Минувшее - век ХХ

      
Рукописи не горят… 

По образованию, я инженер-металлург и много лет проработал на Ижорском заводе в этом качестве.
Данилевский был заместителем главного инженера Ижорского завода по металлургии, а Иосиф Аронович Фрумкин, главным сталеплавильщиком Ижорского завода.
В конце 80-х, начале 90-х Олег Фёдорович, по моей просьбе, передал мне машинопись своих воспоминаний, с которыми сегодня я знакомлю широкого читателя.
Надо сказать, что Данилевский, будучи крупным инженером-металлургом и очень занятым человеком, оставил после себя уникальные материалы по истории развития броневого производства на Ижорском заводе. Благодаря Олегу Фёдоровичу у нас есть сегодня воспоминания инженеров-металлургов, военпредов о прорыве в создании брони нового поколения для танковой промышленности накануне Великой Отечественной войны.
               
                Юлиан Фрумкин-Рыбаков.
                Санкт-Петербург, Колпино,

               
Предуведомление    
Готовя  к  публикации  воспоминания  Олега Фёдоровича Данилевского,  мы столкнулись  с  тем, что возникла потребность и необходимость   рассказать о людях и событиях, которые упомянуты  О.Ф.Д. 
 Вот что пишет Данилевский: «…воспоминания возникли из желания рассказать, хотя бы вкратце, о своей жизни, о событиях давно прошедших, которым я был участником и свидетелем. Рассказать о встречах с запомнившимися мне людьми, имена которых вошли в историю». 
В то время, когда Олег Фёдорович писал свои воспоминания, у него не было Интернета. Теперь Интернет есть,  и нам не составило большого труда  собрать материал  о людях, упомянутых О.Ф.Д. Однако, не о всех.
Мы ничего не смогли  найти о замечательном музыканте и лекторе, упоминаемом  Данилевским с большой теплотой, товарище Бронхине, пианисте Владимире Ульрихе, о многих однокашниках О.Ф.Д. Тем не менее материалов  много. 

Второе,  композиционно наша публикация делится на три части.
Первая часть,  собственно «Воспоминания»
Вторая часть, сведения о людях, которые упомянуты автором воспоминаний. Такая композиция выбрана потому, что давать большой объём материала в сносках очень неудобно, читатель должен  постоянно смотреть ссылки, что мешает целостному восприятию  «Воспоминаний», которые сами по себе уникальны. Помещённые же после «Воспоминаний», материалы эти позволяют более полно и глубоко войти в реку по имени «Время». Отнюдь не в Лету. Упомянутые Данилевским люди и события самоценны с исторической точки зрения, обладают собственным «Статус-кво» и  удельным весом.  Нижеприведённые сведения расположены в последовательности, синхронной тексту воспоминаний.

Такая трёхчастная композиция публикуемых материалов позволяет показать объёмно, хотя и пунктирно, судьбу неординарной личности, которой был Олег Фёдорович Данилевский.
 
                ОЛЕГ  ФЁДОРОВИЧ  ДАНИЛЕВСКИЙ    
ВОСПОМИНАНИЯ
 
   От автора
   Свои воспоминания я не готовил к печати,  и возможность опублико¬вания их никогда не была в  моих мыслях.                Эти воспоминания возникли из желания рассказать, хотя бы вкратце, о своей жизни, о событиях давно прошедших, которым я был участником или свидетелем.
Эти события незнакомы нынешнему поколению,  и не повторятся вновь. Рассказать о встречах с запомнившимися мне людьми, имена которых вошли в историю.

   Я не делаю в основной рукописи никаких изменений, внося только незначительные редакционные исправления, но считаю необходимым вы-сказать некоторые мысли и пояснения.
    Запись моих воспоминаний относится, в основном, к концу 80-х, началу 90-х годов двадцатого века, и, следовательно, рассказ идет о событиях 70 - 80-ти летней давности и базируется исключительно на памяти.
   Человеческая память - сложный, субъективный и избирательный  инструмент, работающий с заметной примесью воображения.
   Ученые психологи давно обнаружили, что то, что автор воспоминаний несомненно видел и слышал сам, легко смешивается в его памяти с тем, что он вычитал впоследствии или узнал с чужих слов.
   Я старался избежать этого и записать только то, в чем был уверен, что это действительно моя собственная память. Поэтому события описаны коротко, без переживаний, оценок и выводов, потому, что именно в этом более всего возможны наслоения прошедших лет. А ведь именно в эти прошедшие 70 - 80 лет, жизнь и сознание зрелого человека не  раз переоценивали историю, и это не могло бы,  не отразиться на воспоминаниях.

   СУВОРОВСКИЙ  КАДЕТСКИЙ  КОРПУС


   В классах было 2 отделения по 25 человек. Первая рота носила на поясе штыки (при выходе в город). Директор корпуса, генерал-майор, командиры рот - полковники,  классные воспитатели - офицеры разных чинов.
Корпус был молодой,  поэтому в нем не процветал «Цук» - отвратительная традиция почти всех закрытых военно-учебных заведений. Цук - это система изощренного издевательства старших по классу или по роте над младшими,  в  основном построенная на унижении человеческого достоинства. 
   Но некоторые, общекадетские традиции существовали. Так,   например, воспитатели и весь начальствующий состав назывался зверями.  Существовала и "звериада" - куплеты частично общие для всех  кадетских корпусов,  но и содержавших какие-то свои местные отличия. Распевались эти куплеты на известный мотив (общий для всех):               
 Суворовцы пели так : 
                «Державной волей  Николая 
                Воздвигнут мрачный монастырь,
    Вершины к небу поднимая,
    Стоит он, словно богатырь.
    Но в нём не иноки святые
    И не монахи здесь живут,
    Тот монастырь по всей России
    Кадетским корпусом зовут.
    И на аллее Бельведерской
    Строение мрачное стоит
    И это корпус наш, кадетский –
    Так надпись длинная гласит.
    Когда наш корпус основался,
    Над ним разверзлись небеса.
    Завес церковный оборвался
    И стали слышны голоса:
    «Курите, пейте, веселитесь.
     Посадят в карцер – не беда.
    Учить уроков не трудитесь –
    Не будет толку ни черта!»

И дальше…

  И еще была одна собственная традиция : на погонах у нас было написано на красном суконном поле желтыми буквами :"Сув."  Точка тщательно соскабливалась  -  Суворов  нигде не останавливался . 
   Варшавские воспоминания скудны. Никаких примечательных событий не было.
По воскресеньям мы в Сережей, моим братом, он также учился в корпусе, в то время в 3-й роте, ходили в отпуск к Гафербергам ,  знакомым наших родителей, двое сыновей которых тоже учились в корпусе,  дом - то наш был в Лодзи ! 
    Эти отпуска запомнились потому, что за обедом был традиционный слоеный пирог с капустой, а вечером, перед ухо¬дом в корпус,  каждому давалась к чаю целая французская булка.

   Иногда получали посылки из дому. Так помню,  однажды,  на вечерних занятиях, по вечерам мы сидели в классах и готовили уроки в присутствии воспитателя, мне принесли мешочек с пирожками. Понятно, первым делом угощались соседи и друзья.       Все хвалили,  причмокивая, какие вкусные с вареньем!   Когда подошел мой черед пирожок оказался с рисом, взял второй - опять рис и третий с рисом.  Оказывается, сладкие пирожки лежали сверху, и я их все роз¬дал. Обидно было до слез!

    Где-то в июле по мобилизации полк был возвращен в Лодзь. В связи с мобилизацией, нас, семьи, вернули на "зимние квартиры" в Лодзь и через некоторое время эвакуировали в Москву.

Суворовский корпус  был переведен в Москву.
    Разместили корпус в Сокольниках,  на улице с красивым, поэтическим названием - "Матросская тишина", в казармах саперного батальона.

Что осталось в памяти от Суворовского корпуса ?


      Во время одного из занятий он подошел ко мне и спросил, у кого я занимался раньше рисованием?  Я ответил.                -  А я его знаю, - говорит А.А.,-  мы вместе учились в академии. По политическим причинам ему не разрешили по окончании академии жить в Петербурге,  и он вынужден был уехать в Варшаву. Вот так перекрещиваются пути людские.
    Нельзя сказать, чтобы корпусное руководство не занималось нашим общим воспитанием и развитием. Я, безусловно, должен вспомнить воспитателя моего отделения, поручика Пригоровского,  действительно занимавшегося  нашим развитием. Добрая ему память!

   Были экскурсии и на заводы: фабрику резиновых изделии "Богатырь",  конфетную фабрику. 
   Классный воспитатель, поручик Пригоровский,  на вечерних занятиях или свободных уроках рассказывал нам разные занимательные истории.  Довольно часто кадет,  не имевших в Москве родственников, и не ходивших поэтому в отпуск по воскресеньям  или праздничным дням, водили в театр.   
Нельзя не вспомнить встречи с царем Николаем П.

