Реквием

В эту ночь луна залилась кровавым цветом, предупреждая о новом виде хищников. Каждый шорох, каждое дуновение ветра заставляло вздрагивать жителей деревни. Сделай шаг в пропасть и поймешь, что все не так страшно, как казалось. Жаль, что будет уже поздно.
 Ева упала на сырую землю и не потрудилась подняться, ее глаза были закрыты, изо рта выходил пар. Судорожный вздох и кулак со всей силы врезается в землю, выплескивая все, что сейчас бушевало в этой хрупкой девушке, разрывая изнутри, превращая ее в квинтэссенцию боли и отчаяния. Стон вырвался из груди и пронесся по улице, умноженный эхом, словно насмехаясь и желая растоптать ее до конца.
Все тело горело, перед глазами появилось что-то черное. Люди, суматоха, крики. Все куда-то бегут, в панике сбивая все на своем пути. Девушка Ребекка, около Евы, медленно нагибается и на его лице появляется кровожадная улыбка. Все отвлеклись от нее  из-за падения Евы, и она этим воспользовалась.
- Да будь это сам Ад, вы никогда не скроете очевидного! Заприте нас, пытайте, старайтесь убить, он все равно вернется! Пока есть мы, те, кто верны ему! Он вернется, и все вы будете молить его о пощаде! – в незнакомке было столько желчи и ненависти, что все бы адские силы не смогли б ее удержать.
Прошло всего две секунды после встречи их взглядов, а Еве показалось, что целая вечность пронеслась за это короткое мгновение. Все мысли, страхи, чувства словно растворились в этом серебристом свете. Ева перевела взгляд на дикую незнакомку. Кровавый диск луны притягивал и удерживал взгляд  Ребекки. Ее кари глаза на мгновение загорелись красным.
Ева, собрав все оставшиеся силы, медленно поднялась с сырой земли и попыталась сконцентрироваться на происходящем. В голове была невообразимая каша, перед глазами темнело, но она смогла разглядеть ее карие глаза в суетливой толпе людей, которые наивно думали, что смогут спастись бегством.
- Она сейчас сбежит! – воскликнул кто-то из толпы, а когда все посмотрели на костер, то Ребекки уже не было. Вместо нее появилась другая сущность, дикая, первобытная. Это уже был не человек - животное вырвалось из самого потаенного уголка души. И это животное было неимоверно голодным...
Громкий и пронзающий  крик вырвался из груди. Ева проснулась в холодном поту с мокрыми от слез щеками и бешено колотящимся сердцем, раны которого предательски заныли, вновь распарывая уже зажившие швы, и посыпая их солью. Кошмар… очередной проклятый кошмар.
Дыхание было учащенным, к горлу подкатывала истерика, в пустых серых глазах затаилась паника. Девушка нервно оглядывает комнату, будто что-то ища. Скорее всего, что-то для успокоения. Легкие прозрачные занавески, украшающие огромное окно во всю стену, слегка колышутся от сквозняка. На гладком потолке танцуют яркие огни большого города. Ева глубоко вздохнула и упала на подушку, обняв одной рукой одеяло и повернувшись лицом к двери.
Прошло около двух часов после того, как девушка проснулась. Она все так и лежала с раскрытыми серыми глазами, будто пересматривала какой-то фильм с захватывающим сюжетом.
Звонок будильника прозвучал, как освобождение от страха. На маленькой тумбочке рядом с лампой стояли черные электронные часы с ярко зелеными цифрами. Ева повернулась к тумбочке и выключила будильник. По оконному стеклу стекали капельки воды, которые тут же заменялись другими. Дождь усилился. Косые струи сплошной стеной опускались на пыльный асфальт, безвозвратно смывая с него все тяготы будничной жизни.
Чуть поморщившись от постоянной головной боли, Ева поднялась с подушки, потерла глаза и взъерошила темные волосы.
