Поезд в дальний пригород

               
Вбегаю на перрон как раз вовремя. Икшанский поезд, на восемь пятнадцать, услужливо стоит и ждёт.
День сегодня выдался наполненный событиями. Сначала тревожный звонок от матери - Левый глаз распух и чешется. Потом, этот звонок от Людмилы Николаевны, не-то радостный, не-то тревожный.- Ко мне сегодня придут эксперты "Гелоса" смотреть коллекцию Эдуарда Вениаминовича. Пришлось ехать а город. Для глаза купил капли ципролета, мало ли, что может быть с глазом у человека, которому за восемьдесят. Для экспертов
из аукционного дома приготовил казачью плётку, зная что начнут сейчас свои медвежьи игры, на понижение стартовой стоимости коллекции и выращивание своей дельты.
 Муж Людмилы был, в своё время, зачинателем биржевого движения в России. Посланный, ещё в восьмидесятые, Павловым, в Америку, изучать брокерское дело, изучил его достаточно хорошо, чтобы сколотить небольшой капиталец, и двинуть с Урала, в столичный град, где стал одним из родоначальников фондового биржевого дела и членом всевозможных открытых и закрытых сообществ предпринимателей.
Имея при этом тонкость душевную, достаточную для любования красивосозданными вещами, он посвятил свои последние, двадцать лет жизни, собиранию разнообразных кундштюков. Особый интерес  проявляя к антикварному оружию, хватая поначалу, с рынка, всякую всячину. Но позднее, он  стал неплохим коллекционером, правда, оставаясь всегда при этом, экономистом-бухгалтером, явно не дотягивая до историка оружия. Проще говоря, коллекционирование было для него всегда вложением свободных средств, а не увлечением всей жизни. Вложения в мире бизнеса, должны быть всегда своевременными, надёжными
и прибыльными. Именно это нежелание рисковать, не дало возможности вырости его коллекции в значительную, имеющую неприходящую ценность. И тем не менее, входя в его дом на Ленинском, я всегда попадал под обаяние этого мира, разнообразных и талантливо сделанных, пусть и не столь древних, вещей.
 В прихожей тебя встречало рогами и копытами всевозможное каслинское зверьё. В гостинной затейливо поблескивала бронза и хрусталь, мягко улыбался китайский фарфор, а со стен шумели дубравы и текли речушки "под барбизонцев и васильевцев", но в добротных рамах, как для "малых голландцев". Вдоль стен стояли монументальные произведения из граненого цветного стекла, красного и синего, из Гусь-Хрустального.
Теперь, после практически, уничтожения, в начале двутысячных, этого уникального стекольного производства, все эти объекты советского арт-верту, становились уникатами и раритетами.
 В начале девяностых, когда я познакомился с Эдуардом, он уже не был столь активен в бизнесе. Сказалось на этом его причастность,  каким-то боком, августовскому путчу. В то, позднее горбачевское время, многие, ранее весьма успешные политики и коммерсанты, оказались не у дел. Сделали неверную ставку,- и потеряли первые, элитные места у корыта власти, тем не менеее, успешно подвязаясь на вторых ролях. Капитал его, из активного, брокерского - превратилсся в пассивный, накопительский. Вложения в антиквариат не обесцениваются только в том случае, если он настоящий. Но тут в игру с денежными людьми вступают всевозможные советчики и эксперты. Поскольку уровень технической экспертизы антиквариата в России крайне низок, а искусствоведов тьма-тьмущая, то они и формируют экспертную среду. Соответственно, коллекции наводняются второсортными вещами, а то и подделками. Немало таких вещей было и у моего знакомца, но тут надо отдать должное его проницательности и умению всегда допытоваться до истинного
факта. Если выяснялся таковой, и раритет оказывался новодельным "фальшаком", то вещь вскоре покидала его коллекцию. Приглашал он к себе всегда для конкретного дела, подсказать что-либо по поводу очередного его приобретения, но чаще - по поводу предстоящего ремонта или реставрации. Эдуард был обаятельным человеком, гоголевского типа - крупным, размашистым в движениях и речах, любившим обильно и вкусно потрапезничать и при этом приправить еду серьезной беседой. Его ангел-хранитель, жена Людмила, была не только его сиделкой, но и отменным кулинаром и поваром. Проведя своё детство в Харбине, в этом азиатском муравейнике, вспрысканном католическими и англиканскими интересами, приправленном русской эмиграцией многих лет, она великолепно знала кухню многих народов мира и могла практически осуществить любое деликатесное блюдо для мужа и его гостей. В знак уважения её гастрономических талантов, на кухне,
где  и прибывал, сидя за столом, Эдуард Вениаминович, последние лет двадцать, как стал малоподвижен, по правую руку имел вместительную микроволновку. В ней он, уже своей рукой, доводил до нужной кондиции кулинарные шедевры своей жены. Вот и сегодня, входя в гостинную, уже услышал его высокий, обязывающий к повиновению, голос - Мила! Юрий Анатольевич пришёл, принеси-ка нам тот свёрток из комнаты.
