Откровение Заратустры 3 часть. В уединении

Часть третья











В уединении















               



   
                Достаточно многодневного уединения,                дабы понять суть бытия.                               





                Глава первая.


Ночь в горах.


,, За твоими мыслями и чувствами, брат мой, 
стоит более могущественный повелитель,
неведомый мудрец,- он называется Само.
В твоем теле он живет; он и есть твое тело’’.

Из речей Заратустры.

     Это была зимняя ночь в горах и Заратустра не жалел сухих веток для своего костра. Ещё утром, когда он собирал хворост, было солнечно, и звонко пели зазимовавшие птицы. Но теперь лишь завывала вьюга и только звёзды, иногда появляясь из-за тёмных пятен облаков, заглядывали в его пещеру. Держа руки над огнём, Заратустра долго смотрел  в холодную бездну неба на далёкий негреющий свет ночных светил, но потом вернул  свой взгляд  в пещеру и так подумал в сердце своём:
    ,, Вот языки пламени, что ласкают руки мои, они настолько теплы ко мне, насколько я участлив к ним, подкладывая новых веток. Пусть они изменчивы и капризны, пусть они требовательны к себе, как и всё быстротечное на Земле, но безучастны к нам одиноко парящие холодные звёзды.
    Они неизменны в своём  медленном движении - эти развеянные искры когда-то большого огня. Их время сокрыто от нас - и многим жизням предстоит ещё отгореть, чтобы хоть что-то сдвинулось в причудливых рисунках созвездий.
    Что может обещать нам небо, кроме того, что будет после жизни? И будет ли новый мир - миром звёзд, а не новой Землёй?
    Зачем пытаться вместить в себя все звёзды, забывая при этом о великом мире, который у нас под ногами? Это верно - неудачливому рыбаку не запретишь мечтать о большом улове!
    Но у человека помимо стремления к звёздам должна быть тяга к способности хорошо жить здесь и сейчас. Без неё человеческая жизнь превращается  из приключения в мучение - и тогда человек терпит и мечтает, а не живёт и восхищается.
    Что делает нас робкими, неуверенными в себе мечтателями? Что замещает в нас одну великую надежду на сотни мелких? Что портит наш характер и ослабляет волю?
    Это слабость тела, неспособность к общению с ним, неумение понять и принять его малые запросы. Человек смешал мечты с потребностями, - так его мечты стали необходимостями, а необходимости - мечтой.
    В трудностях познаем мы близких нам людей, но ещё лучше в тяжких испытаниях познавать своё тело. Преодоления и многотерпение закаляют тело, делают его лёгким и уступчивым, свободным от лени.
    Суета желаний приходит, когда мы размякаем, - и тогда страсти растаскивают нас по кусочкам. Тело должно быть настоящим воином, собранным и неприхотливым.
    Хороший воин все силы отдает тренировке и бдительности. И когда его действия становятся быстрым ответом на происходящее, причём самым коротким и точным, - он перерождается в мастера.
    « Заботой о теле » называет человек свою занятость  сотнями желаний ума, который, теряя меру,  лишается своего предназначения. И разве его забота о себе - это ни то, что он делает, глядя на других?
    Человек ищет смысла жизни, но его не найти, разве только услышать - причём прямо сейчас - из глубины своего сердца. Надо жить, следуя  душе, она сама выбирала это тело для путешествия по  земле. Тело – хранитель души на её земных путях готовящих множество сюрпризов и помех .
    Душа общается с Землёй через переводчика. Тело – это наш посредник. Надо считаться с ним и полагаться на его понимание нашей души и знание Земли.
    Образ жизни Земли и чувство всеобщего бытия становятся  доступными для нас благодаря разумности тела. Каждая, даже малая, часть его готова сообщить нам нечто в своих побуждениях. Всё зависит от желания души быть чувствительной и внимательной к этому великому хору, которым дирижирует наше сердце.
    Земля для тела, как сон для души, но Земля – это призрак ещё более загадочный, владеющий иносказанием своей реальности, как никакой другой фантастический сон. Тело – врата в мир Земли.
    Всё живое на Земле говорит о времени, об этапах, о том, что всё стремится к совершенству. Жизнь –  движение, остановка – её угасание.
    Когда тело уже не растёт внешне, оно должно расти внутренне,- продолжая  совершенствовать себя в действиях и чувствах, для которых выросло. Ибо от лени к своему внутреннему миру телесное зеркало покрывается пылью, и душа перестаёт видеть в нём себя и Землю.
    Каждое действие, направленное внутрь или наружу, подобно новому слову в общении души с Землёй. Но о чём они говорят друг с другом - известно ли человеческому уму?
    Ум знает, как размножить необходимости на желания и воспламенить их до сжигающей страсти. Так он - будучи слугой – становится врагом тела, разбивая зеркало на множество осколков, на сотни искажающих я.
    Так общение души с Землёй заглушается беспрестанным шумом толпы. И только лишь суровая необходимость может объединить толпу в единый хор. Нужда и тяжкие испытания – вот что исцеляет наше тело и помогает постичь смысл этого общения.
    Так пусть же непреклонная воля  становится суровой зимой для тысячи и одного желания ума человеческого, дабы необходимости обрели свою первозданность, и общение души с Землёй стало гимном    великого хора,  который мы назвали своим телом!’’-
    Так отвечал Заратустра в сердце на мысли свои.


* * *





               







                Глава вторая.

Сон в полнолуние.

      ,,Разве не слышишь ты, с какой таинственностью, с каким ужасом, с какой
сердечностью говорит к тебе старая,          
глубокая, глубокая полночь? “
Из песен Заратустры.


