Станция назначения

СТАНЦИЯ НАЗНАЧЕНИЯ
Фантастический рассказ

Проснувшись в субботу, Монин Валентин Андреевич понежился минут двадцать в постели, затем встал и сделал несколько потягиваний и приседаний, заменяющих ему зарядку. Он надел спортивный трикотажный костям, умылся, позавтракал и, с мыслью, что ему два дня не нужно ходить на работу, уселся у экрана с уверенностью, что субботу и воскресение он проведет перед телевизором. Дикторы, ведущие программ, просто известные люди, принялись его развлекать, рассказывать последние новости, показывать другие страны. Потом под звуки очень легкой музыки на экране возник лес. Самый обыкновенный подмосковный лес с деревьями, с травами, с ягодами и грибами. Лесную опушку окружали прямоствольные хвойные деревья. Пенек, переживший свой ствол, оброс мхом и, выставив корни-лапы, походил на лешего, такой он был древний и трухлявый. Вокруг пня расположились махонькие кустики земляники, зазывно показывая красноту спелых ягод. Высокая белокожая береза раскинула полог зеленой листвы над строем своих деток. Те, едва достигая в высоту пятой части своей родительницы, схватились за руки-ветви и водили хоровод. По шляпе рановыросшего гриба ползла улитка.
Валентина Андреевича что-то начало беспокоить. Он стал вспоминать, когда в последний раз был в лесу, и оказалось, что года три прошло, не меньше. Монин выкарабкался из нежных объятий очень удобного кресла и подошел к окну. Там солнце играло с землей в ветер. Погода была исключительно приятная, теплая. Валентин Андреевич представил себя идущим по берегу реки, и стало еще теплее. Маленькая зеленая птичка села на подоконник. Громко пискнула, затем закопала крошечный клювик в пух грудных перьев. Человек переступил с ноги на ногу, и чиж, а это, по всей видимости, был он, заметив хозяина квартиры, спрыгнул с третьего этажа.
"Ух"- угрожающе-весело проводил своего пернатого гостя Валентин Андреевич. Он вернулся к телевизору, но той уверенности относительно времяпровождения выходных исключительно у телевизора, у него уже не было.
Часы показывали 10:00

Стало как-то скучно, и даже приключенческий фильм, который должен был начаться через полчаса, его не заинтересовал. Монин Валентин Андреевич подошел к телевизору и, со вздохом щелкнув выключателем, убрал все двухмерные изображения в небытие.
В квартирную тишину вкрадывались звуки улицы. Монин бесцельно побродил по комнате, прошел на кухни, открыл холодильник, посмотрел, как в свете крохотной лампочки становится видимым пар, исходящий от морозилки. Вынув бутылку пива, он захлопнул белую крышку "Саратова".
Совершив ритуальное таинство сдувания алебастровой пены с янтарного пива, он поднес запотевший от холода стакан к губам и тут же взорвался: "Да что я, в самом деле, как дохлая курица, сижу целыми месяцами дома, ни куда не выхожу. Только работа, да магазины. Все! Решено! Сейчас же собираюсь и еду в лес за этими, как их там… за ягодами и грибами".
Мужчина, почувствовав, что есть цель, вскочил, засунул недопитую бутылку пива в холодильник. Потом, через двадцать минут одевания и отыскивания корзины, Валентин Андреевич, проверив выключены ли электроприборы, выходил из дверей своей квартиры.
Сорокадвухлетний мужчина, инженер, разведенный, имеющий сына-школьника, стоял на перроне, поджидая пригородную электричку. Люди обтекали его слева и справа, толкали, спрашивали как проехать… Зеленая брезентовая куртка с капюшоном, потрепанные голубые джинсы и, особенно, корзинка, выдавали в нем человека, поехавшего в лес по грибы-ягоды. И тем удивленнее и насмешливее были взгляды тех, уверенных в себе мужчин и женщин, которые в этот обеденный час уже возвращались обратно в город, гордо неся сбоку от себя видавшее виды лукошко, наполненное до краев чем-то красным или черным. Эта часть вокзальной публики, стуча сапогами, низко надвинув кепочку или косынку, несла на своих лицах печать здоровья и простоты, а на одеждах лесной мусор в виде приклеившегося то здесь, то там листика или белых нитей паутины.
