Сапиенсы

Сапиенсы


     Это был последний писк  моды  комнатного дизайна – электронные окна.  Я уже час просидел в зале перед огромным экраном, заменявшим теперь мне окно рядом с дверью на огромную террасу с зимним садом, сауной и ультрафиолетовой системой загара.

   Как я тогда вовремя подсуетился с этой уединенной дачей под Владимиром.  Бывшего ее хозяина-олигарха  посадили  пожизненно за расправу над собственной семьей.  Отправил их отдыхать на собственном самолете  и  взорвал его. Я как раз вел тогда его дело. Дачу, конечно, конфисковали и выставили на торги. Удалось устроить  так, что на аукцион пришли только два человека – я и Витька Морецкий, мой однокашник.  И досталась мне огромная дача в сосновом бору на десяти гектарах по начальной смешной цене в одну мою месячную зарплату.  Вместе с мебелью,  восемью машинами в гараже и слугами.

  Обслугу я, конечно, тут же уволил. Живу я один и вполне еще смогу себя сам обслуживать. Научился за долгие годы холостяцкой жизни.

  Ушел с работы, так как зарабатывать теперь было не на что.  Все у меня теперь было.  И даже больше, чем я мечтал. Сразу же продал три самые дорогие машины. Денежки положил в банк и живу теперь на все время растущие проценты, которые в три раза уже больше моей прошлой зарплаты.  Витька переехал ко мне и поселился в домике для слуг. Махонький такой домик с десятью спальнями и пятью ванными комнатами.

   Сколько ванных в моей «дачке» я до сих пор не знаю.  Но на трех этажах с полсотни наберется.  Днем мой друг отсыпается, а по вечерам кропает статейки в газеты под бутылочку коньяка.

   Дачурка выстроена по проекту какого-то чешского архитектора в стиле готического замка из гранитных плит.  Три этажа под землей и три сверху. За год я так и не смог обойти и обследовать все свое хозяйство.  Жил, спал, ел и работал в кабинете бывшего олигарха.

   Умел он там все так устроить, что все необходимое для нормального существования находилось на расстоянии вытянутой руки.  Что я делал в кабинете?  То, о чем мечтал всю прежнюю жизнь – обрабатывал  янтарь.  Выписывал его  десятками килограммов из поселка на берегу Балтийского моря. Там жил еще один мой корешок.

  А когда уставал – садился перед огромным монитором суперкомпьютера и диктовал мемуары. Компьютер исправно все записывал и выводил на экран ровные строчки текста моей жизни.
   Писать было о чем, благо уголовных дел через мои руки прошло видимо-невидимо.  Вот как я их героически расследовал, с пистолетом наперевес гоняясь за язвами общества, и были мои воспоминания. Вдруг потом издадут, чем черт не шутит. У других вон выдуманные преступления взахлеб читают, а у меня – чистая суровая правда! Можно сказать, преступная летопись нашего государства в моем лице! Здорово сказал. Надо вставить в мемуары моим эпиграфом.


  Монитор стоял в гостиной, рядом с огромным залом.  Вот в этой огромной комнате я всегда  и игрался с электронными окнами, когда от диктования голос начинал хрипеть.

   Я глянул на экран. Одно из последних дел  уже описываю. Вот этот кусочек мне особенно удался:

«Стой, стрелять буду! – я передернул затвор, чтобы преступный элемент, подозреваемый в краже в особо крупных размерах по статье двухсототой прим  уголовного кодекса, статье двести пятой и двести восьмой, услышал звук металлического щелчка пистолета.
И преступник, именуемый далее как задержанный,  поднял руки, уронив на пол  рулон туалетной бумаги с золотым обрезом, стоимостью пятьсот пять долларов за штуку.
-Жируешь, гражданин, в то время, когда миллионы обездоленного населения живут на одну пенсию? – я сунул вещдок в карман и с презрением глядел на жалкое подобие человека, этакого сапиенса  без штанов перед позолоченным унитазом и думал о том, сколько людей в мире можно накормить, если его продать».

