Собрание

                СОБРАНИЕ
 
Собрание разваливающегося колхоза уже третье сутки голосовало нового председателя.  Записалось уйма желающих.  Вторгнувшаяся откуда-то демократия, вынудила начальство выслушивать всех подряд. Деньги наступившего строя ещё не пробрались в село, а уже  перехватили  у зараженных Спазмом секретарей право, лично ставить над трудом земли своих управленцев. Собрание вёл главный инженер колхоза, - товарищ Нет…   Впрочем, - нет! Поскольку все называют его просто – Главный, а предыдущие ставленники вынуждены были всегда соображаться с его инженерным мнением, то для упрощения сущности, как принято в колхозе, он только - Главный!

  Главный объявил, что следующим по списку со своей программой выступает:
— товарищ Пятак, приготовиться, всем известной Донковой Марии Германовне. — Он сел и продолжил заниматься бумагами начальственного характера.
По крутым ступенькам из зала на сцену трудновато, со старческой осторожностью поднималась всем известная Донкова, - недовольная и важная, она из самой лестницы принялась возмущаться всему:

 — Понапридумывали!.. Колхоз им ни подходит…

 — Мария Германовна! Слушать надо! Пятак сперва, а потом вы, — говорила идущей к трибуне Донковой, секретарь собрания. Главный оторвался от бумаг, посмотрел на Донкову, потом на секретаршу , махнул рукой:  - Какая разница…

 — Я убедилась, поняла, делается чёрт знает что, без меня вижу, всё равно толку не будет, — продолжала Донкова, капризно поглядывая на президиум.  —  Все мне говорят, моему внуку десять лет и он тоже говорит: «Иди бабушка, иди и выгони их всех, поставь всё на место» — Это же уму непостижимо, что делается, соседка пришла ко мне и плачется: «Как вы, Германовна ушли на пенсию, ничего нельзя добиться от проклятого начальства, все как звери иди, говорит, без вас не сможем» — Я и сама знаю, без меня невозможно, дела без меня не будет. Я скажу так: колхоз знаю хорошо, мы от колхоза произошли, выросли, осуществили своё проживание.  Что плохо жили? Жили хорошо. Как мы жили!..  Я была, - первая комсомолка района.  Конференции!  Слёты!  Фуршеты!..  Как всё это прекрасно!  Я столько лет в Партии… Мы всегда боролись за мир, за дружбу, пока не появился этот дурковатый Горбачёв.  Его принялись все хвалить, а я сразу сказала: это ещё тот помидор, слизняк подвальный…  Его и Ельцина надо было сразу повесить; обоих вниз головой на Красной Площади в Москве, и всё бы на место сразу встало, сохранили бы Союз, и Партию тоже…

 Главный, занятый своим документальным вопросом, приподнял голову:

 — Мария Германовна! - попрошу в рамках допустимого!..  Причём тут  Красная…, Москва, нас уже не касается.

 — А притом, Главный, что я как единственная женщина – делегат от нашего района на 19 партконференций видела и одного, и другого, - вот так, как тебя сейчас. Что один, что другой…, — Донкова посмотрела на Главного,  сморщила губы, съела выражение, что хотела объявить, продолжила  дозволенным, — два секретаря обкома как бараны в Кремль забрели, без пастуха остались…, упёрлись рогами на мосту власти, первенство выяснять стали, и обрушили мост… Союза. Такая держава была! Вот тебе и причём…  У нас первый из четырёх ранних колхозов, назывался имени, - 18 партконференций, - она был давно, без моего участия. Хотя  я, и делегат 19 конференций, хочу обновлённому колхозу дать первое название, потому что тогда в молодости, активисткой села - поставлена была. Поставлю всё на свои места, работать будем, как первоначально работали, всё верну. Вы, помните, как я сельсовет возглавляла, - 15 лет председательствовала. Одни благодарности накоплялись; каждый год, пять - шесть домов новых, лично я регистрировала. Что вы устроили теперь?! Сегодня пустует 130 дворов, они хозяев не имеют, продаются за одну свинью, вот что нам подсунули. Когда такое было!? Во время голодовки, когда зарождались наши колхозы, и мы активисты, из-под снега вытаскивали тощие трупы людей поваленных хрущёвским голодом, - ещё один придурок - пустодом, прости меня время…   Даже тогда не безлюдствовало столько домов. В прошлом году, каждый день, - похороны. Из шести тысяч сельчан при мне, теперь, четыре осталось.  Вот тебе Главный и, причём ваше управление.

