Затяжные дожди

*** knives out
Мэтт один раз затянулся и быстро отбросил только начатую сигарету. Она упала на асфальт и, предательски поблескивая в полумраке вечера, скатилась к его ногам. Он укоряюще посмотрел на неё. Давить её смысла не было, потому что сзади уже послышался вздох и через целых 10 секунд хлопнула дверь машины. Да, посчитал. Да, потому что надеялся, что никто никуда не поедет. А если и поедет, то не один. Поэтому и торчал тут, под дверями. Хотел хоть покурить в оправдание задержки, но потом вспомнил, что Доминик ненавидит, когда он курит, и... Глупо получилось. Интересно, что он там делает... Уже минуту не заводит машину. Нельзя оборачиваться, нельзя, нельзя, поэтому не увидеть, что он там... Курит? Он, мать его, курит?! То есть Мэтту курить нельзя, а ему можно?
Мэтт, лишь учуяв запах дешевого табака(привычка - страшная сила, а Дом привык к мальборо, которые продавались рядом с их первой студией в Лондоне, когда они только начинали сходить с ума), подскакивает, его передергивает и единственное, что ему приходит в голову - подлететь к мини Дома и вырвать у него из пальцев только начатую же сигарету и попрыгать на ней. Гневно посмотреть на удивленное лицо Доминика и сорваться с места по улице бегом. Через 2 секунды услышать стук подошв и даже уловить какой-то ритм в нем. Почувствовать цепкие сильные пальцы на своём предплечии. Зарядить с разворота ему в его ровные белые зубы, почувствовать что-то скользкое на своих пальцах, смотреть, как он отшатывается, прижимая к лицу ладони, как затравленно смотрит.
Выдохнуть. Испугаться.
-- Дом, прости, прости!
Мэтт порывается схватить Доминика за лицо, обнять, но тот отшатывается, вздрагивает, и Мэтта захлестывает непередаваемой волной вины и страха, и он почти насильно хватает того за плечо и притягивает. И смотрит в глаза.
-- Прости,  -- Мэтт смотрит не моргая, -- Правда. Дом, ударь меня.
Он отнимает руки Дома от его лица, и с подступающей паникой смотрит на окровавленные губы и размазанные пятна по подбородку.
-- Не сжимай губы, будет хуже, не сжимай, Домми, прости, прости... Правда, прости. Доминик, посмотри на меня.
Ловить ужас в серых глазах, ловить каждое сокращение зрачка и каждое мимолетное движение ресниц. Прижимать руки к щекам Доминика. Не поцеловать его. Хотя хочется и надо. Потому что Дом в ступоре, и Мэтт тоже. И что с этим делать, они не знают... Разве что как в сказке - поцеловаться и всё пройдёт. Но нет, нельзя, потому что какое-то ужасающе малое время назад(22 минуты или около того) Мэтт сказал Дому, что ему абсолютно плевать на него, что его ни сколько не волнуют чувства Доминика, что хватит уже дурачится, надо же когда-нибудь заканчивать, потому что не 15-летние подростки уже. И самое ужасное то, что Доминик с ним согласился. С легкостью, мягко улыбнулся, кивнул, не стал спорить, не стал рыдать или что там ещё кинутые люди обычно делают. Просто улыбнулся. И всё! Мэтт даже был немного разочарован. Ну какого, спрашивается... А сейчас он смотрит на разбитые губы Дома, и они, покрасневшие и опухшие, кажутся ему самым лёгким выходом из ситуации. Поцелует и всё забудется.
-- Мэ-э-э-этт,  --  тянет обладать губ, облизывая их, и устремляя взгляд в лондонское небо, которое Дому ночами кажется если не сверхмассивной чёрной дырой, то какой-то темной пропастью точно. -- За что?
Лучше бы он ударил в ответ, или бы заорал. или бы даже заплакал. Но не так -- обречённо, горько, с неприкрытой болью в голосе.
