Молчаливые друзья

Сегодня мне вдруг захотелось, чтобы дождь не заканчивался, а продолжался до темноты, да и лучше лил бы всю ночь. Возникло желание сидеть у окна и наблюдать за тем, как капли пролетают мимо, прыгают в безбрежные моря-лужи и резвятся как дети, очутившиеся на пляже теплым летним днем. Но, несмотря на то, что на дворе было лето, в этот день на улице так никто и не появился. Дождь тоже был одинок в своих стремлениях.

Вот и я, усевшись в кресло с чашкой кофе в руках, смотрела сквозь эту переливающуюся пелену, будто надеясь среди прямых тонких линий, соединяющих небо и землю, увидеть промокшую до нитки фигуру своей лучшей подруги, хотя и понимала, что это уже почти невозможно…

Впервые я увидела Веронику в тот день, когда мы пришли записываться на один и тот же кружок. Вернее нас туда привели наши мамы. Я помню, она потом всегда сидела одна, в таком полутемном уголке, углубив все свое существо в будущее творение. Благодаря своей завидной целеустремленности и несомненному таланту, Вера мне сразу понравилась. Она всегда была настолько захвачена своим творчеством, что мало кто обращал на нее внимание – у нее просто не было времени ни с кем общаться! Однако, я как-то решила рискнуть и отвлечь ее от столь глубоких мыслей, которые я в то время думала, просто обязаны были посещать эту маленькую головку. Но, что я меньше всего ожидала, все оказалось гораздо проще.

— Привет, – сказала я, подойдя к алтарю величайшего в мире искусства, в то же время готовясь к защитному удару.

— Привет, – незатейливо ответила она и, как это ни странно, вместо того, чтобы как все, подлежащие стереотипу гении, снова углубиться в работу, уставилась на меня с широко открытыми голубыми глазами и ослепительной улыбкой. Это настолько произвело на меня впечатление, что я неожиданно сама начала улыбаться, а потом зашлась смехом. Верка не медлила и тоже начала хохотать. Помню, нас тогда выгнали из класса и даже вызвали родителей, но я никогда не забуду тот день, когда мы раскрасили весь класс на свой вкус, не брезгуя даже таким сложным художественным приемом, как разбрызгивание красок в направлении нашего вечно озирающегося детского взгляда.

Я узнала, что у Верки достаточный для моего понимания склад ума. Несомненно, она была гениальным ребенком, но все же ребенком и простой девчонкой со всеми присущими нам обоим слабостями. С первого же дня нашего близкого знакомства мы стали лучшими подругами и не расставались на протяжении долгих лет.

Конечно, не все было гладко. Особенно, когда это касалось ее очередной ссоры с молодым человеком. Она всегда закатывала такие истерики, что мне становилось не по себе. Я долго не могла понять, в чем же я виновата, и однажды я даже перестала реагировать на нее в эти моменты. Потом даже сама стала кричать на нее, что еще больше распаляло ситуацию. После этого мы обижались друг на друга так, что потом долго не разговаривали. Неудивительно, что когда он бросил ее, мы с Верой расстались будто бы навечно. Странно, но я была настолько обижена, что лишь иногда вспоминала о ней. В те минуты мне хотелось плакать, но на смену грусти быстро приходил гнев.

Вера была не единственной моей подругой. В отличие от нее, с моим характером иметь одного друга было просто невообразимо. Также я тесно дружила ещё с двумя девчонками. Но прежде, чем я о них расскажу, отмечу, что они вдвоем никогда бы не смогли заменить мне ее.

Надя была замечательной девушкой, веселой и жизнерадостной, только немного меланхоличной. У нее было как раз то, чего всегда не хватало Верке – оптимизма, особенно в полюбовных отношениях. Если у нее случалась ссора, она относилась к этому очень спокойно. Случались и у нее, как у всякого депрессии, но они никого кроме нее не затрагивали, да и длились всего мгновение. Она придавала мне сил и уверенности, которых мне порой так не хватало, и я была за это ей очень благодарна. Если бы не она, я бы давно сошла с ума, приходя домой после очередной Веркиной истерики. Я их между прочим сама и познакомила.

