К брату, продолжение если любишь

Делать нечего – едем к брату. Осенняя пасмурная прохлада пропитала воздух основательно. Надо запастись терпением и ждать еще больших холодов, но мы с Катей, одетые легко, замерзли так, что зуб на зуб не попадал. За окном вагона мрак. В октябре темнота наступает внезапно, сразу после захода солнца. Зажгли тусклые лампы, стало, кажется, чуть теплее. Засуетились продавцы мороженого, напитков, газет и кроссвордов. Двери вагона постоянно открывают и закрывают, по ногам несет холодом.
У нас нет лишних денег. Прижались друг к другу, молча поглядываем на отражение в окне. Но отвлечься нам не удалось ни на минуту. По проходу стали ходить попрошайки разных мастей. Неожиданно, словно по команде, появились из дверей две девочки, наблюдая за пассажирами наметанным взглядом, выдержав паузу, неожиданно громко запели:
Школьная пора – и при всякой погоде
Пропадали пропадом мы во дворах.
Через года слышу мамин я голос,
Значит, мне домой возвращаться пора.
Катюша годом раньше распевала эту песню, сейчас придвинулась вплотную ко мне, сильно сжала мою руку. Юные певицы совершенно разные: одна смелая, повыше, плотно сбитая; другая боязливая, маленькая и поджарая. Странный дуэт, правильно ухвативший мотив песни, донял до слез не только меня:
– Мама, слышишь, давай дадим им денежку, – предложила Катя, заглядывая мне в глаза.
Я отыскала в кармане мелочь, и Катя сама положила монету на дно видавшей виды, непонятного цвета шапки.
– Да хранит тебя Господь! – сказала белоголовая девочка, которая пошустрей, моментально спрятала монету и тут же перекрестилась.
Маленькие артистки, держа марку, медленно удалялись от нас, собирая свои кровные, заработанные. По примеру Кати, люди стали доставать мелочь.
– Они бездомные, и у них нет мамы, – сказала Катя, провожая взглядом девочек. Народ притих. Слова песни вонзились в сознание.
 
Наконец мы приехали, наша станция. На молчаливом небе немного тусклых звезд. Спотыкаемся на каждом шагу. Внезапно поднялся ветер. Скоро звезды стали ярче, будто их кто отмыл. Тонкий холодный месяц показывал нам дорогу. От ходьбы мы немного согрелись. Но от скорой предстоящей встречи волнение усиливалось, и меня прошибал озноб. Я размышляла о том, что я скажу брату.
В подъезде дома, где живет брат, темно. Мы поднимались по ступенькам на ощупь. А на площадке пятого этажа, как ни приглядывайся – ничего не видно. Нашла на привычном месте кнопку, звонила долго. Было слышно, что за дверью кто-то есть. Дверь распахнулась, на пороге в светлом проеме обозначилась фигура девочки-подростка. Глядит пристально, узнала по голосу, кинулась обнимать, спрашивать:
– А где Саша? Почему он не приехал? – Оленька, убедившись, что Саши нет, не успокоилась. – А вы откуда взялись? На самолете, что ли, прилетели?
– Ага, на самолете! На электричке из Иркутска, – поспешила сообщить Катя.
– Вы чо, проспали Черемхово! А почему Саша не приехал? – засыпала вопросами Ольга. – Он в прошлый раз тоже проспал станцию и приехал на электричке.
– Уж спать-то он мастер! – оборвала я Оленьку на полуслове, предупреждая дальнейшие расспросы. – Оля, дай отдышаться!
Она заглянула за дверь, все еще не веря, что Саши с нами нет.
– Он у бабушки остался, – ответила, наконец, за меня Катя.
Оленька сломя голову понеслась в кухню, еле вписываясь на бегу в дверной проем, сообщая на ходу:
– Тетя Вера с Катей приехали!
Показавшаяся невестка, увидев нас, мигом сменив выражение лица, куда-то исчезла.
Я приоткрыла дверь в кухню – веселье было в самом разгаре. Гости сидели с поднятыми рюмками и встретили нас криками восторга – «Вот и родственников бог послал»! – оживленно засуетились, пригласили меня к столу, явно воображая бурное продолжение. Но мне показалось, что со стороны невестки все стало принужденно. Она поставила дополнительный прибор, но забыла о приветствии, и за приезд никто не выпил, как это было раньше, когда тепло встречи согревало. Сейчас казалось: что-то не так я сделала, и надвигается неминуемая ссора. Гости оказались свидетелями так и не проявившегося радушия хозяйки.
Встреча, понятно, ошеломила всех, я ничего не сообщила брату о замужестве. Но, как сказал Шекспир, – «все начинается со встречи». Радости от неожиданного нашего переезда в Иркутск ни брат, ни его жена не испытывали. Только Оленька, которая крутилась тут же, не отходя ни на шаг.
– Правда, тетя Вера, вы будете жить в Иркутске? А Саша?
– Мы и так живем в Иркутске, в мастерской, у папы, – заверила Катя.
– Вот это да! Как это вы в Иркутске оказались? В какой мастерской? В швейной? И теперь мы к вам в гости будем приезжать. Как здорово!
– Конечно! Только не в швейной мастерской, а в мастерской художника. Мой папа художник! – с гордостью ответила Катя.
– Ты чо, какой художник? Шутишь! – И, возбужденно разговаривая, девочка потащила Катю в комнату.
