Сон 64

Легкий толчок – и уже расписная лодочка скользит над разноцветными рифами Тапробэйна. Сам Синдбад на веслах щурится, блестят его белоснежные зубы.
- Все! У меня есть все! – кричит он и смеется. А я снова в некотором оцепенении – сон ли это или явь, обильно приправленная сильнодействующим порошком? Может, я отравился молоками мурен или карфагенскими гранатами?
Поверхность вод полна водоворотов – лодка кружится все сильнее и сильнее, и сильнее смеется мой возница. А я хочу выпрыгнуть к тем тварям, что внизу, но как только встаю, пошатываясь и роняя с колен какие-то глиняные предметы, Синдбад вдруг начинает рычать, и с губ его слетают длинные, спирально закрученные слова: Иллу-ппа-дишше-ваи! Ангу-нако-лапе-лесса! Ках-атагас-двиги-лия! Пувак-гаха-коту-ва!
Он произносит их и произносит, и они как змеи, крутятся в горячем воздухе, задевая меня хвостами. Я то просыпаюсь, задыхаясь, то засыпаю, проваливаясь, и знаю, что прямо сейчас умирает еще одна ночь, унося с собой на дно времен нечто важное, которое я не хочу терять. И я, крепко вцепившись в какую-то ржавую загогулину, опускаюсь все ниже и ниже в глубины неспокойных вод. Где-то наверху Синдбад печально качает головой и его птицы возбужденно цокают шероховатыми язычками.
А воздух в легких заканчивается и по веревочной лестнице, обросшей кораллами, бездыханный, я подымаюсь наверх, а впереди меня человек в развевающейся ливрее с огромными усами освещает нам дорогу прогнившим канделябром. Это сказки далекого Юга, друг мой, наносят по нам свои неотразимые удары – один за другим, один за другим.
И с каждым ударом нам все меньше, что сказать. Остается только бежать, сломя голову, расталкивая прохожих в метро, прячась в воротник пальто, опять задыхаясь и повторяя про себя слова тишины.
Эй, человек-Синдбад! У тебя есть все? Тогда сторгуемся…