Война. Воспоминания шестилетнего мальчика

  Финская  война оставила след в моей памяти фотографиями. Видимо, ожидая возвращение мужа с войны, мама показывала мне фотографии заснеженных поселков  и  военных около чистеньких домов, или военного в полушубке с большой звездой на  шапке. Потом, через много лет, я снова увидел эти фотографии. Я знал, что это папа едет  домой. И папа вернулся. Я помню, что он ходил работать на завод.
            
  Начало второй, отечественной войны, я запомнил по вою сирен и плачу женщин. На лето 1941 года  я с детским садом был отправлен в поселок Окуловка. Это, по тем временам, было очень далеко – за Бологое. То ли нас, детей,  долго не могли вывезти в Ленинград, то ли немецкие самолеты быстро прорвались и стали бомбить поселок, но я проснулся  ночью от воя сирен, возможно и взрывов. Точно помню крик, плач женщин и детей. Было темно, свет не зажигали, и поэтому было очень страшно. Как нас вывезли, помню смутно. Но один эпизод первых  дней  войны запомнил в деталях.

  Был солнечный день. На деревьях была листва. Я стоял у окна кухни, смотрел через окно на двор, где играли дети. В соседнем дворе толпился народ. Около двухэтажного дома  стояла лошадь запряженная в телегу. Из дома вышли люди, вынесли гроб с покойником и стали устанавливать его на телеге. Мама была дома. Раздался взрыв и я оказался отброшенным  на несколько метров и прижат взрывной волной к стене. Мама снимала с меня кусочки стекла, а я не мог говорить. Когда я заревел, мама успокоилась. Вдруг кто-то позвонил, мама открыла дверь, ей что-то очень громко сказали. Соседка и мама схватили ведра и выбежали из квартиры. Я подошел к разбитому окну и увидел, что двухэтажный дом   разрушен  и нет телеги с покойником, а к дому с разных сторон бегут женщины с тазами и ведрами. Мама с соседкой вернулись скоро. Их ведра были наполнены каким-то кровавым грязным месивом. А мы потом долго вспоминали,  как нам  повезло в этот день. Бомбой был разрушен дом и разорвана на части лошадка и уцелевшие люди бросились искать эти части несчастной лошади и стали уносить их по домам. Нам достались только кишки, которые мыли, мелко резали, долго варили и все равно они были очень твердыми и очень вкусными. А вот  были ли  погибшие и раненые люди в этот день,  я не запомнил.

  Зима блокадного Ленинграда мне запомнилась двумя эпизодами. Первым умер дед, отец папы Саши. Он умер в начале месяца. Поэтому на деда уже были выданы продовольственные карточки, которые выдавались каждому жителю ежемесячно. По правилам, после смерти члена семьи карточки требовалось немедленно сдать в администрацию. Но чтобы получать лишние 125 г хлеба в день, было решено  никому не говорить о смерти деда до конца месяца. Так мертвый дед и лежал на диване в нашей холодной комнате целый месяц. Потом мама с отцом (отец по броне работал на заводе) завернули деда в простыню, взяли у соседки детские санки, положили на них труп деда и повезли в контору, где нужно было оформить документы. Но пока были в конторе, санки украли и когда родители вышли с документами, дед лежал на дороге. Помню, что мама очень плакала, когда вернулась домой.
 
  Наша квартира была трех комнатная. В каждой комнате жили разные семьи. Где и как спали родители, я не помню. Но в кухне, где была дровяная печь, все готовили еду и грели воду и поэтоиу было теплее, чем в неотапливаемых  комнатах. В кухне спали трое детей и старушка. Двухлетняя моя сестра спала в маленькой деревянной кроватке. Я с мальчиком соседом спали на полу. А соседка- бабушка на дровяной плите. Запомнил я эту бабушку,  сидящей на плите, с горящей свечкой в руках. Она  стряхивала расплавленный парафин свечки на стопы, покрытые глубокими трещинами.
 
   Мы очень ждали, когда  родители придут с работы и  принесут какую нибудь еду. Запомнилось,  как однажды кто-то из родителей принес  для еды плитки столярного клея. Мама объяснила, что мы можем отравиться, как это произошло с семьей из соседней квартиры, в которой умерли все взрослые и дети.  Но если клей сделан не из химических веществ, а из копыт животных, то варево из клея может спасти нашу семью от голода. И мама начала варить щи со столярным клеем. У нас в комнате рос большой цветок фикус. Его большие мясистые листья были сорваны и мелко порезаны. Это должно было заменить капусту. Сыромятные ремни  тоже были порезаны, но еще мельче. Они должны были заменить мясо. А клей, растворенный в воде, делал «бульон» густым. Запомнилось, что эти « щи» очень долго варились,  мы с сестрой извели взрослых, пока ждали.

   В этот раз никто не умер. На улице и в квартирах стало холодно. После деда, через какое-то время умер на работе отец, а потом моя двухлетняя сестра. Мы с мамой остались вдвоем. Была лютая зима 1942 года.