Полёт над Воробьёвыми горами

1.
Фёдор Полетаев стоял у края только что выложенного участка кирпичной стены и смотрел на развернувшуюся перед ним панораму столицы. Была ранняя весна. Словно гигантские сторожевые вышки, в весенней московской дымке маячили прозрачные каркасы недостроенных высоток. Фёдор насчитал шесть таких скелетов-каркасов. 
Бригада Полетаева работала на 23-м этаже седьмой высотки. Фёдор наблюдал, как кран подымал к ним на этаж стопу толстой фанеры. Сегодня был сильный ветер, который раскачивал груз. Стопа вдруг зацепилась за торчащий из стены арматурный прут, из-за чего несколько листов были выдернуты. Ветер закружил их, и они, словно бумажные, полетели вниз. Один из листов развернулся, воздушный поток подхватил его и тот, словно ковёр- самолёт,  стал парить над стройкой. Ветер то задирал его, то порывами пригибал к земле. Каменщики из полетаевской бригады стали спорить, вылетит ли этот лист за пределы стройки или нет. Фанера пронеслась над забором, и вдруг, резко накренилась вниз и шлёпнулась в грязь уже за ограждением, рядом с дорогой, по которой на стройку тянулась вереница грузовиков. 
Что за строительство ведётся здесь, никто толком не знал. Когда год назад Полетаев прибыл на стройку, ползли слухи, что в этом доме будут жить профессора, ученые, писатели и поэты. А совсем недавно пошёл новый слух – это будет Университет. Здесь, на двадцать третьем этаже, он пытался представить себе, что будет на этом месте через год, два, когда здание достроят. Химическая лаборатория? Может быть, в этой самой комнате, за химическим столом, на высоком табурете будет сидеть юное дарование, новая Мария Кюри, и по каплям добавлять в химический стакан раствор из бюретки. Капли будут падать всё медленнее и медленнее, пока вокруг них не начнёт образовываться красный ореол, и быстро исчезать, а потом весь раствор внезапно при добавлении очередной капли окрасится ярким малиновым цветом. Или аудитория какого-нибудь математического факультета? Седовласый профессор, произнеся перед многочисленной аудиторией фразу: «Известно, что....», будет довершать её, безмолвно исписывая формулами доску, и, через минут десять, заполнив половину её, произнесёт следующую фразу: «Отсюда следует...». После чего в течение следующих десяти минут вторая половина доски будет испещрена ещё более витиеватыми формулами. Или геологический? На столах будут разложены лотки с образцами минералов, руд и горных пород. Кабинет с микроскопами, за которыми будущие геологи будут рассматриватъ и изучать минералы и руды, чтобы затем найти залежи их на просторах Родины.
И вот здесь у Полетаева начиналась путаница. Вспоминались тут же картины, в справедливость которых он поверить никак не мог. Рядом с будущими месторождениями ему тотчас рисовались бараки, опутанные колючей проволокой, а по углам оконтуренные сторожевыми вышками. В одном из таких лагерей, в полупустыне Центрального Казахстана, Полетаев оказался четыре года назад.

