Развалины

Руины Харькова хранили валяющийся повсюду, испорченный человеческий труд.  Те, чьи тела не были испепелены взрывами бомб, усилено разгребали остатки войны.  Люди обнаруживали в своём сознаний горечь от минувшего, и побуждали своё собирательное влечение выявлять искреннее трудовое воодушевление без утомлённого принуждения силы. Мастер цеха доработки деталей литья Фосин, худой, не низкий ростом человек, с восковыми гнетущими морщинами на лице и вокруг шеи, давал указания.  Его мутные глаза собрали всё излишество цеховой пыли  и копоти, впалые щёки  прилипли к языку, они ему мешали выговаривать слова, длинные слова он подменял долгими жестами.  Костлявою и косматой рукой  выползающей с довоенными часами из рукава спецовочного  халата, он строго и конкретно указывал, кому и где положено подбирать уцелевший от фашизма пригодный материал. Сжатые зубы и обозначенные скулы скрежетали, словно шарниры на маятниковом станке,  выпирающий кадык бегал челноком по длинной шее, тонкие втянутые в рот губы содержали злобу и постоянное недовольство к выжившему народонаселению. Войхна! война, войхна снова бхудет, без войны захжиреете,- стращал он назиданиями  уцелевших.

Андрюша Стойкий вместе со всеми подбирал половняк и целые кирпичи, годные стать новой стеною.  Он их сносил в кузов грузовика, чтобы завод  «Серп и молот» начал разрастаться более значительными строениями, которых не смогут рассыпать бомбы будущей войны.  Холодная тень, намного превосходящая халат мастера Фосина, накрыла всех работающих, разбирающего завал по второму разряду шлифовщика Стойкого, особенно.  Мальчик выпрямился, чтобы посмотреть живо ли солнце, и подчеркнуть готовность бесконечно работать на запоминание войны.  Раздражённо утаптывая ногами драночный штукатурный мусор, и спекшиеся кирпичи Фосин, вытянутой молчаливой рукой указал подчинённым другое направление трудоприложения.  Нужно вытаскивать расщепленные доски и балки, необходимые для растапливания больших, ударных печей и котлов, а также отправлять совсем целые, на склад годного пиломатериала. На заводе в цеху мастер тоже даёт указания жестами, цифрами он оглашает расписанные рабочим метры, отдельно обработанных заусениц. Когда он отвечает перед начальством за количество сданных в сборку, и принятых от литейки деталей, - стоит смирно, как на партсобрании.  Андрюша передвигается скованно, с самого утра сегодняшнего воскресенья.  Вчера вечером на танцплощадке, во время драки, при постоянном распределении влияния на общую девичью массу, между - Турбинным заводом, Электротяжмашем, и заводом « Серп и молот» в рукопашной стычке трёх сотен юношей его  удачно поколотили. Там всегда положено до конца держаться, не падать, не дрогнуть; убегать опасней, чем атаковать. Вожак ватаги серпомолотцев  Лёшка Навалица, - парень-ремень. В еженедельных драках с турбинниками прыгает как архар, никогда не отступает, мужское первенство отстаивает.  У турбинников тактика хитрая – расступаются, в свою толпу заманивают; окружат Лёшку, завалят, и ногами избивают. Свои рассыпают чужих, вскоре    все устают и разбегаются, - затихает, тогда Лёшку находят, подбирают. В общаге отмоется, выспится, утром на смену, - весь целый, работает как челнок.   Когда гильотина, ему три пальца руки наискось отрезала, он сам подобрал обрезки с ногтями, висящий на коже полумезинец сорвал, и тоже в мусорный контейнер выбросил; хотел смену дорабатывать…   Недовольный шевелениями второразрядного работника Фосин, с побуждением гневного уродства своих морщин, указывает оттянутой костлявой рукой, уже другое обозначенное кирпичным ураганом место выборки, только для мальчика.  Даёт направление выбравшемуся из пустоты бессарабского голодного завала, половаволосому, стриженному под фриз шлифовщику опускаться в глубину воронки.   Отсортировывать - трубы, арматуру, весь метал складировать по месту железного сбора, нужного мартенам для литья деталей идеологического превосходства над всеми. Все 18 рабочих цеха доработки деталей, чувствуют над собой работу вращающихся желваков, и желтуху зрачков перерабатывающих гнев надсмотрщика в производственную дисциплину труда. Андрюша Стойкий вытягивает арматуру, гнутые трубы, тащит радиаторы, искорёженные спинки кроватей. Он только опасается истлевших трупов, и рассыпавшихся скелетов  с обручальными кольцами и остановившимся временем войны в ручных часах  бывших людей, которые иногда выползают из-под освобождённых завалов. Мастер Фосин, то приближается, то удаляется. Его халат ожившее приведение погибшей бомбы.  Весь состав цеха стоит у безобразного нагромождения сдавшихся конструкций, хотят вытянуть длинный скрученный швеллер пятнадцати дюймового номера. Негодуют рабочие на защемления неподдающегося проката.  Злость Фосина на живых людей, выпирает вместе с дымом и пылью в жёлтом лице. Весь цех висит на швеллере, а Стойкий одиноко роется в хламе прошлого указания. Жердь направляющей руки шлагбаумом выдвигается над  запутанными требованиями мастера. Сжатые зубы Фосина, и кость его руки с довоенными часами, словно оживший скелет, мёртво указывают на защемление металла.