Валентин Андреевич стоял, прислонившись к поручням и, завистливо вздыхая, провожал взглядом проплывающие корзины, наполненные дарами леса. Новенькая корзинка в его руках, сверкая девственной чистотой, призывала своего хозяина не отстать в сборе ягод от этих бывалых ягодников-грибников, и наполнить ее, легенькую, до краев.
Динамик проговорил голосом очень длинноногой женщины, что поезд придет. И даже сказал куда и когда. Монин ехал в то самое место, где он, еще будучи пионером, проводил лето в загородном лагере. Электричка едет туда минут сорок и, чтобы не скучать в пути, он захватил с собой журнал.
Прослушав объявление, люди с внимательно поднятыми головами внезапно очнулись и с криками: "Коля, сюда давай", "Таня, не отставай", ринулись осаждать подошедшую зеленую электричку. Выходившие из нее пассажиры удивлялись и возмущались, почему им оставляют такую узкую дорожку в толпе скучившихся у дверей людей, желающихскореезайтивпоезд. В свою очередь желающиескореезайтивпоезд удивлялись и возмущались почему бывшие пассажиры так медленно выходят.
Монин подождал, когда волнения улягутся, и самый последний вошел в вагон. Спросив: "Свободно"? он устроился на скамейку рядом с молодым парнем, его соседями напротив оказалась тридцатилетняя женщина в китайской майке и в экстравагантных босоножках, рядом с ней сидела ее пятилетняя дочка в ярко-желтом комбинезоне с веселым рисунком из диснеевского мультика. Скосив глаза вправо, на парня, Валентин Андреевич лишь смог заметить разлохмаченную заплатку на левом колене джинсов.
"Все-таки хорошо, что я не остался дома, у телевизора", - подумал Монин. Поезд тронулся. Перрон с взволнованными людьми поплыл назад, вот он резко оборвался плакатом "Не прыгай с платформы" и за окном потянулся бесконечный бетонный забор, когда-то розовый, а теперь пыльный и серый.
Электричка, преодолевая переплетение железных линий, уносила внутрисидящих пассажиров из огромного города прочь.
Первобытный человек, появись он здесь, подумал бы, что огромная змея, передвигающаяся на круглых лапах, съела этих несчастных, и теперь они, съеденные, грустно смотрят сквозь прозрачную стенку живота на тех, кого змея еще не съела. Съеденные, чтобы не скучать в этом фантастически огромном брюхе, развлекались, кто как мог. Мама рассказывала своей дочурке сказку, та внимательно слушала. Парень смотрел в окно. А Валентин Андреевич раскрыл журнал и принялся разгадывать кроссворд.
- Презумпция, - обращаясь к нему, вдруг выпалила маленькая девочка. Монин удивленно посмотрел на нее, но через секунду понял: он вслух произнес вопрос из кроссворда.
- Да, ты совершенно права! Предположение, основанное на вероятности, из десяти букв, третья "е" - это есть "презумпция".
Вписав подсказанное слово в вертикальный столбик, Монин на секунду отвлекся от своего кроссворда.
За окном проносились бетонные, кирпичные, блочные постройки. Их душераздирающая архитектура вполне гармонировала со штабелями шпал, рельс, бетонных монолитов, деревянных ящиков, просто с кучами металлического лома, возникающими в проеме окна. Трубы дымили, машины катили, предприятия требовали на работу. Окраина города дышала ожиданием грядущего. Она этим уже давно дышала.
Скорость, с которой мелькали за окном жилые кварталы и корпуса заводов, стала снижаться. Поезд въехал в окружение старых бурых тополей, а когда они расступились, рядом с электричкой возникла платформа. Монин прочитал название: "Красный факел". На платформе напротив окна стояла молоденькая девушка. Она была чем-то взволнованна. Огромные карие глаза просматривали выходящих из вагона, но не находили того, кто был ей нужен. Девушка глубоко вздохнула, и поезд тронулся. Валентин Андреевич проводил это юное создание глазами и, мысленно, пожелал ей встретить того, кого она ждала.
Инженер снова углубился в свои ребусы. Через несколько минут он переменил позу: слегка сполз по обшитому дермантином сидению и вытянул ноги. Его брючина коснулась икры женщины. Монин тотчас отнял свою ногу и сделал вид, что это не он. Женщина посмотрела на него из-под тяжелых, накрашенных ресниц таким взглядом, про который говорят, что он устремлен в бесконечность. Рассмотрев в бесконечности что-то, но не своего соседа напротив, она продолжала рассказывать дочери забавные истории:
"Пришла беда. Она громко начала стучать в ворота. Иван-дурак проснулся, потер глаза, слез с полатей и, подходя, к двери, взял со стола толстый блин, который тотчас съел.
