Глава 9. Новая школа - 3

        Новая двухэтажная школа № 3 имени Дзержинского расположена почти напротив двухэтажного деревянного Дома офицеров. Слева от него темнели зелёной листвой пышные кроны магнолий с крупными и жёсткими листьями, и белыми цветами, которые никогда не срывали, не пытались поставить в вазу, от источающего сильного аромата начинала болеть голова: так однажды сказала мать, и я безоговорочно ей поверил, ибо ей тоже об этом поведали подруги, выдумать подобное невозможно, а книги она не читала. Дерево, словно предвидело появление эстетичествующего Homo Sapiensа, который в своей любви к природе, станет рьяно её уничтожать.

Джон Фаулз запах цветка сравнил с конской мочой. Мне подобное сравнение не пришло в голову, потому что я представления не имел о её запахе, не принюхивался — цветы магнолии никто не срывал.

Рядом бульвар с высоченным памятником Сталину на мраморном постаменте. Открыли воздвигнутый  памятник 21 декабря 1954 года. Всех, проходящих мимо этого памятника, подавляла его монументальность и величие, несколько подпорченное разоблачительными словами Хрущёва, но никто не сомневался, что памятник будет стоять очень долго, настолько он был красив и вписывался в панораму Приморского парка, над которой возвышался Хозяином.

Во всем городе лишь католический собор мог соперничать с ним по высоте, но он стоит далеко, ближе к горам, и почти незаметен среди высоченных кипарисов.

И никто из нас не знал, что и этот памятник продержится недолго, всего лишь двенадцать лет. Советская власть с корнем выдирала память о прошлом, ничто не должно пятнать приближающуюся моральную девственность коммунизма.

         За памятником, в двухстах метрах, пляж и море, которое раньше плескалось у самой кромки парка, но сейчас отступило на 50 метров, оставив на виду крупные белоснежные и серые булыжники. Не ими ли мостились улицы города? Конечно, брали в другом месте.

Удобно — всё близко, даже центр города на пересечении улиц Ленина и Сталина, наискосок упирающуюся в белое строение морвокзала, которое почти всегда безлюдно: редко у кассы можно увидеть два человека — в основном, предпочитают уезжать из города по железной дороге.

В хорошую погоду хожу в школу через горку в семь метров высотой, мимо маленьких, грубо сколоченных домов, которые скоро снесли, чтобы не портили вид, идущим на стадион, а жителей расселили в новых домах на окраине города.

В дождь, когда земля размокала, и можно было поскользнуться, с неприятными последствиями, шел вкруговую, минуя горку, здания с забором, с широкими расхлябанными железными воротами, что на пять минут дольше. Дорога не занимала и десяти минут мимо двора с грузовой полуторкой, к которой мы однажды пришли всем классом, чтобы наглядно, вживую посмотреть на мотор, как он выглядит. И даже не прикоснулись.

Я единственный новичок в классе, чувствую скованно, а тут ещё Нелли Артамонова, симпатичная и рослая девочка, с подростковой жестокостью, передразнила мою улыбку сжатыми губами. По-другому улыбаться не умею. Её передразнивание ввело в ещё больший зажим, старался не улыбаться, чтобы не давать повода к насмешкам. Авось, забудет. Всё это накладывало отпечаток на поведение и характер. Не понимал, что донимает потому, что я ей нравлюсь, но она выше ростом, что тоже является преградой к сближению.

Все три года учебы между мной и классом стояла невидимая стена. То ли себя отдалял из-за стеснения, что хуже всех одет, то ли они все сдружились, а я ничем не выделялся, учился средне, ни с кем не старался сблизиться, как и со мной.

Какое-то время сидел с полноватой армянкой, казавшейся старше всех нас. Ребята подсмеивались, что она тушью красит себе брови. Я ничего такого не замечал. Да и зачем армянке красить брови, когда они от природы черны? Мы друг на друга никак не реагировали, даже не разговаривали.

 Точно так же было, когда посадили Школину, тоже полноватую, с грубыми, бабьими чертами лица. К таким я полностью равнодушен, и даже ради приличия не пытался заговорить. Но я ей понравился. Но не заигрывала, выдерживала расстояние.

На первом этаже школы, возле улицы, находилась производственная мастерская. На уроки труда ходили неохотно из-за того, что приходилось делать никому ненужные вещи: в тиски зажимать болванку молотка и обтачивать напильником.

Но даже такие занятия приносили пользу. Я получил представление, как правильно держать напильник, и кое-каким навыкам обработки металла. Конечно, могли бы научить и большему, но ученики не испытывали желания, как и сам преподаватель, его никто не контролировал, всё шло от добросовестности учителя.

Девочки обучались своему труду отдельно от нас. Видимо, учились шить, кроить.

С каждым сезоном появлялись свои игры, которые носили повальный характер моды. Когда созревали мандарины, все начинали носить резинки на пальцах, и стреляли в девчонок, друг в друга, эластичной кожурой мандаринов, которые перед этим съедались, а кожура пряталась в карман. Потом появлялась «жопа к стенке», и били пинком в ягодицы всех, кто имел неосторожность забыться и ходить вольно. Потом вдруг на переменах начинали играть в «отмирного», в чехарду, прыгая через наклонившегося.

