После дождя будет радуга, из сборника первые радос

Утром, когда родители ушли на работу, мы еще сладко спали. Солнце выкатилось из своей спальни, заглядывая мягкими лучами в окна, пробегая по одеялам, подушкам и лицам, заманивая нас во двор. Но  в воздухе стояла еще утренняя прохлада.
Долговязый Витька подъехал к нашему забору на своем «драндулете» с восьмеркой на колесе, и свистом, словно соловей-разбойник, разбудил ребят всего околотка. Сон как рукой сняло. Нас словно ветром сдуло. Мы выскочили на крыльцо, свыстроились лесенкой по росту. Саша почесал в затылке и спросил сиплым спросонья голосом:
– Чего так рано то? Потом приходи. Сарай еще не открывали.
– Ты давай не заливай: «сарай». Час откроем твой сарай, – хвастливо, по-хозяйски крикнул Витька, бросил свой велосипед за воротами, ловко перемахнул через забор и оказался в нашей ограде; спокойно направился вразвалочку по чистой дорожке к дому, поравнявшись с нами, щелкнул меня по носу, оттянул Вовке резинку на трусах, хлопнул по голому животу. Пауза была недолгой – раздался грохот: запнувшись о Сашину ногу, которую тот подставил, Витька рухнул на деревянный настил, растянулся во весь свой рост. В какие то доли секунды мы, не сговариваясь, оказались верхом на долговязом Витьке и стали бить почем зря. Он от неожиданности даже не сопротивлялся, а мы били, не переставая, руками – устроили ему «чистку». Получилась «куча мала». Саша кричит нам: «Лежачего не бьют!» А  мы с Вовкой колошматим по шее, голове, груди еще и еще. Витька даже не пытался встать. Тут вмешался Саша: оттащил сначала Вовку, потом меня. Я отбежала и с разбегу опять навалилась всем своим тельцем, стучала кулаками по Витькиной груди. Борьба не закончилась, но он, наконец, поднялся, сбросив нас, как назойливых мух. Мы, войдя в роль нападающих, стремились снова в бой: всыпать, отомстить за обиду, нанесенную мне и брату.
– Вы чо, хотите, чтобы я показал вам, где раки зимуют? – спросил язвительно Витька, отряхивая свои штаны и показывая огромный кулак. Лицо его побагровело, злые глаза точно прокололи нас всех троих разом. Вражда, начавшаяся не вчера,  казалось, вспыхнула с новой силой.
– Ну, ты, полегче! Мы тоже не лыком шиты, – ответил с угрожающей интонацией Саша. Он был воинственно настроен. Витька поспешил покинуть наш двор. Походка его изменилась. Шел он неуверенно, оглядываясь, произнося уже на ходу:
– Поглядим, чья возьмет!
– Ну, это мы еще посмотрим! – твердо ответил Саша.

Летний день был похож на все другие, как две капли воды, но эта утренняя перепалка с долговязым Витькой принесла изменения в наш распорядок дня. Саша как-то сразу повзрослел – стал более сдержанным в своих поступках и словах. Что происходило в его душе и с ним самим – нам было не понять, да мы и не старались. Нас больше забавляло то, что мы победили Витьку, как нам казалось. Противный наездник так и носился по нашей улице, украдкой поглядывал в нашу сторону. Мы с Вовкой старались не обращать на него внимания. Саша, напротив, был уверен, что этим дело не кончится, и стал готовить настоящий отпор обидчику.
Катание на велосипеде Сашу мало интересовало. Он занялся серьезным делом, начал «качать» мышцы, чтобы стать сильным. Отец позднее сделал ему турник, купил эспандер, гантели. Все, что проделывал Саша, мы тут же повторяли с Вовкой, как обезьяны. У Саши не всё сразу получалось, а у нас и подавно.