- Кто там? - недружелюбно спросил он.
- Это я, беда-несчастье твое.
Иван открыл ворота, смерил свою незваную гостью презрительным взглядом и, хорошо размахнувшись, нанес ей мощный удар в челюсть.
Беда ушла".
Дочка внимательно слушала. Она задрала вверх свой обгорелый на солнце носик, чуть-чуть приоткрыла ротик и таинственно скосила, свои не по-детски серьезные глаза. Хвостик льняных волос, словно солома, свисал на плечи. В особенно напряженных местах она затаивала дыхание и переводила серые глаза на лицо своей матери.
Валентин Андреевич разгадывал слово из семи букв: потеря способности стоять.
Его отвлек голос. Шедший по проходу бородатый мужчина, обликом напоминающий нормандского воина, нараспев произносил:
- При сравнении амплитуд волн разных групп было замечено, что все волны с четными индексами, то есть пришедшие с юга, интенсивнее, чем волны, пришедшие с севера. Такое различие в интенсивности свидетельствует об асимметричном излучении энергии очагом землетрясения, что связанно с ориентацией образования разрыва. Расчет групповой скорости поверхностных волн с четными индексами позволил нанести на график экспериментальные данные, которые были сопоставлены с рядом теоретических кривых, вычисленных в предположении различного распределения скоростей объемных волн в оболочке и плотности вещества с учетом сферичности...
Бородач, в последний раз шаркнув каблуками кирзовых сапог по полимерному настилу пола, раздвинул створки дверей и скрылся за ними, неся свою речь в тамбур и дальше, в другой вагон. За его плечами, прорезая воздух, неслись волны с четными индексами, пришедшие с юга, и с нечетными - с севера.
У Монина сложилось впечатление, что пассажиры вагона совершают эту поездку начиная с момента своего рождения, что они давно друг друга знают, что они уже все это видели тысячи раз и их ни чем больше не удивишь, они все наперед знают. Только люди, вооруженные такой философией неудивления, смогли прослушать речь бородача так, словно видели его ежедневно, по пять раз. И что его замысловатый текст каждый сидящий смог бы произнести также ровно и без запинки.
За окном все говорило о том, что сейчас будет очередная остановка. И действительно, вскоре здание станции с буквами "Оранжевый шар" застыло напротив.
Девушка все еще стояла на платформе. Валентин Андреевич в этот раз получше рассмотрел это небесное создание. На ней было легкое белое платье с двойной отстрочкой на швах. Маленькие вышитые цветы покрывали грудь и воротничок. Ровный загар как бы обтягивал обнаженные руки, ноги, шею. Приятно округленные бедра плавно переходили в узкую талию. Лицо, обрамленное копной черных прямых волос, показалось Монину необыкновенным. В чем эта необыкновенность заключалась, он не смог определить, так как электричка, подчиняясь железной букве расписания, покатила дальше, оставляя станцию вдали и в прошлом.
Валентин Андреевич опустил глаза на кроссворд и вписал слово из семи букв "астазия".
Он, довольный собой, посмотрел на маму с дочкой, приглашая их разделить радость по поводу отгаданного слова. Но те двое были поглощены рассказываемой сказкой. Мамин взволнованный голос звучал так, словно не она, а кто-то другой управлял ее языком и губами, и она, прислушиваясь к звукам своей речи, следила за повествованием с тем же интересом, что и ее дочка.
"Иван-дурак вышел на двор, с минуту жмурился от солнышка и потягивался. Затем он подозвал гуляющих кур и, развязав свой кошель, высыпал его содержимое перед домашней птицей. Куры, посмотрев сначала одним глазом, потом другим на золотые диски, обиделись и ушли.
- Вон сколько у меня денег: даже куры не клюют, - довольным голосом резюмировал Иван".
За окном мелькали рощи, деревни, телефонные столбы. Иногда какая-нибудь отчаянная птица, теша свои амбиции, пускалась наперегонки с электричкой. В такие моменты она застывала напротив окна, но потом силы ее иссякали и она, побежденная, резко сворачивала в сторону, стыдясь своей попытки. Стволы деревьев приближались в проеме окна медленно, величаво, давая возможность рассмотреть их внимательно, но, дойдя до определенной точки, резко срывались и пропадали вдали. А электричка шла вперед и все новые и новые деревья и столбы совершали этот удивительный ритуал нарастающего приближения.