Нас перевели на второй этаж в просторный класс, окна которого выходили на улицу с магнолиями и Домом офицеров. Я сидел в противоположном ряду, возле двери, почти на «Камчатке», где сидел рослый Свиридов.

           Однажды, после звонка на урок, мне передали записку, якобы от девочки, желающей со мной дружить. По заинтересованным лицам ребят и девочек, я понял, что записка исходит от них, и разочаровал их, не отреагировал, невозмутимо скомкал и спрятал в карман. Больше попытки, соблазнить меня, не повторялись.

Неожиданно на перемене произошла стычка со Свиридовым, который взрослее меня года на два, на полголовы выше и намного сильнее. Он даже занимался водолазными работами в порту. Стычка вспыхнула внезапно, без видимой причины. Он с яростью попер на меня, что-то доказывая.

Я же, не мог уступить, потому что это было бы явной трусостью, хотя понимал: если случится драка, мне достанется на орехи. Он был взбешен моей неуступчивостью. Еще немного, и мы бы сцепились. Звонок на урок помешал ему наброситься на меня. За урок он остыл. И долго, как бы, не замечали друг друга. Мы и до этого не общались, но сейчас это было осознанно.

Прошло время и он, видимо, понял, что я безвредный и неплохой парень, как ему показалось. А то, что я не струсил, даже понравилось, однажды пригласил к себе домой. Жил возле базара и порта, в начале улицы Гогибашвили.

Приглашение удивило. Я не был готов на дружбу – слишком мы разные. Но приглашение принял. Квартира состояла из маленьких тесных комнатушек, одна из них и была его. Родители, если они и существовали, отсутствовали: скорей всего, думаю, как и у меня, была одна мать — мы военные дети, у большинства из нас отцы погибли в войну.

Он похвалился большим стационарным проектором. Какими судьбами он к нему попал? Но не спрашивал, мало ли? Фильмов у него не было. На отмытой кинопленке попытался сделать рисованный фильм. От незнания и неумения рисовать, человечек очень примитивен, дергался в кадре.

Я не выразил особого восторга, был сдержан, что не сближало. Он тоже жил очень бедно, но у него была своя маленькая комнатка, и даже такая ценность, как этот аппарат, с которым не знал, что делать. Возможно, он был списан или украден. Больше он меня не звал к себе, и мы не пытались общаться, у каждого свои интересы и круг знакомств, предпочтений.

Позже, то есть в 2012 году, Нелли Артамонова сказала, что в те, школьные, времена он как-то сфотографировал её с крыши соседнего здания и продавал друзьям её фотографии, что её сильно возмутило: Какое он имел право?!

— Ты была обнажённой?
— Нет.
— Тогда надо гордиться. Не за каждой девчонкой идёт такая охота.

Переписывались в «Одноклассниках». Попросил прислать фото, чтобы увидеть, как она изменилась. Задал и другие вопросы. Ответила:

«А что на меня на старую смотреть....? Аслан Абашидзе в Аджарию может вернуться только в том случае,  если Мишико скинут. Жанна Селезнева осталась работать на телеграфе, я же уехала в Ригу. Валя Рубан вернулась из Батуми. Я разочарована, она никуда не ходила, сидела у сестры в Урехи, и ничего не узнала нового. Я ей больше новостей выдала. Загадку загадала: учился с нами мальчик-молчун, в руках постоянно книга, кто он? Немедленно был ответ — Вячеслав! Помним мы тебя, хоть ты и тихоня был. Сейчас она постоянно на сайте сидит, можно пообщаться с ней».

Среди общей массы девочек нашего класса заметно выделялась Валентина Родина — не только приятными тонкими чертами лица, делавшими её почти красивой, с точёной стройной фигурой среднего роста, но и независимым поведением, она ни с кем не дружила, и даже не разговаривала. По-крайней мере, не видел, чтобы она с кем-то общалась.

Заметив мой взгляд, устремлённый на неё, мой одноклассник поделился своими знаниями о ней, мол, она уже живёт половой жизнью, и у неё с матерью один любовник, которого они постоянно стягивают друг с друга.

Весьма пикантная картинка возникала при  этих словах. Невольно представлял её отношения с матерью, которая, конечно же, тоже была весьма соблазнительна. Любовника, вполне, можно было понять: не приходилось пользовать дочку под кустами — на кровати приятнее.

Не знаю, сколько правды было в этом сообщение, может быть, всё было ложью, наговаривали из зависти, но и правдивость нельзя было исключать — взгляд девушки выдавал в ней женщину, знающую недоступное её сверстницам. Как-то, встретил её на приморской улице Гогибашвили, она была одна и куда-то спешила.

На следующий год она с нами не училась, но в памяти осталась не только из-за своей необычной фамилии. Не знаю, была ли она красивой, чтобы это понять, надо было бы приглядеться, а я стеснялся, всматриваться, понимая, что она птица не моего полёта, что сам из себя ничего не представляю.