…Удар! Короткая метровая труба отлетает в сторону, бьётся о битые кирпичи и с затухающим скрежетом теряется в руинах войны. Надоевшая рука, из середины предплечья, - виснет, заодно с рукавом халата.  Изобразила прямой угол. От боли, Фосин скорёжился подобно изуродованному швеллеру; он взвыл протяжно, как когда-то сброшенная бомба. Зрачки закатились, и окончательно исчезли за дымом беспомощного гнева, желтуха лица покрылась ржавыми металлическими опилками.  Войхна…а! - прокричал он, почувствовав неизбежного, подхватил вислую половину руки и молча, побежал к ближнему тянущемуся под загрузку грузовику, как будто сам этого хотел, дожидался…

Два офицера госбезопасности, после мрачной, с ощеренным лицом, жутковатой, блёклой халатной фигуры Фосина, виделись Андрюше военными героями, в очень красивой форме, запретившие фашистам сбрасывать бомбы. Они сияли улыбками поиска истины, с недоумением вникали в необычное для их службы дело, переданное им из неубранных развалин бывшего Харьковского дома. Майор Кулинич, и старший лейтенант Запорожец раздумывали над положением, сидевшего под их взглядами ни к чему непричастного мальчика, который теребил сидушку стула, и старался спрятаться от вопросов, не имеющих к нему отношения.
   
- Так, что – переспрашивал его в который раз майор Кулинич, - ты не ударял мастера Фосина трубой, или арматурой?

- Нет – повторил юноша, и стал трогать гладкую лакированную столешницу стола, проверял, действительно ли она гладкая.
 
- А как получилась, что его рука наполовину отрублена в кости, кожа и сухожилия остались соединениями.

- Не знаю…

Плотный, располагающий добродушием военный, с зачёсанными назад густыми черными волосами, лицом похожим на таджикского раиса -  майор Кулинич, уже много раз поздравлял своих сверстников из пехотного училища с очередным,  полковничьим званием.  У самого, после  перевода в Госбезопасность, повышения подбирались медленно.

- Лора! – окликнул майор, военную женщину со смежного кабинета, - пусть мальчик у тебя чай попьёт, сделай ему бутерброд… и дверь прикрой.

- Что ты думаешь Серёжа?- спросил старший следователь, старшего лейтенанта, и пустоту огромного кабинета, - У меня такое предчувствие, что мальчик проявил вполне соответствующее воздействие, либо… не… причём…м.
 
- Да, но 15 человек, которые точно недолюбливают, и побаиваются мастера, чётко подтвердили, что в момент крика, на метров 15 по кругу кроме Фосина и мальчика никого не было, - сказал старший лейтенант Запорожец.  – Заключения врачей подтверждают указанную в заявлении мастера причину перелома кости. Перелом произошёл вследствие резкого и сильного удара металлическим прутом.
 