Монину надоел кроссворд, и он, полистав журнал и найдя рубрику "Домашнему мастеру ", принялся читать, как из куска жести и хромированных трубочек самому соорудить пылесос. Его отвлек голос, прозвучавший под сводом вагона:
- Станция "Желтое поле"... Осторожно, двери закрываются. Следующая станция "Зеленая дубрава".
За окном мелькнул белый силуэт черноволосой девушки, она в очередной раз ни кого не дождалась.
Через проход, в соседнем купе, сидели три старушки. Желтоватые лица прорезанные морщинами, излучали спокойствие, уверенность в правильности прожитых лет. Они, не спеша, вели трехмонологовую беседу:
- … Дали бы мне воду, тряпки и мыло - не поленилась бы, сама помыла бы это грязное окно.
- … Я ему говорю: "Киса, милая, попей молочка".
- … А за маслом народу - как при вавилонском столпотворении.
- … Ну куда смотрит начальство? Нельзя же пускать поезд таким грязным.
- … А киса подошла к блюдечку, понюхала, а лакать не стала.
- … Ну тогда я гляжу: стоит соседка моя. Бог мой, вот удача!
- … Поэтому и люди у нас грязные внутри. Истинно чистых осталось раз, два и обчелся.
- … Думай теперь после этого, покупать молоко в пакетах или нет.
- … Подошла к ней, пристроилась и купила.
По стеклу полз маленький жучок. Он шевелил длинными, тонкими усиками и перебирал шестью лапами с таким проворством, что наблюдающие за ним только удивлялись: как он справляется с таким количеством ножек и не наступает сам себе на пятки. Жучок не знал дороги, он полз куда вели его ноги. Иногда насекомое останавливалось и в раздумье ощупывало антеннами пространство вокруг себя. После секундной задержки жучок продолжал ползти, чуть-чуть изменив направление. Вот он приблизился к открытому окну, и в этот момент налетевший дорожный ветер сорвал его с гладкой поверхности стекла и унес за тридевять земель.
"Вот и я, - подумал инженер, - тоже ползу, ползу куда-то, останавливаюсь, осматриваюсь, выбираю свой путь, двигаюсь к цели, а какая-то неведомая сила хватает меня и отбрасывает в сторону и смеется надо мной, делая напрасными все попытки. И сегодня эта сила вырвала меня из кресла и усадила в вагон пригородной электрички. А ведь я еще с пятницы настроился провести выходные дни у телевизора. И как я решился на такой авантюрный шаг - ума не приложу. Эх, все мы жуки, сдуваемые ветром..."
Парень неожиданно повернулся к Монину:
- Скажите, пожалуйста, какая эта станция? Поезд замедлял ход. По железному туловищу проходили волны энергии, словно по напряженному бицепсу. Вагон слегка колебался вверх-вниз и где-то внутри себя имел длинную, толстую трубу, наполненную жидкостью. Эта жидкость перетекала с одного края трубы в другой и, меняя центр тяжести, укачивала движущийся домик вагона словно лодку. Вот гипотетическая жидкость успокоилась и поезд встал.
Валентин Андреевич не успел ответить. Его опередила женщина в китайской майке:
- "Зеленая дубрава".
- Хм... девушка, видите ли, лично я знаю, как называется эта остановка, но вот знает ли это товарищ, сидящий с нами?
Парень, молодая женщина и девочка воззрились на Монина. Тот непонимающе переводил взгляд с одного на другого.
Он понял сказанное, но не понял насколько реально все то, что сейчас происходит. Зачем этому парню, а вместе с ним и женщине, знать известно ли ему название станции. И если не известно, то что из этого? Не собираются же его высаживать из-за этого. Они сумасшедшие, или его разыгрывают. Если это розыгрыш, то они нашли плохой объект для насмешек. Сейчас он им покажет...
- Да как ты смеешь так говорить со мной... Да ты...
Валентин Андреевич почувствовал, что теряет контроль над собой. Он перестал чувствовать тело. Сердце билось где-то на расстоянии вытянутой вверх руки, кровь превратилась в расплавленный свинец. Глазницы, сомкнувшись, оставили узкую щелку, в которой наблюдался кусок окна и презрительно-скучающая физиономия парня. Интеллигентная личность Монина перестала быть. Она растворилась в рвущимся в атаку звере. Все эти перемены произошли в одну долю секунды. В следующую долю секунды парень разочарованно произнес:
- Извините, я пошутил.