2.
В Отечественную войну Фёдор был лётчиком. В 44-м он попал в плен, сперва работал на цементном заводе, а потом оказался на строительстве сверхсекретного аэродрома Норд-мюнде, расположенного на одном из островов в Балтийском море. Там, не забыв навыки технаря-авиатора, он подсмотрел за действиями немецких лётчиков, которые решили похвалиться мощью новой техники перед скелетоподобным русским заключённым. Улучив момент, Полетаев бежал, а, точнее, улетел на самолёте новой экспериментальной модели. Наши встретили его, скажем так, настороженно-неприветливо. Не поверили, что он беглец из плена, и может управлять немецким самолётом неизвестной даже разведчикам модели. Судьба Полетаева была решена однозначно – десять лет лагерей и пять лет «намордника». Год провёл он на лесоповалах Русского Севера, где занимался корчёвкой пней и штабелёвкой брёвен. Затем его отправили в степной Казахстан добывать молибденовую руду. Здесь Фёдор быстро стал доходить. Взвесь, возникающая от бурения всухую, губила людей сильнее, чем четырнадцати часовой рабочий день. Даже в демидовские времена условия шахтной работы были лучше. Здесь же от буровых станков стояла такая пыль, что человек заболевал силикозом уже через месяц – полтора. Но нужно сказать, что и здесь, в родных краях, мысль о побеге не оставляла его и он внутренне готов был к нему каждую секунду. Не мог никак он смириться с той участью, что уготовила ему Родина. 
Однажды, спустя несколько месяцев после отбывки в Казахстане, их построили перед работой. Между рядами ходил незнакомый приезжий офицер. Он останавливался перед каждым, смотрел в лицо, потом на руки и – либо командовал «шаг вперёд», или проходил дальше. Как выяснилось потом, офицер искал мастеров-строителей с опытом работы – каменщиков, плотников, кровельщиков. Глаз офицера был с профессиональной смёткой - все тридцать пять человек, которых он отобрал, как выяснилось - все раньше были строителями.  Фёдор оказался в их числе – до войны, сразу после окончания  училища, он работал каменщиком.

3.
Если выбирать между лесоповалом в дебрях Кировской области, пыльной шахтой в казахской полупустыне или высотной московской стройкой, то любой лагерник, конечно же, без колебаний выберет московскую высотку. Впрочем, лагерь – он везде лагерь, хоть в Москве, хоть в Казахстане, хоть на Севере. Как везде, с места работы до него нужно топать по грязи и пыли, или утопая в снегу, в зависимости от времени года, не меньше часа под окрик и ругань конвоя, лай овчарок, которые одинаково злые, что на Севере, что в Казахстане, что в Москве. Да по прибытии в лагерь нужно было ещё отстоять перекличку, сжеватъ остывший ужин и после всего этого уже можно было завалиться спать, чтобы через 4-5 часов опять быть разбуженными воем утренней сирены и окриком и руганью новой смены.
Лагерь, где отбывал свой незаслуженный срок Полетаев, был расположен  в нескольких километрах от стройки, у деревни Раменское. Все очень обрадовались перемене, которая однажды произошла в их распорядке. После того, как их бригады поднялись на недостроенный еще 23-й этаж, после переклички целую бригаду отрядили колотить нары. Теперь их жилище будет здесь. Весь этаж был отдан для зэка-зэка. Только у выходов на лестницы стояли часовые. Здесь заключённые теперь будут спать, принимать пищу и работать. Со всех точек зрения это было хорошо: заключенным теперь не придётся тратить драгоценные силы, чтобы месить весеннюю грязь, а для конвойных теперь тоже станет меньше работы. Правда, не было печек и по ночам ещё были заморозки, но уже стояла весна, и к тому же помещение это было закрыто от ветров, в отличие от насквозь продуваемых, дощатых, наспех поставленных лагерных бараков без фундамента.
Фёдор вдвоем с напарником – кавторангом, который тоже, как и Фёдор, бежал из плена и попался на линии фронта в точно такие же сети, – перетаскивали фанерные листы в помещение. На все нары не хватило досок, и бригадир разрешил использовать листы фанеры. Пронзительный весенний ветер норовил вырвать из окоченевших рук фанеру, в какой-то момент лист выскользнул из рук кавторанга. Полетаев тогда всем своим телом навалился на лист, а ветер, в противовес, удерживал Фёдора. Он вспомнил детское развлечение. На песчаном обрывистом берегу в верховьях Волги, где стояла его родная деревня, ещё пацанами они любили прыгать с головокружительного обрыва в песок. Высота была приличная, но песчаный обрыв шел постепенно под откос, потому мальчишки не сразу зарывались в песок, а постепенно скользили по нему, медленно тормозя. И вот, стоя во время сильных ветров на этом берегу, расставив руки, он наклонялся против ветра и будто висел над обрывом. Со стороны, действительно, получалась необычная картина, противоречащая законам физики:  над обрывом в наклонном положении находится мальчик с расставленными в стороны руками, но не падает, будто кто-то удерживает его за невидимую верёвку.
Полетаева вдруг пронзила мысль, от которой он похолодел, но потом она как-то укоренилась в нём и он стал вполне осознанно выстраивать свои действия. Сначала они были неопределённые и нечёткие. Но затем Полетаев прошёлся по стройке, глядя теперь уже на все совершенно по иному, чем час назад. При этом он старался избегать бригадира-бытовика, здоровенного детину, который выслуживался перед начальством и всячески пытался загрузить более тяжелой и черновой работой тех, кто был осуждён по «58-ой», нередко подкрепляя свои решения тем, что пускал в ход здоровенные свинцовые кулачищи. Впрочем, один раз бригадир уже был предупреждён – перед его ногами будто-бы случайно упал тяжеленный металлический швеллер. Полетаев, наконец, решился. Он нашел потайное место и спрятал два листа фанеры. И понял, что отступать назад нельзя. Теперь главное – к задуманному нужно быть готовым каждую минуту.