   А второй раз Николай приезжал уже в корпус, посмотреть, как мы устроились в казармах. Мы как раз построились, чтобы идти в столовую на обед.  Коридор был очень узкий, и мы проходили мимо царя вплотную, чуть ли не задевая его. Потом он прошел за нами в столовую,  подсел к одному из столов и попробовал,  чем нас  кормят.
   Был Николай П в корпусе и еще раз.

   Здесь я вернусь назад в предвоенные годы, чтобы рассказать о нашем летнем лагере Радуче.

   Вот поезд нырнул в один туннель, в другой и, вдруг, открылась сияющая бухта,  а на ней военные корабли Черноморского флота!  Настоящие! Это было чудо!
Я тогда еще не знал, что это - моё будущее, что моя жизнь на многие годы будет связана с морем, с военным флотом.

Севастопольский  морской  кадетский корпус

   До того времени в России был только один морской  корпус, в

Фактически, к выпуску из корпуса доходило 70-80 человек.                Россия  осуществляла программу строительства большого флота, и такого количества молодых  офицеров флота было явно недостаточно. По окончании корпуса, гардемаринских классов, выпускники получали звание корабельного гардемарина, а после стажировки – звание мичмана, первый офицерский чин на флоте.


  Было принято решение выделить из корпуса кадетские классы в самостоятельный Морской кадетский корпус с четырёхгодичным сроком обучения  (4-й, 5-й, 6-й и 7-й классы) с размещением в Севастополе.
    В Петрограде же  -  оставить Морское училище в составе 3-х  гардемаринских классов,  с необходимым увеличении численности.

Все закончи¬лось благополучно, и нас  отпустили до вызова.


          Размещались, временно, в двух жилых зданиях.  Большое здание,  предназначенное  для размещения всего корпуса в его законченном развитии, еще строилось там же, выше. Официальное открытие корпуса    состоялось 5 октября - наследник царского престола был шефом корпуса. Было торжественное богослужение, на котором присутствовал командующий Черноморским флотом вице-адмирал  А .В. Колчак. 
             А еще через два дня, 7-го октября, мы стали свидетелями большем трагедии.                Рано утром нас разбудил сильный взрыв.  Кто-то подбежал к окну, выходившему на рейд,  и закричал: "пароход горит!"   Мы повскакивали с  коек и подбежали к окнам.
            На ближайшем к нам линкоре, "Императрица Мария", стоял высокий черный столб дыма. Вскоре прозвучал еще один мощный взрыв с пламенем, нос корабля стал погружаться в воду,  а корабль крениться на правый борт.   Крен становился    все больше,  корабль перевернулся вверх килем и в таком положении затонул.   Это было страшнее зрелище,   запомнившееся в  деталях до сегодняшнего дня.
Нам  была выдана форма.  При этом, группа переведенных из кадетских корпусов, получила погоны с вензелем,  ленточку и кокарду на фуражку.   Остальным, большинству,  пришедшим из гимназий  и реальных училищ,  как необученным военным правилам и обязанностям эти эмблемы формы были задержаны.   
    Погоны были белые с накладным золотым вензелем, а на ленточке длинная надпись от уха до уха :   «Морской Е.И.В. Насл. Цесар. Кад. Корп.»
 Это расшифровывалось так :   "Морской Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича Кадетский корпус".
Дальше пошли нормальные классные занятия,  строевые учения,  шлюпочные учения.
Обстановка в корпусе была хорошей. Начальство подобралось приличное и по тем временам либеральное.
    И директор корпуса, контр-адмирал Ворожейкин, и командир роты, капитан 2 ранга В.В.Берг, переведенный из Петроградского морского училища, жили в тех же домах,  где и мы.
  Директор, по воскресеньям, приглашал по очереди  к себе  несколько кадет,  угощал чаем и пирогом, и пирожными.
   Несмотря на войну,  Севастополь жил полной жизнью. Приморский бульвар был полон гуляющей публикой.
Молодежь распевала,  на мотив модной песенки, свои,  морские. При этом у каждой бригады кораблей были свои слова. Так бригада крейсеров пела:
" Могучею сталью сверкая,
на рейде стоят крейсера,
и, только приказ, ожидая
готовы поднять якоря.
Припев:   
А там, на Приморском бульваре,
моряками аллеи полны
таинственно шепчутся пары
 под шум черноморской волны».
А минная бригада,  как всегда более легкомысленная,  пела так:
"Вот после горячего боя
за бонн миноносцы идут,
 и волны морского прибоя
любовно к бульвару бегут.
А там, на Приморском бульваре,
я  вижу в бинокль, наяву,
сгорает в любовном угаре
она на моем рандеву".                На Рождество разъехались по домам. 
А с января началась усиленная подготовка к приезду Николая П.
   Подготовка к приезду Николая П заключалась,  для нас кадетов, в усиленной строевой подготовке. Строевыми занятиями занимался числившийся в составе корпуса флота - штабс-капитан и его помощник, то ли боцман, то ли фельдфебель. С особенным усердием  он гонял нас маршем и при здоровании требовал,  расправив грудь:  -  "Отвечать мне,  как    его Императорскому величеству".  А вместо Николая    пришла февральская революция.   Командующий Черноморским флотом вице-адмирал А.В.Колчак сделал все, чтобы слухи о происходящих в Петрограде событиях не дошли раньше времени в Севастополь.                Но всё, же слухи пробивались, и мы узнавали их  от матросов  команды  корпуса, и только  5 марта на Нахимовской площади был собран гарнизон Севастополя и команды кораблей флота.   Привезли и нас,  предварительно сняв погоны и зашив на ленточке "Е.И.В. Насл.Цесар."

    В Севастополе мы,  понятно,   знакомились с  кораблями.  Для этого надо было на Графской пристани попросить разрешения, на очередном катере,  добраться до любого корабля - гостеприимство было обеспечено.
    Так я побывал на линкоре «Иоанн Златоуст», а потом на миноносце «Строгий», крейсере «Алмаз» и только вошедшим  в строй эсминце «Фидониси».
Потом в Севастополь пришёл миноносец «Строгий», на котором служил Степан Данилевский.  А вскоре, на крейсере «Алмаз» пришёл Одик , Олег Владимирович Нестеренко, окончивший Морское Инженерное училище в Крондштате. Занятия в корпусе продолжались по установленному расписанию.  В  конце мая (или начале июня) учебный год закончился.  Мы были переведены  в 5-й класс и распущены на летние каникулы.
 Никто не предполагал,  что мы расстаемся с Севастопольским корпусом навсегда.

Морское училище

Вся жизнь роты проходила в отведенном помещении за исключением классных занятий, на которые всё Училище собиралось по своим классам в едином классном коридоре, а так же для приема пищи, когда все роты строем проходили в столовый  зал и рассаживались поротно  по установленным местам,  каждое отделение во главе со своим унтер-офицером.   Особенно запомнился строго соблюдавшиеся  обычай чтения,  а большей частью пения пред¬обеденной и послеобеденной молитвы.  Кто-то в старшей роте начинал: "Отче всех"  и все Училище подпевало:   "… на тя, Господи, уповаю, и ты дасши им пищу во благовремении.  Отверзаяши ты щедрую руку свою", ну и дальше, до конца. Так же и после обеда :   "Благодарим тя, Христос Боже наш" и дальше.   
   В  здании старого училища понятно были свои  предания, легенды.
Так, например, рассказывалось, что по ночам в столовом зале появляется какая-то белая дама.  А в одной из печных ниш, в Компасном зале классного коридора,  был замурован гардемарин, вы¬давший заговор,  по которому должны были быть подпилены цепи, державшие потолок столового зала, с тем, чтобы обрушить его на корпусной совет,   который должен был собраться для исключения нескольких гардемарин,  замешанных в политических обществах.                С Компасным залом связаны еще и другие воспоминания.                Во времена Морского Училища, во время уроков,  проходивших в классах, в Компасном зале сидел дежурные  офицер. Компасным,  зал назывался  потому, что был круглым, а пол был выложен паркетом так, что представлял катушку  компаса,  разделенную, как положено на морских компасах, на 32 румба. Если случалось,  что кого-либо выставляли из класса за непристойное поведение, то  он должен был явиться  к дежурному офицеру, соответствующим  образом доложиться, и стоять, при этом, в центре катушки компаса.  Дежурные офицер,  записав провинившегося в журнал,  называл румб,  на котором надо было стать, при этом,  стоя в центре,  сделать точный поворот на заданный румб, сделать три-четыре шага вперед,  остановиться на краю катушки, на заданном румбе, и повернуться лицом к офицеру. Если поворот на румб был сделан не точно - то задание повторялось.               