Установившийся порядок был таков. Обнимались, здоровались, я выкдадывал  вместе с готовыми работами расхожие новости из  музейного реставрационного мира, если таковые бывали, потом мы смотрели вещь из принессённого Милой свёртка, договаривались об  объёмах работ, материалах и цене вопроса, а уж "под занавес" - трапезничали. В свёртке были  куски китайского шёлка для наручей-котэ от нашего многострадального кожушка. Кожушком Эдуард называл самурайский доспех шестнадцатого века, плохой
сохранности, который я реставрировал семь лет, и наконец, недавно отдал . Доспех, как и работа над ним, были весьма примечательны тем, что были в полной мере - дорогой в непознанный мир восточного оружейного искусства. Мир, в котором каждый шаг реставратора европейской школы давал обильный исследовательский материал и массу практических вопросов. Юрий Анатолич! Ты порадуешь меня наконец экспертным заключением. Принёс, принёс - крикнул я в ответ, входя в кухоньку. На официальном бланке? Тут надо пояснить, что Эдуард был из породы перфекционистов требовавших всё доводить до законченности и элегантной завершенности. - Только без гербовой печати, а так настоящая хрисовула.
Тут я достал бланк заключения, чем весьма порадовал хозяина. Для любопытства привожу его текст, слегка приоткрывающий дверцу в мир реставрационной практики.
  ЭКСПЕРТНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ:   
 Общие выводы сделаны в результате реставрационных и исследовательских работ 2002 - 2010 года, проведённых реставратором по металлу первой категории – Осиповым Ю.А. над частью комплекса самурайских доспехов тосэй-гусоку, состоящего из кирасы - до, набедренника – кусадзури, шлема – кабуто и левых наручей – котэ.
Общее состояние сохранности: Памятник ветхий, со значительными утратами лака, позолоты и грунта на всех поверхностях доспеха, с множественными трещинами, разрывами кожи и утратами, сильной её деформацией и отставанием от основы. В шестнадцати местах утрачены ремни крепления металлических пластин с потерей рядности пластин в четырёх местах, значительная коррозия металла основы, переходящая на тисненую кожу лицевых поверхностей. Утраты тридцати одного элемента бронзового декора.
В результате этих утрат доспех потерял свою цельность, гибкость и прочность. Нуждается в тяжелых, консервационно–восстановительных работах с восполнением утраченных фрагментов и деталей, с параллельным изучением малоизвестных в Европе технологий изготовления доспеха, использованных приемов и материалов. Значительный период – два с половиной года, был посвящен поиску и созданию необходимых реставрационных аналогов традиционным японским материалам: альбуминовым лакам и уруши, грунтам, красному лаку, искусственным патинировкам и открасам для бронзы. Кожаному тиснению и выделке самой кожи, золочению.
А так же общим вопросам консервации сложных,композитных материалов.
Атрибуционные выводы : Основой для точной атрибуции доспеха  тосэй – гусоку может являться тиснёное на коже верхней передней части кирасы изображение – Мон – цветущих побегов бамбука, дополненное крестом. Повтор лигатуры – мон и крест встречается в кожаной темно-синей кайме кирасы и котэ.
Дополнительными точными признаками для датировки является ранняя темно-синяя шнуровка в
сочетании с типологией самого доспеха. Мон – принадлежал самому могущественному в 16 веке клану на острове Кюсю – Отомо Сорин Ёсисиге (1530-1587г.). Возможно, что доспех принадлежал самому даймё и был создан после принятия им христианства, не ранее  1578 года. Или одному из его крупных военачальников, о чем говорят укрупнённые наплечники – осодэ.