Каждое утро  в жизни Евы не происходило ничего нового. Только смена погоды и время на будильнике. Девушка босиком прошла на кухню, которая не отличалась разнообразием мебели. Только высокий деревянный стол на железных ножках, пара крутящихся стульев, черный холодильник, раковина и электрическая плита. Окно здесь такое же, как  и в спальне – от пола до потолка. Даже шторы того же цвета.
Пол из черного ламината настолько гладкий и ровный, что морская гладь в безветрие могла бы позавидовать. Налив в чашку кофе, Ева села на высокий стул и, укутавшись в махровый халат, подвинулась к столу. Дождь колотил по подоконнику не жалея сил, этот успокаивающий звук был подобен колыбельной, усыпляя девушку, которая скорее всего забыла, что находится не в спальне, поэтому, подперев голову локтем, уже сонно прикрыла глаза. За серыми тучами послышался  гром, перебивающий звуки дождя и бурлящей питерской жизни, и брюнетка резко раскрыла глаза. Она сделала глоток противного кофе и, включив новости, начала одеваться на пробежку.
Еву не трудно было разглядеть в толпе. Большие и серые, как море перед дождем, с черными крапинками, напоминающие плавники акул, глаза были обрамлены густыми ресницами. Аристократично бледная кожа идеально сочеталась с изящными чертами лица и бледно алыми губами. Вдобавок к уже запоминающемуся образу - длинные, темно-каштановые локоны, непослушно струящиеся до лопаток. Достаточно хрупкое телосложение и небольшой рост для ее возраста всегда злило Еву, потому что ей казалось, что быть не похожими на других, значит, быть никем.
Несмотря на сильный непрерывный дождь, на улице было безветренно и довольно тепло для начала лета. На асфальте образовались небольшие лужи, с крыш скатывались крупные капли, а грозовое небо не предвещало хорошей погоды еще как минимум дня три.
Ева надела капюшон, который скрывал половину лица, и застегнула куртку. В темных  волосах, выглядывающих из-под капюшона, путались бусинки дождя.
Ева глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Уровняв дыхание, девушка побежала в парк. Эту дорогу можно назвать бесконечной. Волосы и лицо сразу намокли, это помогло окончательно проснуться и попрощаться с сонным настроением. Дорогу, словно шторами, занавесила пелена дождя, но Ева продолжала бежать по сырым тропинкам парка, перепрыгивая лужи и не останавливаясь ни на мгновение.
И когда утренняя пробежка подошла к концу, открылось второе дыхание и Ева решила сегодня побегать подольше, не обращая внимания на плохую погоду и на внезапно потемневшее небо.
Домой девушка явилась промокшая до ниточки, но с еще не покинувшим ее чувством свободы и счастья. На ее лице сияла радостная улыбка.
Ева принялась развязывать шнурки, как в прихожую из комнаты зашла мать.
- Постарайся объяснить, - строго сказала она, сверля взглядом Еву. Ее тоже можно понять... встретить на пороге дочку, с которой вода льется хуже, чем с Неогарского водопада.
- Мам... - виновато произнесла Ева, но мать перебила:
- Ева Стрельцова, кажется, у нас был договор, что ты не бегаешь в плохую погоду.
- Да, но...
- А ты нарушила слово, как тебе после этого верить?
- Мам, я...
- Не хочу ничего слышать, иди в свою комнату и не выходи из нее до вечера, - так же строго проговорила мать и кивком указала на дверь. Ева быстро сняла мокрые кеды и шмыгнула в свою комнату, закрыв дверь на ключ.