 — Мария Германовна давайте по существу, если вам есть что сказать… — Главный, посмотрел на часы…

 — А, я и говорю по существу, надо вернуть всё как раньше было: планы, огороды, можно побольше соток, чтобы хозяйство всякое иметь.  Праздники, чтобы тоже были как раньше: майские, октябрьские,  8 марта, - старость уважать надо. Вот сейчас сказали: пенсию повысят тем, кто ветеран войны. Я тоже ветеран, а как же… Вот когда румынские фашисты уходили, когда мы их прогоняли, один румынец вывел корову у бабы Кины  - та, что в самом крайнем дворе жила, наша соседка тогда, - и гонит её к себе домой, - в Румынию. Так, женщины наши, - набросились палками отбивать ту корову, все соседки, и я тоже с ними побежала, у меня веточка была, я розгу держала, как ни как, мне уже одиннадцать лет было. Мы как начали бить того румынчика, он только: «Круча мати, круча мати…».  Я вместе со всеми тоже веточкой хлещу: по спине…, по спине, заставили его отступить, отстояли  мы ту корову, отняли с боем. Корову он оставил, еле от беды утащился, поволок винтовку, и: «Круча мати, убегает от нас» Вот так вот!.. А мне участника войны не дают…

 — Мария Германовна, что вы как участник войны предлагаете?   

 — Предлагаю, вот и предлагаю, Главный, прежнее на свои места вернуть, всё равно ничего лучшего не придумаете. Вижу, что все растерялись, особенно мужчины, - чуть, что и носом в самогон, смотришь, уже на кладбище тащат. У нас в селе, больше двухсот вдов, я сама вдова.  Опять я выручать должна, ясно, что без меня дела не будет, не получится без меня. Я женщина решительная, с опытом, порядок наведу. Дисциплина будет не хуже чем у Острового, Шолар, Посмитного и Мындру. Дело поведу по-хозяйски, как положено! За мной не зарастёт, умею командовать! Будет, как было!

В зале, местами аплодисменты возникли, даже выкриками поддержали:

 — Правильно! Как было! Колхоз, и никаких идей…

 Привыкшая к собраниям, в которых она, - Мария Донкова, некогда имела видное назначение, отбрасывая сомнения в полезной активности любого возраста, она снова изобразила насупленные брови, предупредительно поморщила губы, как бы всем говорила: всё равно без меня не сможете. Для себя она решила, что свободный стул в президиуме, - ей определили место, и с положенным достоинством села рядом с родственником из Киева, - Жорой Сегурчи.
 
 — Нам понятна, Мария Германовна, ваша программа, — заключил Главный, несколько удивляясь её выбору пустующего стула, — когда на старый Новый год: в грязи, пошатываясь от народного угощения, вы водили вашего внука поздравлять село сурвакаркой, такой же веточкой, какой, когда то ударяли по спине румына, вам тогда особенно, очень даже шла роль поводыря…

 Следующим, как и было уже объявлено, перед переполненным  залом Дома Культуры, вышел одетый по моде своей молодости, невысокого роста, худощавый колхозник с лицом, - усыпанное чёрными родинками, вроде отработанным мазутом забрызганное. Узенькие чёрные усики, гладко зачёсанные назад вороные волосы, словно пропитанные нигролом, - блестят.  Весь спрессованный от тарахтящей утруски тракторного труда, сознательный ровесник колхозного режима, - Коля Пятак, поднял обе руки вверх с наклоном к залу, как знак благодарной признательности за предстоящее ликование. Разворачиваясь во все стороны, с приветствиями, он вперевал собранию обнадёживающую важность своего неслучайного наличия в списке претендентов. Всегда имеющий в организме постоянное наличие хмельного, Пятак, утаивал изнурённую растерянность виноградных глаз с кровяными прожилинами. Он надолго остановил своё внимание на ненужный колхозу президиум, и особенно на Главного, - который тут же придал своему наличию деланную внимательность.