Надя, будучи очень умным и рассудительным человеком, понимала, что никогда не займет Веркино «место», но относилась к этому как к должному и уважала нас и нашу крепкую дружбу. И все же такая ситуация была бы не совсем справедливой, но вскоре нас стало четверо, и мы, следуя девичьей судьбе, в сладкие моменты истины разделялись по парам...

Никто не знал ее возраста. Одни ей давали больше, другие меньше, но никто так и не знал ее истинного возраста кроме нас. Хотя мне до сих пор кажется, что и нам она лгала. Она была самой непредсказуемой из всех красавиц, которых я знала. Она сражала наповал мужские сердца, но никто не смог ее завоевать. Имея семь пятниц на неделе, Люба не была легкомысленной, но слишком своенравной, из тех, кто может сказать «до завтра», а исчезнуть сами понимаете насколько. И, несмотря на все это, она полюбилась нам. Нетрудно догадаться, учитывая наши с Верой отношения, что больше всего Люба подружилась с Надей, да и, признаться, мне было трудновато общаться с ней тесно. Скажем, у нас были некоторые расхождения в идеалах.

Вчетвером нам было хорошо. Мы часто проводили вместе выходные, вместе мечтали, вместе обсуждали разную чушь. В общем, было весело. Казалось, этой сложившейся гармонии не будет конца, но в один день произошло непоправимое.

Это случилось именно тогда, когда мы были с Верой в очередной продолжительной ссоре. В тот вечер меня снова замучила ностальгия по ней, я плюнула на глупые обиды и решила позвонить. В ответ раздался плачь матери, и я долго не могла поверить услышанному. Не могла я поверить и в то, что Вера скрывала от меня свою смертельную болезнь. Все эти дни она пролежала в больнице в ожидании смерти. Мне стало очень больно. Я кляла себя за свой глупый характер, плакала, смеялась в истерике, вспоминая лучшие дни, проведенные с ней, и снова плакала. А потом вдруг все. Остановка. Резкая, бесчестная, хладнокровная, бессердечная остановка. С тех пор моих слез почти никто не видел. Все остальное мне показалось слишком мелочным, слишком недостойным моих драгоценных слез.

***

Сегодня я, что мне никак не свойственно, встал рано. Осторожно вынырнув из-под одеяла, я сладко потянулся и подошел к окну. Далеко на горизонте вставало солнце. Это такое редкое для меня зрелище – рассвет. Улыбнувшись новому дню, я повернулся и посмотрел на нее. Она лежала, закрыв глаза, все такая же красивая или даже лучше в этом сиянии восходящего солнца. Ее волосы так прекрасно переливались, что ради этого зрелища мне даже захотелось пересмотреть свой график.

Прихватив рубашку, я направился на кухню, где быстро состряпал завтрак. По возвращении в комнату мне стало ясно, что ей пора вставать. Я осторожно взял ее на руки и она, как и каждым утром в этот момент, приоткрыла глаза. Я поднес ее к окну и, показав красоты утреннего пейзажа, открывавшегося из нашего окна, аккуратно усадил на подоконник. Может оттого, что сегодня ей пришлось встать раньше, она дернулась, словно еще просыпаясь, и начала беспомощно съезжать на пол. Я подхватил ее, и, удостоверившись, что у нее все в порядке, сел рядом с ней. Мы любили утром смотреть на город. Это была своего рода традиция.

Потом, по давнему обычаю, я усадил ее на кресло перед зеркалом и начал причесывать ее красивые волосы. Эта процедура всегда занимала много времени, и ей по-видимому это тоже нравилось. Я всегда восхищался ее волосами и не раз говорил это ей. Она же в свою очередь лишь улыбалась, но, к великому сожалению, не могла высказать ничего вслух.

Друзья долго пытались уговорить меня бросить все, крутили пальцем у виска, но мне было наплевать на их мнение. С тех пор, как я ее полюбил, она стала неотъемлемой моей частью. Только тогда, когда я из-за нее потерял многих друзей, я понял, кто на самом деле были эти люди, и в жизни у меня многое поменялось. Поменялось видно и для нее. Я никогда не видел, чтобы она грустила или злилась, на лице ее сохранялась печать счастья. В свою очередь счастлив был и я. Лишь иногда, когда начинало темнеть, и тень падала на ее лицо, мне казалось, что она грустит о чем-то, но подойдя поближе, снова видел ту самую любимую мной улыбку.