  Здорово написал! Главное – показал его поганую сущность, этого озверевшего от жажды денег получеловека. Неужели не издадут мои мемуары? Всегда хотелось посмотреть со стороны  на свою героическую жизнь в напечатанном виде.

   Если бы я был редактором – двумя руками бы схватился за такую историческую правду родины в моем правдивом лице.

    Жалко, что я не редактор.  Оторвался от чудных строк на экране и снова защелкал пультом управления окнами.

  Ага, вот эта кнопочка делает экраны прозрачными и за окном видны качающиеся сосны.
  Вот эта – ночные заставки. Звездное небо лунявое, атмосфера в воздухе болтается и боженька об нее коготки точит.  Чирк, чирк. Красиво.

  А вот это – осенняя природа.  Все в красно-желтых тонах. Тоже ничего картинки.  Но сейчас весна и лучше я выберу весеннее бездонное небо и  березку в сережках. Прямо как фотомодель откутюр.

   Тлинь- тлинь-тлинь!  Приятные трели соловья неприятно царапнули по нервам.  Звонят на входе в мою крепость.  Явно – не Витька. Тот  умотал на месяц  по заданию редакции в тайгу подкормить комаров. Отощали они там без него. Тогда кто?

  Переключил монитор компьютера на линию видеонаблюдения.  Перед дверью стояла старушка в пуховом платке. Вроде, не зима уже.  Придется идти. Неужели бомжиха забрела в лес? Так далеко?  Двадцать верст от города! Однако.

    Резиновые сапоги и серая замызганная юбка. Пешком шла.  Пошарил в кармане.  Около сотни мелочи есть. Да ей и это в радость!

-Бабушка, что надо? Заблудилась? – и осекся.

  Да это вовсе и не старушка, а скорее девушка лет тридцати.
-Женщина, д-д-девушка, заходите, - я посторонился в двери.
-Вы Хохлов?
-Д-д-да.
-Владимир?
-Да.
-Тогда это вам. Слава богу, нашла вас, - женщина протянула конверт.

 Я машинально взял. Лет десять уже не держал писем в руках. То смсэски по телефону, то строки письма в Интернете. У меня даже и ручки, чтобы писать, нет.

-Вы извините, что открытое письмо. Я почтальоном работаю. Грех это – письма чужие читать. А когда начальница решила письмецо выкинуть, я уж тогда только вскрыла. Только чтобы понять - кому оно. Вы уж извините.


   И только тогда я глянул на адрес. Дрожащим детским почерком там в две строки было написано: «владимир  хохлов».

-Вот его, письмо-то, нам во Владимир и прислали. Это я,  уже, когда внутрь заглянула, поняла, что это вовсе не город, а имя ваше. Да вы сами почитайте.

Я вынул из конверта пустой бланк квитанции. На обороте было накарябано синим карандашом: «дядя хохол вова папка помер золото ваше тут  заберите мишка козя мука».

-Прочитали? Вот я и поняла тогда, как вас найти. Всех Хохловых уже в городе обошла, а Владимир вы один. И  адреса нет у вас. Хорошо на старой вашей работе подсказали, как вас   найти. Ну, все, отдала, слава богу. Вы уж помогите вашим детишкам. Племянники?
-Не знаю. А,  почему мои? – я растерянно переводил взгляд с конверта на женщину.

  Письмо говорило что оно вроде бы мне. Память усиленно перебирала родню. Нет, Мишки среди них не было. Тем более непонятных козей и муков. Клички – что ли?
 
-Так вы же и есть – Хохлов Владимир, - женщина собралась уходить. – Мне еще до темноты домой надо вернуться.

  Он ушла, оставив меня у двери с письмом.  Я плюхнулся в гостиной в кресло. Надо это обдумать. 

   Так, фамилия точно моя. А вот имя?  Может, это и не имя, а город? Почему нет? Тогда это не мне. Мало ли в мире Хохловых?