     Заратустра не знал, сколько прошло времени за размышлениями, но, взглянув на тлеющие угли когда-то большого костра, ему стало ясно, что уже глубокая ночь. Тогда он снова оживил охапкой веток  угасающий огонь, и, сомкнув руки за головой, распростерся на ложе из сухих горных трав. Языки возрожденного пламени наполнили пещеру ярким светом и тени от её изломанных сводов начали свой новый танец. Наблюдая пляску света и теней, Заратустра повернулся спиной к огню и с интересом заметил, как у прохода в пещеру, почти незаметно, смешивается тёплый свет костра с холодным светом выплывающей из-за туч полной луны.
    Пещера постепенно наполнялась серебряными отсветами, и Заратустра начал внимательно смотреть на луну, похожую в тот момент на опутанное паутиной зеркало, в котором скользили смутные образы воспоминаний. Они,  нашептывая, клонили его разум  ко сну и, мягко увлекая в мир грёз,  открыли перед ним   видение ночного маскарада.
    Заратустра увидел там себя  маленьким ребенком и, было, похоже, что он впервые попал на такое торжество. Вокруг него танцевали сотни переодетых в костюмы и маски людей, они кружились, словно безумные, сбивая с ног растерянного и беззащитного мальчика. Но он не падал лишь потому, что постоянно запутывался в  длинных плащах веселящихся незнакомцев. Однако когда от такой безучастности к нему он уже был готов заплакать, музыка и смех одновременно стихли, и люди расступились так, что перед ним образовалось большое пустое пространство.   
    Обида на незнакомых людей сменилась у мальчика на страх перед образованным застывшей толпой длинным исчезающем во мраке коридором. Продолжительная тишина нарушилась нарастающими звуками тяжёлых шагов. Из темноты к нему приближался железный воин в пурпурном плаще и черной маске. Раздающийся в тишине скрежет стальных лат наводил ужас на сердце мальчика, его дыхание замерло, и он уже хотел, было, закрыть глаза, как подошедший к нему воин рассмеялся и снял маску с лица, бросив ее на пол. Ребенок чуть не ослеп от яркого света, исходящего от золотой маски, которая была одета под первой маской рыцаря. Мальчик опустил глаза и увидел, что маска, брошенная на пол, вовсе не была черной, на самом деле она была серебряной, и это стало понятно, когда на ней отразился свет второй маски. Сердце мальчика как-то успокоилось, заинтересованный маской он поднял её, и, желая  спросить о ней у таинственного рыцаря, лишь только увидел уползающие  в темноту складки его длинного пурпурного плаща. 
     Тогда ребёнок закрыл своё лицо серебряной маской, и ему уже не было  страшно перед мрачной глубиной бескрайнего коридора. Вскоре толпа оживилась, заиграла музыка и все вновь закружились в безумной пляске. Теперь мальчику не было так одиноко, как раньше, он мог чувствовать себя причастным к праздничному веселью и кружиться, как все вокруг. В головокружительном танце он представлял себя рыцарем в золотой маске, который справедливо разил  длинным мечом своих врагов. И все, кто приближался к нему, могли об этом сильно пожалеть, ибо теперь мальчик, будучи защищённым маской, был суров и отважен.
      Рука его крепла, и он  заметил, что стал уже  юношей, способным на твёрдый воинственный крик, сквозь который иногда был слышен отдалённый смех того  воина в золотой маске, чей образ  навсегда остался в его памяти. Этот смех сильно смущал юношу, потому как сбивал с толку серьёзность его порывов быть таким же могущественным воином, пред  которым смолкает и расступается толпа. Он не мог понять, что влечёт его к этому образу и что в то же время отталкивает от него. Но юношеские желания всегда сильнее разумения, и подвиг с его славой для молодого сердца предпочтительней мудрости с её покоем.
      И вот юноша  изо всех сил закричал всем, кто его мог услышать:
    ,, Вы все одиноки, как и я, как и тот воин, которого вы боитесь! Вы все - как и я - жаждите поддержки!  Слава ли это, или соучастие, или честь, но вы ищите опоры, как и ноги ваши – земли, а паруса – ветра! И мы все готовы пожертвовать своим одиночеством – ради собственного отражения в зеркале окруживших нас глаз!
      Детский страх - это первый шаг в осознании собственной уязвимости – именно он впоследствии становится нашим роком. Вы все барахтаетесь в волнах бытия и в страхе цепляетесь за всё, что плавает на поверхности!
      Самопожертвование ради всеобщего блага - когда никто не знает истинного блага человека – можно назвать лишь только последней гордостью! Последней иллюзией страха одиночества, страха уязвимости, боязни быть и преодолевать все трудности самому.
      Но лишь слабые говорят о трудностях, сильные же говорят об испытаниях! Ибо испытания – это не препятствия на пути к какой-то цели – это познание себя и мира, создавшего нас. Ведь этот мир - разлитый повсюду разум, всегда и везде познающий себя!”
      На этих словах Заратустра проснулся от собственного крика во сне. Он положил ещё одну охапку веток на затихающий костёр и стал размышлять в душе своей о только что увиденном сне:
     ,, Этот страх, я забыл его, но он, похоже, всегда помнил меня. Он не забывает, как ему отвечают, он и есть отражение моего ответа  в запылённом зеркале глубокой памяти.
     Человек привыкает к страху, страх становится привычкой, привычкой к защите от мира и собственных побуждений, когда все действия превращаются в реакцию на страх. Тогда желание понять становится стремлением подчинять, а великодушие подменяется чувством справедливости –  по сути – местью за несовпадение взглядов и несоответствие чувств.
     Человек быстро научается искусству подавлять свой страх, он связывает себя привычками и моралью, подобно предкам, которые ночью окружали себя огненным кольцом от хищных зверей и, лишь на рассвете, с опаской покидали его. Тогда одиночество начинает вызывать чувство покинутости, а сила и решимость хочет найти себя в отчаянном порыве и безрассудном риске.
     Не успевая сообразить, и даже почувствовать, человек заранее знает, как он поступит, словно всегда готовый к нападению воин. Воин, который потерял зрение, но помнит боевые движения. Так помнит каждого человека пережитый им страх – опыт первого осознания и, поэтому – самого яркого, но глупого впечатления”.-
     Так размышлял Заратустра в душе своей.

* * *













               


                Глава третья.

Золотая маска.

,,У каждого человека три характера: тот, который ему приписывают; тот, который он сам себе приписывает; и, наконец, тот, который есть в действительности.”
В. Гюго.



     Сон Заратустры, боясь его мыслей, казалось, затаился в дальнем углу пещеры, куда  не попадал свет от костра, а Заратустра тем временем продолжал свои размышления:
     ,,Слепота – это щит, которым человек закрывается от всяких страхов и сомнений. И только тогда человек приобретает уверенность в себе, когда привыкает к портрету своего поведения, - к серебряной маске с лунными отсветами всеобщих одобрений.
     Как луна, которая лишь отражает свет, - эта серебряная маска – становится  вторым я человека. И то, как он отражает влияние на него мира, зовёт он своим характером, хорошо скрывающим его веру в собственное высшее я, - я номер один – золото высшей пробы, которому нет дела до серебра чужих похвал.
     Доказать себя другим, нет, скорее, ослепить собою других – вот истинное побуждение героев и подвижников, наставляющих и подающих пример. Ибо тот, кто защищается, потом
обязательно - атакует!                Но тот, кто открыт, не подобен маятнику, ему всегда приходится подвергать себя различным испытаниям. Ведь, как иначе осознать себя и понять окружающий мир; и в этом понимании – обрести равновесие и гармонично влиться в бытиё?!
     Кто скажет, что он  готов толкнуть себя в неизвестность ради себя самого, а не ради ослеплённой гордыней веры в прославление? Кто чувствует в себе достаточно смелости, чтобы не прятаться за общими установлениями, а принимать опасность как пищу, как плоды  неизвестности?
     Но большинство гонит прочь от себя всякие опасности, не понимая, что так они сами для себя становятся опасностью, ибо, чем сильнее стеснён разум страхом, тем быстрее разворачивается он гневом безумия. Большинство любит ближних своих за безопасную улыбку на их добрых масках, они так любят их лицеприятность, что готовы прощать и не замечать всеобщего лицемерия.
     У серебряной маски много имён: достоинство, честь, благоразумие, а так же порядочность, скромность, воздержанность, которые позволяют носителям её стать в одну фалангу с почтенными людьми. Но нечто побуждает человека к геройству в однообразном строю,  и это - его автоидеал, его собственное рукоположение на славу и претензия на гениальность, -  его золотая маска.
     Ещё с детства, ища участия, человеческому сердцу становится уютно под серебряной маской одобрения ближних. Но, когда человек уже начинает смотреть в зеркало осознания, он отбрасывает её и видит под ней, краше прежней, - золотую маску!        И потом, ещё много лет, его руки боятся даже коснуться её. Так человек, ослеплённый красотой маски, теряет своё истинное лицо, так, лелея свою иллюзию, он удаляется от познания себя.
     Теперь не так-то важно для него слышать  себя, когда звучат сладкие речи её? Что может быть легче и приятнее самовозвеличивания?
     И когда он начнёт иногда прозревать и замечать своё истинное я, сколько понадобится ему сил и мужества, чтобы сорвать с себя соблазнительное золото, в которое верил и вкладывал все надежды,  которое любил больше самого себя!
     Поклоняясь и защищая идола в себе, человек наживает врагов и завистников, но истинный враг – это она, золотая маска! Внешне золотая, внутри – она черна. Укрывая  душу  мертвецким сном, она лишает человеческий разум проводника, и глупость становится поводырём ему.
     Быть в услужении и рабской зависимости от маски, её прихотей и желания казаться значительной, становится человеческой ролью и судьбой. Так человек обрекает себя на вечное осуществление иллюзорногого бытия.
     Мираж желаний становится целью, а стремление к нему – смыслом жизни. Пока остаток истинного бытия, доходящий к человеку лишь в биении сердца, не угаснет в последнем вздохе”.-
     Так размышлял Заратустра в одиночестве своём, а тем временем тени из дальнего угла пещеры наползли на угасающий костёр и вновь склонили его к глубокому сну.