Я все реже предпочитал принимать гостей, потому что те мои друзья, которые согласились воспринимать ее, все же вели себя при ней как-то странно. И их можно было понять, да и она вроде им улыбалась, но мне становилось при этом не по себе. Один раз я пригласил своего хорошего друга на чашку чая. Я познакомил его с ней, но они так и не нашли общего языка. Я конечно понимаю, что общение трудно наладить, когда один из собеседников с рождения не может говорить, но есть же столько способов. Тем более с ней было очень легко подружиться, стоило лишь проявить минимум интереса к ней. Но я ничего не мог поделать со сложившейся ситуацией. Меня лишь радовало, что хоть кто-то из моих друзей остался человеком.

Она была не первой моей любовью. Хотя сейчас мне казалось, что до нее никого и не могло быть. Не должно было быть. Та девушка и не любила меня вовсе, а если и так, то ее чувств, которыми она так гордилась, надолго не хватило. Растеряла она их где-то по дороге, вот и все. У меня же был запас на двоих, и только поэтому эти отношения продолжались довольно долго. Порой, возвращаясь воспоминаниями в прошлое, мне становится ее немного жаль, но все же я рад, что это закончилось. Судьба непредсказуема, и кто знает, может тогда я бы не встретил ту, что будет неизменно счастлива со мной.

Сегодня я пришел к своему лучшему другу, в очередной раз попытать счастья и выбраться куда-нибудь с ней.

— Здорово, – спешно сказал я и начал говорить очень быстро, без пауз, надеясь таким образом достичь успешного результата, тем самым отвлекая его внимание. Но все то время, которое я пытался потратить на всевозможные предложения, он смотрел на нее, и на лице его отпечаталось чувство грусти или сожаления.

— Знаешь, что, – сказал он. – Мне тебя жалко. Если ты еще не можешь все забыть, это не значит, что мы должны потакать твоим сумасшедшим затеям. Я, мы, все пытались тебе помочь в трудную минуту, но ты переплюнул все наши самые страшные ожидания. Если ты ненормальный, то обратись к доктору. Я не смогу с тобой разговаривать, пока ты не поймешь, в какой яме оказался.

После этого он закрыл дверь прямо перед моим носом. Щелчком ключа в замочной скважине было сказано многое. Даже больше, чем я услышал до этого момента. На душе стало грустно. На душе стало гадко и противно. И я медленно побрел обратно домой. Бросив кроткий взгляд на нее, я увидел, что она все же улыбается. Вот оно счастье. Что бы ни случилось, она никогда не падала духом, и этим поддерживала меня. Солнце стало светить ярче, цвета вокруг налились густым соком. Я улыбнулся ей в ответ, и на душе стало хорошо.

***

После смерти Веры, девчонки почему-то начали отдаляться от меня. С каждым днем пропасть между нами становилась все больше. Я понимала, что мы не чужие люди, но в жизни все так поменялось. У Нади появилась семья, и она уехала. Мы с ней перезванивались, но звонки раздавались все реже и реже. Иногда мне казалось, что мне и незачем ей звонить, отвлекая от свалившихся на ее голову обязанностей. Люба же уехала в неизвестном направлении. Говорили, подалась она изучать экзотические страны, что, учитывая ее страсть к неизведанному, было просто закономерностью. Я же вставала каждый день рано утром и долго с тоской смотрела в окно, прежде чем пойти на работу, которую уже начинала ненавидеть.

Однажды, возвращаясь с работы, я как и всегда совсем не спешила в свои четыре одинокие стены. Бросив случайный взгляд на витрину ближайшего магазина, я остановилась в оцепенении. Я увидела их. Всех троих. Не отрывая рук от стекла, я пошла вдоль витрины, пока не нащупала дверную ручку. Медленно открыла дверь и осторожно вошла под тихий звон колокольчиков, висящих над дверью и приветствующих здесь каждого посетителя.

