Мятеж и убийство императора Максимина 238г

Март 238г.

          И мятеж, давно ожидаемый, произошел. Жители Рима и провинций, доведенные до отчаяния произволом императорских наместников и солдат, ждали лишь момента, последней капли, которая заставила бы опрокинуться давно полный котел.
          В Карфагене африканском жил заслуженный отставной преторианец Экссуперий, еще при Каракалле получивший почетное звание эвоката. (1) Императорский казначей обложил Экссуперия на неподъемную сумму. Хотя по закону эвокаты не платили налогов, чиновнику на это было наплевать – Максимин требовал наполнения казны и разрешил сборщикам податей не стесняться в средствах и не обращать внимания на законные процедуры. Старик упорствовал, защищая свои права. Казначей велел схватить его и сечь розгами, словно раба. Доведенный до отчаяния, униженный, Экссуперий обещал выдать деньги, якобы спрятанные в доме. Приведенный туда под охраной, он вошел в кладовую и, пользуясь минутной оплошностью стражи, схватил кинжал, вонзил себе в горло и умер. В бешенстве стражники разграбили имущество Экссуперия, а тело бывшего преторианца Септимия Севера и Каракаллы вывезли за город, в поле, и бросили в пищу воронам и зверью.
         Возмущенные этим произволом, жители Карфагена восстали, убили зарвавшегося казначея, сожгли цензовые списки, ведомости по взиманию и задолженностях по налогам, а затем провозгласили императорами старого сенатора Гордиана, которому было уже почти восемьдесят лет, и его сына, тоже Гордиана.
         Весть об африканском восстании быстро достигла Рима, где народ, подстрекаемый сенатом, убил назначенного Максимином городского префекта, а сам император был объявлен врагом народа. Статуи его были повалены, изображения замазаны, надписи стерты. Не успевших скрыться из города чиновников и судей, претворявших в жизнь деяния Максимина, разгоряченный народ ловил, убивал и сбрасывал в клоаку. Убивали под шумок и совершенно неповинных: должники — кредиторов; расправлялись с личными врагами и недоброжелателями, с противниками по судебным тяжбам. Сенатора Сабина, пытавшегося прекратить беспорядки, ударили дубиной по голове, отчего он скончался.
         События развивались стремительно. К тому времени, когда об африканском мятеже стало известно в столице, сам мятеж был уже подавлен. Верный Максимину наместник соседней провинции Мавретании, со стоявшими там войсками и наемными маврами подошел к Карфагену. Плохо вооруженные мятежники, представлявшие собой, по сути, лишь толпу народа, не могли устоять против регулярных войск и были разгромлены, Гордиан-младший, предводительствовавший ими, был убит в сражении. Узнав об этом, и старший Гордиан покончил с собой.
         Однако, в Риме хорошо понимали, что рубеж уже перейден, и дороги назад нет. Сенат избрал из своего состава в императоры двух новых стариков – Бальбина и Пупиена. Первому было далеко за шестьдесят, второй вовсе разменял восьмой десяток. Изнеженный, проведший всю жизнь в роскоши, Бальбин был оставлен в Риме, а заслуженный воин Пупиен, во главе небольшой, наспех собранной армии отправился на север, чтобы встретить ожидавшееся вторжение войск Максимина. И оно не заставило себя ждать.   

          Получив сенатское постановление о своем низложении, Фракиец пришел в страшную ярость – настолько, что даже ближайшие соратники и стража скрылись от него, опасаясь за свою жизнь. Император бросался на стены, хватался за меч, рвал на себе одежду, сурово избил несколько человек, которых встретил. Наконец, под вечер, утомившись, он напился и голыми руками разломал в щепки стол, за которым сидел. На следующий день, пребывая по-прежнему в ярости, он собрал воинов и объявил поход на Рим.