* * *













               


                Глава четвертая.

Зеркало.

,, Ум как водоём: когда вода в нём спокойна, отражение ясное”.

Хазрат Инайят Хан.


       Заратустра спал крепко и глубоко, но на рассвете к нему пришел короткий утренний сон. Ему приснилось малолетнее детство, когда он ещё не умел разговаривать и выплёскивал из своей души лишь только чувственные возгласы. В его руках было маленькое зеркальце,  играясь с ним, он заглядывал в него и тут же отворачивался, радостно  ожидая каждый новый раз  увидеть там себя. Но вдруг, случилось так, что он уронил зеркальце, оно разбилось на мелкие осколки и маленькое чудо его собственного отражения стало невозможным. Это его сильно расстроило и довело до слёз. 
       Детский плач разбудил Заратустру, оставляя в его памяти все впечатления утреннего сна. Не вставая со своего ложа из трав, он посмотрел на первые лучи солнца, уже скользнувшие по сводам  пещеры, и понял, что сон этот был образным ответом на его ночные размышления. И тогда символ сна под утреннее пение птиц раскрылся сам, и, как родниковая вода, полился  из души Заратустры:
    ,, Человек разбил зеркало осознания на мелкие осколки слов, и теперь, вместо бытия, он видит причудливый калейдоскоп. Раздавая всему имена, он разделил существование на мир и свою душу, и вселил в них своих призраков.
    ,, Я мыслю – значит, существую! ” - заявил человек, играя вымышленными именами. А ведь именно мысль отвлекает его сознание от бесконечной данности, и океан восприятия становится узким извилистым потоком слов.
    ,, Мысль – раздвигает все границы! ” – заявляет человек и забывает, что это всего лишь новые имена перевёрнутых понятий, удлиняющие старое ожерелье из слов. И если человек, ослепнув, может замещать свою слепоту представлением голубого  неба или чего-то ещё, он, в этот момент, всё-таки обкрадывает себя, ибо забывает о других своих оставшихся чувствах, всегда дарящих что-то новое и уходящих своим развитием в бесконечность.
     Чувство мучительного существования приходит к человеку через осознание своей отстранённости, на которую он сам себя обрёк. По границе собственной боли разрезал человек бытие, и назвал этот силуэт самостью, а всё, что осталось – миром. Так человек разорвал единство бытия и назвал иллюзию о себе своим истинным я, а то, что осталось за границей боли  - иллюзией.
     Великая гордость строителя охватывает человека, когда он называет бытие мирозданием! Строить песочные города на берегу существования – всё ещё остаётся его детской привычкой!
     Играть в осмысление и заявлять о понимании – это не более как очерчивать вокруг себя круги и знать, что какими большими они не казались бы – за ними бесконечное пространство незнания. Зачем  пытаться охватывать необъятное, когда человеку достаточно сознательно присутствовать в бытии здесь и сейчас, и тогда необъятное само начнёт охватывать его!
     Мысль стала гордостью человека, он обожествил её. В поисках смысла человек выпустил свои идеи, словно голубей, в небо. И вот, покоряя едва уловимое для глаз пространство, они вновь возвращаются домой, в свою голубятню, и тогда смыслом становится –  увлечение голубями.
     Мысль – это разве не тупиковый лабиринт памяти? Человек ищет ответа, хотя сам и является ответом, но мысль его, которую он так лелеет, на самом деле есть результат его затруднения, ибо желание понять говорит о том, что двери восприятия закрыты. Есть только архив имён с длинными списками памяти, и вместо того, чтобы открыть двери в бытие, на них человек клеит мозаику образов.
      Так дверь превращается в картину мира, в устойчивую композицию представлений. В итоге, даже глядя в  небо над головой, человек за рассуждениями о его цвете, прозрачности, чистоте воздуха, присутствии ветра, наличии птиц или облаков, так и не видит самого неба, которое лишь потому для него называется небом, что он не может слиться с ним и забыть о себе и небе.                Человек подменил явь на образы из пережитого, он вмысливает в бытие свой мир, он поворачивается спиной к настоящему и доверяет только приобретенному опыту. Но что есть его опыт, как ни кривое зеркало, склеенное из фрагментов полузабытых событий?!
       И когда ему всё же удаётся в моменты восхищения причаститься к бытию, похищая себя у себя же, привычка к размышлению вновь и вновь сворачивает его сознание в улитку ума. Так великая спираль восторга превращается в уютный домик философа!
       О человек, высоко держащий голову – этот ящик, набитый глупостями – ты, как пузырёк пены на гребне волны, гордишься миром, отражаемым в тебе! Но когда он лопнет и сольётся с волной, лишь тогда ты поймёшь каким жалким и кривым было отражение, и как ты был отвлечён им от подлинного сопричастия, которое всегда оставалось неразрывным!”-
      Так пролился ответ из души Заратустры.

*   *   *


















               




                Глава пятая.

День.

,, Сильным характером называют такой,
который стремится проявить свою
самобытность, хотя бы с опасностью
потерять свою личность”.

И. В. Гёте.