                Дело близилось к полночи
                Все уже сомкнули очи
                И весь корпус стар и мал
                Сладким сном уж засыпал.
                В спальнях слышится сопение.
                Свист и легкое храпение,
                Даже трели,  только я
                Не скажу что б соловья
                Потому,  что были ноты
                Прямо дьявольской работы.
                Ну, да кто тут разберет.
                Не об этом речь идет.
                Словом все уж    захрапели
                Растянувшись на постели
                И заманчивые сны
                Были им судьбой  даны.
 
               
              Кто кусок хороший мяса,
              Кто склонение компаса
              Кто братишку,  кто сестру,
              Кто собачью конуру
              Видел в  образах неясных
              И таинственно прекрасных,
              И как сказочный  Кащей,
              Улыбался до ушей,
              Но в  картинной галерее
              Дело было мудренее.
             Что-то призрачное там
              Расплывалось по стенам
 
         и так далее,  а как не помню.

"Прислала нам царица
 на праздник сто гусей,
                с  тех пор в ряду традиций
                храним обычай сей".

И еще одна,  но уже забавная традиция.  По понедельникам на завтрак подавалась рисовая  запеканка,  получившая название  "святой морской соленедельник.  Злые языки уверяли,  что в этой  запеканке можно было найти остатки мясных блюд,  подававшихся в течение истекшей недели.

Мы наблюдали, накануне, как прошла "Аврора" и бросила якорь прямо против корпуса,  как пришли и швартовались миноносцы. Накануне, из отряда моряков,  находившегося в училище,  нас предупредили, чтобы, во избежание недоразумений,  мы не выходили на улицы.
   Предчувствуя какие-то события,  мы глядели в  окна. Николаевский мост был разведен, и на берегу виднелись вооруженные патрули. 
Мы видели, как от "Авроры" и других кораблей  отошли шлюпки с вооруженным матросами,  как высадились вблизи моста,  после чего патрули исчезли, мост был сведен,  и по нему с Васильевского острова двинулась толпа.
Все-таки, кто-то у нас умудрился сбегать в город.                Узнали, что матросами занята телефонная станция,  на Большой Морской. Что матросы,  солдаты и рабочие сосредотачиваются вокруг Зимнего дворца.
Мы были далеки от политики,  мы просто ничего не понимали,  и в силу малых лет, и в силу воспитания.   
Однако Керенский популярностью не пользовался.
25-го и 26-го слышалась из города стрельба. Что там происходило, мы не знали. 
А 27-го в Неву вошел крейсер "Олег" и стал на якоре позади "Авроры". Но"0леге" были  двухорудийные башенные установки с 6-ти дюймовыми орудиями,   он сильнее "Авроры". 
За кого он пришел ?  «Аврора» и «Олег»  переговаривались клотиковыми фонарями по азбуке "Морзе», и мы поняли,  что это пришла подмога.
А накануне 25-го октября нас, все училище, собрали в столовом зале,  где было объявлено,  что Временное правительство во главе с  Керенским низложено.                Так пришла Октябрьская революция в Морское училище. Ни гардемарины,  ни кадеты, не участвовали ни в  каких выступлениях.
В декабре,  как всегда,  мы были распущены на рождественские каникулы. По возращению в училище я застал сводную роту, в которою были включены все оставшиеся на каникулы в училище.  Обязанности
вице-фельдфебеля исполнял гардемарин Сережа Колбасьев, в будущем прекрасный писатель-моренист .  Это было мое первое знакомство с ним. Почему-то мы были недовольны "правлением" Колбасьева и кричали:   "довольно Колбасы,  дайте нам Гаркушу!" Гарковенко  (Гаркуша)  тоже был гардемарином старшей роты.
Мы, повидимому, чувствовали приближение конца,  потому, что уже в конце февраля гардемаринская рота начала готовиться к ночному представлению.                Я  не знаю какое название носила эта традиция морс¬кого корпуса - это был освященный годами ритуал старшей гардемаринской роты  перед выпуском из корпуса ( как жаль, что полного описания этой традиции не оставил никто из окончивших морской корпус, во всяком случае я не встречал этого в известной мне литературе, и то, что я видел, постараюсь передать, но это только часть.)
Всё  началось с того,  что  однажды утром мы  обнаружили приклеенное на стене объявление о том,  что уважаемый сэр Альманах тяжело заболел ("Альманах"- это ежегодный журнал,  издаваемый Гринвичской  обсерваторией в Англии,  содержащий положения планет и звезд на каждый день года и являвшийся необходимым справочником для каждого штурмана,  при счислении места корабля в море). Потом бюллетени о состоянии здоровья сэра Альманах,  с указанием температуры,  появлялись каждый день. Но вот, в одном из очередных бюллетеней,  было объявление о резком ухудшении состояния, с просьбой, не тревожить больного резкими звуками.

Настроение в  Училище было подавленное. Чувствовалось наступление конца.  Вспоминается куплет песенки,  звучавшая во всех ротах  :
" Болит сердце, болит печень,  сильно болит грудь.
           Эх вы славные денечки, вас уж не вернуть".


Смутное время



И снова на флот

УЧИЛИЩЕ КОМАНДНОГО СОСТАВА ФЛОТА
  И вот, я вновь в старом Морском корпусе. К этому времени Училище командного состава флота - единственное военно-морское учебное заведение в стране,  готовило командиров всех специальностей и имело в своем составе: штурманский,  артиллерийский и минный отделы, составлявшие военно-морскую группу, а также механический,  электротехнический и радиотелеграфный  отделы,  составлявшие техническую группу.                В училище, на подготовительные курсы, принимались из флота старшины всех специальностей,  а со стороны - с законченным средним образованием.
Имелось в виду, что первые, за год обучения на подготовительном курсе, первые освоят основную программу единой трудовой школы 2-й ступени , а вторые, за это время, освоят основные флотские навыки. 
Задача,  стоящая перед старшинами,  прямо сказать не легкая,  ведь принимали их в  Училище с экзаменами по русской диктовке и 4-м правилам арифметики. Понятно,  для меня эти экзамены не представляли задачи,  однако в дальнейшем, моя подготовка меня же и подвела,  я позволил первую половину учебного года не очень серьезно относиться к занятиям, что не преминуло сказаться во второй половине. Большинство преподавателей - бывшие преподаватели Морского корпуса.  Они прилагали все усилия, чтобы вложить в наши головы весь положенный курс. Кто запомнился из преподавателей? Это, прежде всего Лосев,  с которым  закончили арифметику и прошли полный курс тригонометрии. Что более всего запомнилось из жизни Училища тех лет? Понятно, мы, несколько бывших кадет Морского Училища, рассказывали нашим однокурсникам легенды Морского корпуса.
Одна из них произвела особенный эффект - это про белую даму,   которая якобы появляется в столовом зале. Рассказ шел вечером, когда все занятия были уже закончены, и близилось время, вечернего чая. Вечерний чай не был организованным и пили его в своих помещениях, для чего кто-либо ходил с чайником в буфетную, где к этому времени был готов чай в большом медном баке. Буфетная была рядом со столовым залом и дверь в нее была ровно посередине зала,  прямо против Петра.    Вечером громада СТОЛОВОГО зала, а длина его 70 метров,   освещенного единственной тусклой лампочкой над дверью в буфетную,  могла произвести, действительно, жуткое впечатление и померещиться могло, что угодно. И вот после рассказов  о белой даме, надо идти в  столовый  зал с чайником за чаем. Подымается  один, явно искусственно потягиваясь,  говорит: " а мне что-то сегодня не охота чаю",   за ним встает и отходит другой,  третий…   все это взрослые дядьки.
С громадной благодарностью я, и думаю все слушатели Училища тех лет,   должны  ВСПОМНИТЬ музыкального руководи¬теля наших понедельничных  концертов – товарища  Бронхина  ( к сожалению, имени его не помню).   Каждый понедельник в Училище    устраивались концерты с  обширной программой в трех  отделениях:   симфонического, вокального и дивертисмента. В понедельник театры не работали, поэтому для участия в этих концертах привлекались лучшие силы Мариинского,  Малого и Александринки. Артисты имели за это морской паек,  а постоянные участники - симфонический  оркестр Мариинки, руководитель концертов  и пианист Владимир Ульрих,  впоследствии концертмейстер    филармонии,  имели морскую форму. И вот это Бронхин задумал использовать  концерты,  чтобы познакомить нас с историей музыки и самыми значительными композиторами и их произведениями.   Каждый  концерт он начинал со вступления,  в  котором в  интересной и доступной форме рассказывал  о периоде и  композиторах, которым был посвящен концерт,  в следующих музыкальных отделениях.  В отличном исполнении подавались самые известные симфонии и арии. Построенные по продуманной,  последовательной программе, концерты были определенной школой музыкального образования и культуры.
Не меньший след в нашем развитии оставили общественные диспуты на разные злободневные темы, диспут - это не доклад. В нем участвуют, по меньшей мере, два противоборствующих представителя, защищающих своё понимание или точку зрения по обсуждаемому вопросу. От участников требуется высокая и разносторнняя эрудиция,  чтобы  привести убедительные доводы в защиту своих взглядов и, в особенности, в опровержение доводов  оппонента.  Мне посчастливилось слышать в споре о религии таких известных ораторов,  как Луначарский и священник Вознесенский ,  или в дискуссии о профсоюзах Зиновьева.