- Соратники, я сообщаю вам о деле, хорошо вам известном: африканцы нарушили долг верности!  Пупиен, слабый старик, уже близкий к смерти, принял императорскую власть. А безупречные отцы сенаторы объявили меня врагом, хотя я сражался за них и побеждал для них. И не только меня объявили, но и вас, и всех, кто заодно со мной! А Пупиена и Бальбина они назвали августами. Так пойдемте же против сената и африканцев; всем их достоянием будете владеть вы!
         Раздав войскам жалование, притом в огромном размере, он направился с войском к Риму. Враги Фракийца в столице тоже не сидели сложа руки. Почтенный сенатор Клодий Цельзин, бывший военачальник, воевавший при Каракалле и Александре Севере и потому популярный у солдат, был отправлен в Мезию, чтобы уговорить стоявшие там войска выступить против Максимина. Достичь этого не удалось, но и выступать на стороне императора командиры мезийских легионов отказались, решив занять выжидательную позицию. Неискушенный в политике Максимин чувствовал, что сенатские интриганы переигрывали его, и злился. Он уходил из Паннонии на запад с ощущением, что тыл его не защищен. Надо было как можно скорее покончить с италийскими делами. 
         Узнав вскоре о том, что против него послан Пупиен, Максимин рассвирепел еще больше. Войско его двигалось из Паннонии на Италию. За ним следовало немалое число наемников-германцев, осадные машины и военные орудия. Поход совершался неторопливо, из-за подходивших отовсюду повозок с провиантом и военными припасами. Так как поход на Италию был внезапным, то Максимин собрал все необходимое для войска не заранее, как полагалось бы, а из имевшихся под рукой ресурсов. Он решил послать вперед вспомогательные когорты паннонцев, которым он более всего доверял, так как именно они, после кончины Александра Севера, первыми назвали его императором. Максимин приказал им опередить остальное войско и первыми вступить в Италию. Подойдя к ее границам, император выслал вперед лазутчиков, чтобы они разведали, нет ли каких-нибудь тайных засад в горных ущельях или в лесных чащах. Сам же он, тем временем, вывел войско в долину. Вид армии Максимина был внушителен и грозен своим количеством, вооружением и порядком. Император выстроил отряды тяжеловооруженных пехотинцев четырехугольниками, вытянутыми более в длину, чем в глубину, чтобы охватить большую часть долины, а все повозки поместил в середине. Сам Максимин, вместе с телохранителями следовал в арьергарде. По долинам бесконечной колонной текли тяжеловооруженные пехотинцы – легионеры и ауксиларии. (2) С обеих сторон от них двигалась кавалерия, подразделения конных латников, мавританские копейщики и лучники с Востока. Император вел и множество наемных германских всадников. Их он чаще всего выдвигал вперед, чтобы они, в случае боя, принимали на себя первые удары врага, вследствие того, что они были горячи и смелы в начале сражения, а как только приходилось подвергать себя опасности, они стоили мало, как и подобает варварам. Пройдя всю равнину стройно и в полном порядке, войско остановилось перед первым италийским городом – Эмоной. (3)
         Здесь посланные вперед разведчики донесли, что город пуст, а жители все до одного бежали. Все, что находилось в городе и на полях, они увезли с собой или сожгли, и не осталось провианта ни для вьючных животных, ни для людей. Не отличавшийся особым умом Максимин обрадовался бегству жителей, надеясь, что так же, не дожидаясь его прихода, будет поступать все население. Войско же, в самом начале похода испытывая голод, было рассержено. Оплошный торговый караван из Норика, (4) подходивший к Эмоне в неведении о появлении войска Фракийца, достался в добычу солдатам. Топоры и наковальни, крючья, мотыги, скобы, кирки, кольца для дверных запоров и задвижек, медные тазы, подносы для сервировки столов, медные кувшины для жертвоприношений, даже свинцовые трубы для водопровода — бесполезный хлам, и ничего съестного. Разочарованные солдаты выбросили в грязь никчемную добычу. 
