год – это самый - пресамый замечательный праздник!»…

               
                ***

  Вот он! Вот он! Наступил самый лучший в мире праздник! Елка светится огоньками, расписными шарами, а пахнет!... Все сидят за праздничным столом. Как всегда, у них в гостях дядя Петя, кочующий по опытным станциям вместе с ними, и его сын – девятилетний Колька. Румяные пироги, квашеная капуста, соленые огурчики, селедочка под тонкими кольцами  лука, маринованные опята и маслята, хрупкие соленые грузди в сметане, привезенное из города лакомство – колбаса, дымящаяся рассыпчатая картошка – объеденье! В центре стола дышит жаром гусь, покрытый хрустящей корочкой. Звенят рюмки… Катя тоже чокается со всеми хрустальным бокалом, наполненным пузырчатым лимонадом. Говор, шутки, смех, тосты, песни… Все идут в комнату бабушки, Кати и няни – там, на столе, разложены подарки от Кати – рисунки. Папа немного задерживается. Его все ждут. «Юра от пирога оторваться не может»  – смеется мама. но вот и папа пришел. Катя всем дарит по рисунку. Все благодарят, хвалят. Няня Даша утирает платочком слезинки, целует Катю в голову.

   Возвращаются в гостиную. «Специально для папы»  – объявляет Катя, подходит к пианино и играет разученную вчера песню «Сулико».

   – Я могилу милой искал, сердце мне томила тоска… – задушевно подпевает папа.

   – Смотрите, смотрите! – восклицает мама, – а лисичка уже подарки принесла!

  И правда – под елкой, оказывается, лежит целая гора свертков, на которых написано: «Большой Кате», «Дашеньке», «Маленькой Кате», «Юре», «Марине», «Пете», «Коле». Катя не смотрит, что подарил другим Дед Мороз. Она завороженно, боясь прикоснуться, смотрит на  коробку с надписью «Маленькой Кате». Мама подталкивает дочку – ну открывай же! Катя, как во сне, присаживается на корточки, медленно открывает коробку. Чудо! С закрытыми глазами, будто спящая царевна, в коробке лежит большая кукла невиданной красоты: белокурые локоны, яркое сине-белое клетчатое платье с передничком, белые носочки, красные туфельки. Катя бережно вынимает куклу и крепко прижимает ее к себе.

  –  Как назовешь-то ее? – спрашивает бабушка.

  –  Мариной… как маму…  – шепчет Катя. От счастья глаза ее увлажнились и сияли как две звезды. Нежные щечки порозовели от волнения, захлестнувшего все ее существо.

  Потом пили чай с любимейшим Наполеоном и песочным печеньем. Катя поила свою дочку Марину чаем из блюдечка, кормила тортом и печеньем. И спать пошли вместе. И во сне Катюша улыбалась…

                ***

  Ночью Катя проснулась. «Ну вот,  – подумала она – напилась лимонаду, теперь всю ночь буду бегать. Села на кровати, протирая глаза, помогая им открыться, нащупала тапочки и вышла в коридор. Сквозь полуоткрытую дверь кухни пробивался свет и слышались приглушенные голоса. Непроснувшимся лунатиком Катя побрела на свет. И замерла, услышав слова дяди Пети «Ну, точно вам говорю – Дружок это». Девочка подкралась к двери и заглянула в дверную щель. Ей были видны только бабушка и няня Даша. Бабушка сидела на табуретке у окна. Пуховый платок, повязанный в виде тюрбана на голове, закрывал ей волосы, лоб и спускался на глаза. Бабушка всегда так делала, когда болела голова. В ее подрагивающей руке дымилась папироса. Няня Даша стояла рядом, обнимая бабушку за плечи. По ее морщинистым щекам текли слезы. Катя встревожилась и мышкой затаилась за дверью.

   – Может, ты ошибся, Петя?  –  взволнованно спросила мама.

   – Думаю, не ошибся,  – тихо пророкотал дядя Петя,  – светло еще было. Я от переезда медленно ехал, когда мост проезжал. Смотрю – на реке что-то темное в виде петли лежит. И кровь кругом. Ну, спустился вниз, а там ошейник и клочки шерсти. 

   –  Думаешь, волки задрали?  –  подал голос папа.

   – Кому же еще?..

  Дядя Петя  зашуршал папиросной коробкой, чиркнул спичкой, затянулся, задумчиво сказал:

   –  Да и следов их много вокруг было.

  Все замолчали. Были слышны только тихие всхлипывания няни Даши. Кате вдруг стало холодно –холодно. Она, как замороженная, сходила в туалет, вернулась в спальню, аккуратно поставила тапочки на коврик, легла, укрылась одеялом. Точно вам говорю – Дружок это… может, ты ошибся…  кровь кругом… клочки шерсти… Катю затрясло от холода. Зубы мелко застучали. Она накрылась одеялом с головой. Свернулась клубком. Точно вам говорю – Дружок это… может, ты ошибся… Дружка не было дома со вчерашнего… нет, позавчерашнего вечера. А Катя закрутилась и забыла о нем… Катя ясно представила себе, как она хохочет в сугробе, а Дружок теплым языком вылизывает ей лицо… Лежит на полу, задрав лапы и блаженно щурится, а Катя чешет ему живот… теплый живот, покрытый жесткой шерстью… Теплый язычок, лизнувший ей руку… Слезы полились из глаз, заложило нос, стало трудно дышать. Девочка уткнулась лицом в коленки и судорожно всхлипывала, боясь разреветься в голос, боясь, что ее услышат. Ведь она подслушивала, а это нехорошо… Сейчас бы прижаться к теплому, родному телу мамочки, согреться в кольце ее рук, выплакаться, выплакаться до дна… Но нельзя… она же подслушивала… Плач – это вопль о помощи, о спасении от одиночества, мольба о прикосновении живого теплого тела, сочувствии любимых глаз. Но помощи нет… Покинутое всеми маленькое тельце на белой холодной простыне… Пустота холодной темной комнаты…

   Что-то жесткое уперлось ей в бок. Катя пошарила под собой и наткнулась на маленькую целлулоидную ручонку. Повернулась на другой бок, прижала к себе куклу и тоненько жалобно заскулила, уткнувшись в ее капроновые волосы. Худенькое тельце содрогалось от рыданий, подушка насквозь промокла. Катя немного согрелась. Она уже не была так одинока. Всхлипывания становились все тише… тише…

    … Вдалеке, в ночной темноте, под холодной безразличной луной раздавался протяжный волчий вой… Но Катя его не слышала – она спала…