Приведу один характерный пример нашей дружбы и флотской взаимопомощи.

Весной в Училище началась цинга. Прихватила она и меня. В это время я, с моим приятелем Борисом Иллиминским увлеклись яхтой , которую нам выделили в бывшем  императорском    яхт-клубе,  что на Крестовском острове.  Там мы познакомились с известным яхтсменом
Н.Ю. Людевиком.  Яхта "Сибилла"  стояла еще на берегу и требовала

кого проспекта, и мы ежедневно ходили в яхт-клуб и  обратно.  Этим
я выходил цингу,  но были совершенно запущены  занятия в  Училище.
Это было первое, что мне припомнили на экзаменах. Первый экзамен был по алгебре. В класс вошел преподаватель и предложил желающим размочить. Я вызвался,  но получил отказ -"Вас будет экзаменовать комиссия". Пришла комиссия, вызвала и потрошила меня по всему курсу, еле выплыл на тройку. Думаю - дело скверное,  надо принимать меры. Подготовку к следующему экзамену, геометрии, провел так,  что мог доказать все теоремы по учебнику  Киселева подряд  с начала до конца и обратно.  На экзамене повторилась та же история.   Комиссия гоняла меня по всему  курсу,  включая площадь поверхности и объем шара,  о которых официально было объявлено,  что спрашивать не будут. Комиссия была вынуждена поставить пятерку. Также прошла тригонометрия,  после чего комиссия  от меня  отстала.   Окончились экзамены, многие разъехались, но многие еще остались. Чтобы подкормить¬ся, ходили В порт на разгрузку пароходов. Платили, в основном, продуктами - американскими    консервами - фасоль с салом,  сгущенное молоко и т.п.
После Кронштадского восстания прошли чистки - общефлотская, еще какая-то.  Для меня  они прошли благополучно. Но в  отпуск меня не отпустили. А поздней  осенью меня и еще нескольких человек из штурманского отдела списали на флот без объяснения причин.
Меня послали в  Кронштадт на линкор "Марат". Бездействующая железная коробка,  с  командой,  разбросанной по всему кораблю,  пришлась не по душе, и я через несколько дней уволился с тем, чтобы ехать в Батум, где, по дошедшим слухам, организовалось Военно-морское училище.                По дороге останавливался в Москве,  куда завозил письмо от однокурсника по Училищу, Игоря Рейснера, своим родителям.  Отец Игоря, профессор Рейснер,  был известен в то время, но особенно была известна старшая дочь Лариса, жена Фёдора Раскольникова, бывшая комиссаром Волжской флотилии.   

Батумское военно-морское   училище
Училище я разыскал на Приморском бульваре.  Оно занимало несколько комнат. Первого, кого я встретил, был Боб Муратовский, кроме него из Петроградского училища был еще Леша Акулов, тоже вывезенный во время  Кронштадского восстания. Общее впечатление от училища – случайный  сброд людей.  В дальнейшем, это первое впечатление только усилилось. Во-первых, само существование училища было связано  с   желанием Грузии,  тогда еще самостоятельной  республики, иметь свой собственный военный флот. Начальником училища был Чавчавадзе - бывший князь и бывший морской офицер. Вообще в училище бывших грузинских  князей,  в том числе светлейших,  было пруд-пруди.  Кроме них было много просто проходимцев, нашедших теплое местечко, чтобы переждать момент.                Батум того времени,  был средоточением всякого сброда. Близость турецкой границы, в девяти километрах,   открытый порт,  да и сам  факт, что меньше года назад турки ушли из Батума,  и он стал советским,  привлекали к нему людей, не нашедших места в новой жизни,  или просто искавших легкую жизнь. Но, попадались и интересные типы.  О жизни Батума того времени очень любопытно написал К. Паустовский в своей повести «Бросок на юг».                Жизнь училища была серой и из первого полугодия запомнились, пожалуй,  более всего, строевые учения,  которые с высокой требовательностью проводил ротный командир Поляков, чрезвычайно колоритный представитель старого кадрового офицера.


Всю команду и нас в том числе, отправили в ЧК. После допроса нас,
четверых батумцев, отпустили. Был уже поздний вечер, ни у кого в
Одессе  никого не было,  денег тоже.                Решили идти к военному коменданту Одесского порта Стогову, встречавшего нас, ведь мы были, все же, военные курсанты. Стогов нас принял, накормил и поселил у себя на кухне, а на следующий день устроил нам военный паек, так и жили мы несколько дней,  а потом нас назначили на пароход "Новороссийск" ( это бывшая "Россия",  также как "Мария" и вместе с ней пришедшая в Батум),  стоявший в ремонте. Потом мы на нем сделали несколько рейсов Одесса-Батум.  Осенью вернулись в Училище. Телеграммой меня вызвали в Баку.  Отца я застал уже при смерти ...


И вновь  служба на флоте
Я всегда с теплым чувством вспоминаю свою службу на «Выносливо컬
 и потому, что жили дружной семьей - команда была небольшая,
все знали друг друга, и потому, что все время находились в плавании, в деле. Наш дивизион миноносцев : "Выносливый",  "Внушительный",
"Инженер-механик Дмитриев" и "Инженер-механик Зверев" входили в



«Леонид Соболев, бывший в ту пору флагманским штурманом отряда траления, писал:   " В  отряде, которому прокладывал боевые курсы флагманский штурман,  роль тральщиков    выполняли и другие корабли. В  их числе были и старые миноносцы,   которым на долю выпало "контрольное траление"…  Заведя трал,   они быстро носились по необследованным районам с удивительным спокойствием,  - удивительным,   ибо их  осадка,  глубокая  осадка миноносцев,  не давала им никакой  гарантии не стукнуть по мине собственном форштевнем раньше,  чем ее обнаружит волочащийся сзади трал.  Это небезопасное занятие считалось нормальным,  и в  этой школе воспитывались из молодежи новые кадры  Красного флота". То же пишет и сам Л. Соболев в рассказе «Моря и океаны» (Сборник «Морская душа»).                «Развлечением было, когда нас посылали на уничтожение плавающих мин,  сорвавшихся с якоря.  Для  этого на шлюпке подходили к мине, осторожно,  чтобы не стукнуть по взрывателю,   один удерживал мину, другой,  перегнувшись через него,   подвязывал пироксилиновый патрон и поджигал бикфордов шнур,   после чего шлюпка отходила на почтенное расстояние. Взрыв высоким фонтаном взмывал вверх».
А еще развлечением была шлюпка -  распашная, шестёрка, старшиной которой я был. На миноносец пришло несколько комсомольцев первого набора.  Совсем зеленые салаги. Их я натаскивал первым азам флотской премудрости и, в том числе, шлюпочному учению.  Ходили на веслах и под парусом.  Однажды рискнул даже выйти под парусом до Ораниенбаума. Ребята слушались меня беспрекословно,  чему я был весьма горд. Это В ПОЛНОЙ мере пригодилось,   когда налетел неожиданно шквал, и надо было четко выполнять команду.
В июле на форту "Павел" возник, пожар.  Форт не жилой, там был склад старых мин. Потом был взрыв.  Мы забрались на стенку,   ограждавшую гавань,  ожидая , что будет дальше.  Однако,  пожар прекратился, по-видимому потушенный взрывом. Потом мы узнали,  что с  "Авроры",  стоявшей на внешнем рейде, была послана шлюпка с  курсантами для тушения пожара и в результате взрыва погибло нисколько человек,  курсантов.  А потом ко мне на «Выносливый» пришёл Николай Дружинин и попросился переночевать. Он был на «Авроре» в учебном плавании и его, неожиданно, отчислили из Училища.
Осенью,  после довольно скучных маневров флота, меня перевели в Баку, в  Каспийский флот.  Это было сделано по просьбе мамы,   она очень хотела,  чтобы я был с ней. Митька   Филатов не захотел оставаться  один, подал рапорт о переводе, и мы с ним вместе вновь поехали на юг.                Мне грустно было расставаться о "Выносливым",  его комсоставом и командой,  которые хорошо меня приняли и многому научили.
Конец службы на  флоте