     Всё утро Заратустра гулял по горам и понемногу собирал хворост для нового костра. В полдень, когда хвороста уже было достаточно, он направился к источнику, который был рядом с его пещерой. Осматривая каждый камень на своём пути, он удивлялся, что при всей их похожести, они всё же отличались друг от друга, складывая общую неповторимую картину гор. И тогда он подумал в сердце своём:
     ,, Если столько разнообразия в камне, то, как же интересен сам человек? Сколько в нём неповторимого и неизвестного!
     Я слышал, как некоторые из людей заявляли, что знают человека как свои пять пальцев, однако этим они свидетельствовали, что умеют считать лишь до пяти. И как они могут знать других, когда сами не знают себя?
     Да, люди очень похожи в своём поведении, ибо научены желать одного и того же. Уже с детства они отворачиваются сердцем от своей души, привлечённые одними и теми же игрушками.
    Игрушка создаёт образ желания, и всё, что имеет форму, начинает становиться целью, а чувство уходит на второй план. Даже своё самочувствие люди приучилсь связывать с приобретением желанных вещей!
    Человек стремится в совершенстве овладеть многими искусствами, теряя из виду главное искусство – искусство быть. Но кто и когда посвящал человека в это искусство? На этом пути возможно лишь самопосвящение!
    Как бы ни было много у человека побуждений и целей, вершина у него одна – это пик его самоосуществления! Как бы ни было много у человека надежд и желаний, его истинная воля -  сродни стремлению зерна стать колосом.
    Быть самому себе благодатной почвой – вот искусство из искусств! Дать возможность прорасти собственной душе в этом мире и, насладившись её цветами, собрать обильный урожай – вот истинное садоводство!
    О, если бы каждый человек стремился к пику своих возможностей,  можно было бы созерцать то, как много путей к одной вершине и как много красоты в любом из них!
Путь к вершине самопознания никому заранее не известен, но он уже проложен в душе каждого и проявляет себя в  причудливых и настойчивых всплесках самоутверждения. Даже желая одного и того же, каждый хочет этого по-разному.
    Однако, будучи разумным существом, человек потерял интуицию, её заглушили навязанные цели. Теперь он думает, когда надо сознавать, и делает то, чего не чувствует сердцем.
    Человек не может пригласить тишину внутрь себя, он постоянно разговаривает, если не с другими, то с самим собой. Он стал нуждаться в диалоге, ибо истинное самоутверждение утопил в бессмысленных спорах и желании быть первым. Но первенство может доказать лишь то, что ты не такой, как другой, и не более.
    Человек стремится выделиться, но для чего ему похвалы, неужели для познания себя? Есть единственная возможность увидеть истинного себя – а не ходячую маску – это стать спокойным, как зеркало, обратить тишину в сознание, и все тайны станут явью.
    Жизнь перестанет быть вопросом, и все как станут так. Видеть вещи насквозь – это не значит смотреть в большую лупу, это значит чувствовать ногу бытия, быть открытым для всего, что вокруг и внутри тебя.
    Истинное познание - в умении одновременно воспринимать увиденное и видящего. Я есть – вот подлинная форма осознания бытия! Именно так свидетельствует о себе сознание себя и происходящего, именно так, одновременно воспринимая мир и себя, человек находится здесь и сейчас, а не уходит, после каждого чувства или мысли, в какой-нибудь лабиринт памяти или фантазии!
    Нет более глубокого познания, чем познание через  восприятие собственного отношения к всевозможным  почему  бытия. Ибо в нашем отношении мы ещё раскрываем и самих себя.
    Многое говорит, и  многое скрывает наш характер. И чтобы увидеть, что именно принадлежит в наших поступках и мыслях собственной душе, а что нашему эго, нужно чтобы наблюдение ангелом хранителем всегда пребывало над нами.
    Иначе эго, иначе – все наши привычки и слабости будут руководить нами, а за ними и тот, кто их создал. Но что можно сказать о несчастных людях-куклах, когда даже кукловоды ведомы другими цыркачами-наставниками и так далее по взрастающей и теряющейся в облаках – а может быть и под землёй – ниточке?
    Но у каждого человека есть шанс проснуться и отбросить связывающие установления с порочными амбициями. Укаждого есть выбор: свободно жить по изволению души, или рабски существовать по законам эго!
    И оглядывая весь этот окружающий меня горный ландшафт, я говорю себе: лучше лежать здесь горным камнем и хорошо вписываться в неповторимый пейзаж, чем быть кирпичиком в стене здания для слепых и умалишённых”.-
    Так говорило сердце Заратустры.

* * *


               




                Глава шестая.

О страстях.

,, Истинная страсть, подобно потоку,
несущемуся с горы, не знает препятствия”.

К. Боуви.



    Заратустра, подойдя к источнику, который нашел себе выход в небольшом углублении под отвесной скалой, зачерпнул ладонями холодной воды и умыл лицо. Потом он достал из своей сумы небольшой глиняный сосуд и, наполнив его до краёв водой, отпил из него несколько глотков. Закрыв сосуд деревянной пробкой, Заратустра присел на лежащий у скалы камень, и задумался о журчащем перед ним источнике:
   ,, Из какой глубины вода нашла себе здесь выход? Возможно, очень велико подземное озеро, способное в горах, на такую высоту поднять свои воды!
Человеческие страсти тоже вырываются на свет из переполненного подсознания. Но они не утоляют жажды, они и есть сама жажда – огонь поколений, сплавляющий человеческое сердце с умом, ради утоления их чаяний.
    И только сила потока общая для воды и страстей, является мерилом человеческого духа. Только сильное сердце, способное на крепкую волю, достойно истинной страсти.
    Множеству мелких страстей свойственно растекаться из неглубоких водоёмов, в какой-нибудь низменности из них обычно образуется болото желаний. Если же говорить о подлинных страстях, захватывающих человека до безумия, то это редкие горные ручьи, перерастающие в большие водопады.
    Именно подземные разломы, свойственные горам, дают путь воде, собравшейся на большой глубине. Сверхчеловек – это великий разлом между прошлым  и  будущим! Он – молчаливое ожидание природы, прорыв в запутанной судьбе человечества, он – ясное понимание смысла жизни на Земле!
    Но что можно сказать о нынешних людях, они – только чаяние, они – руки, слепо тянущееся к чему-то обещанному и налганному!
    Лишь когда у кого-то из них случается прозрение – это великое событие, ибо в этот момент свет сознания обличает человеческие подвалы – все тайные желания и страстишки.
    Подлинной может быть только одна страсть, страсть к высвобождению великого замысла, что проложен бытием через человеческие жизни. Который нарастающей волной захватывает какое-нибудь чуткое сердце и выбрасывает его на берег осознания.
    Человек ближе всех существ на земле к осознанию и пониманию смысла своего бытия. Но он увязает в своих желаниях, и запутывает себя привязанностями.
    Из-за них он недостоин даже бытия ящерицы, которая любит греться на солнце и гоняться за мухами. Ибо она, когда надо спасать свою жизнь, готова отбросить собственный хвост – частицу себя, но человек готов даже умереть ради своего эго – вымышленного объекта своей гордыни!
    И что есть эго, как ни бездонная яма, в которой тонут замыслы и чаяния многих поколений?  Эго – это всего лишь роль, всего лишь маска, хитрая игра с собою в прятки, когда нет истинного стремления к бытию – но есть лишь игра в жизнь.
    И разве государство – это не великое эго человечества? Разве спорящая друг с другом верхушка государственной власти – это не побуждения каждого человека в отдельности, которые можно честно назвать никчемными?
    Если человек ищет смысла своей жизни в мелких удовольствиях, он получит в конечном итоге только разочарование. Но истинное удовольствие приходит лишь к тому, кто открывает смысл своей жизни!
    Эго – это замок на человеческих душах, но все они замкнуты одним ключом, и этот ключ – тщеславие. Человек соблазнился на гордость, он решил отобрать себе славу разлитого во всём Великого Разума.
    Но всё тщетно, не смог устроить он своё бытие совершенным, и тем более не смог блеснуть пред миром своим разумением, разве что только – безумием. Поэтому человек так зол, что может не только унизить ближнего, превратив его в раба, но и убить его.
    Для этого у властного человека есть изощрённая дыба - великое государство – великий уговор всех слепых и умалишённых подчинить себя Молоху власти. И всё для того, чтобы разменять себя на мелкие услады!
    Маленькое счастье для слепой души – что может быть лучше, когда лень для человека уже стала удовольствием. Когда чем больше в удовольствии лени, тем оно – ценнее!
    Страсть уже стала чем-то лишним в ожидаемом наслаждении. И ныне человеку незачем хотеть чего-то одного, когда так много вариантов быстрого осчастливливания.
    Страсти обратились в прихоти, а душевные порывы стали любовью к мелочам. Стремление к откровенности сменилось на болтливость, а жажда истины утолена всезнайством!
    Человек утерял – истинное наследие, подлинную страсть поколений, двигающую камни истории, как горный поток, - стремление к осмыслению человеческого бытия и воплощению этого понимания.
    Чего ныне осталось желать человеку?  Ослабли круги желаний в пружине страсти его! И если даже назовёт он свои желания страстными, они не станут от этого благороднее и власть их над человеком не сделает его великим.
    Величие есть только в осознанности, - она и есть не что иное, как взгляд сверху”!-
    Так думал Заратустра.

