Последний старец по страницам 6

-     Я так не говорил! – усмехнулся «милейший». – Тем более так – утопия-с… Терпеть не могу это лакейское «с». А что до совершенного общества, то помните: в откровениях Иоанна Богослова говорится о внутреннем дворе храма, что на небесах, и что будет спущен на землю. В канун Страшного суда. Толпы людей заполонят его внешний двор, но лишь единицы обретут двор внутренний. И Новый Завет, где говорится: «Много званных да мало избранных». Это как у Бердяева, что взялся проповедовать, будто искусство – удел избранной расы. Словечко-то какое, избранной! Псевдопророк…

- Бердяев?.. Это тот, кого в поэтических и философских салонах называли чёртоискателем? – нахмурил свои карие, круглые глаза юноша из ЧК. – Ну, да ни в нём дело. Дело по-прежнему в вас, дорогой Валериан Арнольдович. И в нас, новой власти. Что представляет интересы трудового народа. Той самой сермяжной, серой массы, что взялась за винтовки в августе 14-го. А сейчас требует мира без аннексий и контрибуции. А вместе с ним – насущного: фабрик, заводов и земли. Надеюсь, он заслужил всего этого, Валериан Арнольдович?  Или снова введём подушные платежи! А рабочих заставим гнуть спину на военные заказы. Чтобы шрапнели и гранаты с  Сормовского и Путиловского калечили на фронтах германского пролетария и германского хлебопашца? А владельцы этих заводов бесились с жиру…

- Мне ваша мысль понятна, молодой человек, - Валериан Арнольдович перестал крутить ус. – Я вот что подумал: а не пора ли нам присесть? В ногах, как говорится, правды нет.

   Он прошёлся по круглой гостиной. Стены были оббиты зелёными шёлковыми обоями стиля «модерн» с портретами в золотом багете. С холста, исписанного маслом, смотрели привычные для старого времени и дикие для нового пейзажи. Парад на Марсовом поле, государь Павел Петрович в облачении мальтийского рыцаря, боярыня Морозова с рукой, вытянутой в двуперстии… В то же время – «Девушка с персиками», «Таинственная незнакомка», «Штурм снежного города»… Вот такие вот вкусы! Изящная мебель с выгнутыми спинками орехового дерева была покрыта замшевыми чехлами от пыли. В правом, то бишь красном углу теплился огонёк над лампадкой, светились золотом золотые оклады икон, с коих сурово взирал лик Спасителя, Богоматери и Архистратига Михаила. Сам хозяин, бывший полковник охранного отделения, что разгуливал в плисовом халате с серебренными кистями, с украинской фамилией Тищенко, симпатизировал   большевикам и левым эсерам. Среди последних у него был сильный покровитель. Поговаривали, будто сам товарищ помпред ВЧК. Поговаривали…

- Ну так вот, милейший уполномоченный ВЧК, - Тищенко прохаживался вдоль стены с камином (гора дров была навалена в прихожей). – Ваш с позволения сказать мандат подписан товарищем Петером, полномочным представителем коллегии Всероссийской Чрезвычайной комиссии по борьбе с бандитизмом и контрреволюцией. Видным членом партии левых эсэров. В прошлом… Теперь возникшем в этаком качестве: ловца человеков! Уже здесь мне видится одно непримиримое противоречие. У власти – две партии. Российская социал-демократическая рабочая партия, они же большевики. И товарищи левые эсэры. Они же некогда просто – социалисты-революционеры. А… Так ещё – товарищи анархо-синдикалисты. С товарищем артистом, Мамоновым-Дальским, его опиумными делами. Это не двоевластие – трёхвластие получается на Святой Руси! Не находите, что для сыска, иметь у себя в начальниках и подчиненных представителей трёх независимых общественно-политических течений, это самоубийство?

- Это вопрос времени, - опустил глаза чекист. Его плечи в синей коже, туго стянутые коричневыми ремнями, с хрустом заходили ходуном. – Мы этот вопрос решим, Валериан Арнольдович.

- Ага! Как во времена парижской коммуны. Или Великой французской революции. Мосье Гильотен поможет. Вру или нет?

- Ну, ни без этого. Однако, товарищ Петер прав. Новой власти нужны специалисты такого уровня, как вы. Тем более, сочувствовавшим нашему движению. Боровшихся с царизмом. Меня уполномочили вам заявить, что вы истребованы в должности консультанта по становлению и формированию органов ВЧК.

- Вот как? Ни много, ни мало… Я польщён, разумеется. Отвечу сразу: в любое время ко мне можно обратиться за советом. Или как изволил сформулировать свою мысль товарищ Петер, за консультацией. Пусть направляет ко мне с мандатом любого из своих сотрудников. Любого… - спокойные серые, но с хитрицой глаза бывшего полковника охранки скользнули по молодому, округлому лицу кареглазого молодца в кожане. – Предпочтительнее вас, разумеется. Лихо рассуждаете и анализируете. Знаете дореволюционных персоналий и их связи. Бердяев-то, наш… наш-наш, из агентов под прикрытием. А салон его и не только его – прикрытие для оперативных комбинаций. Так что, первый совет: возьмите на учёт «Б» этих господ. Всех до единого, кто до февраля и октября сего года ругал деспотию. И ждал «с надеждой упоения» в виде гражданских свобод, Учредительного собрания и демократической республики. По английскому или французскому образцу. Это всё наш контингент. Они по мере развала системы политического сыска стали перехватывать наши связи. И подчинять их.

