Мой маленький фюрер

У меня нет имени. Ни у кого из нас не осталось имен. Мы слишком часто умираем. Так часто, что перестаем помнить друг друга. Краткая фотографическая память на лица. Да, это был товарищ. Кто он? Не знаю. Вчера был со мной.  В городах можно найти старую макулатуру. Ту, что не сожрал огонь. Или ту, что не разложилась от воды. Иногда на ней встречаются снимки каких-то людей. Память не хочет себя утруждать работой. Да и к чему это? Нас и так не слишком много осталось. И куда только сгинули почти семь миллиардов людей? Я иду один. Нет, конечно, люди где-то продолжают объединяться в группки. Но быть одним из гетто слишком рискованно. Забавно, когда-то очень-очень давно наши предки сбивались вместе ради выживания. Только так и можно было жить. А сейчас я ухожу. Ухожу от всех. Именно в гетто смерть получает больше работы. И хотя в наш-то век мы были готовы к войне технически, мы забыли о врагах не с Наружности. Сейчас нас губит наш свихнувшийся разум. Корень всех нынешних бед сидит в нас. Поэтому слишком рискованно быть среди людей, быть хоть чем-то связанным. Кто-то там сходит в болото, тонет, пытаясь вылепить из черного пластилина грязи лицо матери-жены-подруги. Так и один паренек клеил себе стеклянные крылья, хотел подняться выше вечных туч. Как и в любые времена, легенды вечны. После последней войны по свету стало ходить предание, что выше туч остался чистый воздух. Что, дескать, там можно вдыхать свободу и без респиратора. И, конечно, в каждое время найдется свой Икар. Этот блаженный трудился целыми днями - собирал по городам оставшееся стекло, склеивал, чем придется. Был там и скотч, и пластырь,  и клей, если он находился в свободном доступе. Почему нельзя было сделать более приемлемую и прочную конструкцию? Ведь нашелся бы какой-нибудь захудалый инженер. Достаточно было просто искать. Да о чем думал этот недоделанный мастер? О прозрачности. И душ тоже. Дыра в небесах. Минимальное преломление света. Луч указующий. И прочий бред. Юродивый, что сказать? А главное кому? Я уже давно не слышал человеческой речи. Только шум вдоха-выдоха через фильтры. Спускаюсь к воде. Шум волн воспринимается по-другому, если он с примесью людского дыхания. Порой, смотря на того парнишку, мне хотелось его остановить. Но рука не поднималась убить человека. У него была мечта, а у меня инстинкт. Инстинкт выживания. Мой маленький фюрер. Согласно приказу я  покинул город, когда узнал о конце работы и предстоящем полете. Я знал о провале. Иного и быть не могло. Последним, что я услышал за спиной в людской черте, было: «А Мальчиш-Кибальчиш ждет измены. В сердце въелась тоска как гангрена...» Отставить поворот головы. Эта мелочь может стать поражением. Иди. Мне нужно пересечь эту местность. Я уже проходил населенные пункты, пораженные грибком разрухи, и меня это не трогает. Я не чувствую стыда за все это. Нас готовили к тому, что однажды это настанет. Не думал я, конечно, что это придется на мой век, но в принципе я был готов. Мне не нужно думать! Мне надо просто пересечь эту чертову местность. Надо свернуть с побережья. Дойду вот до этой возвышенности и сверну на тропинку. Хруст под ногами. Поспешно посланный сигнал в мозг разглядеть что там. Стеклянные крылья. Местами побитые о камни, но в целом конструкция сохранилась. Я только что раздавил какой-то осколок. Резко оглядываюсь в поисках, но тела владельца крыльев не обнаруживаю. Что-то ломается в моей идеальной системе. Голову наполняют какие-то образы:
взлетные полосы заняты,
мертвый пилот не нажмет на педаль,
в золотом саквояже под черствой ладонью
медленно тает Священный Грааль.
И добрый убийца все смотрит наверх. И небо как дно океана печали, и воздух как мысли помятых зеркал, в стерильной ячейке под слоем эмали пилоту приснится, что он убежал. Любопытно, какой вид с горы? Любопытно, как отражается еле проходящий свет в крыльях, здесь, наверняка, есть и обломки этих производных амальгамы. А я смогу лететь? А правда там можно свободно дышать? Надоевший до чертиков респиратор летит вниз. Ноги пружинят в толчке от поверхности камня. Страх... Я падаю! Я слишком тяжелый... Но внезапно пойманный поток воздуха... Вдох. И я еще жив. Я... жив! Восходящие струи, и я вижу свет. Я за пеленой туч... Я не верю. Я... Я примерил крылья.
а по пятницам солнце искрится,
и за стеклами щурятся лица.
мальчишу ночью всякое снится
перепил молока.
Вчера расколото, я в завтра наведу мосты. И земля не близится, и не вспомнить цвет вчерашних снов, я напоследок крикнул: «Постскриптум: Я не вернусь! Для вашей жизни – не готов!»