Совсем не так представляла я встречу с братом. Не пригласили на свадьбу – жуткая обида страшнее смерти близкого человека. Жена брата высказала:
– Зачем ты контейнер в Иркутск отправила? Жила бы в Половине, всем бы хорошо было. Ишь, скрытница, все втихушку сделала! Нафига мы тебе квартиру нашли. Замуж она вышла! Нормального мужика бросила, нашла себе неизвестно кого и радуется.
Неожиданно узнав о себе много нового, я смутилась. Но, собравшись с духом, не принимая во внимание присутствующих гостей, попробовала защититься:
– Зачем ты так? Что я плохого сделала? Неизвестно кого! Человека, мужа, которого я люблю, и он любит моих детей. Володя будет настоящим отцом моим детям.
– Каким отцом? При живом-то отце! Вот я понимаю, если бы не было отца – тогда другое дело.
– Много ты понимаешь, я вижу, – не сдержалась я.
– Где уж нам уж выйти замуж, – парировала она.
– Можно подумать, что я мужа бросила, – защищалась я от ее нападок.
А она, не долго думая, продолжала:
–Ты мне-то сказки не рассказывай. Кто он такой – твой художник? Знаем мы этих художников. Где же он теперь, твой художник? Слинял уже! – съязвила она.
– В Москве он, беда у нас, Володя сына хоронить поехал. – Хотела заикнуться про деньги, но язык не повернулся.
– Горе и радость ходят рядом, – сказала ее подруга, пытаясь разрядить обстановку.
– Да! – прохрипел отрешенно брат и пошел курить на балкон.
Брат! Это мы в детстве ладили друг с другом, а теперь он изменился. Или мир изменился. Подумала, что не вовремя я просто приехала. Да и правду сказать: как радость – так не вспомнила про родного брата, а как горе случилось – так примчалась. Вслух же сказала:
– Что уж тут поделаешь. Даже очень мудрые люди ошибаются. Да мы с Володей и не думали про пышную свадьбу, – пытаясь прояснить ситуацию, продолжала я.
– Ты так говоришь, как будто каждый год замуж выходишь! – вскрикнула обиженно невестка.
– Конечно, у всех же разные представления. Свадьба в широком понимании – гульба в ресторане, а мы просто вечерком дома погуляли. Думали, что здесь отметим с вами в кругу семейном, по-родственному.
Но моя невестка не поддавалась ни на какие уговоры. И долго не могла успокоиться. Мне вспомнилась вдруг встреча с Володиной родней в деревне. Все, конечно, встречают по-разному. Ну, попали не в строчку, ничего не попишешь, всякое бывает. Разочаровала родню скромной свадьбой, замужеством или еще чем. А когда я сказала, что мы с Володей венчались, то на невестку напал приступ смеха.
– Что, и со священником? Еще чо придумали! Вы бы еще в грехах покаялись, – продолжила она смеяться, и плюнула в сторону.
Тут даже веселые гости попробовали урезонить хозяйку, но на нее как нашло. Она была против моего замужества, и все тут.
Я вышла за братом. На балконе было прохладно. Поеживаясь, ища сочувствия, спросила:
– Ты слышал?
– Не глухой, но священника-то зачем, в самом деле? – поддержал он жену.
– Что тебе не нравится? – возразила я
– А мне все равно, делай, как знаешь! – ответил он, закашлявшись в кулак.
– Я не поняла, брат ты мне? Скажи же ей…
– Ну, что ты, сестренка. Не принимай близко к сердцу.
– Близко! Куда уж ближе?
– Отдохни, ложись, утром поговорим. А теперь-то чо, хоть заоправдывайся, люди они и в Африке люди.
– Африка далеко, а мы, выходит, «нелюди». – Я замерзла не на шутку и, трясясь от холода, продолжала: – В любой ситуации люди останутся такими, какие есть. Твоя жена на некоторые вещи очень строго смотрят, а я этого никак не усвою.
– И чего сердце рвать? Разве можно одолеть убежденную в своей правоте бабу?
– Мне кажется, если ты уважаешь человека, то не будешь судить строго.
– Никто и не судит. Чего сейчас-то об этом? – примирительно сказал брат, заметив, что я трясусь как ненормальная.
Впрочем, это только на минуту могло показаться, что я родного брата не понимаю. Брат у меня один, и я люблю его, какой он есть, бродяга. Тьма и беда иногда захлестывают, но мы, жившие под одной крышей детского неба, спасаемся от тягот и невзгод, держась за тонкие узы кровного родства.
И уже лежа в постели, представила явственно Володю и подумала, как нам без него плохо. Оленька потихоньку залезла к нам с Катей под одеяло и горячим шепотом просила рассказать о художнике и о его сыне. Я, рассказывая, оглядывалась, нет ли свидетелей в образе ее мамы. Рассказывала все то хорошее, что знала о Володе. И Катя помогала мне, подсказывала. И мы незаметно уснули.
Едва только начало светать в просвете между штор, как я проснулась. И снова мысли вернули меня в реальность. Скинув с себя вместе с ночной сорочкой хандру, твердо решила: «пусть будет что будет», как повторяет мама. И добавляла про себя: «Были бы мы живы, богу милы, а людям сам черт не угодит». Радость или горе нас ждет, там видно будет.
Нас никто не провожал, все еще спали. Думала больше о Володе, переживая, что он приедет, а нас нет, мы не задержались у брата, да нас, собственно, никто и не задерживал, вернулись с Катей в Иркутск.