Я молча огляделась. В магазине царила оглушающая тишина, и мне сразу показалось, что здесь кроме меня никого нет, даже продавца. Он же возник словно из ниоткуда, будто моя тень решила обогнать меня и предстать перед глазами. Сама себе признавшись, что жутко испугалась, я неуверенно поинтересовалась, можно ли мне забрать то, что по видимости принадлежит этому магазину.

— А зачем же вы тогда сюда пришли? – изумился продавец, но, несмотря на мой безумный вопрос, он был очень вежлив и принес мне их. Всех троих.

Обладательницу голубых глаз, светлых волос и вечно ослепительной улыбки, я  не задумываясь назвала Верой. Еще одну с такими же неунывающими глазами и русыми волосами я окрестила Надей. Темненькая с карими глазами, самая красивая из всех троих, по велению судьбы стала Любой. Вернувшись домой, я усадила их за стол, долго любовалась ими, и с тех пор мои подружки обживали мой любимый старый диван. С того дня я с нетерпением спешила домой и каждый вечер наслаждалась их компанией.

И сегодня я спешила не из-за того, что тучи сгустились над моей головой, обещая в скором времени сверкнуть в утробе и показать данный им природой характер, а ради встречи со своими подругами. Поэтому мы сидели все вместе, молча уставившись в окно, и слушали, как барабанит по стеклу этот бесконечный дождь.

В который раз я взглянула на них и поняла, что не могу жить без них. Нас связывали долгие годы дружбы, в течение которых мы бок о бок переживали вместе все радости и страдания. Каждая по-своему, но все же мы были вместе. Были частичкой одного целого. И теперь, глядя на них, мне пришла в голову мысль, что когда умерла первая из них, за ней последовали и другие. В тот день меня казнили. В тот день меня четвертовали. Я попыталась собрать себя по кусочкам, но все чего я добилась, так это того, что я, как дура, сижу на старом диване и в надежде обмануть себя пытаюсь заменить их дешевыми куклами.

Сидя с таким же каменным лицом, как и у моих псевдоподруг, я вдруг почувствовала, что сама превращаюсь в старую тряпичную куклу…

***

Все, кто имел счастье посетить этот скромный магазинчик, за глаза прозвали его продавца Кукольником. Каждый описывал этого человека по-своему, и описания никогда в точности не совпадали. Будто Кукольник надевал разные маски при входе очередного посетителя. В то же время он был искусным мастером своего дела и, как видно, очень приятным человеком, раз редкий посетитель мог уйти отсюда с пустыми руками. Лавка была не знаменитой, но в своих кругах люди знали, что придя сюда каждый найдет кусочек своего счастья.

Витрины были до краев наполнены куклами. Здесь было все: от маленьких смешных младенцев до человечков в натуральную величину. Мало кто мог представить себе такой ассортимент в тихом неприметном месте. Весь секрет был в том, что Кукольник не держал здесь, будто принципиально, ни одной новой куклы. Все они доставались продавцу от других людей. Будь то бизнесмен или дворник – все те, кого случайно мог сюда занести попутный ветер, имели возможность оставить здесь свою старую изношенную куклу. Кукольник, будучи человеком своих убеждений, не раз объяснял людям, что куклы, ставшие ненужными одному человеку, всегда могут пригодиться другому.

Как позже выяснилось, новых кукол он не признавал, так как считал, что у них нет души, и строго держался этой позиции. Похоже, что он один знал, зачем приходят к нему люди. В тот раз я был очередным посетителем этого заколдованного места. Когда я очутился здесь, мне сразу так и показалось. Словно в этом маленьком мирке живет волшебник, и он обязательно добрый. Никто из побывавших в лавке Кукольника не видел хозяина при входе. Казалось, тот изучает, ходит кругами вокруг тебя невидимой тенью, а потом вдруг материализуется в самом неожиданном месте. И в этот момент он точно знает, с какой куклой ты покинешь Зазеркалье.

