Последний из рожденных на Земле

     Теплый летний ветерок приятно гладил волосы, словно ничего никогда и не происходило, словно не было того ада, который сотворили сами люди из-за своей глупости, словно не было той войны унесшей миллиарды жизней, войны ставшей последним развлечением недалеких мужланов, пытавшихся доказать друг другу свою брутальность.
     Тишина летней ночи, нарушаемая лишь стрекотом цикад, да треском остывающей после дневного зноя земли, всегда завораживала людей своей красотой и какой-то детской непосредственностью. Но эта тишина была другой, в ней не было ничего, никаких звуков, или едва слышных шорохов, лишь голая и холодная пустота. Неестественная пустота. Неестественная пустота для прежнего мира, но пустота, ставшая постоянной спутницей мира нового, если конечно то, что от него осталось, можно было назвать новым миром. Выжженная дочерна земля, растрескавшаяся пустыня на том месте, где, когда то был безбрежный океан, небо, словно задернутое пленкой, подобной той, что остается на лужах после бензина, и зелено-желтая луна, словно стесняющаяся своего уродства, осторожно выглядывающая из-за набежавших облаков – это и есть новый мир. Безжизненная пустыня, лишенная всякой красоты – вот последствия очередного, как казалось, самого зауряднейшего конфликта.



     А все начиналось, по-библейски, с одного слова. Со слова последнего тирана, вписавшего свое имя в историю, как синоним разрушителя, опустошителя, Сатаны, если будет угодно. Всего одно слово, и вот остроносые межорбитальные истребители уже взмывают в небо, неся на своих стальных крыльях погибель для всего живого, неуклюже поднимаются в небо тяжелые бомбардировщики, земля разверзается, выпуская из своих недр ракеты, призвание которых сеять смерть и опустошение на всей земле.
     А потом был последний бой. Три долгих дня и три бессонных ночи небо было окрашено в багровые тона, перемежающиеся ослепительными, до боли, яркими вспышками. Три дня и три ночи с неба, словно падающие звезды валились самолеты. Горящими факелами они разбивались о земную твердь, или же падали в море, заставляя, то бурлить и кипеть, подобно воде в кастрюле. Великие сверхдержавы и огромные мегаполисы в один миг превратились в полыхающие, залитые кровью и пропахшие дымом развалины. А над всей этой ужасающей и неестественной картиной, подобно быстрой и стремительной горной реке, разливался непрекращающийся плач матерей, которым так и не суждено было дождаться своих сыновей с войны. Вторя материнскому плачу, в тяжелом воздухе раздавались мощные взрывы, все эти звуки войны сливались в единую ужасающую какофонию. Это был конец света, самый настоящий, не тот, который предсказывали философы разных времен и народов. Все, что в те дни происходило на Земле не было случайностью или трагическим стечением обстоятельств, это был четкий результат всей человеческой деятельности, начиная еще с того момента, когда наш древний предок впервые взял в руки камень. Люди – венец творения природы, сами сотворили это со своим домом, тем самым доказывая, что на деле они не какой и не венец, ведь даже самое глупое животное никогда не гадит в том месте, где оно живет.
     Но, тем не менее, уничтожив Землю сами люди выжили. Пускай всего две тысячи из девяти миллиардов сумели достичь спасительных стен межорбитальной станции с пафосным названием «Спасение», но все же…
     Среди этих двух тысяч был, и я, человек приложивший свою руку к сотворению того хаоса, что царил на Земле. Пускай, конечно, не по своей воле, а по приказу начальства, но все же от этого не было легче не мне, не той горстке выживших, в которой я оказался. Первые годы, проведенные на станции, были очень тяжелыми: от неизвестного науке грибка, затесавшегося в материал обшивки, так называемого «Спасения» погибли еще примерно три четверти выживших. Когда эпидемия стихла, люди с привычным для их натуры упорством принялись осваиваться в новой для себя обстановке. Каждый занимался своим делом, стараясь забыть все ужасы последней в мире войны.
     А годы шли, все кого я знал, и к кому я испытывал хоть какие-то теплые чувства ушли в холодное и мрачное небытие. Я стал последним человеком, который появился на свет, вне угрюмых стен станции – нового обиталища остатков человечества. Одинокий, раздавленный жизнью старик, мучающийся от рака легких, и таящий в глубине души лишь одну мечту – вернуться на свою родину – Землю, провести последние минуты своей жизни не в мрачных стенах орбитальной станции, а на бескрайнем просторе родной планеты, пускай и изуродованной шрамами войны, но все же такой близкой и родной.
     И вот в один прекрасный день моя мечта осуществилась, в составе небольшой экспедиции, целью которой было исследование бренных останков старого мира, я вернулся на Родину.
     И вот в этот поздний час, когда на небе целиком и полностью хозяйничает Луна, я сидел на небольшом каменном уступе и с безудержным восторгом рассматривал все то уродство, которое оставил после себя Человек, ведь несмотря ни на что для меня все это было таким родным и знакомым, таким близким и нежным. За долгие годы я впервые почувствовал себя дома. Слезы счастья и истинного раскаяния катились по впалым щекам. Я шептал Земле: «Прости нас. Пожалуйста, прости», - хотя и понимал, что просить прощения уже поздно. Земля молчала, а зелено-желтая луна, застывшая в небе лишь с тихой грустью смотрела на мою седую голову…



    Из-за горизонта лениво выползало огромное багряно-желтое дневное светило. С некоторой неохотой, словно боясь увидеть, то, что осталось от некогда цветущей планеты, оно начинало озарять своим светом бескрайние безжизненные просторы. А где то на высоком каменном уступе, со счастливой улыбкой на тонких растрескавшихся губах, но с уже небьющимся сердцем, рассвет, словно живой, встречал старик – последний  из рожденных на Земле.