-- Я... Прости. Я потом как-нибудь объясню. Знаешь... Пошли может выпьем? Ну... В ближайший бар. Тут вроде есть один недалеко... Промоем тебе губу?
Мэтту хочется добавить: "И мне мозги, и вообще давай всё с начала", и ему кажется, что вся его жизнь зависит от слов Доминика.
Но Дом молчит. Дом думает, что ему больно очень, и что слышать он ничего не хочет, и что всё закончилось, и что он этому совсем не рад, хотя должен быть рад. Потому что многолетнюю привязанность, которую можно даже назвать любовью, так просто из груди не вырвешь, разве что вместе с сердцем.
Доминик не хочет идти в бар, потому что... Потому что он хочет Мэтта обратно в свою жизнь, но ведь нельзя, ну никак, Мэтт ведь прав.
-- Давай, -- отвечает Доминик с трудом шевеля опухшими губами, -- Пошли.
Две тёмные всемирно известные фигуры исчезают из скудно освещённого затухающим фонарём уголка дороги и растворяются в темноте.

*** still in love song
Утром Мэтт просыпается на диване один, одетый, и об этом жалеет, как никогда. Просто потому, что спать один он не любит, а не потому что... Потому что низ живота сводит при виде Доминика, только что побрившегося и пахнущего свежим одеколоном и мятой, с ярко красными припухшими губами.
Тот полуголый, в своих неизменных узкачах, выходит из ванной и кидает в лицо Мэтту свежее полотенце.
-- Иди помойся, герой блин, вчера еле дотащил тебя до дома! -- и хотя Доминик ругается, Мэтт видит, что тот почему-то счастлив, потому что глаза у Доминика заведущие и он немного щурится, и похож на какого-то беззаботного ребёнка.
-- Не правда! -- возмущается Мэтт и идёт в ванную. Пахнуть любимым гелем для душа Доминика, что может быть круче. Тот будет весь день ходить и нюхать Мэтта. Проверено уже.
В ванной он садится на мокрый кафель душевой кабинки, включает воду и пытается понять, что не так. Он же должен быть счастлив не меньше Дома - он теперь не изменяет Кейт со своим драммером. У него есть любимый ребёнок и любимый человек... Любимая женщина. Закончилась пора сумасбродной юности. Он нормальный, серьёзный человек. А ему хочется выть, избивать стены - или избить ни в чем не виноватого Дома. Потому что не прекратилось, хотя он и обрубил все нити, связывающие их, всё равно хочется повалить покорного Доминика на кровать, прижать к кухонному столику, к стене студии, к сидению нереально узкого мини, к кафельной стене туалета в баре, к шелковым простынями, прижаться к его спине и кусать шею, и...
Мэтт тряхнул головой, выключил душ. Бриться не стал. Почистил зубы щеткой Дома, словил от этого кайф, вышел на кухню. Доминик сварил ароматный кофе и взбивает какой-то ужасной жужжащей хернёй сливки. Доминик знает, какой кофе Мэтт больше всего любит, поэтому тянется к баночке со специями наверх, нереально прогибаясь в пояснице, и вот оно опять - непередаваемое желание... Желание его.
-- Ну ты блин, примерная домохозяйка. -- Мэтт отвлекается от своих мыслей как-то глупо, и что ещё хуже, его это не спасает - он понимает, что если и где домашний уют ему обеспечен, то это место - залитая солнечным сладким светом кухня, и не где-нибудь, а именно в Лондоне. И не просто, а именно с Домиником. Интересно, а почему Доминик-то счастлив?
-- Ховард, ты так и светишься от счастья. Что такое-то случилось-то? -- да, вот так, продолжая свою реплику, будто заглаживая вину за домохозяйку.
Доминик фыркнул, потому что он не хотел казаться настолько счастливым, как думал Мэтт, просто ему было хорошо вот так. Вместе.
Завтра начнется сумасшедшая неделя интервью и перелётов из одной крайности в другую. А сейчас ему хорошо.

