Цена ордена

Сын вернулся с занятий из школы домой и сразу стал помогать отцу, у которого сегодня был День Ангела. Семейный праздник выдался на субботу. Имениннику повезло – с его ненормированным рабочим днём. Этот день оказался свободным, и было время подготовиться и отметить дату день-в-день, без переноса на выходной. К приходу мамы было почти всё готово. Из двух столов составлен один большой стол, для взрослых. Диван передвинут с привычного места, чтобы был простор, где расположился маленький столик для детской части компании. После трапезы его можно быстро убрать, освободив место для танцев под аккордеон, баян, гитару или пианино. Были расставлены разношёрстные стулья, позаимствованные у соседей, потому что общее количество гостей ожидалось около двух десятков. А в обыденной жизни иметь столько мебели не было необходимости. Пришла с работы радостная мама и стала расставлять яства. Появились первые гости. Мужчины степенно вели дискуссии на глобальные темы, а женщины сразу включались в хлопоты на кухне. Каждая добавляла свою лепту в виде салатов, пирогов, тортов, потому что все праздники устраивались в складчину, и таким образом собирался роскошный стол. В центре стола по киношному примеру стояли две бутылки – водка и вино. В то время уровень радости от праздника определялся количеством песен, танцев и вкусовыми качествами самоприготовленных яств, а не количеством выпитого спиртного. Главное было веселье, а не отрыжка, хотя обилие и разнообразие блюд было закономерным. Древняя русская традиция!
К назначенному времени все были в сборе. Обычно первое слово брал Фёдор Александрович – в компании старший по возрасту. Но сегодня традицию нарушил Александр Васильевич. Извинившись, он предупредил, что через полтора часа должен отбыть в командировку, но ему хочется получить удовольствие вместе со всеми. Он извлёк свой подарок – новую пластинку. Все с интересом стали слушать. Из проигрывателя зазвучало:

          «Светилась, падая, ракета,
          Как догоревшая звезда.
          Кто хоть однажды видел это,
          Тот не забудет никогда…»

Лица гостей посерьёзнели. Все были фронтовиками. В тишине продолжалось:

          «Мы не забудем, не забудем
          Атаки яростные те
          У незнакомого посёлка
          На безымянной высоте…»

По отрешённым взглядам было видно, что в мыслях все отлетели каждый в своё далёкое прошлое – больше десятка лет. Спокойный голос певца и распевная мелодия вернули их в трудную молодость.

          «… Их оставалось только трое
          Из восемнадцати ребят…»

Папа встал, видимо хотел выйти, но не стал беспокоить тесно сидевших гостей. Опять сел.

          «Как много их друзей хороших
          Лежать осталось в темноте.
          У незнакомого посёлка,
          На безымянной высоте.»

Затихла песня. Проигрыватель, громко щёлкнув, остановился. Отец сидел потупившись. По его щекам струились слёзы. Сын сидел потрясённый. Его большой, сильный папа, и вдруг, плакал! Женщины слёз не стеснялись. Александр Васильевич попытался подбодрить друга:
«Ну что ты Алексей?»
Папа, неловко смахнув слёзы, сказал:
«Друзья, ведь эта песня про моих ребят. Из девяноста человек нас уцелело четверо…  А потом мне орден дали – Красной Звезды.»
Отца стали просить, чтобы он рассказал, как это было. Он смущённо отказывался…
Слово взял Фёдор Александрович и провозгласил тост:
«За Друзей! Которые, – лежать остались в темноте!»
Стоя, молча выпили, и Фёдор Александрович как-то мягко приказал:
«Расскажи, Лёша!»
И началось не очень складное повествование, изобилующее именами, точными названиями населённых пунктов и паузами…
В моём пересказе восстановить всё уже не смогу. Для меня эти детали тогда не имели значения.