 — Меня тут долго мурыжили, в председатели записывать не хотели.  Боятся! Боятся, что я разворошу тут весь их навозный пласт, наслоение их партийного перегноя. Правильно боятся!
Пятак задумался, ссылаясь на предыдущие выступления, сказал:

 — В отличие от некоторых, которые не знают что такое, - бульдозерная  правда?  Я знаю!  Недавно Зеня Монтава, дал мне халтуру. Я, бульдозером саманные стены сносил, уминал их гусеницами, на кучу сгрёб. Он заплатил в день, сколько Дровяной на теплицах за весь месяц начисляет.

 — Солярка?..  Колхозная! – сказал Главный, и беспомощно развёл руками перед руководством колхозного собрания.

 — Значит надо не сдерживать содержание, не зажимать бабки, всем расположением  нужно шуршать, платить нормальный сармак за работу агрегата, потому что бульдозер техническая победа всего колхозного строя, чтобы вы это все знали! – продолжал свою речь Пятак.  — Один бульдозер заменяет работу трёхсот человек, можете  вообразить, чего, и сколько я за тридцать лет перелопатил, и сколько мне за это теперь полагается. Вообще, все должны уяснить: стогометатель, бур, погрузчик, тягач – это тот же бульдозер труда, та же ломовая сила каждой продвинутой работы, всякого как говорится напряжения. Пять единиц такой техники, и нам начальство ни к чему. Главное, чтобы была отечественная марка, особенно с мотором: А – 41, - вечный двигатель, ему нет износа, у меня на армейском БАТе - два таких стояло, они усталости не знают. Если бы мой прицепщик, - Валера Кукушин, не поджёг металл бульдозера, на силосной яме, то технике капремонта не потребовалось  бы.

 — Отечественная техника,  А – 41, - это прошлый век, мозгам капремонт нужен, раз додумались хвалить эту допотопную рухлядь, — Жора Сегурчи, возбуждённо прикрикнул на бульдозериста, покрутил пальцем у виска, — соображать надо!

 Пятак с непонимающим изумлением, туманным взглядом обволок вознесённую различием дня, холёную заносчивость Жоры, смотрел выжидающе молча. Долго… От неопределённости, в ближних рядах заклокотал смех, потом пополз дальше, неравномерно пробился до глубины зала. Сегурчи возмутился и залу, колхозникам тоже съязвил. Всем…

 — Фильтруй масло в поддоне, - Жорик! – процедил протяжно и брезгливо Пятак. —  Или ты забыл, как после дембеля, косить вздумал, - мол наш язык, уже не помнишь, по государственному изъяснялся, тебе Лёша Дюльгер, искалеченной  ладонью как врезал, словно канал переключил, ты распластанным, прямо в грязи лужи по нашему заговорил. После механиком застоялся, я тебя в мастерские за халамометром гонял, с тебя тогда, как и сейчас пол села смеялось, ты еле сообразил, что такой прибор, только в твоих заштопанных извилинах сохраняется. В сведущие себя зачисляешь. За бульдозер, обрубками знаний судить собрался. Я ещё раз, лично тебе повторяю, бульдозер, - это убойная сила всех наших достижений, надёжный агрегат современности. Куда бы человек ни пошёл, в какой бы село не поехал, там обязательно увидит бульдозер. Можно уверенно сказать: «Бульдозер! - любимец колхоза!»  Я это точно знаю.  Никто и ни что не устоит перед ножом бульдозера. А почему? Потому что бульдозер всегда выроет торф, перевалит навоз, - а всё это насыщение реальности. Бульдозер, - это надёжная плотина, - запор водоёма, и сглаженная жизненная дорога…  Бульдозер, способен решить личную судьбу не разочарованного человека. Когда Серёге Зарову отказали в невесте, он меня упросил дом его теперешнего тестя снести. Как узнали сваты, что мой бульдозер едет дом ломать, сразу согласие женитьбе дали. Вот какая твёрдая сила в бульдозере сидит, главное не сдрейфить. Бульдозер, -  вопрос быстро решит. Неувязки с райисполкомом, бульдозером решать буду, подвину его на них, мгновенно зашевелятся, проведут нам газ. Бульдозер тут, точно не подведёт. Вот Главный за монастырь Александровский говорил, что там бульдозеры стояли, и развернулись, дрогнули, перед решительной смелостью восьми монашек. Где вы видели чиновника с совестью монаха…  Когда нашу церковь сносили меня, что не заставляли тросом купола стягивать… Вот вам комсе!.. тогдашней,- Пятак показал неприличным кулаком, всему руководящему столу, большой фрукт.- А упрашивали, уговаривала районная комса: «Давай,  мол, товарищ Пятак, подсоби нам, друзьям атеизма, мы ведь, и твои друзья».  Друзья!? Эти друзья, потом скрутили, и в каталажку отвезли.  Меня тогда никто не поддержал, давние друзья тоже. Менты мои друзья, - они избивать умеют.  Всё! - больше нет друзей, остальные: товарищи и господа. Но с господами я дело не имею, разве что с Жориком придётся. Что? – скажите не пытались меня заставить старое кладбище в грех пустить… Никогда! - Коля не пойдёт на соглашение с сатаной. У меня в кабине бульдозера приклеен портрет одного американца, он мой друг, я из газеты его вырезал, рядом с генералиссимусом установил. Так, вот этот американский бульдозерист и сварщик, я сваривать тоже умею, снёс бульдозером целый цементный завод, банк разрушил, исполком ихний под скребок пустил. Бульдозером чуть ли не всю Америку подгрёб, всех расшевелил орудием ножа.  Вот это человек!  Вы уяснили кто мне друг?  Ты понял Главный, какая сила за бульдозером намечается. — Стальные передние зубы Пятака блестели, словно траки гусениц в бездорожной непролазности его слов.
 — Да Коля, после такого необычно страстного заключения, стоит подумать, а не установить ли нам на постаменте памятника танку, - бульдозер, как переломный порыв  для наших будущих достижений… . Мы, всё же, желаем слышать от тебя программу для обновлённого колхоза, —Главный посмотрел в зал собрания, как бы ждал подтверждения: он высказал именно то, что хотят все.