*** crazy days
Мэтт закрывает глаза и видит то, как Доминик падает в пропасть. Открывает, и видит, как тот обжимается с какой-то девушкой в углу. И Мэтт не знает, что хуже, пропасть, девица или то, что и там и там в глазах его драммера сквозит отчаянье.
Или то, что ему не всё равно, что отражается в глазах Доминика.
Или то, что ему это настолько не всё равно, что он подходит и выплескивает на девушку бокал вина.
-- Ой. Споткнулся. Извините пожалуйста. -- говорит ровным голосом, глядя на покрасневшую и смущенную девушку, которая в общем-то и не при чём совсем. Она не виновата в непонятной ненужной ревности Мэтта. Она не виновата в том, что именно её выбрал Дом, чтоб отвлечься.
-- Да ничего... Пойду отмываться. -- лепечет она и уносится куда-то в даль и навсегда. Мэтт переводин взгляд на Дома. У того какая-то сумасшедшей расцветки рубашка, и еле держащиеся на бедрах узкачи.
-- А ты опять слишком похудел...  -- заключает Мэтт и плюхается рядом с Домиником.
А Доминик не может решить, что лучше - наорать из-за сорвавшегося перепиха или посмеяться над бедной девушкой и проигнорировать тот факт, что засыпать ему опять придется одному.
Отношения выяснять не хочется, кругом полно народу. Толи Мэтт облегчает ему задачу, толи издевается над ним, но Мэтт предлагает сбежать отсюда.
-- Мэтт, ты что. Месяц назад ты бы об этом и не думал... И убил бы меня за такое поведение... -- удивлённо изгибает брови Дом. -- Точнее, предложение.
-- А я тебя поведу на крышу и столкну. Чем тебе не вариант? -- парирует Мэтт и тянет Доминика за собой. И Доминик идёт.
На крышу они не идут - льёт дождь, поэтому они вызывают такси и едут до отеля, там, смеясь как сумасшедшие, поднимаются наверх, в номер Мэтта, и сидят и пьют виски перед огромным стеклянным окном, смотря, как капли пытаются пробиться внутрь и подползти к их ногам. Мэтт щелкает по стеклу, но оно слишком толстое, и капли лишь немного подрагивают, но всё равно упорно ползут вниз. Мэтт думает, что если он не хочет того, чтобы они вторглись в их с Домиником теплоту, ему надо выйти под падение таких же серебристых капель и вытирать стекло каждый раз, как туда будет попадать капля дождя. Но тогда он откроет им проход и капли полезут внутрь... Мэтт думает, что лучше подождать, тогда у них будет хоть несколько драгоценных минут, до того, как..
-- Опять ты думаешь, что нас атакуют капли-людоеды? -- язвительно осведомляется Дом, в  котором плещется ещё горечь будущего одиночества.
-- Нет, ты что... С чего ты взял? -- стараясь делать оскорблённое лицо интересуется Мэтт, который, о боже, так отвык от этого чтения своих мыслей Домиником.
-- У тебя всегда такое лицо, когда ты какую-нибудь чушь выдумываешь. Или когда выбираешь, что будешь на завтрак, но ведь ты не можешь сейчас это продумывать, так чтооооо... -- не заканчивает мысль Доминик, но Мэтт и так прекрасно понимает его. -- У тебя правда нет вина? -- удивленно продолжает он, -- Я в это не верю.
-- Ты прекрасно знаешь, что я не успел зайти в магазин, а приходить на интервью с пакетом,  в котором звенят бутылки...
-- А что, Крис как-то приходил, -- прыскает Доминик и тоже щелкает по стеклу. -- Иногда твои идеи бывают хоть и тупыми, но заразительными. Мне теперь тоже кажется, что они хотят забраться к нам, -- поясняет он.
Мэтт хмыкает и идёт делать очередные порции джека и колы. Больше из спиртного в номере ничего нет, а потрошить мини бар - занятие неблагодарное, вызывать кого-нибудь в полвторого ночи - тоже. Поэтому он мужественно пьёт ту бурду, от которой Доминик сходит с ума.