- Учёт «Б»? Что это?.. – с сомнением и любопытством протянул молодой человек из «чрезвычайки».

- Ну это вам товарищ Петер лучше меня расскажет. Просто запомните и передайте. Что до остального, то  - при вашем  ведомстве нужно как можно скорее открыть специальные курсы обучения. Для ваших же сотрудников. Чтобы они мало-мальски знали, что и как им делать. Оперативные навыки это не охота на перепелов и не рыбалка. Этому учатся годами. К этому, мой батенька, призвание надо иметь. Вы думаете, набрали рабочих от станка, одели в кожу самокатчиков, вручили им браунинги или.. гм.. гм… и получились сыскари от Бога?  Вы скоро сам почувствуете в себе, кто вы: оперативник от Бога или его жалкое подобие. Следует хотя бы учить кадры! Здесь я готов заняться преподаванием азов оперативного мастерства, криминалистики и баллистики. Буду отдавать всего себя.

- Спасибо, товарищ Тищенко! Обязательно передам Роману Оттовичу.

- Вместе с нижайшим поклоном. И ещё: покорнейше прошу – передайте, чтобы ко мне ходили только подготовленные товарищи. В прошлый раз пришёл некто Топорников, тоже уполномоченный. Так он за наган стал хвататься – за контрреволюцию готов был меня расстрелять!

   Из скромности Тищенко умолчал, что прежде, чем Топорников извлёк из кобуры, которой он и пользоваться не умел, свой револьвер, то рухнул на ковёр гостиной. Дабы остаться в живых и вразумить молодого болвана, экс-полковнику охранного пришлось оглушить его хуком правой. Так как уполномоченный прибыл «на моторе», то Тищенко пришлось выволочь его с помощью швейцара на крыльцо. Сдать в заботливые руки чекиста-шофёра. А конфликт, как повод для хватания за наган, был пустяковый: Топорникову по всей видимости не пришлось по душе обращение «милостивый государь». А может, где-то нюхнул кокаину. То-то зрачки у него были навыкат.

   Пред уходом, вежливо отказавшись от чашки цейлонского чая, чекист выложил Тищенко с десяток имён и фамилий, записанных на бумажке химическим карандашом. Она была извлечена из-за борта кожанки, сложенная вчетверо. Тищенко, уговорив его присесть за овальный стол с подсвечниками, затребовал список себе во временное пользование. Молодой чекист нерешительно подвинул разглаженную бумажку. Но краем ладони решительно вдавил её в зелёную шёлковую скатерть с узором «решилье». Напротив отдельных фамилий Тищенко, подумав, поставил синие или красные кресты. Другие просто подчеркнул серым отточенным грифелем. Этот список, согласно которому, одних лиц требовалось взять на работу в ВЧК, а других – забраковать и взять под наблюдение, остался загадкой для юного чекиста на долгое время.

- Имейте ввиду, что все сомнительные бумаги в сыскных ведомствах либо берутся на особый учёт либо немедленно уничтожаются, - неожиданно нахмурился Тищенко, возвращая документ. – В данном конкретном случае, держите его так, чтобы чувствовать, что он всё время при вас. Как сейчас – за пазухой вашей кожанки. Если такого рода бумага выработала своё, немедленно уничтожьте её. Ни с ходя с места! Лучше всего, сожгите. Любой клочок с цифрами, фамилиями или словами, в коих есть служебная тайна, если ему суждено затеряться, может сослужить плохую службу. Попади он к вражеской агентуре или  даже к вашим нерадивым товарищам. Это как ружьё по господину Чехову, что когда-нибудь да выстрелит, если повешено на стену. Вы меня понимаете, товарищ Крыжов?

- Кажется, да. Как военная тайна на фронте: какие части стоят на передовой, каковы места их постоянной дислокации, снабжение… Одним словом, любое просачивание информации о противнике заставляет его противника действовать в этом направлении.

- Что ж, решительно вы начинаете мне нравится! Из вас выйдет толк. Можете это передать товарищу Петеру. А можете и не передать. От этого ничего не изменится. От чая вы отказались на этот раз. Попотчую вас им в другой. А пока позвольте вам, товарищ сыскарь, пожать руку. Честь имею!

   Крыжов, едва не споткнувшись о уложенные тщательно дрова, вышел вон. За спиной кракнув английским замком, затворилась массивная дубовая дверь. Сбежав по извилистой лестнице в стиле ампир, с лепным потолком с амурами и психеями, Крыжов оказался на первом этаже. По обе стороны от мраморной лестнице, где расположились дворницкая и дворецкая, высились скульптуры Титанов, что держали на своих мраморных спинах арку. Слабо  горели электрические светильники в стеклянных плафонах. За стеклянными дверями на пневматическом запоре высился саженного роста швейцар в коричневой ливрее и расшитой золотом фуражке. На его груди сквозь седую бороду просвечивали чёрно-оранжевые ленточки четырёх «георгиев». Полный «егориевский кавалер», как сказали бы на фронте.