…Однажды, солнечным осенним утром молодой лейтенант получил в своё распоряжение девяносто кавалеристов-новобранцев, и приказ – отбыть пешим ходом в населённый пункт километрах в тридцати от основной базы. Получить там 300 голов коней, укомплектованных сбруей и весь табун пригнать в расположение эскадрона. Выглядело это несложно. Действительно, за 8-9 часов светового дня можно было свободно успеть и туда, и обратно. Но задание усложнилось тем, что лейтенант должен одновременно доставить туда некий секретный пакет. Кавалеристы были давно готовы к походу, а пакета всё не было. Время затянулось сначала до двенадцати, потом до пятнадцати часов…
Наконец, молодой командир получил конверт, запечатанный пятью сургучными печатями. Около шести часов вечера, без малого, сотня двадцатилетних парней, выступила в поход. Они предполагали, лёгкий марш, как прогулку. Им даже приказали оставить в части всё оружие, чтобы не мешало. Новобранцы были рады тому, что они смогут самостоятельно выбрать себе коней для дальнейшей службы. А это большая привилегия.
Во всю силу молодецких лёгких гаркнули строевую песню, и колонна двинулась в путь  вслед заходящему солнцу, к виднеющимся на горизонте карпатским горам. Скоро строевой шаг сменился более экономным, – походным. Без песен, но так же энергично колонна продолжала путь. Солдаты переговаривались между собой. Местами слышался смех. Дорога начала петлять вдоль бурной речки, почти повторяя её повороты среди лесистых взгорков Карпат становившихся всё круче.
Вдруг, в наступающих сумерках впереди послышался неясный гул моторов. Слева от дороги простиралось небольшое открытое поле. Справа, в низине, высокорослый густой кустарник, далее угадывался шум бурной речки. Лейтенант на всякий случай из осторожности тихо, передал по колонне команду:
«Укрыться в кустарнике!»
Колонна мгновенно «растворилась» в лощине.
Гул перерос в зловещий незнакомый рокот. На фоне шума множества автомобильных моторов стал различаться мотоциклетный стрёкот. По дороге не спеша, проехали мотоциклы с автоматчиками. И далее, из-за поворота показалась колонна фашистских машин.
Кавалеристы замерли в оцепенении. В спустившихся потёмках из зарослей было трудно пересчитывать машины, но все поняли – их много! Девяносто полных сил защитников Родины ясно сознавали, что многократно превосходящим врагам, вооруженным автоматами противопоставить нечего, кроме нескольких ножей и одного пистолета лейтенанта. Решили переждать, пока колонна пройдёт, а там видно будет. Оказалось, колонна и не собиралась проходить. Немцы остановились и стали деловито разбивать стоянку на другой стороне дороги.
Эх, если бы было оружие и боеприпасы! А так, бойцы, сжав зубы от досады, были вынуждены затаиться как мыши.
Утром на рассвете все осознали, что находятся в западне, из которой не только нет выхода, а даже носа не высунуть. Вдобавок этот… секретный пакет. Обнаружить себя нельзя. Не дай Бог, если он попадёт в руки фашистов.
Решили переждать день… или там - два, пока немцы уйдут. Благо густые кроны кустов надёжно скрывали от вражеского глаза, и погода стояла тёплая, и воды вдоволь, и доступ к ней относительно безопасен. Вдобавок немцы не проявляли интереса к изолированной лощине у них под носом. Дальше всё просматривалось на несколько километров в обе стороны, а противоположный заросший берег опускался к воде отвесными скалами.
На второй день начал донимать голод. Сухой паёк большинством солдат был съеден в первую же ночь. На третий день голод был, уже нестерпим. Все как кроты были заняты поиском корней и съедобных растений.
Ещё через день не вызывали брезгливости ни лягушки, ни ужи, ни ящерицы, ни мыши, а дальше черви и насекомые. Раздражительность сменилась тупой меланхолией. Люди слабели прямо на глазах. По утрам донимал сырой холод. Многие простудились, и скрывать кашель помогал только круглосуточный шум бурной реки.
Немцы и не собирались покидать насиженное местечко. Даже оборудовали в пределах видимости две огневые точки.
Молодой офицер принял решение захоронить пакет, и была-не-была, массой пробиваться к своим. Но где находятся свои? Далеко ли? Близко ли?
За всё время, пока они сидели в «мышеловке» не слышали ни выстрелов, ни гула передовой. Повисло какое-то затишье. Только постоянный шум надоевшей реки.
Командир объявил свой план личному составу, посвятив в тайну наличия секретного пакета только несколько человек. С предосторожностями закопали документы. Запомнили ориентиры и подготовились к броску.
Появилась определённость. Бойцы собрались, исчезла раздражительность. Вооружились кто дубиной, кто камнями… ведь никому не хотелось потерять жизнь, как барану на бойне, хотя с дубиной против автомата – так и было. Надежда была только на внезапность.