-- Знаешь, что больше всего нравится мне в тебе? -- прямо спрашивает он у немного опешившего от такой прямоты Доминика.
-- Задница? -- так же прямо отвечает тот.
-- Нет. Ты помнишь про капли-людоеды.
-- Чёрт, задница была хорошим вариантом. Стоп... Именно из-за того, что я помню всякую чушь, которую ты мне рассказываешь, я твой лучший друг? Невероятно! -- Доминик шутливо качает головой. -- Хэй, не поверишь, я даже помню, когда ты в первый раз поделился этой чудной идеей со мной. Мы точно так же сидели перед окном, и ты был точно так же пьян, это было ещё после того, как ты рассказал в интервью про зетас. И твои синие волосы...
-- Я не пьян сейчас! -- обиженно отвечает Мэтт, опрокидывая в себя пол стакана неразбавленного виски, -- я просто...
Он наклоняется и целует Доминика, потому что ситуация в точности повторяется - они так же пьют вискарь у окна, так же сидят не зажигая свет, разве что теперь Мэтт целует Дома, а не наоборот. Губы у Доминика жесткие, обветрившиеся, и горькие-горькие, и с противным привкусом виски, и не до конца зажившая ссадина на нижней губе лопается и начинает кровоточить, но Мэтту становится неимоверно легче и он притягивает Доминика на себя, и тот не сопротивляется. И Мэтт не знает, что хуже - счастье, которое светится в глазах Дома, когда Мэтт отрывается от его губ и просто ласкает его долгим густым взглядом, или то, что это - точное отражение глаз Мэттью, за исключением цвета, наверное.

*** touch you
Утро начинается с того, что Мэтт чувствует под собой абсолютно правильное тело. Костлявое, с выпирающими тазовыми костями, которые больно, но так нужно впиваются в солнечное сплетение Мэтта. Никакого мягкого живота, никаких округлых бёдер. И это так цепляет Мэтта, что он счастливо вздыхает. Правда он абсолютно не помнит, чем вчера всё закончилось... Но судя по тому, что джинсы на них, ничего такого уж катастрофичного и так Мэттом желаемого не произошло. Мэтт абсолютно не думает, что сам же пару дней назад сказал, что им это не надо. Потому что надо, и даже очень. Ему так точно надо. Просто жизненно необходимо. На него накатывает тихая беспочвенная уверенность в том, что всё будет хорошо. Единственно, что его действительно беспокоит - то, как Доминик отреагирует на всё это. Потому что Дом не спорил в тот абсолютно Мэтту не нужный теперь момент. Он как-то мягко и неуверенно кивнул. И вести себя стал немного по-другому - никаких лишних прикосновений, никаких долгих взглядов. Будто начал какую-то секретную кнопочку, которая напрочь обрубала все его сердечные привязанности и их последствия. Как бы отменить нажатие этой кнопочки...
Дом буркнул что-то, но судя по тому, что не пошевелился даже, буркнул во сне. От него пахло смесью спирта, свежего одеколона и почему-то какого-то терпкого лавандового аромата.
Мэтт сдвигает подбородок с груди Доминика и смотрит на красный раздраженный от его щетины участок кожи. Поворачивает голову и ложится опять, только чтоб не задевать небритым подбородком этого неженку. Смотрит на часы - у них ещё есть ещё куча времени до того, как надо будет идти на очередное интервью. У него. Доминику вот понадобится намного больше времени, его вещи ведь не в номере Мэтта, поэтому наверное надо его разбудить. Но Мэтту лень, и настолько лень, что он опять закрывает глаза и слушает мерное дыхание Доминика. Он не спит, он в полудрёме и немного заворожен.