            Переночевав, одни в городе, в пустых домах, другие — на равнине, в чистом поле, они с восходом солнца двинулись к Альпам. Горы, покрытые сплошными густыми лесами, и проходы в них, узкие из-за обрывов, уходящих на большую глубину, внушали тревогу. Здесь в любом месте можно было ожидать засады. С большим страхом двигалось войско, опасаясь, что вершины уже заняты, а проходы, чтобы помешать их прохождению, завалены. Когда же они беспрепятственно перешли горы, никого по пути не встретив, то, спускаясь на равнину, сильно приободрились. Максимин надеялся, что все удастся ему очень легко. Он стал презирать италийцев, которым не придали смелости даже труднопроходимые местности, где они могли либо скрываться и спасаться, либо устраивать засады и сражаться сверху, с более высоких позиций. Но как раз тут-то, посреди благих ожиданий, Максимина ожидали проблемы.
          Когда войско, перейдя горы, снова оказалось на равнине, лазутчики донесли, что большой город Аквилея (5) запер ворота, и что посланные вперед отряды паннонцев штурмуют его, но, несмотря на частые атаки, ничего не достигают, выбиваются из сил и отступают, осыпаемые камнями, копьями и множеством стрел. Рассердившись на паннонских военачальников за то, что они столь нерадиво сражаются, Максимин поспешил туда сам вместе с войском, рассчитывая очень легко взять город. Не взять его было нельзя – Аквилея, словно замком, перекрывала единственную дорогу, ведущую с Балкан в Италию. 
          Примечательно, что против всего войска Максимина обороняли Аквилею только две когорты вспомогательных войск: 2-ая Ульпиева из Пафлагонии и 2-ая галатов. Всего около тысячи пехотинцев. Кроме того, там были вооруженные горожане и жители окрестных мест, сбежавшиеся под защиту городских стен, спасаясь от вторжения. Однако, и всех этих немногочисленных сил было вполне достаточно, чтобы остановить армию Фракийца. Развернуть свое войско для боя и реализовать численное преимущество низложенный император не мог; на узком пространстве, сжатом между горами и морем, могли одновременно сражаться лишь немногие, и, к тому же, почти все это пространство перегораживали городские стены. Словом, в этом месте тысяча воинов, оборонявших стены, могла остановить целую армию.
          Обороной Аквилеи руководил консуляр Туллий Менофил, в прошлом занимавший видные посты при Александре Севере. При Максимине он попал в опалу, поэтому, сенаторам, организовавшим низложение царственного варвара, можно было положиться на Менофила. Он получил назначение в Аквилею, которую должен был удерживать до подхода Пупиена с войском.
          Вообще-то, надежды на Пупиена было мало. Подойти-то он мог без затруднений, но вот что дальше? Его армия была слаба, собрана наспех и намного уступала в численности испытанному в боях с германцами войску Максимина. Итог сражения между ними, случись таковое, можно было предугадать без труда. Пупиен и сам это прекрасно понимал, и шел к Аквилее со страхом, боясь поражения.
Со львом, с гидрой, с эриманфским вепрем, с птицами стимфальскими, с Антеем предпочту борьбу, но не с ним, - признавался Пупиен в частных разговорах, но отступить от поручения сената не мог, решив, что будь то, что будет.
          Но в итоге получилось так, что воевать ни с кем не пришлось, а подошел Пупиен к Аквилее, что называется, к шапочному разбору. Но обо всем по порядку.
          Менофил прекрасно подготовился к предстоящей осаде. Он запасся большим количеством продовольствия и всяческих припасов, с таким расчетом, чтобы был достаток, если даже осада затянется. Вода тоже была в изобилии - у стен протекала река, полноводная сейчас, весенней порой, дававшая и защиту в качестве природного препятствия, и снабжение водой.