В октябре сообщение о первом спутнике приняли как должное, хотя в СМИ был ажиотаж. Мы и представления не имели, что это безумно сложно — запустить ракету в космос, книгу о фантастике редко можно увидеть и подержать в руках.  Исаак Аронович Косс, учитель по физике, посвятил этому событию весь урок, превратив всё в скучнейшую обязаловку – в этом у него был талант.

Никто не знал, какие события за этим последуют. Следующие запуски спутников воспринимались почти равнодушно. Лишь радовались, что наш спутник тяжелее американского, утерли им нос.

Косс вызывал у меня сострадание. Высокий, прямая спина, всегда коротко пострижен, чуть ли наголо, крупные черты лица, часто подергивающегося из-за контузии на войне, иногда дергалось плечо. Возможно, поэтому ученики не считались с ним, вели себя нагло.

Он старался сдерживаться, не реагировать на хамство, а это принимали за слабость, и еще больше наглели: разговаривали на уроках, занимались посторонними делами. Извечная проблема учителей и учеников, которые не желали хорошо учиться.

В отместку, он очень редко объяснял урок, лишь перед звонком давал задание на следующий урок. Решение задач мы списывали у отличников, а материал прочитывали, не понимая его. В результате, почти никто из нас не разбирался в физике, за исключением отличников и хорошистов. Физика мне нравилась, пробовал честно всё заучить, но обилие ненужных мне формул всё стопорило, хотя прилежно делал домашние задания.

И однажды Исаак Аронович вызвал меня к доске вместе с домашней тетрадью, чего обычно не делал, а сейчас убедился, что у меня тетрадь в полном порядке, домашнее задание выполнено, и перестал, вообще, вызывать меня к доске, чему я не был против. Я просто не в состоянии хамски себя вести.

Видимо, поэтому, когда мы встретились через восемь лет неподалеку от ж/д вокзала, он остановился, и мы коротко поговорили. Я ничем не мог похвастаться: работал на Кофеиновом завода диффузорщиком.

Хотелось сказать об уважении к нему, но мешала моя зажатость, и мы расстались. Мне всегда казалось, что я его понимаю, мог представить, как и чем он живёт.

Историю преподавал молодой, красивый грузин с черными усами. Точнее, не преподавал, а спрашивал. Он никогда не объяснял материал, а если и пытался это сделать, то перед самым звонком на перемену, мол, сами видите, я честно хотел рассказать, но не получилось. Его можно было понять: вряд ли он когда-нибудь учился в ВУЗе, а диплом, просто, куплен. Но мы никогда не показывали своей догадки, чтобы не обострять дружеских отношений.

Он держался с нами запросто, как с товарищами, присаживался на парту, разговаривал на посторонние темы, чувствовалось полнейшее равнодушие к истории. Зачем лишние слова, когда всё можно прочесть в учебнике? «Тройки» он редко кому ставил, уж, слишком нерадивому. О его личной жизни и о нем самом ничего не знали. Рядовой, бездарный советский учитель, не нашедший лучшего места в жизни.

Таким же, молодым, был и учитель по географии. Русский, с тонкими чертами лица, всегда в костюме и галстуке, держал класс на расстоянии, никогда не заискивал и не фамильярничал с нами. Изредка, но чаще, чем историк, объяснял свой предмет. Но так скучно, что мало запоминалось, хотя мы видели, что он свой предмет знает очень хорошо.

Учебник по географии зарубежных стран написан очень сухо, сплошные сведения для заинтересованных лиц, какими мы не являлись. Какое нам дело до природных ресурсов Чехословакии, Румынии и прочих мелких стран? Наличие у них нефти, угля, железной руды? Что нам до этого?

Первые дни в начале учебного года я старательно заучивал все разделы, и через неделю получил первую пятерку. Сразу же, после оценки, перестал заглядывать в учебник. И лишь, когда, по моему мнению, должны были вызвать снова, стал учить. Но меня всё не вызывали, месяц за месяцем.

Долго не мог понять, в чем дело? Чтобы не попасть географу на глаза, вел себя тихо, и совсем перестал брать в руки ненавистный учебник. В конце учебного года, когда все обступили учителя, высматривая, какая у них будет годовая оценка?

Я увидел, что в его маленькой записной книжке, по которой он вызывал к доске, нет моей фамилии. По единственной пятерке в классном журнале, он выставлял оценки за четверть, а потом и годовую, которая и вошла в аттестат.

Этот большой класс запомнился уроками географии. Как-то учитель заметил Игоря Кучерявенко, читающего под партой «Итальянские новеллы Возрождения», отнял книгу, сел за стол и углубился в чтение.

Мы вошли в положение, книга была редкая, ходила по рукам, до меня очередь так и не дошла, вели себя тихо, занимаясь своими делами.

Но я так и не заметил, когда учитель вернул книгу, может быть, даже с собой взял, прозвенел звонок, и все вывалили в коридор.

продолжение следует: http://proza.ru/2012/07/14/411