* * *




               



                Глава седьмая.

О свободе.               


,, Мы бываем свободны каждый раз,
когда хотим вновь вернуться к самим
себе, но мы редко этого хотим”.

Анри Бергсон.

    Крик орла отвлёк Заратустру от его мыслей, и он, обратив свой взор в небо, долго наблюдал за летящей среди вершин птицей. Как много раз он уже созерцал это свободное, окрылённое ветром, парение орла! И каждый раз он восторгался  лёгкостью полёта и всеохватностью взора, присущего этой сильной птице! Но вся кажущаяся невесомость и безграничность орлиного полёта возможна благодаря большому размаху широких и сильных крыльев орла. Понимание этого, вновь напомнило Заратустре, что сила и могущество на    Земле тождественны свободе.
    После долгого восхищения кругами, совершаемыми орлом в небе, Заратустра опустил свой взор на большую связку веток, которые он бережно и кропотливо собирал в течение всего утра, их нужно было отнести в его пещеру для приготовления скромной трапезы и обогрева на ночь. Спустившись в своих впечатлениях на землю, Заратустра подумал в сердце своём:
    ,, Каждый раз, когда мне удаётся добыть или найти что-нибудь съестное, в этих суровых местах, я спрашиваю себя: зачем всё ещё держится мой дух за эту Землю, почему моё тело всё ещё не отпускает душу мою? И вообще, я хочу спросить себя сейчас: зачем понадобилось безграничному и вездесущему духу ограничить себя столь малым телом и весьма плотным миром?
    ,, Но разве человеческое тело, с его судьбой и страданиями, это не форма для духа, в которой отливается человеческая душа?”- так, спрашивая, отвечало сердце, и с ним нельзя было не согласиться.
    Да, жизнь на Земле – это перекрёсток двух миров, где сознание тонкого мира приходит к осознанию плотного мира. Потом их пути расходятся, чтобы вновь встретиться и стать новой почкой на одной из раскидистых ветвей Древа Жизни.
    Однако какой плод должно принести это Древо? И если семя – это дух, то тогда плод – это душа! Неведомо человеческому сердцу, на какую почву суждено упасть духу, и какой мир открыть для себя в момент прорастания, но сердце знает, что именно ради души, ради её неповторимого ангельского тела, оно готово биться всю земную многострадальную жизнь.
    И как бы ни была плотна и тяжела для духа человеческая жизнь, для души – тело это всего лишь кокон: сон о красоте.   Жизнь в человеческом теле для души, словно нахождение в утробе матери, в которой душа переживает всё то, что чувствует мать, и в которой, будучи ещё не зрелой, душа находится под защитой.
    Так дух, витающий над бездной, обретает своё гнездо и, после отведённого срока, вылетает из него красивой птицей в простор великого мира, предел которого - в способностях самой птицы! Ибо, как жил и как мыслил человек в своей жизни, на каком огне плавил и какую форму придавал он своему духу, такой и наследует его душа мир.
    Что есть мысль, как не начало действия?! И кто не способен рождать собственные мысли, никогда не вылетит из гнезда!
    Что есть воля, как не сила, приходящая с  осмыслением жизни?! И что есть понимание, как ни уже начатое действие?!
    Пути мысли, в отличие от тела, неограниченны, но благодаря телу возможно воплощение тех образов, что плавают в бесконечном пространстве тонкого мира.
    Человек много думает, и многое желает, но сила к желанию приходит с постижением того, о чём он думает. Так человек становится созидателем, и его постижения становятся творческой силой.
    Он может творить не только руками, но и самим сердцем, благодаря пониманию внутреннего мира – мира своей души. И когда сердце становится творцом жизни тела, и душа находит тело прекрасным дворцом, она переполняется радостью и дарит свет своего счастья миру.
    Так огонь одного сердца может зажечь другие сердца и внести свет понимания в их тела – дома их души. Ибо воистину тело – пристанище души, где она должна обогреться и не оставаться голодной, где она должна чувствовать себя по-царски, и не жалеть о пребывании в нём!
    Тело человека являет собою то, что он унаследовал, и в том, как он живёт, видно его отношение к вверенному ему наследству. Для души даже покалеченное тело не может быть препятствием, оно может её только подстегнуть. Лишь небрежение, лишь слепота к душе может обратить тело в развалины, а сердце – в Цербера.
    Что есть воля? – она внутренняя нарастающая сила, сила веления души, ставшая возможностью действовать вопреки навязанным нуждам и слабостям человеческого тела. Ибо есть одна подлинная нужда - поддержание жизни тела, а ни его ублажение. Тело – это лишь временный слуга души, а не наоборот!
    Лишь служа душе, тело становится свободным от собственных пут. Разве дом должен служить самому себе? Без хозяина он – развалится!
    Просыпаясь в человеческом теле, душа постепенно узнаёт о себе, и, удерживаемая им, она всё же, во время его жизни, может обрести два возможных свободных состояния:
    Первое состояние – это свобода воспринимать окружающий мир и себя в нём так, как они есть. Стремясь в бесконечность - постигая мир, душа расширяет возможности тела. Через усилие к познанию, она развивает его чувства и открывает свои, обогащаясь новым опытом и делая круг собственного восприятия  всеобъемлющим.
    Через усилие к самопостижению, душа ломает все препятствия обусловленного ума, и открывает мир и себя в чистом зеркале сознания. Так душа становится способной воспринимать мир и себя как единое целое, и вопрос – кто от кого зависит – становится абсурдным.
     Но, в большинстве, люди ограничиваются в своём познании чужим мнением, и притупляют свои чувства в узком кругу бессмысленных удовольствий. Так теряют они свою первую и теперь уже последнюю свободу. 
     Второе состояние – это свобода души быть самой собой. Не слепнуть от впечатлений, исходящих из чувств тела, но видеть себя в собственных проявлениях.
     Ведь что такое побуждения души, как ни желание осознать себя и увидеть свой образ во всей неповторимой красоте?! Ибо душа – это та сущность, та единственная форма сознания, которая входит в мир одной из мыслей Творца и, воплощаясь частью творения, видит движение Его замысла.
     Так, делая шаг в сторону постижения мира, в сторону бесконечности, человеческая душа делает шаг и в сторону изначального. Ибо где бы ни был человек на кольце проявления, бесконечность замыкается на его душе.
     И, по сути, бесконечность есть только в уходе человека от себя, именно, уходя во внешний, кажущийся беспредельным, мир, он шаг за шагом возвращается к себе, всегда оставаясь концом начатого пути. Только самосознание души делает кратчайшим бесконечно длинный путь к самому себе.
     Но у души есть ещё третья возможность – быть свободной от самой себя, быть растворённой в потоке мыслей Творца, быть его изначальной силой, переходящей из образа в образ. У неё есть возможность причаститься к Его великому сну о мире, стать безграничной мечтой о новом сотворении.
     Это случается с душой, когда она изживает свой мир, и её тонкое, словно ангельская музыка, тело вновь становится светом духа – светящимся вихрем в ещё большем кружении Изначального Света, пока этот вихрь не войдёт в новое тело из будущего мира”.-
     Так думал Заратустра в сердце своём, неся связку веток и воду в пещеру свою, понимая, что не пришло ещё время его.