 — Пусть кто, что хочет то и выуживает. Власть всегда дурку катит. Но только бульдозер расчистит и закатает всё, что мешает новому колхозу, стать бульдозерным колхозом, — Пятак небрежно отмахнулся от суждений Главного, у него задребезжали ноздри. — Кто что желает, и кого что колышет, - не знаю, но меня гонит всех разогнать, всё бывшее начальство в поле: с вилами, мотыгами, лопатами, косами, - тоже агрегаты первородные…  Чем я слабее тебя Главный, командовать не смогу что ли? Мы когда то заодно колядовали…  Никакой писанины, без всяких компьютеров порядок наведу, - всё начальство, под одну гребёнку бульдозером подгребу.

 — Правильно! Так и надо! Поддерживаем за дело, — послышалось со всех концов просторного помещения.

Пятак остался доволен содержанием выкриков, и тут же заверил колхозников:

 — Сегурчи, будет у меня вперёд бульдозера трястись, я заставлю его пятками светиться…

 — Будешь не по делу скулить, я тебя Пятак быстро к стойлу подряжу, - прикрикнул окончательно рассерженный, столичный земляк, — я таких людей подключу, что мигом забудешь, где рычаги к бульдозеру приставлены, как кол стоять Коля будешь, что бы указания мои выслушать, быстро поймёшь кто трястись обязан.

 Узенькие усики Пятака нервно заиграли, волнения выдали; ноги же его стояли твёрдо, - малым весом придавленные. Сказал он тоже твёрдо:

 — Всё Жорик!  Ты меня бревном обозвал?.. – считай себя трупом.  Не успеешь хрюкнуть, как я тебе в бок свайку всажу, прямо здесь, не сходя со сцены, она у меня - клапан заострённый, подруга  неразлучная. Мне от коммунизма отрекаться ни к чему, я на нём не ездил, в батраки не пойду, лучше – «Там!..» – поторчу, чем ты у меня в глазах тут торчать, будешь.

 — Коля успокойся! — Главный в себе довольный, что бульдозерист проехался по сопернику сминающим металлом слов, - собрание, всё же  проводил,  сообразующиеся со временем, — Не надо товарищ Пятак зарекаться, мы тут не революцию делаем, у нас демократические выборы идут.