Доминик просыпается потому, что его телефон издает зубодробящий вой сигнала тревоги и хочет подскочить и отключить назойливый будильник, но чувствует, как затекло всё тело и онемели ноги, и, опуская глаза, видит лежащую на его груди темноволосую макушку. Приступ запрещённой нежности проявляется как всегда некстати, он запускает пальцы в так знакомо и любимо пахнущую шевелюру и поглаживает Мэтту голову. Через какое-то время до него доходит, что объект его нежностей не спит, какое там спать под вой сирены, и ему становится невероятно стыдно. Он замирает, а потом тянется выключать будильник, выключив, приподнимается на локтях и смотрит на так же приподнявшегося Мэтта. Тот молча тянется и чмокает опешившего Дома в лоб, перекатывается на пол, встает и протягивает Дому руку. Тот хватается за неё и поднимается, потягивается и зевает. Мэтт же не выглядит сонным, значит проснулся довольно давно. Шея у Дома жутко болит из-за ночи на полу, и он массирует её пальцами, с чертыханиями и жмурясь от удовольствия. Подбирает рубашку, которая выглядит так, будто по ней проехался асфальтоукладчик, одевается и опять, будто в ожидании, смотрит на Мэтта.
Мэтт улыбается, подходит и, немного касаясь губами уха Доминика, шепчет будто какую-то ужасную пошлость, что зайдёт за Домом через полчаса, и Доминик улыбается в ответ и идёт к себе.

*** all the right moves
-- Крис, ну Крис, ну объясни ему, что то, что у меня волосы пахнут мёдом, не значит, что я пользуюсь женскими духами! -- возмущенный возглас Доминика потонул в дружном хохоте окружающих.
Крис смеётся и поворачивается к Мэтту. Тот невинно пожимает плечами и устремляет взгляд в  темнеющее небо. Очередное интервью, на этот раз в Берлине, было окончено, и они старательно решали, куда хотят пойти. В этот раз никто не устраивал никаких шумных вечеринок, да и по барам им не хотелось шляться, было поздно и Мэтт твёрдо решил, что опять потащит Доминика в свой номер напиваться и ворошить горькое прошлое. Единственное, что мешало его планам - Доминик был немного в ярости, так как Мэтт за обедом заявил, что его десерт пахнет так же, как шевелюра Дома, и так же, как духи девушки за соседним столиком, и что это очень мило. Доминик хмыкнул, и вроде бы не так уж и обиделся, но вот когда за минуту до интервью Мэтт подарил ему эти духи, в золотистой подарочной обёртке и с розовым бантиком, Дом помрачнел, но не успел закатить скандал. И вот теперь, на выходе из здания, его прорвало. Он стоял и минут пять поносил Мэтта, припоминая ему все его грехи, а потом ещё и Крису решил нажаловаться. Крис не удержался и захохотал, это стало последней каплей, Дом вспыхнул, развернулся и быстрым шагом пошел в сторону отеля. Мэтт укоряюще посмотрел на Криса и кинулся вслед за Домиником, при этом сжимая в руках хрустящий золотой бумагой сверток, отрывая дурацкий розовый бантик на ходу. Когда он догнал Дома, тот уже спокойнее посмотрел на запыхавшегося Мэтта, и хмуро улыбнулся.
-- Забей, -- он мотнул головой, и потом уже совсем нормально продолжил, -- сейчас направо.
-- Мы не в отель? -- удивленно нахмурил брови Мэтт, следуя указанию. -- Я хотел...
-- Знаю я, что ты хотел. Просто... А, вот, заходи давай. -- И блондин затащил Мэтта в полуподвальный магазинчик, оказавшийся бутиком коллекционных вин. -- Надо же мне тебе долг отдать, в конце концов, -- Дом выхватил у Мэтта из рук пакетик. Глядя на изумлённое лицо Мэтта, он опять улыбнулся. -- Мне правда очень нравится этот запах. И не смей ничего говорить, выбирай давай.
Через полчаса они вынырнули из того магазинчика, нагруженные пакетами, и пошли по темнеющим улицам в отель.
