Одноклеточные

Я никчемен.
И зовут меня Никак по фамилии Ничтожество. Очень рад знакомству, Никак Ничтожество. А отчества у меня нет. Нет отца. Ни фактического, ни биологического. И мамы тоже нет. Я не до конца понимаю, как я вообще появился на свет. Материализовался из ниоткуда. Как Иисус. Проекция чьей-то мысли. Но чей? Кому я нужен и для каких целей? Это просто злая шутка, по которой я очутился в детском доме. Не самое подходящее название для подобного места. Оно описывает лишь основной контингент присутствующих, а не то, что там происходит. Бухенвальд и то уютнее. Здесь даже известь стен источает ненависть и отчаяние. Чьи-то несбывшиеся надежды. Равнодушие в каждом глотке воздуха. Несправедливость. Десятки оскорбленных детей без будущего, настоящего и прошлого, ломающие себя в самом начале жизненного пути. Миша Ленченко ублажает орально старших за блинчики или пару сигарет «Примы». Кем он может вырасти? А Миша Горбачев (его родители умерли, когда ему было пять лет, остался с полуторагодовалой сестренкой на руках. Его назвали Горбачевым в честь первого и последнего президента СССР из-за того что у него было родимое пятно на голове) в возрасте 11 лет занимался сексом со своей сестрой. Он и не знает таких слов как «инцест». Для него это забавная игра «всунь-высунь». Кем вырастут они? А Пашка Пожарник, который поджег избу своих родителей со всеми родными вследствие чего и остался сиротой. Что ждет его? Что ждет нас всех?

Я в забвении.
С каждым новым годом я не чувствую себя лучше. Просто нахожусь в прострации. Словно в коме. Я получаю питательные вещества, но никаких признаков активной жизнедеятельности не проявляю. Да и желания у меня никакого нет. Аптека. Улица. Фонарь. Александр Блок. Гликодин. Никто и не заподозрит ребенка, покупающего в аптеке средство от кашля. Пару пузырьков. И на улице под фонарем в компании с Сашкой Блоком он потребляет лекарство, которое приобрел не для излечения, а для подавления. Давит себя в зародыше. Давит в себе Блока. Все таланты. И желание жить. Он не живет. Проживает. Он в этом мире проездом. Ждет кондуктора, который его оштрафует и высадит. Высадит из этого мира. Автостопом по млечному пути. До конечной станции, которой не существует. Космос все обширен. Нет ни начала, ни конца. А я всего лишь частичка. Микроскопичен и без гликодина.

Я разлагаюсь.
- Какой урок следующий?
- Химия
- Может съебём?
- Погнали. Хули делать?
- Да нас и не отметят. От Веры Борисовны уже четвертые сутки спиртом несет.
- Почему?
- Да *** его знает. Говорят, что муж от неё ушел.
- Я бы тоже от нее ушел. Зачем мне жена с таким скверным характером и плоской грудью? Не жена она мне боле. Не жена.
- А куда пойдем?
- Да давай опять за гараж.
- А что? Есть что вкусное? Газ или клей?
- Один момент, сэр.
- Ну, момент, так момент.
- У тебя пакет то есть?
- Конечно. Я без пакета из дома уже месяца три не выхожу. Полезная же вещь.
- Ай, не говори.

Вот вы, например, в курсе как правильно нюхать клей или дышать парами бензина или газом? Употребляя все это нужно смотреть строго в одну точку, и тогда, по мере уменьшения мозговой активности, точка начинает увеличиваться и прогрессировать. Выбирайте обособившийся предмет. Что первое попадется вашему взору, то и будет вашим сотоварищем и собеседником на ближайшие полчаса. Как будет отпускать, так и твоя галлюцинация растворится в воздухе или закроет появившуюся невесть откуда дверь, совершив квантовый скачок во времени. И волки сыты и овцы целы. И на глаза мне попался томик «Капитала» от Карла Маркса.