Сняв мокрые джинсы и натянув шорты, Стрельцова упала на кровать и раскинула руки в разные стороны. На ее лице была счастливая улыбка, глаза закрыты, а в ушах до сих пор стоит гул бешено бьющегося сердца. Девушка перевернулась на бок и посмотрела в окно. Погода ухудшилась, хотя вначале казалось, что хуже быть не может. Раздался гром, будто небо разозлилось на людей. Ева любовалась прозрачными капельками, стекающими по стеклу, и слушала музыку, раздающуюся из больших колонок, стоящих около окна. Так она провела пару часов, не думая ни о чем и наслаждаясь голосом Боба Марли, который прекрасно сочетался с приглушенным шумом дождя. Ближе к полудню, когда дождь уже почти закончился, Ева встала с кровати и тихо вышла из своей комнаты, прихватив куртку и сухие кеды. На носочках пройдя по небольшому коридору, Стрельцова медленно остановилась у входной двери и села на тумбочку, чтобы одеть кеды. В прихожей было темно, только свет из кухни дорожкой бежал по стене. Ева быстро надела кеды и спряталась в тень, чтобы мама не увидела ее. Медленно поворачивая ключ в замке, юная любительница бегать забавно прикусила губу. Эта привычка у нее с самого детства. Из кухни послышались голоса родителей, и Ева машинально замерла, узнав до боли знакомы голос отца:
- Ань, знаешь, что самое глупое в этой ситуации?
- И что же? - с театральным интересом спросила мама Евы.
- То, что ты веришь не мне, а своей чокнутой мамаше, которая... - Перебив отца Евы на полуслове, Анна вставила:
- Олег, не смей так говорить о моей матери.
- А, ну да... родителей не выбираешь, - Олег говорил насмешливо и с легкой иронией. Еве знаком этот тон. В этом они с папой и различались. Олег прятал свою боль и страх за маской равнодушия и сарказма, а Ева скрывала все страдания за безразличием и холодом. Хоть Ева и не признавала этого, но многими своими манерами она походила на мать.
- Уходи, - холодно произнесла Анна. По плечам Евы пробежали мурашки, и она почувствовала, что падает, но к счастью, вовремя под руку попалась дверная ручка. - Ты мне больше не нужен. У меня есть другой мужчина.
Ева сильно прикусила губу, чувствуя, что истерика предательски подкатывает к горлу. Девушка затаила дыхание. Слышать такое больнее, чем голыми руками вырезать собственное сердце. Щеки девушки обожгли горячие слезы. Ева зажала руками рот и медленно сползла по стене.
- А как же наша дочь? – после долгого молчания спросил Олег.
- Она останется со мной, - с  таким же леденящим холодом в голосе ответила Анна.
- С тобой? Да ты сама еще как ребенок, - возразил  отец Евы.
- А ты? Да что ты сделал для нее? Хоть раз бы поинтересовался, как у нее дела в школе! – из кухни послышался звук бьющегося стекла, а потом молчание. – Все, уходи. Пожалуйста, оставь нас.
Самое ценное и самое хрупкое то, что имеет наибольшее значение, разбивается, раскалывается на куски в наших же руках. И всё что мы можем делать - это смотреть и чувствовать боль, потому что это самое ценное больше не вернуть.
Ева незаметно зашла в ванную комнату и закрыла дверь. Она подошла к раковине и, вцепившись в ее края тонкими пальцами, посмотрела в зеркало. Волосы растрепаны, потекшая тушь, неровное прерывистое дыхание. Ева запустила пальцы в волосы и закрыла глаза.
Самое обидное то, что она  не хочет делиться своими переживаниями и чувствами с остальными, потому что все вокруг так пусты и грубы.
Так сложно доверить кому-то свои чувства после того, как предают самые близкие люди. Хотя… только родные люди и могут предавать, потому что от них ты не ждешь подставы.  Больно терять тех, за которых мы могли отдать если не всё, то многое, чтобы потом ни о чем не жалеть. Чтобы потом страдания не рвали душу вопросами: «А что, если…»
- Я ведь все еще люблю тебя, Ань, - послышался голос из-за двери,  Ева прикусила костяшки пальцев, чтобы не закричать.
- Странно. А мне уже кажется, что я тебя никогда не любила.