  Но…  В письме-то написано: «Дядя Вова».  Значит, мне?  Ерунда какая-то. Может, это Витька пошутил?  Он может!  Кинул в городе письмишко и смеется теперь. Разбирайся, следователь.

  Хотя…  Нет, он за три тысячи километров отсюда. Тем более в глухой тайге. Месяц уже не звонил. Какие там почтовые ящики? Если только в медвежьих берлогах? А мишки почтальонами работают.

  Я попытался представить себе медведя-почтальона. Смешно, если не грустно.

   Эх, надо было бы женщину до города подвезти. Сразу не догадался предложить, а теперь поздно. Считай, половину пути она уже прошла. Ладно, ей это привычно. Я бы и сам сейчас погулял на свежем воздухе.

 А письмо?   Выбросить и забыть!  Кстати, почему я это до сих пор не сделал?

  И тут же понял – почему.  Одно слово из письма занозой свербило в мозгу – «золото».
О каком это золоте пишут ребятишки?  Во мне заговорил следователь. Пусть и бывший.
Талант с возрастом только ярче сверкает от постоянного потребления. Его годами не сотрешь! 

  Судя по письму – их трое. И у них умер папка. После этого они написали письмо.
Так?  Да. Ну, вот – первый успех натренированного преступными элементами мозга.

  Идем дальше. О чем могут говорить вот эти слова: «золото ваше тут заберите»
Как бы я не расставлял отсутствующие напрочь запятые – смысл не менялся.

  Кому-то предлагают забрать его золото. Видимо, об этом у ребятишек был разговор с      
умирающим отцом. А может они хотели написать: «заберите НАС».  Но слово пропустили.  Писал явно Мишка. Значит, он самый старший из детей. По уровню грамотности – первый класс, не больше. Значит, ему семь-восемь лет. Остальные сироты, значит, совсем малявки. 

  Тогда ерунда получается. Отец умер в двадцать семь лет?  Ну, допустим, заболел человек и умер. А мать тогда где? О ней вообще ни слова. Иначе письмо написала бы мать!

  Значит, мать умерла еще раньше. Тоже от болезни? Пусть пока будет так. Кто еще? Родня.  Значит, родни тоже нет, иначе бы они писали.

  Соседи могли помочь написать письмо? Могли, но не написали. Значит, нет и соседей. Эпидемия у них там, в их городе была, что ли?

 А почему в городе?  Черт, штамп же есть! Я кинулся за лупой.  Точно, на штампе можно разобрать: «Семеновский район».  Вот тебе и город!

  Из деревни письмецо-то!  Прям, как в книге известного романиста, забыл его имя – «на деревню дедушке». Только в моем случае еще хуже – на город дяде Вове.

  Я влез по уши в Интернет в поисках этого загадочного района. Нашел  на Среднем Поволжье.

   Глухая степь.  От этой Семеновки до  областного центра – пятьсот верст пехом. На карте ни одной асфальтовой дороги не обозначено.

    Проклятое Нечерноземье! Забытый и заброшенный район. Но зато теперь многое понятно, почему никто  трем детишкам не помог.

  Могла в их деревне вспыхнуть эпидемия? Могла!  Все перемерли, кроме этих малышков. Один, старший, пишет письмо и с оказией отправляет.

 Оказия? Кто мог забрести в вымершую деревню? 

  Бланк!  Это же бланк на уплату налога.  Уж что-что, а налоги родная администрация с нас даже с мертвых сдерет.

  Значит, дело могло быть так.  Посыльный из налоговой повез в деревню повестки. Никого, кроме детишек не нашел. Те попросили у него листок бумаги.

  Нет, ерунда получается. Он бы точно одиноких детишек с собой забрал. Не зверь, поди, а сапиенс, разумный.

  Эпидемия!  Посыльный в деревне от мертвых заразился и сам помер. Вот! А детишки нашли его сумку и достали бланк.  Вот это уже вернее.