- Как дела Карл?
- Страна, промышленно более развитая, показывает менее развитой стране лишь картину ее собственного будущего
- Что за ***ню ты несешь?
- Если в борьбе против президента и министров Конституанта вынуждена была стать на путь восстания, то в борьбе против Конституанты президент и министры вынуждены были стать на путь государственного переворота, так как у них не было никакой законной возможности распустить её.
- Ты не шутишь?
- Путем государственного переворота президент упразднил конституцию, а вместе с ней свою республиканскую правовую основу. Ему оставалось тогда выдвинуть свои императорские права, но императорские права вызывали к жизни орлеанстские, а те и другие стушевались перед легитимистскими правами.
- Ой, да шел бы ты уже домой. Тем более дверь открыта.
- Падение законной республики могло вызвать торжество лишь её антипода, легитимной монархии, так как в этот момент орлеанисты были только побежденными февральских дней, а Бонапарт был только победителем 10 декабря, и обе партии могли противопоставить республиканской узурпации лишь свои точно так же узурпированный у монархии права.
- Ты что оглох? Не слышишь? Ведь русским языком же было сказано «Осторожно! Комета Галилея отправляется. Следующая остановка: созвездие Ориона. Своевременно оплачивайте проезд»

Я негативен.
- Что делать будем теперь?
- Пойдем на мусорку за госпиталем ветеранов?
- Ну нахуй! Я как в тот раз на шприц наступил, так у меня до сих пор нога загнивает.
- Может тогда на заброшку?
- А что? Вполне такой вариант продолжения дня.
- Решено.

***

- Нихуя! Гляди!
- ****ь! Вот это находка!
- А проржавел то как.
- Думаешь заряжен?
- Давай глянем. Что-то не получается его разогнуть.
- Дави сильнее.
- Да бес толку. Проржавел насквозь. Спусковой крючок даже не нажимается.
- Э-э! Ты это, как его, прекращай, не наводи на меня обрез! Слышь! Не понял чтоли?

И тут раздается выстрел. Как раз в тот момент, когда я перевел рукой дуло со своего лица на бетонный пол. Приятель то сразу дал по тапкам так, что пятки сверкали. Ссыкло. А я остался. Остался стоять на месте и смотреть в дыру бетонного пола. Выбор то и не велик. Либо я наблюдаю отверстие в плите, либо вы видите отверстие в моей голове. Хотя судя по ударной силе обреза, мою голову никто бы найти не сумел. Спустя пять часов дырка совсем не изменилась. Изменился я.

Я всеяден.
Много ли для счастья надо, если мало что понимаешь в жизни. Радуйся мелочам. Большего тебе не светит. Развлеки себя сам. Самоудовлетворись. О тебе никто не подумает. Ты никому не нужен. Ты один стоишь на обочине дороги, ожидая свою попутку. Но будет ли тебе с ней реально по пути? Вот уж не знаю. Я квнщик со стажем. Давно нахожусь в клубе Веселых и находчивых. Занимаюсь лишь одним делом:
Коньяк
Выносим
Ночью
Начиналось то безобидно с газировки из уличных рефрижераторов. Покупаешь у продавщицы баночку кока-колы,  она жмет на кнопочку, холодильник открывается, подлетают веселые и находчивые и уносят столько сколько смогут унести. Со временем и градус повышается. Начав с пива, мы вошли во вкус. Желая лучшей жизни, мы переходили на элитные напитки покрепче. Конечно, их сложнее достать. Но кто не рискует, тот не пьет Перье Жуэ Бэлль Эпок.  Жидкость в бутылках изменилась, а привычки остались те же. Можете себе представить компанию из пяти ребятишек, которые стоят в подъезде и играют глотки с Хеннеси Х.О. или с Джек Дэниэлс? Стекленеешь то также. И результат всегда один и тот же. Блевотина повседневности.