Так ужасно понимать, что мир рушится перед твоими глазами, и ты ничем не можешь помочь. Это состояние втаптывает личности в грязь, а потом так тяжело оправится.
- Прощай, - после, казалось, секундной паузы, ответил Олег. Но ему показалось, что это мгновение было длиною в жизнь. После стольких лет так больно понимать, что для человека, который стал тебе родным, ты больше ничего не значишь. Хлопок дверью, приглушенный щелчок замка и тишина. Из не до конца закрытого крана капала вода, бившаяся о дно раковины почти с тем же ритмом, что нервно колотящееся о ребра сердце Евы. Стрельцова спустилась на пол и обняла колени. Сейчас она переживала боль идентичную той, что и тогда, когда погибла ее сестра Алина. Это было всего два года назад.
Тишину нарушало лишь монотонное гудение машины, от которой отходило много трубок, а на экране показывали диаграмму биения сердце.
На скамейке в приемной сидела девушка, лет пятнадцати, и, не отрываясь, смотрела в стену, немного качаясь из стороны в сторону и тихо что-то шепча. Ее мокрые, волнистые волосы были спутаны, лицо влажное, а под большими глазами, красовались фиолетовые синяки. На девушке была одета темно-коричневая куртка, и старые черные джинсы. На руках у нее были легкие царапины, а кожа... кожа словно мраморная и, казалось, ее можно так же легко порвать, как крыло бабочки. К девушке подошел мужчина, лет сорока, и откашлялся. Но Ева лишь приподняла голову и вопросительно подняла брови.
- Вы... - врач, мешкая, пролистал журнал. - Вы Ева Стрельцова?
- Да, - холодно отрезала Белла хриплым голосом и вновь перевела взгляд на белую стену.
- Я насчет вашей сестры… Алины Стрельцовой. Могу я с вашими родителями поговорить? - неуверенно спрашивает врач. Ева вздрогнула, услышав имя сестры, и с волнением в голосе прошептала:
- Она... она поправится?
- Да, все будет хорошо, - улыбнулся мужчина. – Где ваши родители?
- Они в отъезде, в… в экспедиции, я не знаю точно, где… - нервно прошептала Ева. – Пожалуйста, отведите меня к сестре.
Врач меньше секунды, молча, смотрел на нее и указал рукой на дверь рядом со скамейкой.
Ева кинулась к кушетке и села на колени рядом с Алиной, крепко сжав ее ладонь. Девушка на кушетке была мертвенно бледной, от ее рук отходили тонкие прозрачные трубки.
 - Состояние вашей сестры приходит в норму и скоро она должна очнуться, - тихо сказал врач и, ободряюще улыбнувшись, удалился, оставив Еву наедине с сестрой. Ох, сколько же раз ей приходилось слышать эту банальную фразу: "Все наладится". Иногда, ей даже казалось, что это какой-то автоответчик, отвечающий на все вопросы одно и то же. Девушка на кушетке очень была похожа на сестру, даже не смотря на четырехлетнюю разницу в возрасте.
- Ну, что, малышка, как ты? - тихо прошептала Ева, прикоснувшись губами к теплой руке Алины. Ответом на вопрос было лишь это жуткое гудение машины. Гудки были короткими и громкими. На экране проходила красивая голубая линия, вырисовывая зигзаг.
Только сейчас Ева заметила, что тут стены бледно-зеленые, не то, что в приемной - чисто белые...
Глаза начали слипаться, веки наливались свинцом. Стрельцова погружалась в сон, прямо на полу палаты, под монотонное тиканье часов... Тик-так...
На этот раз сны Евы были яркими и красочными, в последнее время ей редко снится радость, обычно только серые, однотонные кошмары, поэтому этот сон был особенным. Спокойным и тихим. Может, даже добрым.
В реальность девушку вернули гудки... точнее гудок, один протяжный гудок. Ева распахнула глаза и бросила взволнованный взгляд на экран: красивый зигзаг превратился в длинную линию. Ева не знала, что это значит, но сердце ей подсказывало - это плохо.