Дождя не было, поэтому на этот раз они сидели на диване перед телевизором, смотрели какую-то непонятную галиматью на немецком и пили вино. Дому дышалось легко, и не думалось ни о чём, и ему казалось, что так всё всегда и должно было быть. Никаких лишних мыслей, только вкус давно мертвого винограда и какого-то непонятно откуда взявшегося дыма. Ему чуть холодно с одной стороны и неимоверно горячо с другой, где Мэтт, хотя он сидит чуть-чуть слишком далеко, чем хочется Дому. Мэтт слишком серьёзный для такого вечера, и Дом, зачем-то повинуясь секундной мысли, выплёскивает на него бокал вина, попадая рубиновыми каплями благородного напитка и на свои руки, и на бежевый диван, и на свежую, только что Мэттом одетую рубашку, и на лицо Мэтта, и на его джинсы, и выглядит это так, будто Мэтт истекает кровью, и это Доминик его поранил. А Мэтт тяжело на него смотрит, и ровно за секунду до того, как повалить Дома на диван, он отвечает тем же, выплескивая ему бокал в лицо.
А потом бросается на не успевшего ничего осознать Доминика и целует его, стараясь поймать губами как можно больше вина, стекающего по лицу Дома, пальцами стирая, будто слёзы, капли, целует его в шею, стягивает с него футболку, садится и, подхватив бутылку неимоверно дорогого вина, выливает его на лежащего под ним опешившего Дома, а потом зачаровано смотрит, как рубиновые струйки скатываются вниз, оставаясь в ямочке посередине живота, в изгибах ключиц рядом с шеей Дома, и слизывает это вино. Доминик хватает его за голову и притягивает к своим губам, заставляя поделиться вкусом так безжалостно растраченного вина. Им немного не хватает кислорода, но Мэтт умудряется как-то не прерывать поцелуй, заставляя Доминика почти задыхаться, и притягивает того ближе, настолько, что кажется, будто между ними не остается ничего. Рубашка Мэтта тут же впитывает вино, становясь нежно-розовой, и Мэтт стягивает её с себя, Доминик же вздрагивает от этого внезапного прикосновения горячей кожи, Доминик не готов ни к чему, но это и не надо, быть готовым к поступкам Мэтта нереально. Вот и в этот раз он переваливается через край дивана, перетягивая Дома за собой, на пол, перекатывается, переворачивает Доминика на живот и садится сверху. У Доминика в мыслях крутится только то, что сегодня ему спать не одному, и уж никак не страх за происходящее, у Мэтта же мысли только о покорно изгибающемся под ним теле, таком правильном и давно и всегда желанном, и он шепчет Дому на ухо какую-то чушь, прикусывая нежную кожу, кусает за шею, грудью приникая к его спине. Дом прогибается, и Мэтт понимает, что его, только его Доминик соглашается с любым движением Мэтта, поэтому он вскакивает для того, чтоб раздеться окончательно, и помогает, а точнее сам стягивает с Дома остаток хоть немного разделяющей их материи, и снова опускается вниз.
Доминику немного больно, но Мэтта это совершенно устраивает, и Доминика тоже, потому что боль заводит ещё сильнее. Мэтт движется медленно, глубоко, словно нарочно дразня подающегося ему навстречу Дома, неторопливо сцеловывая розоватую пленку вина, оставляя такого же оттенка следы губ, он тяжело дышит, но молчит, и даже не стонет, хотя лежащий под ним Доминик еле удерживается от того, чтобы нарушить тягучую тишину. В ушах Мэтта стучит кровь, заглушая даже тяжелое дыхание и полу-всхлипы Доминика, и его выдох-стон, когда он резко прогибается, а потом расслабленно опускается обратно на пол, послушно выгибая шею под требовательные, финальные, а потому такие грубые поцелуи-укусы Мэтта.
Мэтт так же негромко стонет и притягивает Дома на себя, а потом сладко дышит в его волосы, и целует их. Через 30 ровно ударов глупой мышцы, именуемой сердцем, встает и помогает подняться Доминику, затем толкая его обратно на диван, и идёт открывать новую бутылку вина.