Занятия в институте уже начались, и отъезд на длительный срок в Энзели кончился бы для меня потерей института.  Упросили поменяться - Митя отправился в Энзели ,  а я на "Альтфатер" (быв.  "Туркменец-Ставропольский").  Мое появление в команде было встречено прохладно.   Это было естественно. Появление нового члена в сплотившемся,  сработавшемся  за долгий срок коллективе всегда встречается осторожно,  это отношение было усилено еще и тем,  что служивший до меня старшиной-рулевым был разжалован в рулевые за то,  что разбил катер командующего флотилией    и оставался служить на «Альтфатере» ( по установившееся практике старшина рулевой "Альтфатера"  одновременно исполнял обязанности старшины катера Начальнике морских сил).  Но с командой вскоре все уладилось,  а вот с  комиссаром и с боцманом общего языка мы не нашли.   Комиссар не мог мне простить,  что я был образованнее его,  по видимому,  и боцман также. Надо сказать, что дисциплина и требовательность на Каспии, в те годы были заметно выше, чем на Балтике. Я это довольно быстро почувствовал на себе.   Когда за допущенные некоторые вольности,  которые на Балтике прошли бы без всяких замечаний,  здесь заканчивались наказанием,  вплоть до оставления без берега. В тоже время  общий режим службы был несравненно свободнее.  Так семейные матросы,  в том числе и я,  жили по своим домам, являлись на корабль к 8 час. утра и к утреннему завтраку,  и оставались на корабле,  если не были назначены на вечернюю или ночную вахту,  до конца дневной вахты, после чего уходили домой. Такой порядок давал мне возможность посещать институт ,  особенно в первое время,   когда меня старались не назначать на вечерние и ночные вахты. Правда потом эта поблажка была  забыта.
     По установившемуся порядку, я был назначен старшиной катера Начальника морских сил. Таким катером стал "Ньютон" - старенький, в прошлом частный тихоходный  катер с мотором в  открытом     кокпите. Мотор был без глушителя и издавал страшный шум.  Обслуживали катер два человека - я и моторист. По всем статьям это был далеко не парадное "плавсредство".  Однако, я бывал доволен,   когда меня вызывали на катер. На нем, я чувствовал себя хозяином,  свободным от не всегда приятных распоряжении корабельного начальства. А "Альтфатер" готовился к большому ремонту и все работы на нем были подчинены этой подготовке. В числе этих работ была генеральная чистка и окраска трюмов. Боцман не отказал себе в возможности загнать меня в самую оконечность кормового отсека, добраться туда можно было только на брюхе. Работа была тяжелая и нудная. Надо было стальным скребком отодрать накопившуюся многолетнюю грязь и краску до чистого металла и заново окрасить суриком. Рядом со мной, почти в таких же условиях работали молодые матросы, хорошие деревенские парни.  От скучной и нудной  работы  кто-то запел,  другие подхватили. Получился неплохой хор. На ту пору шла не то страстная,  не то Пасхальная неделя и от обычных песен перешли к церковным. Возмущению боцмана не было границ. Летом на Каспий пришли Н.Сясин и Недодаев - штурмана. Это  был 3-ий выпуск Училища Комсостава флота.   Они были на курс старше меня.
А осенью была объявлена демобилизация и, всех  отслуживших на флоте 3  и более лет увольняли,   в  «долгосрочный»  отпуск. В это число попал и я. Вот кончилась моя военно-морская служба.
Провожали нас тепло. С  оркестром мы прошли по улицам Баку в ресторан, где был устроен прощальный  обед.   Каждому из нас была вручено памятное обращение,   которое сохранилось у меня до нынешнего времени. В нем даются указания и пожелания,  соответствующие тому времени и пожелание не терять связь с флотом,  пропагандировать его значение.
Я  пишу эти воспоминания спустя  много лет после прошедших событий.  Естественно, что многие детали и мелкие события стерлись в памяти,  но сохранилось главное - уважение, интерес и, не боюсь сказать,  любовь к флоту. Может быть это следствие юношеской романтики морской службы,  но она сохранилась на всю мою жизнь.                Судьбе было угодно вновь связать меня с флотом,  но уже в другой роли.                После учебы в Бакинском (Азербайджанском ) политехническом институте я поступил на работу на Ижорский завод, что под Петербургом, это один из старейших заводов России, основанный еще Петром Великим. Всю свою дореволюционную историю завод принадлежал Адмиралтейству, а со второй половины XIX века стал первенцем производства и основным  поставщиком брони для  кораблей русского военного флота. Почти все броненосные корабли русского дореволюционного флота были одеты Ижорской бронёй. Вот на этом заводе я проработал более 50 лет. Я участвовал в восстановлении производства корабельной брони,  разработке нового типа брони и поставке ее для строившихся крейсеров "Киров" и "Максим Горький"  , а так же тяжелого крейсера "Кронштадт" и линкора  "Советский Союз". В послевоенные годы я руководил сваркой палубных секций ,  а затем и всем производством брони для крейсеров типа  "Свердлов" - (проекта 63-бис),  а также тяжелых крейсеров проекта   Затем пошли работы по освоению и производству высокопрочных марок стали для прочных корпусов подводных лодок. Завершилась моя деятельность в служении флоту,  разработкой, впервые в Советской Союзе,  технологии и освоении промышленного производства листов из высокопрочных титановых сплавов для прочных корпусов подводных лодок.
Моя активная дружба с флотом продолжалась почти 50 лет. Не суждено было стоять на капитанском мостике корабля, но я стоял на мостике инженерной деятельности и отдал флоту все свои знания и во все времена, выполняя очередное задание у меня было чувство уверенности, что моя работа направлена на повышение тактикотехнических характеристик кораблей нашего военно-морского флота, что я служу флоту.

Материалы справочного характера:








Елизавета Генриховна свободно владела французским и немецким языками, была музыкально и художественно образована.
5. Авторы одного из старейших учебников немецкого языка П. Глейзер и Э. Петцольд утверждали: «Тексты для чтения подобраны так, что¬бы в них по возможности лучшим обра¬зом отражался грамматический матери¬ал, подлежащий изучению». Значи¬тельное место в процессе обучения за¬нимали анализ текста и перевод. Слова и особенно грамматические правила заучивались наизусть.

Член объединений «Мир искусства», «Союз русских художников», АХРР, член-учредитель Ленинградского Союза художников, профессор ИЖСА Всероссийской Академии художеств.
Аркадий Александрович Рылов вырос в семье отчима — нотариуса (родной отец был психически болен).

В окрестностях Петербурга и в Финляндии им были созданы десятки картин и эскизов в характерной для него цветовой гамме. Кроме того, А. А. Рылов успешно работал как художник-иллюстратор и писал эссе о природе.
А. А. Рылов был председателем Общества художников имени А. И. Куинджи.



«Много Вам нужно денег на достройку и прием воспитанников? – спросил он. – Семнадцать миллионов, Ваше Превосходительство, - ответил Машуков. – Я Вам верю. Давайте бумагу. Я Вам дам. – Деникин подписал рапорт и смету на достройку здания».


В. ф.-Бергъ
ПОСЛ;ДНІЕ ГАРДЕМАРИНЫ (МОРСКОЙ КОРПУСЪ)
Трилогiя

THE LIBRARY OF THE UNIVERSITY OF NORTH CAROLINA
AT CHAPEL HILL RARE BOOK COLLECTION
The Andr; Savine Collection DK269.B4
ИЗДАНІЯ:
Книжный магазинъ
Е. СІЯЛЬСКОЙ
2, Rue Ріегге-Le-Grand, PARIS
Tous droits r;serv;s pour tous pays.

Ben, права сохранены за авторомъ.








Кавалер орденов Святого Станислава II степени, Святой Анны II степени, Святого Владимира IV степени с бантом.






После возвращения в Ленинград он полностью посвятил себя литературной деятельно¬сти, став членом объединения ЛОКАФ. По воспоминаниям Исая Рахтанова, именно благодаря Колбасьеву, владевшему английским языком, поэт НиколайТихонов испытал сильное влия¬ние Р. Киплинга.




В своих рассказах Колбасьев описывает собственный опыт службы во флоте, уделяя большое внимание техническим подробностям. Его проза — чаще всего авто¬биографическая, — написана живо, но вовсе не плотно, не сжато; Колбасьев любит удивлять не¬ожиданными поворотами сюжета и оживлять повествование прямой речью.

Увековечение памяти


Семья

Сочинения:









    В большевистском подполье он был известен под конспиративной кличкой «Барон». Происхождение этой клички не случайно: старинный род Эссенов когда-то носил этот титул. Дед Эдуарда Эдуардовича – дворянин Эстляндской губернии, генерал и личный адъютант Николая I. Отец – инженер путей сообщения – привлекался по делу народовольцев. А внук генерала, молодой барон Эссен, с юношеских лет посвятил свою жизнь борьбе с царизмом. Вспоминая молодость, Эдуард Эдуардович писал: «Когда родственники узнали, что мы с младшим моим братом Александром ушли из дома, чтобы трудом зарабатывать свой хлеб, да еще участвуем в нелегальной марксистской организации, над нами был устроен заочный суд старейшин рода Эссенов. Старейшины постановили меня и Александра исключить из рода навсегда».