  Так. Мрачная получается картина. Где-то  месяца два назад вымерла целая деревня, кроме трех ребятишек. Кто туда попадает – тоже заражается и умирает. А как тогда письмо детишки переправили на почту?  Я опять открыл карту.  Есть!  По самому северу района проходит железная дорога.  Вполне поезд может останавливаться на перегоне. На всех поездах есть почтовые ящики. Мишка  этот мог про  ящик знать.

   Значит, дети в ближайшей к дороге деревушке. Но ближе тридцати километров деревень не обозначено. 

  Да, не обозначено. Таких сейчас по России тысячи деревень и хуторов. Покинутых, забытых  и вычеркнутых из всех справочников. Их нет, но они есть.

  И в одной такой деревушке лежит мое золото. Ну, может, и не мое, но может стать моим.  Надо только за ним съездить. 

  Хотя… А как же болезнь, которая золото стережет и косит всех подряд?  Что это за эпидемия?  Грипп? Вряд ли. Оспа? Нет. Чума? Может, свиная или птичья? Какой только гадости эта цивилизация нам не принесла. 

  Ладно. Сделаю кучу прививок и куплю противогаз. А еще лучше – надену водолазный костюм. Тогда точно не заражусь. А почему эти трое не умерли?  Может, особенности организма?  Бывало такое раньше при эпидемиях.  Были люди, которых никакой вирус не брал. Божий промысел?

  Я представил себя, шлепающего в ластах по пыльной деревенской улице и засмеялся.
Если бы я знал, что меня ожидает потом – я бы заплакал.

  Но тогда у меня в глазах торчало по куску золота, своим блеском заслоняющее все реальные рассуждения.  Я собирался в поездку, как  друг Витька в свою глухую тайгу.  А ведь это все лишь самый центр России-матушки.  Если даже в центре надо ходить с таежной амуницией, что говорить про окраины?  Поэтому и не говорят.

   Решил ехать на одном из своих джипов.  Забил багажник и заднее сиденье припасами и канистрами с бензином.  Вроде предусмотрел все.  Рассчитывал на месячный отрыв от всего цивилизованного мира.  Одно слово – Нечерноземье!  Единственное белое пятно на совести любого правительства.

   По картам  автомобильных дорог  ехал только до областного центра.  Дальше на север карты врали безбожно.  Не было обозначено больше половины поселений.  А обозначенных дорог не было и в помине.

     Нет, они конечно, на бумаге были построены. И деньги чиновники за них получили сполна.  Дальше дело не пошло.  В центр ушла лишь полоска на карте, как благое пожелание. А оно, как известно, ведет только в ад.  Вот по такому «благому пожеланию» я и ехал уже вторые сутки. 

   Наконец, уперся в железную дорогу. Она, слава богу, была в натуре.  Даже все рельсы на месте.  И, надеюсь, гайки. Я доехал до  ближайшего перегона. 

  Так, а вот теперь надо искать ближайшее жилье.  Решил ездить кругами  через километр.   Наткнулся на два  заброшенных пруда. Уже хорошо.  И  возле одного из них увидел  сады.  Яблони, груши, заросли смородины и крыжовника.  Все  поросло метровыми сорняками. 

   Дальше ехать опасно. Вдруг и, правда, эпидемия. Решил заночевать возле садов с подветренной стороны.

   
    Утром проснулся от ощущения чужого взгляда. Слегка приоткрыл глаза.  Я спал на заднем сиденье  и мог видеть только одно боковое стекло.  Ничего опасного не было.
Значит, приснилось или показалось.

   Конечно, водолазный костюм я не одевал, только взял с собой два кислородных баллона и маску.   

   Сады обходил по очереди. От домов не осталось даже фундаментов. На их месте – только бугорки, заросшие лебедой и лопухами.

   Так я прошел бывший хуторок насквозь. Тишина.  Значит, не здесь.  Сел на берегу пруда, к которому выходили все бывшие огороды и с облегчением  стащил с лица мокрую от пота маску.