Эдуард прочитал весь текст и лицо его расплылось в довольной улыбке. - Ну вот теперь, садимся за трапезу.
- Мила, неси свои голубчики. Голубчики по-китайски,- это три сорта мяса с особыми приправами, завернутые в китайский капустный лист. Томлёные в духовке, и разогреваемые в микроволновке, да с корейским перчиком. Да, под её самую - это нечто. Трапезничая, разговариваем. - Представляешь, захотел получить положенные мне проценты от вложений во Внешэкономбанке. Так они меня поставили в длиннющую очередь, а ведь я их учредитель. Впрочем, там молодые, мне мало знакомые, уже финансами ворочают. Да, много случайных людей в этом деле, сегодня. - Случайных-ли, поддакиваю ему.
- Мы вот тут, со стариками собирались, сидим и делимся друг с другом.- Твои, уже все-там? - Давно уже. А мои вот-вот уехали, хорошо обосновались, в Испании. А моя, Анатолич, в Германии, денег просит у меня. А, какие деньги!  Есть, да не дают.  Моя, - это   единственная дочь Эдуарда, в которой он души не чает.
Врач, обосновавшаяся где-то под Мюнхеном, подтвердившая, упорным трудом, свое право лечить бошей и совсем недавно подарившая Эдуарду внучку. - Ладно, мы, старики, здесь доживём, заложниками. А дети, пусть живут хорошо - там.
Решив немного изменить ход его мыслей, добавляю. - Потому-то, здесь, никаких денег не хватит, их хорошую жизнь - там, обеспечить. Пускай, там - и зарабатывают. Как азиаты, у нас. Ведь, ещё и семьи свои содержат, родителям посылают, и до шестидесяти процентов нацбюджета этим делают.
 - Вам, ведь, ну, на лечение, например, - тоже нужны средства. - Ну, это-то, да - поддакивает Эдуард.
 У него недавно была тяжелая операция, которая съела остатки его банковской наличности.
- Но, ты знаешь, она обратно не вернётся. - Всяко, может быть, кризис, евро - в блин завернётся, - возражаю ему. - Не, у неё мой характер. Сказала - сделала. Чувствую, что он очень переживает эту семейную, затянувшуюся драму - со счастливым проживанием дочери в Германии, и перевожу разговор  на нашу обшую тему, самурайского доспеха.- Эдуард Вениаминович, знаешь, что самурай перед харакири, не только на солнце смотрит, но и обязан своё лучшее четверостишие создать.
Четыре строки о всей своей жизни. - А если дара нет, спрашивает, слегка улыбаясь Эдуард. Или не влезает, вся жизнь, в четыре строки. - Ну, тогда, - только харакири. Оба смеёмся.
 Давай, вместе напишем. Давай, Эдуард Вениаминович! За тобой первые, две строфы.
- Был верный сын эпохи
  Множества нулей... - Теперь ты, Анатолич!
 - Средь самураев - просто странник,
   И, - самурай среди простых людей...
Слушай, получилось. Похоже о нас. Нет, Анатолич, мы с тобой последние динозавры уходящей эпохи. Не такие уж мы древние, Эдуард. Впрочем, ведь древности и антиквариат - наша специальность. И тут, чем древнее, тем значительнее. На этом мы и закончили ту беседу, к взаимному удовольствию.
Я его обнял, пообещал заходить и ушел, чтобы никогда уже не увидеть. Кто бы знал о Путях Господних. Знал бы, так посидели бы ещё и сочинили ещё четыре строфы, да и голубчиков бы умяли вдвое больше.
Второго января двенадцатого года, Эдуард Вениаминович Теняков попросил у Милы стакан тёпленького молока, сидя на том же стульчике, и почил с миром, на шестидесятом году жизни. Возраст и не такой уж динозаврий.
Но, думаю, что в России, у её лучших сынов, и не только госбезовцев - год жизни, за два получается.
 Если спросите,- А, что стало с его коллекцией? Отвечу что тоже самое, что и с коллекциями многих мне известных собирателей, отечественных и зарубежных,
например, лучшего  коллекционера голландского оружия - Хенка Виссора.
 Из их обширных собраний были вытащены, как изюм из булочек,- лучшие и
уникальные произведения, остальное было распродано чохом по бросовым ценам.
Их бездарные дети теперь проедают и проживают национальное наследие своих отцов,
кто- в Германии, Кто - в США, кто- в Швейцарии.