- М… м… да, - майор погладил, распрямил жилы лба, - не похож он на силача, да и вроде хлопчик сам, тихий такой…  Я в Бессарабии был, там народ мирный…, хотя кто знает…

- Николай Иванович, я же тоже в сорок четвёртом стоял в Болграде. Нас расквартировали в частные дома. Меня после училища закрепили за инспектором Селютским, после работы наших с немецкими архивами, - вы в курсе, что раскрыли по его деятельности.  Всех кто работал с ним, - проверяли, меня тоже на два месяца отстранили… Рядом, по соседству с нами, через двор - стояли сапёры, у них своя задача имелась. Я с лейтенантом Басовым сдружился, у него вычурные соприкосновения наладились с местным населением, его все черпали вином, - в каждом доме угощение выявлял, вообще с ним потешно было…  Хохмач.  В доме, где мы с Селютским квартировали, хозяйка - тётя Маша, не могла ходить, ноги у неё парализованы были. За ней дочка уже шесть лет ухаживала, сын на шофёра учился, парень младше нас.  Я Басову за хозяйку нашу сказал… Он, - давай её вылечим.  Зная его балагурские повадки, мне не понравилось предложение, показалось насмешливой потешкой…   На следующий вечер приносит он к нам подрывную машинку, - ручной генератор взрывания зарядов. Поставил машинку на табуретке, возле кровати тёти Маши, возится и рассказывает забавные похождения о себе, ну женщина смеётся, он на большие пальцы её ног провода намотал, она не видит, не чувствует. Как завертит рукоятку машинки, - больная приподнялась, ногами передёрнула, закричала, я сам за неё испугался. А, он ещё раз крутанул. Тётя Маша: – Что вы делаете?! - видно ток сильно почувствовала…   Дима с одной стороны, я с другой - снимаем её с кровати, поддерживаем. Он, -  давайте тётя Маша, наступайте, ходите… Женщина боится, шесть лет лежала. - …Ох, немогууу, упадуууу.    Басов ей: - Не будете ходить, сейчас генератор подсоединю, ещё крутить буду…  Ну, она – Ах-ах, ох-ох, потихоньку стала ногами переставлять.  Мы её неделю, по вечерам упражняли, прохаживали в комнате, потом по двору.  Уезжали, она уже сама ходила, розоветь начала, а так бледная лежала. Селютский, тогда на меня и Басова, рапорт подал, не знаю что доносил, нас не знакомили. Хорошо, что по-научному вышло, и по-человечески. Родные тёти Маши, она сама – благодарны; Басов у них – за сына, за брата.  Когда провожали, -  все его обнимают… А, вот Селютского, - недолюбливали, обходили, как-то даже побаивались его. Оно и оказалось…

- Да, знаком с его делом, – сказал майор Кулинич, имея личные соображения, но все же решил протянуть Запорожца ещё, - а причём тут наш случай?
 
-  Фосина, недолюбливают все, боятся тоже. Если несовершеннолетний рабочий решился срубить кость, этому Фосину, то наверняка что-то есть за ним.   Кулинич, остался уверенным в своём сотруднике: Надо проверить. Подготовь, Серёжа запрос на Фосина.
   
… Через неделю Николай Иванович Кулинич, Сергей Запорожец, и Андрюша Стойкий в кабинете пили чай с конфетами.  Фосин в оккупацию сотрудничал с фашистским режимом, полицаем ходил. Раскрытие обнаружило нужные подробности.

- Ну, ты Андрюха молодец, - Николай Иванович, по отечески, погладил молодецкую головку, передвинул конфеты поближе, - как это  так ловко у тебя получилось, что рука его вмиг повисла. Андрюха выбирал конфеты побольше, шоколадные, пил неохотно горьковатый чай, обвёртки в карман складывал, шмыгал носом после тёплого глотка из чашки, сказал: Меня там вообще не было. Офицеры захлебнулись чаем…, прокашлялись.

- Надо будет мальчика в другой город перевести, а как армию пройдёт, только к нам! - заключил майор Кулинич.
 
- А можно и Лёшку тоже перевести в другой город, его турбинники, до конца покалечить собираются.

- Кто такой Лёшка?
- Друг надёжный, - сказал по-взрослому Андрей.
 
- Ну, если надёжный то тогда можно… Оба офицера одновременно глянули на непричастного к случаю мальчика, и моргнули друг другу, улыбнулись, подвинули конфеты ещё ближе,  остались до конца довольными, его надёжной непричастностью…  Для себя, попросили у Лоры рюмочки под коньячок.