*** there's no solution
Они засыпали вместе на том же диванчике, который выглядел, будто кого-то на нём зарезали, но проснулся Доминик посреди ночи один, проснулся от холода и того, что откуда-то потянуло знакомым дешевым дымом. Поднялся, потянулся, и, натягивая на ходу джинсы, которые никак не хотели заползать на липкие от вина ноги, вышел к Мэтту на балкон. Отобрал у того свою же пачку сигарет, затянулся дымом вперемешку с ночным сладким воздухом, выдохнул.
-- Мэтт... Что опять? -- тихо, будто и не требуя ответа, спросил, потирая шею, которая почему-то зудела.
Мэтт тоже выдохнул и посмотрел вниз, куда осыпался пепел с его сигареты.
-- Ну Дом, ну... Просто понимаешь, просто... Ты такой... Я не могу, я пытался, и ты... Ты так отказался легко от меня. А я... Я не хочу чтоб ты отказывался, я хочу тебя, всё время, но когда ты рядом, мне больно... И ещё больнее, когда тебя нет. И я люблю тебя сильнее, чем кого-либо когда-либо... Но я не вижу выхода, я думаю только о тебе, но ведь.. У меня семья. Но я хочу тебя! И всегда хотел! И не в плане... Нет, и так тоже... Но как...
Он несет какую-то чушь, и Доминик ничего не понимает, кроме того, что надо Мэтта успокоить как-нибудь. Вот только как? Доминик стоит и кусает губы. Потом сползает спиной по стене, садится и тушит сигарету, сминая её об поверхность рядом с ногой. Он не хочет ничего делать, потому что у него противное чувство какой-то ненужности, или даже скорее абсолютной беспомощности. И единственное, что приходит ему в голову - сказать то, что он действительно думает. А думает он...
-- Мэтт. Послушай меня... Только не перебивай, хорошо? -- дождавшись кивка, он продолжает. --Знаешь, я смогу пережить, если ты решишь, что всё должно закончится. Потому что я не хочу, чтобы ты обвинял меня в том, что из-за меня меньше времени посвящаешь семье, в том, что это ребячество, в том, что нужно жить дальше, и... Сам знаешь. Я не буду тебе мешать, напиваться, впадать в депрессию... Звонить, если всё-таки напьюсь. С другой стороны, я смогу терпеть твои обвинения, если я действительно нужен тебе, если ты не хочешь никого терять, и... Вообщем-то решать тебе, хочешь ли ты такую путаницу, или хочешь нормальные простые отношения... Но не со мной. И ещё... Пожалуйста, если ты что-то решаешь, не делай этого без меня. Потому что меня это касается в первую очередь... Как ни странно. -- Усмехается Доминик. -- Ну так?..
-- Я хочу... Ничего я не хочу! -- обрубает Мэтт, отправляя окурок в синеющее небо, -- почему всё не может быть просто? -- вдруг как-то обречённо спрашивает он.
-- Мэтт, всё итак предельно упрощено. И выбирать тебе.
И Мэтт молчит. На самом деле, молчать - единственное, что ему остается, потому что он не умел никогда ни от чего отказываться. И Мэтт, и Дом знают, что если Мэтт сейчас скажет, что всё кончено, или если он скажет, что жить без Дома не может, всё равно никакое из решений не имеет смысла. Потому что всё будет с точностью до наоборот. А потом опять и опять.
Мэтт молчит, и думает, что жизнь, в общем-то, не такая уж и плохая штука. Но иногда она слишком предсказуемая, и вырваться из этого никак нельзя... И лучше уж тогда ничего не решать. Мэтт так же молча садится рядом с Домиником и закуривает.
-- Дом... Я знаю, что это бесполезно, и когда-нибудь кто-то из нас обязательно сорвется, но... Давай хотя бы попытаемся? -- И он кладёт голову Доминику на плечо. Тот отбирает у Мэтта только начатую сигарету, отправляет её вслед за окурком и согласно - и на этот раз уверенно - кивает.

08.07.2012