После победы Октября Совнарком по предложению В. И. Ленина назначил Э. Э. Эссена заместителем наркома государственного контроля.
    В период гражданской войны Эдуард Эдуардович был фронтовым агитатором, политическим работником Балтийского флота, а затем, в годы мирного строительства, – ректором Ленинградского института народного хозяйства и ректором Академии художеств.


Со слов сына О.Ф.Д., Владимира Данилевского, встреча случилась в Москве, в 60-е годы прошлого века. О.Ф. вышел из здания Министерства судостроительной промышленности, что стояло на Новом Арбате, и перешёл через Садовое кольцо. Вдруг, за спиной какой-то мужик громко, на всю улицу: - Ну и нос! Такой шнобель только у Олежки Данилевского был! О.Ф. оборачивается, а сзади Боб Муратовский.


Семья:






 Ларису Михайловну знали и любили не только матросы и офицеры Красной флотилии, но и Белой, о чем рассказал в 2000 году на лекции, посвященной Ларисе Рейснер (в цикле «Женщины Петербурга»), в Музее истории Ленинграда профессор Петербургского университета Сергей Сергеевич Шульц-младший.


 К первой годовщине революции Волжская военная флотилия пришла на зимовку и ремонт в Нижний Новгород. Ф. Раскольников, в то время член Реввоенсовета республики, вместе с В. Альтфатером руководил морским комиссариатом.

      Назначение, судя по всему, произошло по инициативе Л. Троцкого. Лариса, при ее тяготении к исследовательской работе, прочла гору русских и иностранных книг, изучив такие темы, как «Влияние морской силы на историю, на французскую революцию», «Ереси в учении о морской силе», «Броненосцы в бою», «Борьба за обладание морем» и др.
      По словам М. Ф. Кириллова, моряка Волжской флотилии, который стал секретарем Рейснер в Генморе (а в двадцатые годы – актером в Театре Мейерхольда): «Она была совершенно неожиданной в Морском Генеральном штабе, сплошь состоявшем из бывших офицеров царского военно-морского флота. В то время командующим морскими силами республики был Альтфатер, как говорили, незаконный сын Александра III… Она удивительно тонко умела с офицерами ладить и создавала хорошую деловую обстановку. Ее уважали за храбрость и щедрое сердце».



      Авторитет всегда спокойного, ровного, вдумчивого, точного Альтфатера рос настолько быстро, что его, 29-летнего, назначили представителем России в Международной ассоциации судоходных конгрессов. О ходе военных действий в Первой мировой войне Альтфатер постоянно докладывал Николаю II.




      Под этим же «страхом ответственности» работала с Альтфатером и Лариса Рейснер. За ее подписью хранится множество документов в Центральном государственном архиве Военно-морского флота.

(Из книги Галины Пржиборской: «Лариса Рейснер», в серии ЖЗЛ.)






               
Броня России
             С бронёю надо разговаривать на Вы…
                С.И.Сахин


       Из детства,  пришедшегося на годы Великой Отечественной Войны, я вынес
 имена: Данилевского, Падурова, Поликарпова, Попова, Хабакпашева, Завьялова.
      Они были товарищами моего отца по работе, они были металлургами.

Главным металлургом, приехал Михаил Николаевич Попов. Он был в генеральской форме.
В то время Михаил Николаевич был заместителем наркома танковой
промышленности.
     Вечером он был у нас, и мы с братом не отходили от него ни на шаг. Как
положено, стол был накрыт белой крахмальной скатертью, стоял графинчик водки.
   Бабушка Оля и мама суетились у плиты, которая по случаю торжества шкворчала
чем-то вкусным, скорее всего то были котлеты из мяса полученного в ОРСе ( отделе рабочего снабжения), а котлеты потому, что в них можно было добавлять хлеб при недостатке мяса.
    За хлебом мы вставали в пять утра. Поскольку хлеб давали по одной буханке
 в руки, бабушка будила нас с братом, и мы шли занимать очередь. В очереди
стояли по пять, шесть часов. Бывали дни, когда хлеб вообще не привозили.
    Привозили же хлеб зимой и летом на лошади. Запомнились розвальни, на
которых стоял фургон и надписью “Хлеб”.
    Хлеб привозил дядя Сережа. От фургона несло живым хлебом духом.
    Продавщицы разгружали лотки, от которых поднимался пар,  и только после
этого открывали магазин, поскольку других продуктов в магазине не было. 
    Грузы перевозили гужевым транспортом. На заводе была конюшня,  машин было
мало. Легендарная полуторока с газогенераторными колонками, стоящими как
оловянные солдатики  по обеим сторонам кабины, неутомимо колесила по городку.
 Было несколько машин ЗИС  и один американец – «Студобекер».
 Впрочем, стержень этих заметок не детство, а нечто, что открывается много позже…
 Тема этих заметок, вероятно, мужество и порядочность, которой обладал отец
и  его товарищи.
 Они встретились в начале тридцатых годов на Ижорском заводе, куда пришли
работать в качестве молодых специалистов.
  Отец мой, Иосиф Аронович Фрумкин родился в городе Стародубе, Брянской
 области.
  В семейном архиве сохранился весьма любопытный документ:

              СССР
     УПРАВЛЕНИЕ
   СТАРОДУБСКОЙ
    Уездно-Городской
  Сов. Раб.-Крестьянск.
        МИЛИЦИИ

            № 5780

                Справка

Выдана настоящая справка Управлением Уездно - Городской милиции г.

   Родители его Арон Файвисов Янкелев и Хаз Софа Хаяколева Фрумкины. 
Что подписью и приложением печати удостоверяется.

Подпись. Печать.


 Одновременно с окончанием института пришло время призыва на военную службу.
Отец был призван в военно-морской флот и откомандирован в 6 флотский экипаж в
 г. Кронштадт.
  После полутора недель безделья  краснофлотец Иосиф Фрумкин подал рапорт по команде, и его направили для прохождения службы на Кронштадтский
судоремонтный завод, но и там не нашлось работы по его специальности,  и он был направлен на Ижорский завод, где стал работать в должности мастера в мартеновском цехе.
  В это же время на завод пришла большая группа инженеров, выпускников разных
вузов страны: Попов, Завьялов, Данилевский, Ходак, Долбилкин, в 32г. на
Ижору пришел работать Семен Израилевич Сахин, один из создателей  танковой
 брони марки «ИЗ», из которой был сделан лучший  танк ВОВ –  танк Т 34.
  Семен Израилевич, будучи ведущим специалистом в области производства брони,

  В Челябинске на базе тракторного завода строился завод № 200, получивший
название «Танкоград» .
 Директором завода 200 и одновременно заместителем наркома танковой промышленности  был назначен бывший директор Кировского завода,

промышленности СССР.       
  С началом войны встала задача организации производства танковой брони
на заводах черной металлургии Урала и Сибири. Требовалось усовершенствовать технологию производства брони с наибольшим приближением ее к условиям
заводов черной металлургии, где не было кислых мартеновских печей, и
возможность организации кислого процесса была под сомнением. Кроме этого, технология выплавки стали для брони дуплекс – процессом привела бы к
значительному снижению  производительности мартеновских цехов.

Попова, А.Ф. Якимовича, Д. Б. Бодягина, И. А. Фрумкина, П.А. Романова, Я. И.
Мащука и других , в содружестве и при участии ведущих работников НИИ
Завьялова: С.И. Сахина, Е.Е. Левина, И.Г. Вергазова была разработана новая
технология выплавки стали для противоснарядной брони тяжелых танков в
основных мартеновских печах (вместо кислых).
Это было кардинальным решением задачи производства брони на заводах
черной металлургии, полностью решившее обеспечение высококачественной
броней нарастающий выпуск тяжелых танков.
 Работы эти проводились, когда враг был уже на подступах к Ленинграду.

И.А. Фрумкин, спецавиарейсом, вывез всю техническую документацию по
 производству танковой брони в основных мартеновских печах из осажденного Ленинграда.
 Самолет сопровождали два истребителя.            
 По мере развития военных действий и необходимости увеличения выпуска танков,

откомандированы  на заводы Юга, Урала и Сибири.
  Инженеры:  В.И. Долбилкин, В.М. Васюк, Г.И. Михалев; сталевары:
Н.И. Круглов, И.А. Стригин были направлены на завод “Запорожсталь”.
Инженеры: Г.А. Петров, Т.П. Давыдков, мастер А.М. Любимов на Ново-Тагильский завод, инженеры: С.М. Ермицкий, Т.М. Тарасов и сталевар С.Н. Косолапкин на Кузнецкий Металлургический завод.
  В предвоенное десятилетие на Ижорском заводе создали новую броню для
 Военно-морского флота и  танкостроения.
 Когда началась война, металлурги Ижорского завода были направлены в
 качестве главных специалистов на все заводы, переданные Наркомату танковой
промышленности, а так же на заводы черной металлургии. На каждом заводе, где
 варили броню,  работали сталевары, мастера, инженеры – металлурги Ижорского
 завода.
 Олег Федорович Данилевский и Иосиф Аронович Фрумкин были направлены в

  Данилевский на должность главного металлурга, а Фрумкин на должность
 заместителя  начальника мартеновского цеха. Как старые товарищи и сослуживцы
они жили в одной комнате. Скорее всего, они жили на заводе, а спали, иногда,
 в комнате.
  Семья Фрумкина была в эвакуации в г. Краснокамске, а семья Данилевского в
г. Кирове.