Я беспомощен.
Беспомощен перед ней. Волею случая нас свела судьба. Это не просто утоление плотских желаний. Это нечто большее. То, что у нормальных людей зовётся любовью, а у нас, у насекомых… Да не знаю я как это у нас называется. Больше, чем просто перепихнутья в подворотне в телефонной будке. То чувство, будто бабочки с обожжёнными крыльями бьются об загнившие, покрытые мхом, рёбра грудной клетки. Мы второсортны. Бракованный товар. Не по Государственному Стандарту. Мы не достойны любить. Да и не способны. Наши низменные чувства интересны только нам двоим. Мне и Насте. Как я и упомянул раннее, сошлись мы случайно. Рядом со школой была точка проституток, пользующаяся большим успехом в нашем городе. Собственно говоря, рабочую силу точки и составляли симпатичные малолетние школьницы. Недорого совсем. И вполне качественно для их возраста. На самый разный манер. Долго ли умеючи?
Мы познакомились в необычный день. День без числа. В восьмой день недели тринадцатого месяца. Я просто был её клиентом.
- Сколько?
- Смотря что.
- В рот. Со спуском.
- Три сотни.
- Много.
- А за сколько ты хочешь?
- Знаешь, детка, мне деньги тоже достаются непросто. Я не внук Мичурина, чтобы вывести куст, у которого вместо листьев росли бы купюры. На этот отсос я сегодня целый день. Нелегко в мои года разгружать в три хари огромные фуры с суррогатной жидкостью, да так, что после разгрузки у тебя руки трясутся как при болезни Паркинсона.
- А тебе бы это не удалось. Это я про куст.
- Это ещё почему?
- Сорвав купюры, они бы со временем бы завяли.
- А я бы их заламинировал.
- Прости, но ламинированные купюры я не принимаю.
- Ну и что делать будем?
- Хм... А ты прикольный. Я после смены согласна с тобой и за так. Только за прогулку. И не проглатывая.
- Как тебя хоть зовут то?
- Настя.
- Рад знакомству.

Женщина даёт тем, кого любит. Мужчина любит тех женщин, которые дают. Так и завязались отношения. Стерпится – слюбится. Настя завязала с прошлым и отдала своё сердце и гениталии одному единственному. Мне. Отношения были очень яркими, но не продолжительными. Я увидел её через полгода. Она была на 7 месяце беременности. Сказала мне, что я отец её не родившейся дочки. Я акцентировал своё внимание лишь на одном слове из её фразы. «Не родившейся». Мысль вспыхнула как искра и цепной реакцией последовали физические воздействия. Я ударил её ногой в живот. Не знаю как и что там произошло внутри, но случился выкидыш. Я убил свою дочь. Убил потому что любил. Я не хотел, чтобы она появилась на свет в столь несовершенном мире. Просто было не её время. Оно наступит позже, но не сейчас.

Я иллюзорен.
Моим родным не очень нравилось, что я слушаю через медицинский стетоскоп крики о помощи и мольбу варящихся в кипятке раков. Им это показалось несколько странным. Поэтому я оказался здесь. В маленьком огороженном дворике сидя на деревянной лавочке с облупившейся краской. Мама говорит, что нужно. Профилактика по весне. Считает, что мне это необходимо. Необходимы постоянные таблетки, капельницы и уколы. Избиения санитаров. Вечные судороги от больших доз растворов. Постоянные провалы. А учитывая, что я достаточно бойкий и подвижный юноша, то я часто ношу пижаму с рукавами, которые стянуты в узел за спиной в уже ставшей для меня родной четырнадцатой палате психиатрической лечебницы. Я часто бьюсь головой об полумягкие стены карцера. Медперсонал ещё два года назад хорошо усвоил, что привязывать меня к кровати далеко не самый лучший вариант. И пусть моя фамилия не Гудини, но некоторые его фокусы мне по плечу.

Где грань между гениальностью и шизофренией?

И вот вновь санитар с силой всовывает мне в рот волшебную пилюлю. После неё я пускаю слюни, смотрю в одну точку и киваю головой. И вот после вдоха чувства обостряются. Я вижу мир по-иному. В цветах. И он уже делится не на чёрное и белое, а на зелёное и синее. Люди словно помидоры. Молодые – зелёные. Взрослые – красные, спелые. Только красными не становятся, а после зелёных обретают вид синих. Просто у них нет другого выбора. Они осознают происходящее в несколько другом свете. Через призму действительности. И дверь с табличкой «Выход/Exit» только одна – синева. И продолжают синеть. Заливают свои глазки, меняя цвет радужной оболочки с зелёного, синего или карего на розовый. Просто им так легче. Гораздо легче. Быть простым. Хотя скорее не простым, а простейшим. Одноклеточным. В одной клетке. Взаперти. В заточении. Оставаясь там навсегда.

Ничем не примечательная жизнь. Мне нечего о ней рассказать. Если подумать то я не живу, а существую. Жизнью этот временной отрезок назвать нельзя. Я не знаю когда я дойду до финиша и какие граничные условия существуют. Можно ждать выстрела из сигнального пистолета, а можно ускориться. А если учесть, что вся наша жизнь круговорот, то ускорение будет центростремительным. Стремительно. Жизнь одной вспышкой.

Лучше вспыхнуть и погаснуть, чем тлеть веками.