***

Клайд сплела истончённые нити оставшихся сил в единый клубок и открыла глаза, забрызганные изнутри кровью вследствие разорванных стенок капилляров. Неменьших усилий ей стоило заставить свой взгляд сдвинуться с безжизненной точки, дабы ощупью отыскать в себе остатки способности к ориентации в пространстве: бессильный взгляд вцепился в смутные очертания стен, исполосованных мелкими трещинами, что делало их похожими на полотна художника с истерзанным долгими годами энтелехических пыток воображением; устремив взор перед собой, Клайд увидела силуэт затянутого глухой тёмной вуалью окна, примерно сообразив, какое сейчас время суток. На этом волокна последних сил окончательно разорвались, заставив сомкнуться налитые кровью и безразличной желчью глаза, чему предшествовало лишь то, что эти глаза успели охватить несносный разношёрстный хлам, разбросанный по полу, и опрокинутый стакан, из которого изверглось содержимое в виде окрашенной нежным пурпуром калия воды.
Тело Клайд было заключено в тяжёлые свинцовые сети: нутро разъедало прожигающей пустотой, а конечности были недвижимы от онемения, что служило препятствием смутно осознаваемому, но всё же тревожному желанию девушки дотянуться до телефона и набрать номер - скорой, родителей, кого-то из знакомых - да кого бы то ни было, только бы не дать своей бесплотной материи, весом, предположительно, в 11 граммов, покинуть тело, аккуратно прорвав тощую грудную клетку.
Пригвождённая пластом к постели Клайд вновь собрала ошмётки сил воедино и, впившись ногтями в ладони, заставила руки слегка освободиться от искусавшей их немоты. Сумев, наконец, поднять левую руку, она увидела на тыльной стороне ладони прорванную до самых костей кожу, слегка покрасневшую вокруг дыр. Окончательно сбросив со своей плоти металлические оковы и поднявшись, Клайд, почти ползком, добралась до ванной, где наткнулась первым делом на клозет, едва ли не до краёв набитый блевотными массами вперемежку с прожилками крови; моментально застонала от боли искромсанная глотка, напомнив о том, как неплохо Клайд вчера "развлеклась", извлекая из себя самыми извращёнными способами то, что было поглощено в количестве, антагонистичном адекватному. Затем безнадёжный взгляд Клайд прирос к запятнанному зеркалу, откуда на неё смотрела девушка с позеленевшим лицом и мутно-синими впадинами под апатичными глазами. 
Осознав, что, пожалуй, в этот раз помощь не требуется и довольно-таки обрадовавшись этому факту, Клайд принялась "заметать следы", очищая палас от пролитого марганцевого раствора и спуская сумасшедший объём блевотни по канализационным трубам.
Это был первый булимический криз за последние семь месяцев. Целых семь месяцев Клайд не посещали приступы этой дикой болезни, и теперь, вновь столкнувшись лицом к лицу со своей патологией, Клайд рассмеялась ей в глаза, как бы не помня, что когда-то эта холера заставила девушку быть закрытой в коробке психиатрической клиники с чугунными решётками на окнах, в стенах которой санитары, полные холодного равнодушия, частенько привязывали её мокрыми простынями к подобию кровати и едкой болью иглы вгоняли в молодое тело различные вещества, якобы успокаивающие. Находясь в течение нескольких недель в том заключении, Клайд усвоила правило, суть которого в том, чтобы просто молчать и бездействовать, ведь лишь в этом случае можно знать наверняка, что тебе не сделают больно, связав мерзкими от сырости тряпками или разукрасив тело гнилыми язвами от уколов.
Психическое заболевание Клайд, длившееся на протяжении нескольких лет, стало однажды её жизненной позицией: с таким же взрывающимся в киловаттах рвением она, взахлёб, "глотает" людей, но затем, понимая, что наглоталась сполна, взяв гораздо больше, чем это было дозволено, она блюёт. Блюёт людьми, а точнее, тем, что от них остаётся после столкновения с Клайд, гипнотизирующей своей таинственно-притягательной силой. Она, дотронувшись до самых раскалённых точек дна души, умеет сделать поистине больно, только её вины в этом крайне мало: у неё никогда не получалось по-другому. Поэтому, чтобы никому не делать больно, в том числе самой себе, ей остаётся молчать и бездействовать. Молчать и бездействовать, истощаясь от грызущего одиночества. Когда-нибудь она умрёт от этого истощения.