32 года

« Я уже не рада, ни жизни, ни смерти,
Мне уже всё равно.
Просто ты в моем сердце.
Теряя тебя, я, теряю второе крыло…»

Глава 1.

Прошло около сорока лет… а может меньше, или больше… здесь время остановлено…
Я помню все в мельчайших деталях – я помню все запахи: терпкий запах осенней листвы, запах моих любимых сигарет, запах больничных палат и лекарств, помню запах чернил, и запах жженой бумаги… я даже цвета помню: акварельный серый, мокрый белый и коварная пара из красного и черного…
А еще… я помню его…

Тогда была весна… Еще совсем робкая… вместе с ней приходил теплый ветер, который срывал шифоновые шарфы, а потом украдкой целовал в шею… мне было пятнадцать. Для того времени самый прелестный возраст для девушки. Я училась в закрытом пансионате, что-то похожее на «институт благородных девиц», изучала языки (французский и английский), литературу, историю, математику и искусство…
Ничем особенным не отличалась, только социальным статусом, и вечной лестью окружающих по отношению ко мне. Аристократка…
Мне говорили, что я была красивая… похожая на статных богинь какой-то неизвестной религии. Женщины завидовали и лицемерили – мужчины провожали неприличными взглядами. Обычные прохожие улыбались, и от их улыбок было так солнечно! Но меня никогда не посещал синдром счастья.
При всем изобилии вокруг: изобилии подруг, поклонников, внимания родителей (единственный ребенок в семье!),  изобилия денег, одежды и другого. Я не чувствовала себя полноценной. Иногда все так надоедало: мой титул, вечное всеобщее внимание, что хотелось просто раствориться. Исчезнуть… и не быть.

Была апрельская пятница, со своим ручейками, пением птиц и солнцем. Впереди ждали долгожданные выходные. Я возвращалась домой, в предвкушении ощущения теплоты родного дома… голова была забита беззаботными мыслями…
Путь до дома вел через вековечный парк. Тогда я еще постоянно задумывалась о его возрасте. Тенистые дорожки, усыпанные прошлогодней листвой, витые скамейки, фонтаны с прозрачной водой, поросшие по бокам зеленым мхом… Великолепие, несомненное великолепие!
И люди, встречающиеся в этом парке, были не похожими на тех, которые окружали меня, в привычной мне обстановке. Это были художники, маленький мальчик с флейтой, влюбленные романтики и просто люди, которые искали себя. Так мне казалось.
Иногда я подолгу задерживалась в этом парке, и тогда мои заботливые папики шли меня разыскивать. Оказавшись там, я забывала о сером коконе, в который была помещена буднями… и мне было невероятно легко.
Вскоре меня находили, мама плакала, отец нервно курил… а я улыбалась. По дороге в пять минут мне высказывали, какая я плохая дочь, что мне не должно быть свойственно вести себя так… и придумывали наказания. А оно состояло из выучивания какой-нибудь очередной сонаты…

Мой дом напоминал огромную золотую клетку. Множество винтовых лестниц, комнат (комната для гостей, комнаты-гардеробные, наши спальни, ванные-комнаты, гостиная с огромным камином, столовая, кухня, спальня прислуги, кладовая, папин кабинет и библиотека с выходом на балкон)…Всё это напоминало золотую клетку с попугайчиками.

Я поднялась на верх, в свою комнату… И вдруг мне стало настолько печально и невыносимо грустно, от бесконечности и скуки, что я села за рояль… и начала играть начало «Лунной сонаты» – Бетховена. Рояльные звуки въедались в каждую частичку моего существования, и я плакала.  В этот вечер я поняла, что меня посетил синдром одиночества, и я еще долго сидела за роялем и смотрела вдаль, сквозь оконное стекло, на звезды. Морфей завладел мной глубокой ночью, подарив всю красоту минорных снов.

Глава 2.

Косички – бантики… карамель - мальчики…

К шестнадцати годам мой успех у противоположного пола имел особое значение. Мне дарили цветы, (как же я любила цветы!), шоколад, драгоценности и себя самих. Я была капризной королевой, и знала себе цену… Подруги завидовали, родители были довольны и хотели отдать меня замуж за жениха побогаче. А у меня были другие планы.
В своей комнате с множеством ваз с цветами я мечтала творить. Тогда я начала рисовать.