          Максимин, подойдя к Аквилее, увидел, что город хорошо укреплен. Желая избегнуть задержек и упорных боев, он попытался убедить горожан сдаться добром, и выслал к стенам посольство. Однако, переговорщики вернулись ни с чем. Император снова пришел в ярость.
- Следует истребить в этом городе весь мужской пол, - тем же вечером гневно диктовал он в своей палатке приказ войскам, - С моей стороны не будет никому упрека, если будут убиты и старики, и малые дети. Должен быть убит всякий недоброжелатель, всякий изменник и всякий, кто злословил против меня. Убивайте, рубите, поймите мое настроение, проникайтесь моим гневом; все это я повелеваю вам.
            Осаде мешали и силы природы. Стояла весна. Река, протекавшая недалеко от города, и питавшаяся водами с Альп, от обильного таяния воды разлилась, превратившись в широкий и глубокий, вздувшийся поток. Каменный мост же, бывший через нее ранее, аквилейцы предусмотрительно разобрали. Судов тоже не было. Максимин послал нескольких конных германцев попробовать найти брод – все утонули вместе с конями, унесенные быстрым течением. Кое-как, потеряв несколько дней, вручную устроили насыпь и смогли переправиться к городу. Войско шло в злобном расположении духа, раздосадованное долгим стоянием близ реки. Солдаты жаждали мести. Они находили покинутые людьми дома предместий, вырубали виноградные лозы и все деревья, а кое-что и поджигали. Так они извели всю красоту, которой прежде отличались эти места. Уничтожив и изрубив все под корень, войско вновь спешило к стенам.
         Войска Максимина подвезли осадные машины, тащившиеся позади и отставшие в дороге, и начался общий штурм города. Однако, аквилейцы упорно сопротивлялись. Они пускали стрелы, бросали сверху камни, лили горячую смолу, смешанную с серой и асфальтом. На подводившиеся к стене осадные машины сбрасывали факелы, также пропитанные смолой и камедью и снабженные на конце наконечниками копий. Они вонзались в машины, крепко в них засев, и легко их сжигали.
           Сам Максимин наблюдал за штурмом, руководя действиями своих войск. Все было тщетно. Нигде не удавалось ни ворваться в город, ни влезть на стену. Наконец, трубы запели отбой. Штурм закончился ничем. От города к лагерю войска Максимина потянулась длинная вереница телег с искалеченными легионерами. Раненые стрелами и метательными снарядами, обожженные, с раздробленными конечностями, выжженными глазами во множестве наполнили собой лагерь, угнетающе воздействуя на моральное состояние войска. Солдаты Максимина все сильнее стали приходить в уныние. С городских стен прекрасно видели самого императора. Его бранили и насмехались над ним.
- Варвар! – кричали со стен, - Глупый дикарь! Убирайся отсюда прочь!
- Эй, Максимин! Ну что, взял?
- Хотела курица нырять научиться, да лапы подвели! Ха-ха-ха!
          Фракиец злился, но поделать ничего не мог. Войско Максимина утратило
решительность и, терпя неудачу в своих надеждах, впало в уныние; ведь тех, кто, как они полагали, не выдержит никакого штурма, они не могли одолеть. Аквилейцы же, напротив, воодушевились и преисполнились всяческого рвения. У них за стенами всего было вдоволь. В насмешку над солдатами Фракийца они, бывало, сбрасывали им со стен хлебы, вяленое мясо, сушеные фрукты, показывая, что город не боится осады. Осаждавшее же войско во всем испытывало нужду, так как земля была опустошена ими самими. Помещаясь в наспех сооруженных палатках, а большинство — под открытым небом, солдаты терпели дождь и жару, страдали от голода, так как не было подвоза продовольствия. Лошади от недостатка корма падали сотнями.   