-Все равно и ты умрешь. Все умирают, - детский голосок за спиной заставил меня замереть в смертельном испуге.

  Лихорадочно натянул маску и опять включил подачу воздуха из баллонов. Медленно обернулся.

   Паренек лет восьми стоял поодаль, помахивая березовым прутиком.

-Так это ты Миш-ша? – заикаясь, спросил я.

Он молча кивнул.

 -И это ты писал письмо Хохлову?
-Не Хохлову, а хохлу. Папка его хохлом все время называл.  Но ты же не хохол. Тот с усами был. С белыми.  Это он тебя вместо себя послал?
-Да, - машинально подтвердил я. – А ты что, на Украину писал?
-Нет, я хохлу писал. И как папка велел, письмо бросил в поезд. Только не его письмо, а свое.
-А где папкино письмо?
-Сгорело, - тяжело вздохнул паренек. – Его дядьки на пожарке сожгли. Приехали и все тут сожгли.  И дом папкин сожгли.  Вместе с ним. И бабу Груню сожгли. И деда Гришку сожгли.

-А пожарка – это что?
-Что ли ты не знаешь? Машина такая красная,  пожары тушит.
-Пожарники? Так они тушат, а ты говоришь – сожгли.
-Да, они бензином тут все поливали и поджигали. С ними был еще дядька жирный такой. Бегал все время и кричал: «Дифекция, дифекция.  Все жгите».  И платком белым рот закрывал.  Потом они водку пили на пруду и уехали.
-А ты где был? Прятался?
-Да. В погребе бабы Груни. Там я живу. Там еды полно. В банках.

  Значит, дезинфекцию здесь все же сделали. Видимо, когда посыльный налоговый не вернулся.  Ну, а раз все трупы сожгли, то теперь заразы боятся нечего. И я снова с облегчением снял маску.

-А почему у тебя нет усов? Папка говорил, что все хохлы с усами.
-Были усы, но я их сбрил.
-Почему?
-Кушать мешали.
-А-а, вот и я ему говорил: «Тебе усы водку пить не мешают?». А хохол только смеялся и водку «горелкой» обзывал.
-А как его звали?
-Я же тебе сто раз сказал – «хохол».
-Миша, а что папка велел хохлу забрать?
-А-а. Я же тебе писал – золото, желтое такое. Много.
-А где?
-В пруду они его затопили. В соминой яме.
-Где?
-Ну, это где сом живет. Он хвостом крутит и в пруду ямы роет. А зимой в них греется, когда весь пруд замерзнет.
-Так что, там ям много?
-Много. А одна – самая глубокая. Туда до дна даже Федька не доныривал.
-А Федька – друг твой?
-Нет, - опять тяжело вздохнул паренек. – Тракторист. Тоже от чернухи помер.
-Чернуха – это болезнь?
-Да. Папка говорил, что ее к нам фельрица принесла, которая раньше у негров в Африке работала. Федька весь черный стал, когда заболел.
-Она врач, что ли?
-Нет, врач – это Петр Ильич, длинный такой. А эта фельрица с ним ездила. Вот, смотри, всю руку мне поцарапала, до сих не прошло, - Мишка показал мне три квадратика прививки на запястье.- Федька ее невестой звал. Говорил, женюсь на ней. Да не успел, помер. Все померли.
-А  друзья твои?
-Я же говорю – все. Что ли ты глухой?
-А в письме писал – козя и мука.
-А, это не друзья. Скотники они. Ну, эти, знаешь, которых на скот оставляют.  Придурки, короче. Козя живет с козами, а Мука – с коровами. Они, как люди, но не говорят, только мукают. У нас раньше в каждом дворе были. Потом все померли от чернухи.
-Покажешь их?
-А чо их смотреть? Они грязные и вонючие.
-А сейчас они в погребе?
-Нет, ты что?  Погреб мой. Они – на пастбище, в лесу. Мука мне оттуда молочко приносит.