Через полгода потоки поклонников мне надоели, и я стала скрываться в вековечном парке. Я рисовала. Переносила на холст весенний ветер, прошлогоднюю листву и образы неизвестных мне людей и существ. Благородных дам с зонтиками, ангелов в облаках и соломой в золотистых, как пшеница волосах. Но, почему-то пытаясь написать улыбку, у меня получалась она какой-то обреченной, печальной…

Близилось лето. Ранним утром, пока все домашние спали, я собрала все нужные мне принадлежности, надела свою любимую бардовую шляпку с большими полями, и, улыбнувшись своему отражению, отправилась в парк.
Парк был пуст, не считая щебечущих птиц, шелест вязов и журчание фонтанов. Я снова улыбнулась. В тот день я хотела написать что-то особенное…
Ничего не тревожило… Полная умиротворенность.
Кисть накладывает, переносит, штрихует, заключает… Я творю…

В этот день я встретила его. Его с темными, как смоль волосами, бледной кожей и распахнутыми, так широко небесными глазами и улыбкой с моих картин. Он словно возник из ниоткуда… Такой одинокий, он брел печально улыбаясь прошлогодним листьям под ногами. И  этим же вечером я поняла, что мое сердце охвачено синдромом влюбленности. 

Я начала творить с еще большим рвением, но как я не силилась передать его облик, у меня ничего не получалась. Но я начинала и начинала вновь…
Так  в личном эгоизме прошло два года… мне было невыносимо минорно… Я проводила в парке дни и ночи, я не ела, не спала и больше никогда не улыбалась. Я бегала по переулкам города и искала его безумными глазами. Я скучала, его облик уничтожил осенний дождь, словно морская волна замок из песка; его облик унес обманчивый ветер, не оставив мне даже капельку надежды. И этой осенью я поняла, что мои мечты из мыльных пузырей лопнули, и синдром одиночества вернулся. С тех пор я его больше никогда не видела.

Глава 3.

Закончив пансионат, я поступила в институт архитектуры и изобразительного искусства против воли родителей. Тогда мне уже исполнилось восемнадцать лет, и мне было плевать на титул, на мнение родителей и всей остальной общественности.
Я все меньше говорила, просто закрывалась в комнате и сидела, уставившись в стенку или в потолок. Хотя сначала, я просто закрывалась и занималась своими делами: играла на рояле, читала книги и писала картины. Тогда в искусстве художества определились мои любимые цвета – это красный и черный.
Прошло еще три месяца. Я совершенно перестала говорить с родителями и бросила институт.  Они стали беспокоиться…

Дождь за окном… Меня знобит… Перед глазами пелена, в горле комок…камин еле горит, он, как мое сердце.
Я сижу за столом вывожу на бумаге слово «Он», и тут же скомкав его, выбрасываю на паркетный пол. Таких выброшенных листов миллион на моем полу… Проходит время… я знаю, что оно проходит. Но сколько  часов прошло - не знаю.
Потом забытье… и я нахожусь на полу вместе со скомканными листами. Я валяюсь по полу, загребая бумагу поближе к себе, обнимаю любимые мной бумажки.
Я закрываю глаза, представляю его рядом, я чувствую его запах… Тут я задыхаюсь и начиню беспричинно улыбаться…
Он… повторяю я, как заклинание…  Он… отдается дикий шепот по четырем стенам…Он…рябит огромное зеркало тысячами осколков…Я чувствую себя тиной в болоте, водой, и  я разбиваюсь об пол, множеством капель боли… у меня кружится голова, и я проваливаюсь в забытье…         

Утро. Я совершенно не помню, что было прошлым вечером, как я оказалась в постели, и от чего пол завален бумажками…
Вдруг я вспоминаю о нем… я собираю миллион бумажек и кидаю их в камин. Раскрываю окно и пытаюсь упиться последними днями осени… по щеке течет ручеек из хрусталя…
Спускаюсь завтракать… за завтраком не одной мысли. Родители переглядываются…
Снова комната. Зеркало… кошмар, я похожа на привидение прозрачная кожа, впалые синяки под глазами…
Мне хочется писать. Беру кисть и черную краску… беру кисть и красную краску… творю…
Потом ближе к вечеру сворачиваюсь по кошачьи клубком у камина и смотрю, как адские огоньки пламени уничтожают его, существовавшего в листках… и я плачу хрустальными слезами… хрусталь разбивается об паркетный пол… его больше не склеить… 
   
Снова силюсь вспомнить его образ…. Он похож на боль, которую переношу я….

Вспышка молнии…. Огонь погас, обращая его в пепел… я не могла допустить того, чтобы он погиб… я окружу себя им… моим милым ангелом….
И я стала писать слово «ты» сначала у изголовья своей кровати, а потом почасовой стрелки от пола до потолка. И через несколько дней он присутствовал в моей комнате… я чувствовала, как вздымается его грудь, когда он дышит … я чувствовала, я все чувствовала, мой милый ангел… Я стала писать стихи…
Шли ночи, все эти ночи напролет я говорила с ним…   Я рассказывала ему, как мы будем гулять лунными ночами по старым переулкам Парижа; я рассказывала ему, как мы будем пить шампанское и заедать его клубникой, а после любить друг друга, одурманенные терпким запахом корицы и ванили; я рассказывала ему о нашем будущем ребенке… и о том, как мы будем его ждать… И я плакала от счастья….
В счастье мы провели два года…

Но однажды я проснулась рано утром… чтобы рассказать ему о том, как мы уедем оттуда далеко-далеко, туда где будем только он и я, туда где нас никто не потревожит…
И я не увидела его, не обнаружила, не почувствовала… Нас разлучили! Только маски лицедеев в белом кружились вокруг меня, и я заплакала.