Раньше, за что бы он ни брался, если не получалось – бросал, и занимался чем нибудь более интересным. Теперь он выделывал со своим телом всякие выкрутасы, давал разные нагрузки. Нам с Вовкой было интересно и смешно наблюдать за ним. Все, что он проделывал, как изнурял себя бесчисленным повтором странных упражнений: приседанием, отжиманием, подтягиванием. Как одержимый, утром, в обед и вечером был занят тренировками. Вовка пытался подражать ему, но спину держал совсем не так, как надо.
– Чего выставился, как кот на масленицу! Прогнуться надо, – Саша бросался на пол и показывал, как надо держать спину, багровея от прилива крови к лицу. Вовка, следуя примеру, повторял, но руки не выдерживали – падал  на пол, смеясь и дурачась.
– А ну тебя со своим отжиманием, – скоро высказался и смотался восвояси Вовка.
– Дурак, не хочет стать сильным.
Точно так же говорил Саша, когда пошел в первый класс. Первый день учебы для него был открытием. И  все, что было в школе в этот день, и как писали в тетради, палочки под наклоном. Эмоции его переполняли; хотел поделиться своими впечатлениями – попытался усадить Вовку и стал учить его, подражая учителю, как надо писать эти загогулины и палочки. Тот с охотой и интересом написал одну или две строчки, но быстро улизнул под каким то предлогом от «строгого учителя».
– Вот, дурак, не хочет быть писателем, – сокрушался Саша.
Нам с Вовкой было раздолье. Велосипед с мотором был в нашем распоряжении. Отец купил его «на всех», как и всё, покупал в одном экземпляре, будь то коньки, лыжи или сани. Ну с санями – куда ни шло, и с лыжами тоже справлялись – крепления были для валенок. С коньками было сложнее! Они мне были на три-четыре размера больше, но все равно надевала по пять носков и каталась.
Велосипед был зеленый, темный, без рамы, с мотором и со всякими рычагами тормозов и сцеплений. Я помню, как получила от Вовки инструкцию:
– Вот здесь справа газ, а вот - тормоз, – показал два рычага на руле и завел «агригат».
Я без особого страха, уверенная в успехе, давно освоившая езду на обычном велосипеде, поехала, стоя на ногах, так как до беседки-сидения не доставала. Брат сначала бежал за мной, давая «ценные указания»: «Правее держи! Плавно дави на тормоз», – потом отстал.
Хорошо, что в это время не было машин на отсыпанном шлаком участке дороги. Велосипед с мотором шел на хорошей скорости. Я еще и еще прибавляла газу, крутя рычаг, очевидно, не тот, который нужно – где правая сторона я почему-то не могла вспомнить. И поездка моя закончилась плачевно. На повороте, не сбавив скорость, «велик», как мы коротко его называли, занесло в шлаке, колеса забуксовали. Я не смогла справиться с тяжелой для меня техникой и вместе с ней распласталась во всей красе: лежу, и мой велосипед лежит рядом на боку, мотор ревет страшной «музыкой». Когда подбежавший Вовка заглушил его, долго эхом отдавалась музыка в моей голове «дрын-дрын-дрын». Поцарапаны коленки, локти и лицо, про ушибы я уже не говорю.
Кровь вместе с грязью и шлаком, весь букет красок и рева был доставлен к маме кем-то из взрослых во главе с Вовкой.
Сцена была молчаливой. Испуг в маминых глазах был страшнее моей боли. Рев сразу затих, остались всхлипывания. Потом кто-то сказал: 
– Вы уж не ругайте ее, а то она и так напугана.
– Да чего уж, понятно.
– Надо бы раны промыть.
Отмывали меня в тазу, в котором была вода фиолетового цвета, очевидно, с марганцовкой. Вся наша улица слышала мои крики.
– Не ори! Я сейчас тоже закричу. Я сама боюсь, –волновалась мама, и я замолкла от страха за маму.
– Ты зачем усадил эту куклу на моторный велосипед! А! – спросила строго мама.
Вовка тяжело вздохнул, но ничего не смог ответить.
Вымытая и забинтованная, хлюпая носом, лежала я в кровати, как кокон, утихомирившись. Очень сильно переживала моя добрая мама.