Девушка вскочила с пола, не зная, что делать. В палату забежали медсестры.
- Что... что с ней?! - испуганно воскликнула Белла, подбегая к врачу.
- Остановка сердца, - отрезал он и подбежал к кушетке, на которой лежала Алинка.
- Что?! Как?! - из глаз Евы хлынули горькие слезы. - Вы же сказали, что все будет хорошо! Тогда какого черта это произошло? - кричала девушка, не веря в услышанное.
- Выведите ее из палаты, - холодно отчеканил мужчина, нажимая какие-то кнопки на пульте, а потом перекладывая Алину на носилки. К Еве кинулись медсестры и взяли ее под руки. Девушка кричала и вырывалась, но это никого не волновало.
- Нет! Нет! Оставьте меня в покое! Отпустите! - отчаянно вопила она, всхлипывая и вытирая рукавом слезы. Ощущение предательства и обмана застало ее врасплох.
- Тихо, милая, тихо... - успокаивала Еву медсестра, не оставляя попыток вывести девушку в приемную. - Дайте мне шприц с  успокоительным, живо!
С помощью какого-то мужчины и шприца с новокаином, Еву вывели из палаты в коридор. Девушка, наконец, вырвалась из сдерживающих ее рук, и подбежала к стеклу, через которое было видно ее сестру и врачей, которые тщетно пытались ее спасти и подключить к аппарату искусственного обеспечения.
- Нет! - кричала Ева, не веря глазам и стуча маленькими кулачками по стеклу. Она била ногами по стене, ревела и злилась на врачей, хотя виновата была она. Ева отделалась царапинами и синяками, а вот Алинка… «Вот за что ей это? Ей всего одиннадцать лет, она не заслужила такой участи. Эта я не уберегла ее… Это я во всем виновата…»
Ева винила весь мир, винила себя, винила правительство… «За что бог забрал мою малышку?! За что?! Почему не я?..»
Когда слез почти не осталось, девушка прижалась спиной к стене, тихо всхлипывая, скатилась на пол и обняла колени. Она чувствовала себя брошенной, обреченной, одинокой. Ведь никто не любил ее так сильно, как сестра. Никто и никогда. Даже отец. А про мать и вообще говорить нечего.
На тот момент Ева чувствовала себя пустой. Просто пустой. Нет эмоций. Вообще.
И хотелось кричать. Хлопать дверью. Хотелось бежать. Забыть, начать все заново. Но не от кого уходить, не с кем ссорится…
В Алине всегда было больше любви и жизни чем в Еве, не смотря на то, что они были родными. И среди всего безразличия, что есть в Еве, Алина всегда могла достучаться до нее. «Я бы могла предложить ей свои объятия, я бы просто могла сказать, как сильно я её люблю, но этого всегда было недостаточно. Просто она заслуживала большего. Я бы могла обнимать её миллион лет, к чёрту, это слишком просто. Без сомнения, в моей душе - вот именно там ее место. Прости, Алин, мне так жаль… это не передать словами».
Наверное, у каждого есть шанс начать всё заново? Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её просто так, слишком коротка, чтобы не любить. Люди просто не научились ценить то, что им дано.
«Я ведь так хотела отдать тебе все. Я бы отдала все, чтобы поменяться с тобой местами… Я люблю тебя, люблю так, как никогда никого не любила. Люблю так, словно это в последний раз. Ты моё - всё. Помни об этом, ведь это всё что тебе остаётся».
Воспоминания об этом дне накрыли Еву волной, затягивая на самое дно. Но нет. Она по-прежнему на полу в ванной комнате. По-прежнему одна. Но слез уже не было. Ничего не было.
Ева сама не заметила, как уснула, прямо лежа на дне ванны. В помещение был тусклый свет и тишина, которую нарушало лишь прерывистое дыхание девушки.

Продолжение следует...