Глава 4.

Я не знаю, что я сделала родителям… Они мне объяснили, что я тяжело больна. И что мне нужно подлечиться, а после я вернусь домой…
Как же так? Я говорила , что я не верю им, что они ничего не понимают, что они хотят разлучить меня с моим ангелом… Но мама почему-то плакала….
Я плакала тоже… милый, только не забывай меня, ты только дождись…
Потом они ушли…
Пришел врач. Белый халат, безупречная, до омерзения, натянутая улыбка, маленькие ущербные глазки – никакого сходства с ним.
Он что-то ворковал про лечение, про меня, делая комплементы. Говорил, чтобы я не расстраивалась…
Чему не расстраивалась? Такое впечатление как будто мир вокруг меня сошел с ума.

В общем, это была не плохая больница… до тех пор, пока меня не стали пичкать таблетками… Я потихоньку стала понимать, как я тут оказалась. Они, милый мой, думают, что я больная! Вчера я узнала свой диагноз: шизофрения – тихое помешательство. Это не правда! Мои родители испугались и упекли свою дочь в психушку! А ведь у меня, всего лишь, синдром влюбленности…

Прошло три года.

Милый, меня до сих пор не выписывают… Знаешь, я стала забывать твой облик… Милый, дождись меня!

В этой больнице у меня было только одно удовольствие – сигареты. Родители были против, но врач сказал, что мне это будет не во вред… так, что я начала  курить…

Вчера я вспомнила, как мы ходили с тобой в театр, я вспомнила себя с мундштуком и длинной сигаретой и  в своей бардовой шляпе. Помнишь, я была, в ней в первый день нашего знакомства?

Я хотела писать… но мне не давали кисти и краски…
Мне вообще ничего не давали… кроме, как есть, пить, принимать таблетки, ходить на процедуры и курить…

Тогда мне сказали, что его не существует! Что он моя больная фантазия! Что он просто иллюзия! Как мне тогда было трудно…

…как доказать им, что семь лет назад мы с тобой виделись! Знаешь, я никогда этого тебе не говорила, но я люблю тебя!
Я хочу выбраться отсюда… хочу в нашу комнату… хочу снова ощущать твоё дыхание на своей коже…
Ветер…

Сегодня мне двадцать восемь лет…

Глава 5.

Меня выписали через восемь лет. К этому времени от меня ничего не осталось, в буквальном смысле этого слова…
Я долго ждала этого дня, но… он ушел… Обои в комнате заменили… только рояль в пыли… картины… половина уничтожена. Как раз те, на которых сохранилась его улыбка. И я плачу…
Я чувствовала пустоту. Они отобрали у меня все: сначала его, увезя меня в больницу, потом его образ посредством медикаментов, стирающих память, а теперь и ущербные крохи – воспоминания.
Впервые больше нет сил... я больше не хочу жить…
Прошел год…
Я  одинокая взрослая женщина, живущая с родителями, имеющая титул… мне двадцать девять, и у меня ничего нет… Ничего… Я его уже не помню. Я даже не помню, что было вчера…
Ужин с родителями, пресный разговор…. А я ведь больше не рисую…
Ночь… стою у окна. Выпускаю колечки сиреневого дыма в темноту. Я так и до сих пор и не бросила…
Видел бы ты меня тогда…. Старуха… в тридцать лет, я выглядела старухой…
В то время, я уже ни о чем не думала… не о чем…
Зато родители были счастливы: знакомили дочь-старуху-мертвеца с женихами, одевали, мечтали о том, что, увянув однажды, я смогу расцвести…

Глава 6.

Помни обо мне…

Я сплю…
Тернистый парк… мой смех…прошлогодние листья под ногами… витые скамейки… разноцветные ленты, пахнет масляными красками… раннее утро… или поздний вечер…
Журчание фонтанов… прозрачная вода… и тепло, укутывающие тепло…
Голубое небо… немного серое, после дождя… Нет! Боже! Это не небо, это твои глаза! Ангел мой! Ты рядом! Ты наконец-то рядом! Поэтому мне так, тепло…
И мы уходим… ты берешь меня за руку, и мы уходим… я улыбаюсь от счастья сквозь слёзы…
Мы уходим за своей звездой… уходим бродить по старинным переулкам Парижа… уходим пить шампанское и есть клубнику, а потом любить друг друга всю ночь…

На утро меня нашли мертвой. Я получила освобождение. Синдром одиночества и грусти меня больше никогда не посетит…
Я умерла во сне, счастливо в эйфории и с твоим именем на устах…
2006 год