* * *






               







                Глава восьмая.

О сердце.

,, Любовь есть премудрость.”
Соломон.



       На закате, с последними лучами солнца, Заратустра вернулся в пещеру свою. Он развёл огонь в сложенном из камней очаге, приготовил свой скромный ужин, и, после вечерней трапезы, сел у костра, подбросив в него несколько больших веток.
       ,, Эти ветви,- размышлял Заратустра в сердце своём,- отдавая мне своё тепло, становятся частью меня. Они продолжают жить во мне, как солнечные лучи, согревающие дни жизни моей.
      Человек может тоже, подобно солнцу, дарить тепло на своём пути. Он – живое зеркало солнца, в котором отражается смысл Земли.
      Дрожащее тело человека – это творчество Земли, его разум – творчество Духа, но в чьих руках душа человека? Разве сознание – это не крылья души, и разве не человеку суждено учить её летать? Иначе душе придётся долго летать в клюве хищной судьбы по малому кругу земных перерождений.
      Огонь – сердце мира. Он создаёт,  перевоплощая, он поддерживает, согревая, он изменяет,  иссушая. Глядя на это пламя, кажется, что смотришь в огненный котёл образов, в котором набухают и переплетаются идеи жизни.
      И кому, если не сердцу человеческому, суждено принять этот огонь и разжечь его во всеохватывающее пламя любви?! Ибо, что есть любовь, как не предвосхищающее разум чувство, как не присущая всему живому интуиция единого источника бытия?
      Кому, как не сердцу, знать о первоисточнике – везде присутствующей силе, поддерживающей жизнь?! Словно эхо бьются сердца живых существ в такт вечно живому сердцу бытия!
     Сердце – это наковальня Вселенной, где выковывается небесный дух для земной жизни. Как бы ни были велики страдания духа  – это всего лишь страдания остывающего духа, когда земная жизнь всё ещё пытается ударами судьбы размягчить его и придать ему достойную форму. Страдание духа это сопротивление молоту Земли – это жажда небесного огня, жажда текучести и парения.
     Дух, который был звучанием сфер, гармонией созвучий, стал на Земле мелодией, запечатлев в душе свою неповторимость. Ибо даже у камня есть сердце, есть тот ритм, та музыка, которая собирает его воедино и творит его индивидуальность.
     Но что есть любовь, как ни огонь из горнила Бога?! И когда он переполняет душу – он плавит наш дух, который, теряя свои очертания, растекается по миру и становится этим миром, не отделяя своей мелодии от его симфонии. И флейта души сливается с оркестром Вселенной!”
     Так думал Заратустра, и сердце его в этот момент замерло от боли. Он положил свою ладонь на грудь и держал руку, пока вновь не услышал слабые толчки сердца. Тогда он продолжил мысли свои:
    ,,Через сердце обретает тело власть над непокорным духом. Под плеть сердечного ритма танцует небесный гость вокруг огня телесных чувств.
    В бреду от ярких навязчивых впечатлений, подчиняется он бесконечно сменяемым ритмам новых танцев. И сердце-шаман, заговорщик духа, гонит его по кругу дней и ночей земной жизни.
    Каждый взгляд вверх грозит духу падением, ибо, спотыкаясь ногами тела, он падает под его тяжестью и ударяется о землю. Душою называет дух свою мечту о полёте.
    Дух, вынужденный носить на себе тело, ткёт себе крылья из нитей приходящих мыслей. Он приготовляет себе мир из светлой ткани своих снов, когда во время ночного отдыха вкушал чувство свободы.
    Но и во время дневного бодрствования, постигая красоту земного мира, дух обретает чувство всеобщей любви, приносящей свободу, как солнце – свет. Ибо это и есть свобода, когда для полёта уже не нужны крылья и не нужен другой мир, когда уже этот мир, здесь и сейчас - и какой бы не был потом – полон совершенства.
    Человек может придумать себе мир, он может даже сделать чертежи и построить его, но этот мир не будет жить, если его всё время не поддерживать  и не оберегать от стихий. Но, Тот, Кто поддерживает жизнь человека и вдыхает бытие в его дух, даёт вечную жизнь этому изменчивому миру!
    Он и есть основа мира – вечно живущий океан для изменчивых волн, который никогда не будет костылём, даже для очень красивых волн, ибо Его Красота не имеет истощения”.
    Так думал Заратустра, глядя  в огонь, и сердце его радостно билось.

* * *






















               





                Глава девятая.

О духе.

,,Что меня родило? Пламя!
Ненасытная веками
Ум и душу жгла тоска.
Свет – вот всё, что расточаю!
Прах – вот всё, что оставляю!
Пламя я! Наверняка!”

Из песен Заратустры.