 — Пусть, пусть только попробует, — ограждал себя скороговоркой Сегурчи от мрачного намерения, — все слышали, все свидетели, - мне угрожают, угрожают при тысяче свидетелях…

 — Я не угрожаю. Я сделаю! Бульдозеристы в зоне нарасхват. Когда давно, первую ходку в Коми мотал, мы лежнёвку укладывали, у меня там тягач - «Т-55»  был, бульдозер леса. Природа, -  не наша открытая степь.  Там лес кругом, мороз и снег. В бараках деревянных: чистота, тепло зимой,  шныря, круглые сутки печки топят. Порядок не блатные держали, офицеры в лагере переворот устроили, они все ордена победы в войну заслужили, военное уважение имели. От них, - железная  справедливость звенела.   Заработок на карточках отчётливо оседал. Это вам не колхоз! Снимай сколько надо, если наработал. Я себе: консервы, колбаску, сальцо, маслице, чаёк, даже халву выкупал. Позже, когда  Хозяина в Государстве не стало, и на воле нищета устоялась, в зоне тоже скудно было, положенное стали уворовывать. На выпивку, конечно, запрет распространялся, а трезвым жить неинтересно. Бездельники, типа Жорика,- кто пахать не хотел, те исчезали, если пристроиться не удавалось, они денег на счету не имели, на одной баланде - истощались как враждебные элементы. Я домой вернулся, в 105 килограмм, это при моём-то росте, — Пятак согнулся в коленях, и ладонью сверх головы воздух отрезал. — Больше никогда такой вес не нагонял. Организм упорядочение должен содержать, как топливная аппаратура в дизель-двигателе. Два раза в неделе, - кино. Что я скажу, не поверите, в библиотеку был записан, по воскресеньям  чтение проводил. Врать не буду, одну книжку только до конца вычитал…  А ну я вас сейчас спрошу, а то вижу здесь впритык, до одурения, одни образованные сидят: - Что сказал Тарас Бульба своему младшему сыну, когда в камыши Днестра его заманил?  — Пятак выжидающе принялся смотреть в торец длинного стола на сцене. Все молчали.

 Одна секретарша про себя бубнила: — Я тебя породил, я тебя…

 — Мало читаете! В библиотеку не ходите! Тоже мне грамотеи, —прикрикнул Пятак на всех грамотеев президиума, — а старый Тарас сказал: «Ну, что сынку помогли тебе твои ляхи?!» Так вот Жора, когда я тебя шилом нашпигую, тоже спрошу: «Как Жорик?  помогли тебе,  навязанные нам комбайны с электроникой, что хмель мою обязаны вынюхивать»…

 — Я хотел своему родному селу помочь, — заговорил обиженно Сегурчи, говорил голосом приунывшим, — раз вам Пятак подходит, пусть он вас бульдозером сгребает, в землю дальше вгоняет, а я для себя состоялся, я человек состоятельный. Хотел земляков из ямы вытянуть, но вижу, колхозный бульдозер здорово вас укатал, - не вытянуть. С Пятаком, и с вами всё ясно…

 — Жора! Ясно одно, ты нам дурку гнилую подсовываешь, свою выгоду выхолить задумал. Не получится! — Пятак стучал кулаком по дереву трибуны, приговаривал, — Прощай Жора, прощай Гоша…  Мой успех, - тебя не видеть. Вот и всё…

 Пятак замолчал, было видно, что не привык долго изъясняться, говорить перед грамотеями,- не его мечта. Главный надоел ему своими рваными замечаниями. Сегурчи?.. Пятак в упор смотрел на Сегурчи, сидевшего с перекошенным, недовольным выражением. Коля руками продолжил изъясняться. Двумя указательными пальцами он ограничил пространство длинной в один соединительный палец траков, затем кольнул себя в бок, сморщил лицо, подтверждая неизбежную боль, и тем же воспитательным  пальчиком, наглости Сегурчи помахал:

 — Я тебе покажу, как столбом стоять надо… 
    
 — Всё Коля, нам понятны твои устремления, — Главный прервал кривляния бульдозериста, — дадим возможность и другим поупражняться, а ты не забывай, что сразу после собрания, навоз второй фермы, -  в поля вывозить будем.

 Коля высоко поднял над головой сжатый кулак, показал всем, что он как Че Гевара, - не сдаётся!..  и пошёл спускаться по лестнице.

 Секретарь прочитала следующего, по списку соискателя - это киевский банкир Сегурчи  Жорж… Зал взорвался овациями, - аплодировали стоя, прямолинейные восторги и радостные восклицания посыпались на сцену, лица у всех сияли одобрением, с умилением все смотрели на банкира, - думали, деньги видят.