   Я задумался. Слышал я, что, когда села укрупнять решили, не все соглашались переезжать в райцентры. А те, кто оставался, заводил натуральное хозяйство. А часть родившихся детей, как до революции, стали оставлять «на скот».  Их поселяли в коровники, не учили ничему, кроме ухода за животными. Короче, бесплатная рабочая сила.  А оформляли к школе, как дебилов. Да они ими и становились к тому времени.

   Мы двинулись к центру бывшего хуторка. Мишка за одним из бугорков поднял деревянную крышку, под которой оказался огромный погреб.

  Да, наготовила баба Груня закруток, как на атомную войну. Там были и соления, и маринады. Столитровые кадушки с капустой, огурцами и помидорами. Мишке всего еще не на один год хватило бы. Тем более, судя по его худобе, ел он мало.

  В погребе паренек вел себя по-хозяйски.  Зажег керосиновую лампу, освободил для меня одну из полок, чтобы я сел.

  На вторую полку поставил открытую банку с тушеным кроликом. Я попробовал – вкусно.
-Миша, а почему от пожарников спрятался?
-Папка велел тебя, то есть хохла,  дождаться обязательно. Вот схрон тебе отдам, тогда и уйдем.
-А куда? Родня есть в райцентре?
-Нет. В интернат сдамся, так папка велел.
-Миш, а мамка где? - задал я осторожно вопрос.
-Мамка на мне померла, - парень грустно подпер ладошкой щеку.

  Так, ясно. Значит, он младший в семье. А мать умерла при родах. А Козя и Мука – старшие его братья. Тут я в своих расчетах ошибся.

-Миша, а где писать учился – в школе? – я решил уйти от грустной темы.
-Нет,  папка мне к школе учебники купил, показал  все буквы. Потом  с ним сказки переписывали. Он говорил, что к школе пригодится.

   Спать я ушел в свой джип. Долго ворочался, пока мне в голову не пришла шальная мысль.  А что,  если Мишку с братьями забрать в свой замок?  Места там полно. Ведь я давно мечтал о детях.  Но, то работа мешала, то постоянные нелады с женщинами.
   
  Не понимали мы с ними друг друга. Мне в дом нужна была хозяйка, мать моих детей, а попадались, то модели худосочные, торчащие по полдня перед зеркалом, то барышни шопинговые, не вылезающие из моего кармана и магазинов.

  Понравился мне Мишка. Самостоятельный парень. Крепкий, с характером, не плакса.
Надо еще братьев посмотреть. Не верил я, что человека можно насовсем в скотину превратить. Давно хотел себя проверить, как воспитателя. Не преступников перевоспитывать, а просто кому-то передать весь свой накопленный опыт, свои знания.
Вот и будет у меня теперь такая возможность. Род продолжу, Мишку на фамилию свою запишу.

  Паренек разбудил меня  в шесть утра.

-Миша, а в чем золото утопили?
-В камере от машины.  А к камере трос стальной привязан. За него тащить надо, - малыш подал мне лопату. – Вот здесь яму копай.

   Кончик троса показался на метровой глубине. Потом еще пришлось прокопать канавку к самому берегу пруда.

  Но сколько я не тянул, трос не сдвинулся ни на сантиметр. Видно, груз занесло тиной.

-А если твоей машиной? – Мишка показал на джип.

   Умненький мальчик. Действительно, что это я надрываюсь?

Джип выволок камеру из глубины очень даже легко.  Я нетерпеливо полоснул по ней ножом. Внутри блеснул желтый металл. Есть!

   Я начал аккуратно разрезать камеру по кругу.  Когда она распалась на две части,  ахнул.

    В прозрачных пакетиках лежали золотые крестики. В нескольких  отдельно были цепочки к ним. И еще – четыре залитые стеарином иконки.