 Его обвинили во вредительстве,  на том основании, что он подписал карты
 отклонения на выплавку брони. Кроме того, ему вспомнили, что он сын царского генерала.
Отец Данилевского,  Данилевский Федор Степанович, получил звание
 генерал-майора на первой мировой войне,  после революции стал красным


а так же в Севастополе, где он становится свидетелем гибели линкора
 «Императрица Мария» и через много лет напишет об этом.

созданием брони нового поколения, организует на заводе, впервые в СССР,
производство валков холодного проката необходимых, в частности, для
 получения тонкого холоднокатаного листа в автомобильной промышленности.
Иосиф Аронович Фрумкин был первым, кто встал на защиту Данилевского.
Он вызвал на завод Красное Сормово из Свердловска Анастасию Михайловну
Бодиско, инженера-металловеда, работника ЦНИИ – 48, первого броневого
 института страны, где директором был Андрей Сергеевич Завьялов.
Здесь уместно сказать несколько слов о Завьялове.
 Андрей Сергеевич Завьялов вошел в историю науки и техники как талантливый инженер-исследователь,  организатор и учёный.
 В полной мере его характеризует тот факт, что работы по созданию новой противоснарядной танковой брони на Ижорском заводе коллективом молодых инженеров: Завьяловым, Поповым, Сахиным, Ходаком, Бравым, Данилевским,
Пирским, Орловым, Фрумкиным и многими другими привели к тому, что в мае

затем был вынесен на заседание Совета Труда и Обороны под председательством Сталина. Заседание продолжалось 8 часов.
С докладом выступили Завьялов и Попов. По результатам этого заседания
Завьялову было предложено создать и возглавить броневой институт, получивший
название НИИ-48, ныне всемирно известный ЦНИИ “Прометей”.
Михаил Николаевич Попов был назначен главным инженером Ижорского
завода, а впоследствии  его директором.
    Анастасия Михайловна Бодиско приехала из Свердловска  в Горький без
пропуска, на свой страх и риск.
    Фрумкин и Бодиско, по вызову Заместителя наркома танковой промышленности
 М.Н. Попова, выехали в Москву.
 Иосиф Аронович рассказывал мне, что в Москве, у Попова, он поручился за Олега Федоровича, написав  в Заявлении на имя Наркома танковой промышленности о
полной невиновности Данилевского и готовности разделить ответственность за
брак, если его наличие будет подтверждено документально.
Было решено написать Заявление на имя прокурора СССР о создании экспертной технической комиссии, которая должна была разобраться в существе дела.
Заявление было написано, и Фрумкин вернулся на завод.
Оставшаяся в Москве Анастасия  Михайловна,  тщетно пыталась передать
Заявление в Прокуратуру,  там были огромные очереди, а ей надо было возвращаться
в Свердловск, она выехала из Свердловска, в военное время, без документов,
т.к. времени на оформление командировки на завод «Красное Сормово» у неё
не было.
У коллег Данилевского  были серьезные опасения, что Заявление затеряется в
 канцелярии  Прокуратуры.
 В этой ситуации Попов позвонил Наркому тяжелой промышленности.
 Николай Степанович Казаков, Нарком тяжелой промышленности СССР, бывший директор Ижорского завода, лично знавший Олега Федоровича позвонил прокурору СССР и попросил его проследить, чтобы Заявление не затерялось.    
Решением Президиума Верховного суда СССР  была создана экспертная
Комиссия в порядке надзора за обоснованностью вынесения приговора
Данилевскому
 На сегодня мы не можем назвать имена тех специалистов, которые в нее вошли.
 Известно другое.
 Фрумкин, как зам. начальника мартеновского цеха, предоставил  материалы по
 выплавке брони, которая, якобы, была ненадлежащего качества. Эти материалы он передал Анастасии Михайловне Бодиско.
  Кроме того, что Анастасия Михайловна была талантливым металловедом, – она
 любила Олега Федоровича. У них был роман.   
   Инженер Бодиско, по материалам, представленным Иосифом Ароновичем
 Фрумкиным, собрала документы по всем плавкам, на которые Данилевский
подписал отклонения.
  Она проследила: из какой плавки прокатывался броневой лист, какие танки и
на каких заводах были изготовлены из этой брони. Все эти данные она передала
 в  Москву в Наркомат танковой промышленности.
  Начальник 3 Главного управления Наркомата танковой промышленности
Артемий Александрович Хабакпашев разыскал эти танки на фронтах ВОВ и
затребовал материал о том, как эти танки показали себя в боях.
  Когда все материалы были обработаны, выяснилось, что у фронтовиков никаких нареканий по качеству брони к этим машинам нет. Соответствующим образом оформленные документы были переданы в Экспертную Комиссию, которая
должна была дать техническое заключение по существу обвинения.



Все то время, пока Данилевский находился в лагере,  Фрумкин посылал семье Данилевского: жене Людмиле Васильевне Пурцеладзе, сыну Владимиру и падчерице Шуре, от имени Олега Федоровича денежное содержание, а с оказией и продукты…
Шура Пурцеладзе – легендарная Александра Александровна Пурцеладзе, на лекции которой сбегались студенты филфака университета и не только они,  до последних
дней жизни читала лекции на кафедре литературы в Театральной Академии.

Театральная академия проводила Шуру Пурцеладзе в последний путь.
  Вот, что рассказала мне Александра Александровна: “ Мы с мамой не знали об
аресте  Олега Федоровича.

 о несчастье, которое на нас обрушилось. Не надо объяснять, что означало в 43 году
быть семьей осужденного по статье 58-7.
   Мы жили в 40 километрах от железнодорожной станции. Однажды мы получили телеграмму от Иосифа Ароновича: “Встречайте узловой станции передачу  оказией” далее следовали: дата, фамилия, ориентировочное время прибытия и номер вагона .
    Я поехала на станцию.  Встретила поезд. Какой-то человек передал мне мешок
 муки и мешок табака.
   Что делать с этим богатством я не знала. То есть я знала, понимала, что это наше спасение от голодной смерти. Деньги ничего не значили. Продуктов не было.
 Да и денег тоже.
     Я была за 40 километров от дома, где меня ждала мама и брат Володя и
решительно не знала,  как мне доставить эти мешки домой.
    В конце концов, я выпросила у знакомых детские саночки, привязала мешки и
пошла по зимнику.
    Саночки постоянно опрокидывались,  и мне приходилось через каждые 20-30
метров их поднимать и снова укладывать  мешки.
    Смеркалось. Началась поземка, я выбилась из сил и поняла, что я не могу ни
вернуться на станцию, ни идти дальше. Я села на мешки и заплакала. Плакала я от
того,  что меня ждут, а у меня нет сил  идти, плакала от того, что не могла бросить саночки, плакала  от того, что понимала, что ночью я замерзну.
     Не помню, сколько я так просидела. Из оцепенения меня вывел скрип полозьев.
 По зимнику шла лошадь. В розвальнях в тулупе сидел мужик. Я бросилась к нему:
 - Дедушка, миленький, возьми меня!
Дед меня обматерил: - Такая - растакая,  вишь, лошадь околевает! Бросай поклажку
и топай на станцию! – и уехал. Тут я поняла, что совсем пропала.
  Через час дед вернулся. Мы долго торговались. Дед вернулся за мной, а мешки ни в коем разе брать не желал. Я ему обещала отдать табак, но дед уперся. В конце концов,
 мы привязали саночки к розвальням, а мне было велено идти своим ходом.
 Саночки на колее валились на бок. Дед ругался, я плакала.
 Закончилось все прекрасно, саночки мы бросили, мешки переложили в розвальни.
Я могла садиться в розвальни, но только когда дорога шла под увал, а когда на увал,
мы с дедом помогали лошади.
Километров через 20 дошли до деревни и заночевали. На следующий день дед
доставил меня домой.
Каждый раз, бывая в наших краях,  дед заходил, скидавал тулуп. Мама подносила  рюмочку. Дед выпивал, крякал, крутил козью ножку из дармовых газет и табаку и
после первой затяжки говорил: “Счас курну и бягом, бягом” и сидел часа два.”
Все это Александра Александровна рассказала мне по телефону, когда я позвонил, представился и спросил, что ей известно о “деле” её отчима.
- Боже мой, - сказала Александра Александровна, - вы сын Иосифа Ароновича?
- Да, - сказал я.
- Вы знаете, что ваш батюшка спас нас от голодной смерти? – естественно, я об этом ничего не знал. 