Наступило время «Ч». Общаясь знаками и прикосновениями, насколько могли бесшумно, двинулись всей массой. Когда приблизились к огневой точке, часовой почувствовал непонятное движение у себя в тылу. Забеспокоившись, сначала окликнул в темноту, затем осветил фонарём. Увидев тёмную молчаливую толпу, завизжал от ужаса и, не успев открыть огонь, упал, сражённый двумя выстрелами лейтенанта. С дальней огневой точки послышались очереди, которые не причинили вреда. Бойцы, уже не заботясь о тишине, бегом ринулись на свободу.
Радость оказалась преждевременной. За поворотом навстречу им вспыхнули прожектора и ударили пулемёты двух огневых точек, о которых они не подозревали. Солдаты заметались, но кто-то прихватил автомат убитого постового и очередями ловко, один за другим погасил прожекторы. Пулемёты строчили в темноту, но вслепую уже не наносили такого урона. Оставшиеся бойцы проскочили второй огневой рубеж.
Не чувствуя преследования, кавалеристы собрались вместе. Беглая перекличка показала, что больше половины бойцов уцелело. Опасаясь погони, сразу тронулись в путь. Отчаянно горевать о потере своих друзей было некогда и нельзя. Нестройная колонна двинулась на восток, где небо уже начинало светиться. Темень Карпат осталась позади.
Шли настолько быстро, насколько позволяла перенесённая голодуха. Проблемы добавились. Теперь раненные чувствовали себя всё хуже. Сгоряча думали, что пустяки, а теперь быстро теряли силы. Боясь опять нарваться на засаду, старались не шуметь. Вдруг из темноты громко прозвучало:
«Хальт!!!»
Все остановились как вкопанные. Прозвучало несколько беспорядочных выстрелов. Беглецы бросились врассыпную, а счастливец, прихвативший оружие постового ответил очередью. На стрёкот немецкого автомата взметнулся шквальный огонь. Лейтенант понял, что они нарвались на наши передовые части. Он стал кричать, мол «Не стреляйте! Свои!»
Но кто там, в шуме боя, услышал? Тогда выбрав участок, где стреляли меньше, он под пулями прополз в обход. Стрельба время от времени ослабевала, но при малейшем движении шквал возобновлялся с новой силой. Офицеру удалось-таки незамеченным пробраться к окопам, но как только он сполз в траншею, едва увернулся от удара прикладом, и крикнул нападавшему сержанту:
«Свои! Веди к командиру!» – и тут же в глазах сверкнуло, и он повалился от удара по голове сзади…
Очнулся он в землянке, где солдаты виновато потчевали чаем его троих уцелевших кавалеристов. От них он узнал, что осталось их всего четыре человека – сержант, два рядовых и он сам. В ожидании начальства, сквозь внезапно подступившую дремоту, они слушали рассказ как пехотинцы, разбуженные ночью дальней стрельбой на той стороне фронта, в боевой готовности стали ожидать развития событий. От разведчиков поступило сообщение, что в их сторону скрытно движется колонна немцев человек двести-триста. Подумали, что это психическая атака после долгого затишья. Подпустили ближе. Один знаток немецкого языка скомандовал «Хальт!» А когда в ответ прозвучала очередь шмайсера, тут уж ударили по этим «фашистским гадам» со всей силой…