Зверь, который было, проснулся в Валентине Андреевиче, опять лег спать. И мужчина сразу остыл. Внешне его вспышка произошла незаметно. Может быть, только кожа лица слегка покраснела, да глаза приобрели стеклянный блеск. Парень отвернулся, женщина занялась своей дочкой.
Монину стало стыдно за свою вспышку. Не перед другими стыдно, перед собой.
"Подлый парень, - подумал он, - хотя я тоже хорош: не смог отшутиться, чуть в драку не полез. И девушку на остановке не удалось рассмотреть..."
За окном показались горы.
Огромная вершина, покрытая белой шапкой, проплывала мимо. Поезд шел по узкому козырьку, ограниченному с одной стороны вертикальной скалой рвущейся вверх, с другой - жуткой пропастью, уходящей вниз. Электричка объезжала гору слева. Из левого окна, у которого сидели старушки, открывался вид на далекие, покрытые вязким воздухом вершины. Обломки скал, брошенные рукой титана, громоздились один на другой. Их подножие зеленело, чуть выше желтело, затем коричневато-черные тона шли да неба, а на небе становились белыми. В пропасти жил Ужас Падения. Над ним кружил орел.
Старушки принялись собираться.
- Вечно у них что-то не так с железной дорогой. То гору справа объезжаем, то слева.
- Вчера стропа не выдержала, оборвалась. Сегодня утром целый час ее чинила. Не знаю, выдержит ли теперь.
- Не забудьте сумку. Петровна, это, чай, твоя?
Они надели на спины рюкзачки необычной формы. Повязали покрепче платочки и одна за другой прошли в тамбур. Свист ветра в вагоне усилился - так бывает, когда открывают в тамбуре наружную дверь при движущейся электричке.
Из тамбура раздались команды:
- Первая пошла. Вторая пошла. Третья пошла.
Монин одним махом пересел к противоположному окну. Он смотрел на три парашюта, три круга оранжевого цвета растворяющихся в синеве бездны. Поезд, совершал движение по дуге, и вскоре три парашютистки скрылись за поворотом. Валентин Андреевич заметил, что такое странное поведение старушек никого не взволновало. Этот факт заставил его сделать вид, что вроде бы, и он не видит в этом ничего плохого. И все же надо как-то поделиться этим известием с соседями. Монин опять устроился на свое прежнее место.
- Вы знаете! Там три старушки выпрыгнули из поезда.
- Как, без парашютов?
- Н-не-нет, с парашютами.
- Тогда чего вы хотите?
- Да я так, к сведению…
Приняв занятый вид, его спутники отвернулись, и озадаченному инженеру ни чего больше не оставалось, как уставиться в окно.
"Они все здесь сумасшедшие" - Эта мысль успокоила Монина, и он принялся дальше созерцать проплывающий мимо ландшафт.
Поезд въехал на бесконечный мост. Сверху, слева, снизу, справа его окружала пустота, отделенная от мчащейся электрички только ажурным ограждением. Горы ушли в стороны и, словно окаменевшие воины, охраняли покой пассажиров. Внизу зеленела травой и серела камнями холмистая низменность. Казалось, поезд приобрел крылья и совершает полет на высоте десять тысяч метров. Он взрывал воздух и тот, свистя, обхватывал грязно-зеленое тело электрички. Под поездом в виде точек чернели птицы, над ним серебрились легкие облака, солнечный свет проникал в окна, заставляя сидящих людей прищуриваться и наклонять голову так, чтобы полоска тени от рамы попадала на глаза.
Следующая остановка называлась "Голубая долина". Она располагались посередине гигантского дугообразного моста, перекинутого с одной горы на другую.
В этот раз Валентин Андреевич сумел получше рассмотреть девушку. Ее лицо, вроде бы не примечательное с первого взгляда, в действительности поражало своей красотой. Нет, не той красотой, которая сразу бросается в глаза, а потом надоедает, нет, эта красота про которую говорят, что она является некой загадочной флуктуацией природы, и чтобы ее распознать, требуется некоторое время. Но зато, узрев такую красоту, ее не забудешь никогда.