         Ползли зловещие слухи, будто Италия уже взялась за оружие, что Пупиен приближается с большой армией, что и западные, и восточные, и африканские провинции собирают войско, Максимина же все одинаково ненавидят. Воины находились в отчаянном положении и во всем терпели нужду, даже в воде. Питье бралось только из протекающей рядом реки, и все пили воду, загрязненную кровью и трупами - аквилейцы нарочно сбрасывали их в реку, да и в войске убитых или умерших от болезней часто бросали в реку, так как не имелось того, что нужно для погребений. Так войско Максимина испытывало всяческую нужду, и было в унынии.
          Усугублял положение сам император. Не имея возможности направить свою ненависть против врага, он совершил последнюю ошибку – велел казнить военачальников, ведших осаду города, возложив вину за все неудачи на них. Узнав об этом его намерении, солдаты пришли в негодование окончательно, и решили убить Максимина, чтобы избавиться, наконец, от длительной и бесконечной осады города, и от самого вконец одичавшего тирана, который стал опасен уже и для своих. Собравшись с духом, солдаты приблизились к императорской палатке. Максимин, услышав шум, вышел к ним навстречу, пытаясь призвать к порядку. Нападать с мечами и кинжалами на человека, имевшего телосложение и мощь циклопа, никто из воинов не решился. И, дурного слова не говоря, воины убили Максимина, закидав дротиками. Затем, отрубив своему бывшему кумиру голову, они насадили ее на копье и радостно поспешили к стенам Аквилеи, дабы показать ее осажденным.
         Когда прочее войско узнало о случившемся, всех охватило оцепенение, и отнюдь не все были довольны, больше же всех — паннонцы и фракийцы, которые три года назад вручили Максимину власть. Однако, раз дело было уже сделано, они хоть и против воли, но терпели. Пришлось и им притворно радоваться вместе с другими тому, что произошло.         
         Сложив оружие, солдаты в мирном порядке стали подходить к стенам Аквилеи. Они просили открыть ворота и принять как друзей их - вчерашних врагов. Менофил, военачальник аквилейцев, однако, открывать ворота не позволил. Выставив на стену изображения сенатских императоров Бальбина и Пупиена, он потребовал, чтобы воины Максимина признали их. Изголодавшиеся и измученные солдаты были уже готовы на все, что угодно, и выполнили условие. Тогда прямо на стенах города жители устроили рынок, выставляя на продажу в изобилии все необходимое — разнообразную пищу и питье, одежду и обувь. Тут войско изумилось еще больше, когда поняло, что у тех было бы все необходимое, если бы даже они еще долго выдерживали осаду, а сами они из-за отсутствия всякого продовольствия скорее погибли бы, чем захватили город, обеспеченный всем. Итак, войско оставалось вокруг городских стен, получая все необходимое, кто сколько хотел, со стен. Осаждающие и осажденные мирно переговаривались между собой, словно и не было совсем недавно никакой войны между ними. Когда Пупиен с войском, наконец, добрел до Аквилеи, он обнаружил там картину дружескую и идиллическую. Воевать старику теперь было не с кем, и он облегченно вздохнул, ибо боялся Максимина, как огня.
          Подкрепившись и придя в нормальное состояние, бывшее войско Максимина было распущено по своим обычным лагерям и гарнизонам. 2-ой Парфянский легион, солдаты которого убили Фракийца, был отмечен особо и награжден сенатом. Зато 3-ий легион Августа, оставшийся верным Максимину до конца и не присягавший сенатским императорам, был наказан и распущен совсем. Преторианцы, не видавшие Италии три года (они ушли на Рейн еще с Александром Севером, затем все время были при Максимине), возвращались домой, в столицу. Возвращались, и несли с собой новый мятеж.      

1. эвокат — воин, остававшийся на службе сверх установленного срока,
2. ауксиларии — солдаты вспомогательных формирований (когорт и ал),
3. Эмона — город Любляна (Словения). Во времена Римской империи относился к Италии.
4. Норик — римская провинция на востоке современной Австрии и юго-востоке Баварии,
5. Аквилея — древний город в районе современной Венеции. Разрушен при нашествии гуннов в Vв., не восстанавливался.