— Здравствуйте, – слово замерло в тишине, медленно опустилось на пол и рассыпалось на миллион осколков, настолько мелких, что лишь сладкий шорох разлился вокруг. Я не был так напуган, как случайные посетители, так как знал чего ожидать, и все же его появление заставило меня уважать легенды, окружавшие этот магазин.

— Вы, наверно, художник, – почти утвердительным тоном предположил Кукольник.

— Что-то вроде, – ответил я, уходя от четкого ответа, словно пытаясь удостовериться в способностях этого человека. Нисколько не смутившись, он улыбнулся, но, вместо того, чтобы сразу предложить что-либо, завел со мной беседу...

— Люди говорят, что вы не держите новых кукол, считаете, будто у них нет души. И кто же по-вашему дарит им ее? Не вы ли?

— Знаете, душа, в некотором смысле, – это то, чем мы наделяем все, что нас окружает. Будь то кукла, любимый старый диван, книги или просто карандаш, – Словно показывая фокус, он продемонстрировал внезапно появившийся в его руке грифель. – А люди часто тянутся за образами себе подобными.

— Значит, душу вкладывают…

— Сами люди. Тут нет ничего сверхъестественного. Лучше всего, конечно, это получается у детей.

— Почему же?

— Понимаете, в нашем мире с давних времен, я полагаю с самого появления человечества, нарушен баланс между нами. С одной стороны, например, мы с вами, с другой стороны – дети. Они не знают о наших проблемах, они просто не понимают их. Зато, если излишки их беззаботности, полноценности ощущений и чувств передать нам, все бы изменилось. И тогда… тогда я бы не стоял на этом месте. У одной моей знакомой воспитательницы был ребенок, девочка, которая очень сильно любила свою куклу. Любила настолько, что не расставалась с той ни на минуту. Ложилась с ней спать, заходя в столовую, усаживала рядом, и превращалась в настоящую маленькую пантеру при попытке разлучить их. Девочка часто болела. Лежа в постели с температурой, она постоянно разговаривала с куклой. Родители были напуганы тем, что их дочь ни с кем не общается, у нее не было настоящих подруг. В один день они решили забрать у девочки куклу. Вы сами понимаете, что там была за истерика. Прошло еще много времени, прежде чем она заговорила с родителями. Как позже было замечено, девочка абсолютно перестала болеть. Суеверная мать не задумываясь решила выкинуть куклу на помойку. Моя знакомая, зная о моем скромном бизнесе, при первом удобном случае попросила оставить куклу ей. Мать девочки долго пыталась отговорить воспитательницу от этой затеи, в силу своих убеждений считая, что кукла принесет в дом зло. Но та была непреклонна, да и не верила она во всю эту чушь. А вы догадываетесь, в чем было дело? Девочка так любила куклу, что чуть было не отдала ей свою собственную душу. Мало кто из нас способен так любить.

— Мм-да… Получается, что вы просто спасаете некоторых людей от жизненного удушья, продавая этих кукол.

— Может и так. Многим людям в этом необходима помощь.

— А вы не считаете, что обманываете людей, давая им фальшивые… извините, не совсем настоящие надежды?

— Я всего лишь хозяин магазина и не диктую своих правил. У каждого из них есть свой жизненный выбор, как и с чем жить, и я строго соблюдаю законы этого выбора. Я только пытаюсь угадать их желания, а выбор, как вы заметили, не маленький. Это один из видов «дружеского плеча», но есть правда одна грустная мысль, которое посещает меня и порой не дает уснуть. Боюсь, некоторым не под силу вернуться к реальности.

Немного помолчав, Кукольник вдруг хитро улыбнулся:

— Недавно заходила ко мне одна женщина. Я попытался побеседовать с ней, но вышло как-то сухо. Эта бизнес-леди ушла отсюда с абсолютно новой куклой, хранящейся у меня в подсобке, подальше от глаз посетителей.

— А как же ваши принципы?

— Ей просто нужна была очередная кукла. Просто кукла.

Кукольник улыбнулся и протянул мне то, что, как я догадался, он прятал за своей спиной все то время, пока мы разговаривали. Я взглянул на его руку и замер на мгновение, а потом упал в бесконечность. Это была она.