Сон 32

Необыкновенное небесное явление наблюдаю я с вершины розовой горы – над бредущими по травянистым склонам коровами неторопливо переливаются самыми разными красками полупрозрачные орхидеи. Поставив одну ногу на подоконник своей покосившейся пограничной будки, я целюсь в небо из раскладной зрительной трубы и перебираю во рту стебелек клевера. Голоса погонщиков и звяканье медных бубенцов тонут в густой дорожной пыли где-то внизу – они не мешают мне сосредоточиться над разглядыванием небесных тел.
Англичанин с деревянной ногой поскрипывает дверцами нашей крошечной метеорологической станции – записывает показания барометров, термометров, ветряных вертушек и каких-то диковинных самописцев.
- Саээр! – говорит он мне, убирая в карман монокль, - на нас надвигается дьявольский циклон.
- Дьявольский циклон? – я хохочу и складываю трубу, - дьявольский циклон!
- Велите принести электрический аппарат, саээр?
- Несите! И заведите граммофон! Коровы перешли мост – значит время чая!
- Это лучшее время дня, саээр!
Прищурившись, я смотрю вдаль. Воздух тяжелый и влажный, – скоро с северо-запада придет неповторимый по своей красоте дождь, застучит по листьям, бамбуковым ставням, крыше… Тьма сгустится, и у нашего тусклого уличного фонаря запляшут мохнатые ночные мотыльки, будут с шорохом биться о стекло и снова исчезать в темноте южной ночи. Но до той поры еще несколько уютных часов покоя и тишины.
Англичанин приносит поднос с чайником, чашками и ореховой пастилой.
- Граммофон сегодня не в духе, саээр! Слишком свежо, саээр!
Аккуратно поставив поднос на столик, он элегантно ворошит угли в кирпичной печурке, затем тоже подходит к окну и, конфузливо окунув нос в белоснежный носовой платочек, трогательно декламирует:
- К морю, к морю! Там чайки печальные плачут! Белопенные гребни играют и пляшут!
На моем лице оседает прохладная водяная пыль – циклон все ближе и ближе. Откуда-то издалека долетают до нас с Ричардом звуки деревенской скрипки – нет сейчас музыки уместнее. Печальный напев летит все выше, выше, в самые клубящиеся глубины свинцового неба, и мы вместе с ним – две затерянные в розовых горах одинокие птицы.