Девушка, скучая, прохаживалась по перрону. Ветер, особенно сильный на таком просторе, развевал ее волосы, временами закрывая лицо черными прядями, и сбивал белое платье, заставляя его плотно облегать упругое тело. Ее рука, не имеющая ни одного лишнего угла, ни одной лишней линии, смахивала с лица мешающие волосы и девушка, всматриваясь в открытые двери поезда, поворачивалась то в одну сторону, то в другую. На вид ей было лет... Впрочем, определить ее возраст представлялось затруднительным. Ей с одинаковым успехом можно было дать и восемнадцать, и двадцать восемь. Женщины такого типа быстро взрослеют и очень долго остаются молодыми. Время не властно над их обликом.
Когда поезд покинул арку моста и вновь нырнул в объятия леса, Монин все еще удерживал в памяти лицо той девушки. Ее чудесные черные брови по цвету явно отличались от смуглой кожи, но, как иногда бывает, брови и ресницы составляли собой одно целое с кожей на висках и на лбу. И была непонятна эта игра природы: смотришь на лоб и, кажется, брови имеют цвет кожи, а смотришь на брови и, кажется, виски и веки имеют цвет ресниц. Чуть припухшая нижняя губка, очаровательно опущенная, слегка колебалась, наверное, в такт с сердцем, она излучала неуспокоенность.
Въехали в лес. Золотые сосны проносились мимо, а мама рассказывала дочке сказку:
"Иван-дурак решил заиметь свой лес. Сначала он купил дрова, потом на лужайке перед домом начал раскладывать чурбаны, слеги, чурки и хворост в определенном порядке. В центре он разместил огромную кучу. Вокруг нее несколько кучек поменьше Затем, дальше от центра, с еще меньшим количеством дров. А вокруг еще и еще много кучек с совсем мизерным количеством хвороста.
- Ну вот, и лес. - Подумал Иван. - Чем дальше в лес, тем больше дров".
Парень повернулся к Монину, собираясь о чем-то спросить. Валентин Андреевич похолодел, ожидая очередную нелепую выходку со стороны своего соседа.
"Эх, надо было бы пересесть. Сейчас этот умник задаст очередной каверзный вопрос..."
Но парень передумал. Собранный было воздух он с шумом выдохнул, оставляя свой вопрос на потом, и отвернулся.
"Тоже мне сфинкс. Ненормальный. Впрочем, тут все ненормальные, Взять этих парашютисток. Ну, как можно прыгать с поезда на оранжевых парашютах, или с оранжевыми парашютами? Нет, вы вдумайтесь: с оранжевыми парашютами! Или на оранжевых парашютах? Уму не постижимо. А горы? Это в Московской области горы! Дурдом..."
Нормандский воин в бороде и с гармошкой шел в обратную сторону. Он широко раскрывал рот, обнажая два-три уцелевших желтых зуба, строил страшные гримасы, запрокидывал голову, скрипел своими выцветшими кирзовыми сапогами. Он аккомпанируя себе на пыльной гармошки, сильным, слегка дребезжащим голосом пел:

Вокруг пушистой лестницы
Стоял бумажный дом
Четыре кошки синие
Там грелись под столбом
Кошки пили только грязь из лужи
Паровоз им очень нужен
А больше ни чего они не пили
Только денежки копили.
Вокруг спиральной площади
Народ, урча лежит
На них вчера(ся) вечером
Упал метеорит.
Метеор они не ждали
И его к себе домой не звали
Это кошки понарошку
Бросили на площадь из окошка
Паровоз на ножках.

Некоторые пассажиры поднимали на этого русского Орфея скучные глаза, но, удовлетворив свое секундное любопытство, вновь отворачивались.
- Наш Демагог, - прошептала девочка.
- Угу, - подтвердил парень-сосед. Он перекинул ногу на ногу. Заплатка, которая в начале поездки была на левой коленке джинсов, теперь оказалась на правой. Сделав вид, что так и должно быть, Монин продолжил изучать журнал.
Ойкнуло, встряхнуло, дернуло, качнуло. Это к станции "Синие ели" электропоезд из Москвы бортом прибыл. Одних пассажиров - этих было больше - он выгрузил, других - этих меньше – загрузил.
Ищущие глаза девушки всматривались в лица, в лица. И вот, она нашла то лицо. Нет. Не на перроне. Сквозь стекло она смотрела на Валентина Андреевича, а Валентин Андреевич - тоже через стекло - на нее.