4.
В один из прозрачных весенних вечеров на 24-м, недостроенном этаже будущего Московского университета можно было увидеть необычную картину: человеческая фигура, согнутая под тяжестью огромного, изгибающегося под порывами сильного ветра фанерного листа, оказалась вдруг  на самом краю этажа. Присмотревшись внимательнее, можно было увидеть, что фигурка и фанерный лист составляют одно целое. Фантастической птицей она вдруг оторвалась от стены и рывками, повинуясь ветру, полетела  в глубокую синь сгущающихся московских сумерек, в сторону Воробьёвых гор. Через некоторое время вслед прозвучали запоздалые выстрелы, но Икара с фанерным крылом они не достигли.
Удача способствовала Фёдору в тот вечер, а именно, сочетание нескольких факторов: сильный ветер, который дул в сторону Москва-реки, потерявшая бдительность охрана, которая не выставила часовых на очередной строящийся этаж, отсутствие бригадира, которого вызвали к начальству для очередных доносов, и, самое главное, Полетаеву удалось найти сегодня несколько мощных болтов с гайками, чтобы соединить внахлёст два фанерных листа – отверстия  под них он проковырял заранее. Приготовлены были и верёвочые петли, в которые Фёдор продел руки, приобретя образ Икара. Самым тяжёлым было сделать шаг в пустоту, но тут помог ветер, который буквально сорвал Полетаева с кромки здания. А там была уже знакомая Фёдору стихия, которая подхватила его и  понесла по направлению к  спасительной кромке зелени,  темневшей на фоне быстро наступающих сумерек вдоль склона Воробьёвых гор. Порывы ветра сперва болтали фанерное крыло, пытаясь прижать его к земле, и смерть несколько раз показывала Полетаеву свой зловещий оскал. Но дыхание смерти он испытывал не раз: в бою, когда ему пришлось катапультироваться из горящего самолёта; будучи в плену, когда в наказание за чей-то побег был расстрелян каждый второй из его бригады, работавшей на цементном заводе; в казахстанской шахте, когда почти сутки Федор с напарником пролежали под обвалом. И впервые Полетаеву казалось, что все, вот он и конец, и не увидеть ему ни жены любимой, ни дочурки, мысль о которых только и придавала ему сил все эти тяжкие годы. Время суток тоже сыграло Фёдору на руку – поздним вечером человека искать сложнее, чем днем. Целую неделю весь лесистый участок Воробьёвых гор был оцеплен войсками, но ни Полетаева, ни его рукотворные крылья, сделанные из фанерных листов, найти не удалось.
2010- май 2011
Москва-Актобе


фото: c сайта www.mskvd.ru