– Думаю, шрамы останутся на лице, – слышала я разговор взрослых из соседней комнаты, – да еще со шлаком.
Что такое «шрамы» мне было не понятно. Это «со шлаком» было последнее, что я слышала. Сон  своей теплой лаской успокоил и заволок легкой дремой все мои страдания и страхи.
Не прошло и недели, как все болячки зажили, и я была готова к новым приключениям. Со всеми детьми бывают хлопоты, но со мной, наверное, больше всего было забот маме. То поросенок, которого я и так-то боялась, мне чуть руку не откусил - остался шрам на запястье левой руки. То я, разбив вазочку из тонкого стекла с вареньем, чуть не оторвала себе палец на ноге, после чего на мой крик прибежали две взрослые  женщины, жившие по соседству - думали, что меня убивают или режут. Володя – сосед – возил меня на мотоцикле в приемный покой и обратно. Когда мне накладывали швы на палец в больнице, я от страха даже не пикнула. Мама не поверила  Володиному рассказу про это, думала - он шутит.
– Это так не похоже на мою дочь, – сказала она, не доверчиво.
Лето шло к концу. Дни стояли на редкость солнечные и дождливые одновременно: утро никакого дождя не предвещает, но к вечеру обязательно пойдет дождь - теплый летний, с далекой грозой и быстрой молнией, пронзающей где-то вдалеке по вертикали небо. После проливного дождя тихо. Чистые, словно вымытые, небо и земля. Одним концом начинаясь где-то за горой, другим прячась где-то за огородами, размахнулась во всё небо радуга, как цветная дуга-коромысло. На дороге теплые лужи, по которым мы бежали довольные и счастливые.
Бежали, будто судьбе навстречу.

Драка, все же, рано или поздно должна состояться. Вопрос был: где нападать будут соперники, какими средствами обороняться. Саша смастерил кастет из подручных материалов и еще какие-то приспособления для схватки с противником. Конечно, его изобретение в моем понимании казалось  страшным, месть рисовалась в детском воображении кровавой расправой. Наблюдая за братьями, слыша  их разговоры:
 – Во все времена дрались или в честном бою или хитростью.
– Смелость и отвага брала города, а тут одной смелости мало.
– Надо доказать превосходство характера: победить если, то честно. Для этого удар должен быть точным, направленным в болевую точку,  – убеждал себя Саша.

Где кончалась улица, там начиналась согра – место, свободное от строений, простор для выпаса гусей, уток и скота. Мелкой травкой покрыта холмистая равнина. Здесь был простор и для детской фантазии. Овраги, после дождя наполненные водой, притягивали, словно магнит: тут было море головастиков и квакающих лягушек. Мы, стоя по колено в болотной мути, ловили плавающих лягушат сачками, сделанными тут же наспех из тряпок. Соседи по улице были еще малы, за ними присматривал грозный дед - хохол. Им не позволялось далеко уходить, а мы были сорванцами. К самостоятельности нас приучили: нашим «воспитанием» занимались вечером и то, если кто-нибудь проговорится – расскажет, где мы были. Ябед не было, потому как, если ябедничали, то попадало всем без разбора.
Я не видела сам поединок: случилось это уже в сентябре – учеба принесла новые заботы. Узнала о том, что все пошли на согру – всё делалось в строжайшей тайне от взрослых. Запыхавшись, раскрасневшись, прибежала, когда всё уже закончилось. С выбившимися волосенками из-под косынки я выглядела растерянной: пропустила решающее, касающееся меня событие, смотрела вопросительно на всех, ничего не понимая, видела, что лица были взволнованы. Ответ я нашла сама. Саша сидел на выступающей кочке, ворот рубашки был оторван, лицо выражало душевную боль. Витька стоял со своими дружками, у него под носом была кровь. Этот, похоже было, страдал физически.
– С кем он вздумал тягаться! – сказал Витька, показывая в сторону моего брата.
Мне показалось, что Саша не слышал его слов, да и говорил Витька, видно, больше для себя.