Девушка, громко вздохнув, секунду стояла нерешительно, глядя на Монина, потом сделала неуверенный шаг. Испуг и внутренняя борьба читались в ее карих глазах.
Они разговаривали глазами? Наверное. И что они сказали друг другу не знает никто, даже они сами. Их беззвучный диалог длился несколько секунд и прекратился в связи с отходом электрички.
- Дяденька, а ведь это она тебя ждет.
- Да -да, непременно вас. - Вставила ее мамаша.
Парень развернулся вполоборота и, оценивающе поджав губы, утвердительно мотнул головой:
- Конечно вас.
В то время, когда уши Монина слушали, его сердце, вдруг, обросло крыльями и стало рваться из груди. Его брови удивленно-растерянно поднялись вверх, образовав на лбу жалюзи горизонтальных морщин. Маленький подлый мускул на левой руке начал спонтанно напрягаться и расслабляться, колебля кожу и ткань рукава. Ему в такт задрожало веко.
"Да, конечно меня. Разве могут быть сомнения? Я и раньше догадывался, но как-то не верил в это. А теперь я полностью согласен с моими соседями. Ах, какие они все же замечательные и милые. Мир не без добрых людей".
Скрипучая коричневая скамья вдруг стала ужасно жесткой, ноги затекли. Джинсы, слишком старые, а оттого узкие, впились своими швами и складками в бока, колени, бедра. Воротник брезентовой куртки вдруг натер шею, пришлось чуть-чуть наклонить голову и отвезти назад плечи, чтобы воспаленная кожа не соприкасалась с наждачной тканью куртки. Но все равно, сидеть стало невмоготу. Он согнулся, посидев немного так, разогнулся, но дальше не выдержал. Валентин Андреевич, подхватив белую корзинку, встал и, используя свою способность хвататься за поручни, находясь в движущимся транспорте, пробрался к выходу.
Глядя сквозь закопченное стекло на проплывающие сосны, ели, березы, он считал минуты, отделяющие его от желанной встречи. Время шло невыносимо медленно, поезд почти стоял. Хотя с точки зрения машиниста, электричка отлично укладывалась в расписание и шла, шла со скоростью семьдесят восемь километров в час.
Дух-дух, бух-бух, бах-бах. Говорили колеса, и вагон бился о вагон. Но вот, ритм этих железных стонов начал ослабевать. Электропоезд сжался, как сжимается гусеница в момент опасности, и выставил вперед ни кому не видимые мощные лапы, словно леопард, завершающий прыжок. Колеса замедлили свое вращение, а громкоговоритель пробормотал что-то непереводимое.
Платформа, окаймленная беленым бетонным заборчиком и имеющая над собой надпись "Фиолетовый камень", поднесла свой асфальт под дверь электрички.
Раз - поезд дернуло, два - поезд качнуло, три - поезд остановило. На счет четыре, пять, шесть у электрички со свистом разверзлись бока, и приехавшие вышли чтоб воззреть свет. Среди них был и Монин. Валентин Андреевич, инженер, разведенный, в возрасте 42 лет, имеющий сына-школьника.
Он стоял и смотрел на нее. Она стояла и смотрела на него.
Ее брови над переносицей поползли вверх. Ее нижняя губа часто задрожала. Она вздрогнула. Да, она нашла его! Именно его. Девушка медленно подошла. В ее глазах блестели слезинки. Грустная, нежная и, сразу ставшая такой близкой, она несмело положила маленькую ладонь на его плечо. Монин почувствовал, как сладкая нега заполняет его, отрывает от земли и уносит ввысь. Он не слышал шума уходящей электрички, не видел прохаживающихся по перрону, не чувствовал нечаянно налетевшего на него человека, не замечал слепящий поток солнечного света. Он видел ее грустные, влажные глаза, ощущал прикосновение ее легкой, опаловой руки, слышал ее нервное дыхание и бешеный пульс своего сердца, красными волнами омывающими мозг.
Она, вытянув вверх свою очаровательную головку, слегка, приподнялась на носочках и, приблизив свое лицо, медленно и грустно промолвила:
- Здравствуй, человече. Я... я смерть твоя...

Его нашли только через два дня. Труп находился в кресле, перед включенным телевизором. Врач констатировал смерть от сердечного приступа, которая наступила примерно в 10 часов утра, в субботу.

Конец


Рецензии