Постановление за № 6/м  о прекращении дела в отношении Данилевского Олега Федоровича.
   Данилевский был полностью реабилитирован.
   Начальник 2 отдела исправительно –трудовой колонии “Тагилстрой”, при

это первый случай в моей работе”. 
   При этом бывшему зэка (заключённому) Данилевскому был выдан следующий документ:

                С П Р А В К А
           СССР
Народный Комиссариат                Дана гр. Данилевскому Олегу Федоровичу

    Внутренних дел                /Финляндия/
СТРОИТЕЛЬСТВО                осужденному Гарадским военным Трибуналом
Нижне-Тагильских


                в правах на 5 лет в прошлом не судим в том,
Коксохимических заводов                что он Постановлением Президиума 
Т А Г И Л С Т Р О Й                Верховного Суда СССР от 25/03/43г. за № 6/м
Отдел 2 ой                п/с  о прекращении дела, из Тагильского


                Видом на жительство служить не может, при утере не возобновляется.
                Зам. Начальника Тагиллага      /подпись/
                /в справке сохранена орфография оригинала/

Данилевскому были выданы проездные документы до Свердловска, он направлялся
в распоряжение НИИ – 48, где его ждала работа и Анастасия Михайловна Бодиско.
Олег Федорович, уже при выходе из лагеря, получил назначение в Московское

Ася маленькая, потому как Анастасию Михайловну мы звали Асей большой.
Александра Александровна Пурцеладзе рассказала, что однажды они получили
письмо из лагеря, которое начиналось обращением: “Дорогая девочка!”.
Людмила Васильевна, жена Данилевского, начав читать,  позвала дочь:
-Шурка, это тебе!
Когда Шурка прочла письмо, она сказала: - Мама, это не мне…
В лагере специально переложили письмо семье в конверт с адресом Анастасии Михайловны, а письмо Асе большой - в конверт на имя Людмилы Васильевны Пурцеладзе. Так семья узнала о романе Олега Федоровича и Анастасии
Михайловны.

   И Данилевский, и Фрумкин работали над созданием и освоением в производстве
 новых марок сталей для надводного и подводного флота СССР, нового поколения
 сталей для атомной энергетики. Олег Федорович стал дважды лауреатом
 – Сталинской и Ленинской премий, Иосиф Аронович стал лауреатом Сталинской премии.
    Михаил Николаевич Попов после войны работал заместителем министра транспортного машиностроения, заместителем Председателя Государственного
комитета Совета Министров РСФСР по координации научно-исследовательской деятельности. 
   Артемий Александрович Хабакпашев был одно время Заместителем Министра судостроительной   промышленности СССР.
  Я рассказал только о том, что было известно в кругу нашей семьи. 
   Говорят, что вопрос о судьбе Данилевского был решен на заседании

Зальцмана о состоянии дел в танковой промышленности, Сталин спросил:
“Какие у вас есть нерешенные вопросы?
В чем нуждается танковая промышленность?”
 Зальцман ответил, что для пользы дела нужен инженер Данилевский. Возникла
 пауза. И тут встал Нарком черной металлургии Иван Федорович Тевасян и сказал:
“ Товарищ Сталин, я знаю этого человека, и я за него ручаюсь”.
  Никто из этих людей не мог знать, чем закончится вся эта история. Но к этому
времени уже было заключение независимой Экспертной Комиссии о невиновности Данилевского.
  И еще одно. Все действующие лица этой драмы не поступились принципами, 
совестью и рисковали жизнью, потому, что иначе они поступить не могли.
   И Олег Федорович Данилевский, руководствуясь теми же принципами,  на непрерывных допросах не сломался, и ни на одного из своих товарищей не дал показаний.
  На Данилевском  “дело о вредительстве в танковой промышленности” на заводе “Красное Сормово” и оборвалось.

Исаака Моисеевича Зальцмана так же изобилует драматическими коллизиями.
Зальцман вспоминал: « Как-то во второй половине октября сорок первого года мне в Челябинск позвонил Сталин:
 - Товарищ Зальцман, сколько танков «КВ» вы можете направить в Москву?
 - Могу 30 танков, но нет стартёров.
- Где же выход?
- Выход один. Пусть из Москвы срочно направят вагон со стартёрами, я встречу. В Куйбышеве перегрузим их в эшелон с танками, я отправлю его завтра. Экипажи установят стартёры на ходу к Москве. Всё получилось. Эти танки прямо с парада на Красной площади ушли на фронт.

 танков.
Ещё один эпизод.
 В 42 году Сталин сообщил Зальцману о том, что директора Ново -Тагильского
завода Максарёва снимают и отдают под суд, и попросил Исаака Моисеевича срочно выехать на завод и принять руководство заводом, сказав, что решение ГКО уже есть.
Зальцман в тот же день был на заводе.
Начал он с того, что предложил Максарёву  должность главного инженера.
Максарёв сказал, что его отдают под суд.
Зальцман сказал, что это его вопрос. Он позвонил Берии и сообщил, что назначил Максарёва, своим приказом  главным инженером.
 -Я отдал его под суд, сказал Берия.
 -А я, по поручению товарища Сталина, должен выпускать 25 танков Т-34 ежедневно
 и гусеницами пройду по каждому, кто мне помешает…
 На другом конце провода помолчали…
 Потом Берия сказал, - Как бы по вам не прошлись гусеницами…
 Зальцман добился того, что Максарёва под суд не отдали.
 В это же время Исааку Моисеевичу доложили, что нет мазута для термических
печей, и если эшелон с мазутом не придёт  через шесть часов – завод остановится.
 Зальцман тут же позвонил Наркому путей сообщенья Когановичу и сообщил, что
из-за отсутствия мазута завод встанет. Коганович сказал, что примет меры к поиску пропавшего эшелона с мазутом.
   Одними мерами термические печи работать не будут, и Зальцман позвонил
Вячеславу Михайловичу Молотову, который курировал танковую промышленность. Молотов выслушал сообщенье и спросил:
   -Вы Когановичу звонили?
  – Да, звонил.
  - Хорошо, сделаю всё, что могу…
 После некоторых размышлений Зальцман по прямому проводу позвонил
 Сталину.
 Сталин выслушал его и спросил:
 - Вы Когановичу сообщили?
 - Да, товарищ Сталин
 - А Молотову?
 -Да, товарищ Сталин
 -Что же вы от меня хотите?
 - Хочу, чтобы Вы знали, товарищ Сталин, что если не придет эшелон с мазутом
завод остановится.
   Через шесть часов эшелон с мазутом пришёл.

   - Об этих людях я ничего плохого не знаю, - твёрдо сказал Зальцман. – можете
 меня расстрелять, но больше мне сказать нечего.
  Много лет спустя  Зальцману рассказали, что когда Сталину доложили об отказе бывшего Наркома танковой промышленности принять участие в Ленинградском
 деле, Сталин спросил:
 -А кем он начинал?
- Мастером на заводе…
- Ну и пошлите его на эту работу.
Действующего генерал-майора, Героя Социалистического труда, лауреата


ордена Красной Звезды приняли, с величайшим испугом, на должность мастера с окладом 70 рублей на машиностроительный завод в городе Муроме.




заводе, директором которого Зальцман стал в 35 лет.      

драматических коллизиях, которыми изобиловали судьбы наших отцов.
Олег Фёдорович Данилевский был единственным заключённым, осуждённым
по статье 58-7 УК РСФСР, которого удалось, из нескольких миллионов з.к.,
вытащить из лагеря.

Пришёл к Петрову истощённый, на пределе физических и моральных сил.
 Сам Олег Фёдорович никогда и никому об этих событиях не рассказывал и не
оставил воспоминаний об этой драматической странице своей биографии.
И Иосиф Аронович тоже ничего об этом не рассказывал.
Иосиф Аронович Фрумкин один из создателей заправочных машин для

 Иосиф Аронович Фрумкин - Лауреат Сталинской премии « За организацию


Премии, в числе группы специалистов,  «За усовершенствование методов

Если говорить проще, за создание материалов для первого в стране ВВЭР
(водно-водяного энергетического реактора).
Фрумкин и Данилевский вплотную занимались на Ижорском заводе новыми марками сталей и сплавов, в том числе и созданием технологии изготовления широкого, более


рекорд скорости под водой – 44,7 узла или 80,4 километра в час, при водоизмещении
лодки 8000 тонн.

 Броня России – это метафора. Ёмкая и точная.

                Юлиан Фрумкин-Рыбаков