     Уже была глубокая ночь, а Заратустра всё ещё не спал, словно капризный огонёк не желающий погаснуть над огарком свечи. Он всё ещё продолжал смотреть на огонь и угадывать в нём души сгорающих ветвей, так думая в сердце своём:
     ,, Что есть моё сознание, как ни свет, исходящий от огня собственной боли?! Тело человека это та форма бытия, благодаря которой  боль прозрела.
     Человек горит так же, как эти ветви в костре, но он  десятилетиями  сохраняет свою форму, озаряя себя светом сознания. Именно в человеке огонь жизни стал достаточно ярким, чтобы дух, пройдя многие земные метаморфозы, мог осознать своё присутствие в нём.
     Дух всегда знал себя внутренне, но в человеке он, как в зеркале, смог увидеть  порождённый из себя мир. Так, через человека, он начал осознанно постигать своё проявление.
     Но как только дух утвердился в человеке и увлёкся открытием внешних сторон бытия, он всё более и более начал забывать себя внутренне. И огромный накопленный людьми груз знаний прижал дух человека к Земле так, что он уже стал неподвижным и полуслепым.
     И воистину, лучше бы он ослеп совсем, нежели считал, что хорошо видит то, что почти не замечает! Лучше бы он искал новых форм жизни, нежели задыхался в человеке от тщеславия и гордыни!
     О да, знания человека далеки от истинного понимания бытия! Ибо чтобы нечто понять, надо это пережить, до боли осознавая свой опыт.
     Избегая же огня своей боли, человек погружается в сонную дымку  иллюзий; понимание оставляет его, замещаясь привычками. И ум его становится изворотливым и хитрым, объясняя глупость многих, как простой и здравый смысл их жизни. 
     Вступив в горную реку, человек может сразу понять, что за сила влечет этот мощный поток воды. Но почему он не стремится понять ту силу, которая изнутри влечёт его к бытию?!
    ,,К чему пытаться  понять смысл своего бытия, когда достаточно просто жить?” - может спросить себя каждый здравомыслящий. Однако живёт ли тот, кто не измерил глубины своего опыта, может, он спит, и понимание снов, придёт как раз тогда, когда он проснётся?
     Через проявленное бытиё дух стремится к познанию себя. Так глубина хочет стать волной на поверхности безбрежного океана, с великой надеждой, что когда-нибудь она достигнет берега, и обернётся вновь глубиной…
     Но к какому познанию себя может стремиться дух, неужели к тому сухому знанию каким обходится человек? Или человек думает, что большое количество его знаний когда-нибудь перерастёт в новое качество его бытия?
     Человеку следовало бы стремиться к своему знанию, к знанию, обретённому во всей полноте собственного бытия! Ибо именно так, собственными руками, открывается окно в мир вечности.
     Мир, который капризно меняет своё лицо, но внутренне остаётся неизменным. Какой смысл наблюдать причудливое поведение мотылька, если не знать, что ищет он в каждом новом цветке?
     Это и есть истинная свобода, когда человек сбрасывает с себя украденный хлам знаний и становится самим собой, ступая по тернистому пути собственного опыта! Это и есть истинное знание, знание к которому стремится дух, когда человек перестаёт быть сундуком для истины, когда он дышит ею, видит её перед собой и слышит её голос”.
     Так думал Заратустра и, борясь с одолевающим его сном, подбросил в догорающий костёр последние собранные днём ветки. Глядя на возрождающийся огонь, он продолжил свою мысль:
     ,,Жизнь человека проходит, как во сне, где не он, а ситуация контролирует его, где не человек владеет знанием, а знание завладевает им. Ум человека перестал быть оком для души, он стал источником бредовых иллюзий и кошмаров.
     Какого знания ищет дух в проявленном мире? Неужели  повторяющегося, как все слова, поверхностного опыта, едва коснувшегося человеческого сердца, и улетевшего прочь, как пух на ветру? Или он ищет того, чего ещё нет, что должно ещё произойти, и предстоит ещё увидеть?
     Нет, он скорее хочет быть не в прошлом и не в будущем, а в настоящем! Ибо настоящее и есть итог всех прошедших и будущих времён, именно здесь и сейчас открыты врата в вечность!
     Так неужели дух может разменять вечность на нечто временное, или ум со всеми его иллюзиями может выглядеть для духа более убедительным, нежели реальность?! Однако сам ум стремится больше к временному в человеке, нежели к вечному.
     Но это, опять же, только иллюзия, ибо временное никуда не уходит, оно остаётся в человеке и, как  тепло от этих горящих веток,  продолжает в нас жить. Мир вечен, как вечен дух, а время также иллюзорно, как иллюзия – временна.
     Дух желает охватить собою как можно больше пространства, он стремится проникнуть в суть тех вещей, что слагают данность перед ним, и понять мир их сосуществования. Так дух сначала всё разделяет, а потом собирает воедино, так он, оставаясь неравнодушным к каждой вещи, научается любить весь мир, так  начинает чувствовать себя со всем, что его окружает, единым целым.
     Дух может творить, но его творчество подобно строительству песочных городов на берегу океана, который разрушает и вновь объединяет их с собою. Но дух и есть этот океан-разрушитель, который подносит песок для новых строительств, так он и живёт, осуществляя свой вдох и выдох.
     Человек силён, когда вдыхает, и слаб, когда выдыхает, - это и есть, да и нет его мысли.  О чём бы он ни думал, настоящее  вдоха или выдоха окрасит его мысли созиданием или разрушением. Но созидает или разрушает гончар, мнущий глину; что происходит, когда он разрушает кусок глины, вытягивая из него сосуд?!
     Да и нет, есть в каждом движении мира. Волна, когда  вздымается над поверхностью океана, она говорит да своему восхождению и нет его глубине, но, когда начинает ниспадать, она говорит да океану и нет своему существованию.
     Познание мира стало возможным для духа благодаря  да и нет бытия. Именно благодаря  игре в да и нет столько радости и грусти в этом мире, столько созидающего света и изначальной тьмы.
     Проявляясь, дух забывает о себе, его поиски истинны – это вспоминание себя.  Когда он в развёрнутом мире всё же узнаёт себя, его переполняет радость, и он пускается в круговой танец жизни!
     Ибо мир – это рассыпанные осколки, когда-то целого зеркала, которые человек собирает воедино в своём сердце, дабы дух узрел себя в нём и возрадовался, возлюбив мир, как себя самого. Ибо мир и есть дух, который стал видимым во имя радости и любви!
     Насколько бы не было широким познание мира, что остаётся для духа самым сокровенным в его исследовании? Конечно же, он сам, - познающий!
     Так, через познание, у него всегда есть возможность открыть себя самому себе. Ибо внутри себя, будучи не проявленным, он мог только чувствовать себя, но через рождение мира, он теперь может увидеть и понять себя.
     Какое же чувство для духа – знак правильного понимания себя? Благое чувство расширения – радость в любви ко всему, что есть вокруг и в нём самом!
     Что нужно понять духу в собственном проявлении, как ни то, что всё, что вокруг, это он сам, такой, как есть, и какой будет вовеки. В своём познании он учится себе, и шаг за шагом открывает себя, вечно двигаясь к себе.
     Но, открывая во всём себя, дух открывает чувство единства с миром, а значит, он открывает любовь. В любви есть чувство связи, объединения, гармонии, чувство всепоглощающей экзальтации, она растворяет в себе все остальные чувства и творит из них чувство красоты.
     Ибо видеть во всём красоту, значит знать, что всё едино: как эта радостная мысль с  горящей веткой,  греющей меня”.-   
     Так думал Заратустра, ложась у догорающего костра, после чего он крепко заснул.               

* * *               

Глава десятая.               


О душе.



,,Можно ли назвать смертью бабочки, когда ветер сдувает пыльцу с её крыльев, и эти перламутровые частицы становятся одним целым с ветром, когда её тонкий серебристый узор, меняя свои очертания, играючись, переносится через великие пространства, и запечатлевает в себе весь пройденный путь”?!               
Из речей Заратустры.