Прибыли офицеры смерша, забрали возвращенцев и увезли в тыл. Там их разделили поодиночке и начались допросы. Несколько раз лейтенанта вызывали многократно в сутки и приказывали вновь и вновь писать свои показания от начала и до конца, одно и тоже. Найдя разночтения в деталях, «уличали» в ошибках. Вели себя резко, напористо, не нянчились, но и не били. Через три дня среди ночи послышался гул далёкой артиллерийской канонады. К утру всё стихло. Четверых мучеников вывели на белый свет. Лейтенант  с трудом узнал в небритых, осунувшихся подростках своих подчинённых. Их всех вместе, под конвоем, посадили в крытую машину и повезли, запретив разговаривать между собой. Глядя на хмурые лица конвоиров, у лейтенанта мелькнула мысль:
«Ну, вот и всё!»
Однако через полчаса появилась надежда. Если расстреливать, то не повезли бы так далеко. Через узкие щели под тентовой крышей по солнышку определил, что везут их на запад. Через полтора часа пути, попрыгав на ухабах и колдобинах, остановились. Их вывели из машины. Лейтенант, щурясь от яркого солнца, смотрел на бурную, незнакомую речку, и услышал окрик:
«Ну что, лейтенант! Ищи, где закопал пакет?»
Оглядевшись внимательнее, он с трудом узнал место их бывшей западни. Поодаль вольно стояли и сидели около взвода солдат. Через дорогу, на месте бывшего немецкого лагеря, валялись какие-то обломки и несколько остовов сгоревших машин. А в лощине, где они прятались в голоде и сырости кустарника, как не бывало. Весь грунт был перекопан артиллерией вперемешку с корнями, ветками, щебёнкой и щепками. Ни малейших следов ориентиров. Солнце опять померкло. Теперь уже лейтенанту надеяться не на что. Он не столько в надежде, сколько протянуть время развязки, стал медленно спускаться к реке. В коленках появилась противная слабость, до дрожи. Через несколько шагов, почему-то наступило странное спокойствие. Лейтенант, не узнавая, задумчиво прошёл всю территорию бывшего кустарника до дальнего края. Медленно вернулся. Ни малейшего намёка на их мучительное пребывание здесь. Чекист раздражённо бросил:
«Хорош, гулять! Или ищи, или… приехали!»
Это лейтенант и сам давно понял. Солдаты, что расположились в ожидании поодаль, как по команде вскочили.
Вдруг один из арестантов-кавалеристов решительно направился к берегу. Остановившись на кромке воды, стал пристально смотреть на противоположный берег. Потом прошёл вдоль берега, отдаляясь от группы. Немного вернулся обратно. Потом пошёл дальше, как будто выбирая место, где удобнее прыгнуть в воду. Смершевец насторожился, расстегнул кобуру и поспешно направился в его сторону. Потенциальный беглец, вдруг отвернулся от реки и уставился на склон горы в противоположной стороне, за дорогой. Потом медленно, неуверенно двинулся от берега. Чекист успокоился, и всё-таки внимательно наблюдал за арестантом. Кавалерист шёл, подняв глаза вверх, как слепец по болоту, щупая грунт ногами. Постоял. Двинулся в сторону, наблюдая только ему ведомые точки. Остановился и жестом рук, очертив воображаемый круг, сказал:
«Здесь копайте. Может, и найдёте то, что ищете.»
Солдаты, шумно гремя лопатами и кирками, спорко раскидывали грунт. Через какое-то время извлекли тугой свёрток из плащ-палатки. У лейтенанта выступила испарина и, несмотря на слабость, возникла  не надежда, а уверенность – злоключения позади!
Чекист развернул свёрток, достал планшетку, обнаружив письмо без повреждений, повернулся к лейтенанту, улыбаясь, протянул руку, крепко пожал и сказал:
«Наш человек!»
Обратно ехали все вместе и кавалеристы, и чекист, и конвоиры. Непринуждённо разговаривали, шутили. Подивились, как это новобранец нашёл хоронушку? Тот смущенно пояснил, что он сибиряк и привык дома ориентироваться по дальним приметам. Разговор перешёл на довоенные воспоминания, а лейтенант, про себя, ломал голову, как мог сибиряк найти пакет? Ведь он не входил в круг посвященных, как и другие двое уцелевших.
По возвращении в эскадрон, спустя какое-то время оставшихся в живых четверым счастливцев представили к наградам: сибиряка к медали «За отвагу», двоих к медали «За боевые заслуги», а отца к ордену «Красная Звезда». Потом сибиряка забрали в Смерш...
«За что?!!» – в один голос удивились друзья.
«Просто, – служить!» – ответил отец. Все облегчённо вздохнули и, как бы вернулись из своих прошлых переживаний.