  Стеарин я очищать не стал. Боялся поцарапать. Решил потом вытопить иконы в кипящей воде.  Я быстро упаковал клад в потайное место под днищем джипа. 

  В прекрасном настроении  поехал в сторону леса. Пришло время познакомиться с Мишкиными братьями.

   Джип пришлось остановить на опушке.  Малыш сказал, что сам приведет братьев.

Прошел почти час, когда они, наконец, вышли из леса.

  На вид обоим было лет по десять. А были они близнецами. Этакие грязные белокурые ангелочки.  Цепко держали друг друга за руки и кидали на меня враждебные взгляды.

  Мишка долго им что-то объяснял на руках и непонятными мне звуками, прежде чем они согласились сесть в машину. 

  В погребке близнята сразу же свернулись клубочком в уголке, а  утром сбежали назад в лес.

-Они только о своих коровах и козах и думают, - недовольно сказал Миша. – Еще в потемках ушли доить свою скотину.

  И тут я ему рассказал о своих планах.

-У тебя есть свой замок?  Здорово! - глаза у паренька разгорелись. – Покажешь?
-Не только покажу. Если понравится – будешь там жить. Ты вот мне лучше подскажи, как братьев твоих туда перевезти?
-А никак. Они без скотины уже не могут. Да пусть живут в лесу, с голоду не умрут. Они коров кормят, а коровы их.

   Меня немного покоробило его такое отношение к родне, но…

  В общем, мы уехали, оставив братьев в лесу с их стадами коров и коз.

  Почти месяц я провел в заботах по устройству паренька в его новом жилище. Оказывается, не так это просто – начать жизнь ребенку с нуля.

  Как вырвать близнецов из леса я понял, когда случайно увидел на дороге трейлер, перевозящий свиней.  Тут же договорился с хозяином машины и  через два дня возле моей дачки мукали коровы и блеяли козы.

   А я принялся возвращать близнецов в мир людей.  Начал с обычной гитары. Освоили они ее буквально за месяц.  Я ставил на полянку магнитофон, а они по очереди подбирали мелодию. У обоих оказался стопроцентный музыкальный слух. А их – в хлев.

   Потом я вычитал в Интернете, как американцы приучали в африканских колониях негритянское население к труду с помощью игральных автоматов.

   Раньше ведь, до колонизации, аборигены не имели нужды в деньгах. Еда в изобилии росла на деревьях. Поднял руку и сорвал банан. А вот для развлечения на автоматах нужны денежки.

  Я показал близнятам несколько игр на компьютере.  Но чтобы фигуры на экране двигались, нужно уметь работать мышкой, а чтобы выбрать другую игру – нужно знать клавиатуру. На это у нас с ними ушло еще два месяца. А потом, когда они освоили азбуку и стали говорить, дело пошло намного быстрее.

  По мере их обучения, я потихоньку распродавал привезенных с ними животных. Увлеченность учебой у близнят была столь велика, что вскоре я подарил им двух котят и они перестали каждые пять минут выглядывать в окно на своих коровок и коз.

   К зиме учеба пошла такими темпами, что братья обогнали в развитии Мишу. Он вовсе не переживал по этому поводу, а даже радовался, получив, наконец, полноценных партнеров для своих игр.

  А золото?  Золото оказалось позолотой.  Это обнаружилось, как только я решил пополнить кошелек. В скупке мастер капнул на крестик, а под тоненьким слоем золота  оказалась чистейшая латунь. Подтвердилась давняя и грустная истина, что  не все то золото, что блестит.

  Четыре иконки из клада  оказались намного дороже крестиков.  Но и их ювелиры не взяли, показав мне каталоги,  где они числятся пропавшими из украинских музеев. Продать их теперь  не возьмется ни один аукцион. Пришлось без объяснений пожертвовать клад местной церкви. Батюшка долго целовал мне руку, бежал следом и крестил.

   Ничего, вот близнята школу закончат  и  заведем собственную молочную ферму.
Но уже современную, с компьютерным управлением.