       На рассвете, после крепкого и глубокого сна, Заратустра проснулся. Его разбудили птицы, которые хором встречали восходящее солнце. Заратустра вышел из своей пещеры навстречу новому утру. Первые лучи-вестники уже позолотили кончики горных вершин. Тогда он стал лицом к месту, где должно было появиться солнце, и, ожидая его восхода, так говорил в сердце своём:
      ,, Душа – это свет восходящего духа, когда дух, пробуждаясь в человеке, оставляет его сны, и восстаёт к собственной реальности, освещая ясным сознанием истинное бытие!
      Душа – это лучистая плоть духа, которая озаряет мир, словно солнце Землю, и, набрасывая полотно света на окружающее пространство, становится единой с ним!”
    ,,Почему я говорю о душе?- спросил себя Заратустра, - неужели мои первые утренние мысли не обращены к Земле? Десять лет назад  вот так же, встречая восходящее солнце, я думал тогда о Земле и людях!
     Десять лет я потом скитался среди людей, полный благостных надежд на их пробуждение и веры, что они способны стремиться к вершине своей. Но с каждым часом, днём и годом я терял надежду и веру свою.
     Обличая государство, я затем потерял и веру в народ; высмеивая исковерканную жизнь людей, я оставил надежду и на будущее человека. Сначала я взывал к разуму людей и говорил им о Сверхчеловеке, но, видя в их глазах непроницаемую глупость, я затем взывал к их гордости и говорил им о последнем человеке.
     Я говорил им о том, что в них есть ещё тот хаос, который может родить танцующую звезду, но придёт время последнего человека, в сердце которого будет царить мёртвый застрахованный порядок, и уже человек не будет способен родить нечто выше себя. Но они растоптали свою гордость перед ничтожным счастьем последнего человека!
     И тогда я обратился к тем, кто ещё мог меня услышать – к моим собратьям по духу. Но даже и они на три четверти слышали и одну четверть понимали то, о чём я им говорил.    
     Воистину познание приходит в тишине собственного сердца – они не могли испить всё  счастье моё, свет его слепил им глаза и огонь обжигал  их утробы, ибо оно было выстрадано только мною.
     Помню, стоя перед собратьями, я рассказывал им о том, как дух становится сильным и выносливым верблюдом,  потом верблюд, устав от тяжкой ноши, превращается в свободного льва, который разрывает в своей пустыне всё чуждое для него, научаясь говорить священное Нет. Но приходит время и вынужденная свобода перестаёт быть пустыней, лев находит свой оазис и перерождается в ребёнка, который свободен говорить всему священное Да.
     Ибо Да верблюда и Нет льва не свободны от желания кому-то или себе что-то доказать, они не свободны от желания казаться сильными, ибо истинная сила к ним ещё не пришла. Но человек, который открывает себя, обретает неисчерпаемую волю, он теряет страх, порождённый невежеством незнания себя. Знать себя – значит открыть в себе предустановленную гармонию вечности, и весело играть с ней, как ребёнок играет с колесом.
     Теперь в уединении, после десяти лет скитаний среди людей, я думаю о трёх других превращениях духа: о том, как дух, воплощаясь на земле, вначале становится  гусеницей, затем гусеница переходит в куколку, а куколка перевоплощается в бабочку. Человеку тяжело поверить в то, что с ним никогда не происходило, но ему ещё тяжелее поверить в то, что с ним происходит всегда – в своё материнство, в многолетнее, а может быть и многожизненное вынашивание души – тела вездесущего духа!
     Человек – это ожидание – беременность духа миром. Пока человек живёт на Земле, в нём вырастает новый мир и крылья для него.                Вначале дух человека подобен гусенице, жадно поедающей земной опыт, словно сочные листья. И в этот период страсть духа к зелёным листьям познания – всепоглощающа!
     Она настолько сильна, что большинство людей так и остаются на всю свою земную жизнь в таком состоянии духа. Их ум, одержимый поиском разнообразной пищи для себя, становится похожим на ребёнка, который застрял на желании всё новых и новых игрушек.
     Если посмотреть на обычного человека, то его не найти, ибо он живёт в горах. Но это не те горы, что удалены от мирской суеты, это горы вещей, где он с жадностью пытается покорить все неприступные вершины.
     Земная жизнь людей похожа на раскидистое дерево, под которым слышен шорох поедаемых листьев, во время чего на голову и плечи мелким дождём падает то, что было съедено сотнями гусениц. Многие листья скручены, словно свитки знаний и в них сидят какие-нибудь знатоки, доктора и учёные, они уединяются там, дабы съесть ещё больше.
     Но некоторые пожиратели, надрывая свои животы, всё-таки устают от беспрерывной трапезы и начинают смутно чувствовать для чего они так долго и много едят. Тогда они уединяются для поста, что помогает им лучше осмыслить своё существование.
     Так дух человека из гусеницы начинает превращаться в куколку. Из нитей понимания начинает гусеница сплетать себе кокон спокойствия. Домом утешения становится он для неё, где к ней всё ближе подходит чувство полноты бытия.
     Так тихое и долгое удовольствие от себя замещает ей хаос мелких радостей и бесконечных обжорств. Ибо, какое удовольствие можно удержать, как ни то, которое родили сами?
     Мгновение за мгновением, понимая собственное существо, она сливается с первоисточником радости, питающим все мысли и чувства. Он выше извилистых рек и бурных морей, и насколько бы не были они сильны, настолько они переменчивы, но источник тих и постоянен.
     Когда гусеница обращается в куколку, в тишине собственного сердца она слышит музыку внутреннего света, переживает неуловимое, проникает в суть бытия и находит себя всеобъемлющей. Но однажды, как после выдоха приходит вдох, куколка перерождается в бабочку.
     И тогда бабочка попадает в другое  измерение радости, теперь она  парит над плоскостью прошлой жизни и прикасается к цветам нового мира. Она, в отличие от гусеницы, не поедает мир, в котором живёт, её жизненное пространство – вдохновение.
     Как ветер под крыльями, подхватывают бабочку её мысли и образы и уносят с дрожащим сердцем на бескрайние поля восторга. Там, среди пёстрых цветов и трав, у ветра в ладонях и на качелях длинных стебельков дух бабочки возвращает себе невесомость.
     Теперь бабочке открыта вертикаль бытия, она больше не ждёт: события прошлого и будущего видны ей в полёте над настоящим. Она может взлетать и внутрь себя, теперь она знает, что такое ветер, небо и земля – это её воля, мысли и сердце.
     Ибо истинная воля – это ветер, устремляющий к неизведанной цели тех, кто расправил перед ним крылья и паруса. Истинные же мысли подобны облакам и звёздам, их источник – небо.
     И, наконец, сердце. Разве оно не должно быть истинным домом для тех, кто в пути, для тех, кто живёт, странствуя в собственном духе?! Разве сердце – это не внутренняя земля каждого живого существа, земля, на которую проливаются дожди благодатных мыслей и на которой танцуют травы чувств под ветром собственной воли?!
     Так ищущий человек может увидеть в себе эти три превращения духа, когда дух, устав быть гусеницей, переходит в куколку, а потом куколка перерождается в бабочку. Но бывает истинное чудо, когда бабочка одним своим крылом уже находится в ином мире, а другим ещё пребывает на Земле”.
      На этом Заратустра прервал свои мысли, ибо в этот момент на горном горизонте появилось солнце. Словно алмазные резцы, лучи солнца высекли объём и глубину гор, набрасывая на них золотые одежды. Восхищаясь праздником света и цвета, Заратустра торжественно воскликнул:                ,,Душа – это свет восходящего духа! И когда этот свет пробуждает нас – пришло время второго рождения. Тогда сердцу человеческому открывается мир, не сотворённый им, а такой, какой он есть, во всей своей первозданной красоте!                Сейчас, через десять лет скитаний среди людей, я встречаю восход солнца и думаю не о Земле и людях, и даже не о себе, но о душе своей, словно о мотыльке, который только что родился и хочет вдохнуть истинного бытия. Он ещё не может лететь дальше, чем вижу я, но он уже понемногу отбирает мой разум и сердце, вознося их всё дальше и дальше от меня, старика.
      Что теперь может сказать Заратустра восходящему Солнцу, разве что совершить безумный танец, показывая тем самым, что у Заратустры ноги ещё так же легки, как и крылья птицы?! Заратустра по-прежнему весел и топчет всякое уныние, он знает себя перед чистым оком Солнца, которое смотрит сейчас на него и наполняет своим светом.
      Что можно добавить к красоте нового дня? О чём ещё может сказать Заратустра себе и миру, и нужно ли что-нибудь говорить, не лучше ли спеть и быть ближе своим сердцем к сердцу мира?!

Живу, и шаг за шагом меряю собой
Путь между солнцем и луной.
Дышу, и вдох за вдохом познаю
Связь с небом и землёй мою.
Гляжу, и вижу день за днём
Мир красоты и радость в нём”!-


      Так пел Заратустра.



   

Конец третьей части.