Новоселье продолжение второй части Если любишь

Вскоре перед нами встал вопрос, куда разгружать контейнер! Вдобавок произошло досадное недоразумение, сначала нужно было заплатить штраф за его простой. А ключи от квартиры не выдавали, объясняя, что в наш дом временно поселят семьи военнослужащих из аварийного дома. Володя нервничал:
– Как будто нас проверяют на прочность! Что делать – или платить три цены за хранение контейнера, или выгружать вещи в мастерскую на шестой этаж по узким лестницам.
– Ты не поверишь, мне так не хочется переезжать – я привыкла жить в центре.
– Думаешь, мне охота перебираться из центра в спальный район? Опять же, если в нашу квартиру поселят военных…
– Война что ли начнется? – задевала я. – Они все же не мошенники…
– Хуже! Нам грозит вечное соседство с картинами, – дразнил меня Володя.
– Вот этого нам, пожалуйста, не надо. Мне одного шрама на переносице достаточно на память, – припомнила я печальный опыт.
– Как же этюд упал на тебя неаккуратно, – улыбался примирительно он.
– Ты этюд жалеешь или меня?
– Этюд, конечно! Это посвящение в святая-святых.
– Нет, это предупреждение, что мастерская храм, и что ложе любви подальше от стены ставят. И вообще надо аккуратнее с этим делом! – А сама наступала, шагая мягко, словно кошка. – Так кого тебе жалко, меня или этюд? Скажи, сейчас же!
– Тебя, тебя, – и продолжал с прежним спокойствием разбирать что-то в письменном столе.
В эту минуту я уже была рядом и дотронулась до него. Он не совсем понял меня. А я крепко прижалась к его спине, сомкнув руки на груди. Затем медленно расправляла засученные рукава рубашки, расстегивала пуговицы...
– Что ты делаешь? – спросил он и, кажется, замер.
– А вот сейчас тебе покажу, кого тебе жалко. Не бойся, жив останешься…
Что, страшно? – шептала я ему на ухо…
Наконец тело его сделало еле заметное движение к готовности, пульс стал чаще…
И нашу любовь было не унять ни местом, ни словом…

– Я где-то слышала, что не любящий человек опасен для общества, – сказала я, сделав глубокий выдох, истомно потягиваясь. – Перенести бы нашу квартиру сюда, в центр города.
– Хорошо было бы, Веронька, но чудес не бывает, – выдохнул он с сожалением.
– Не бывает! Какое ты сейчас только чудо вытворил… в храме искусства, в греческом зале, в греческом зале…
– Надо, Веронька, надо переезжать. Жить в мастерской нет никакой возможности. Запах растворителей и красок невыносим для тебя, да и вреден для Кати, – убеждал он. В храме, говоришь?! Посмотришь, какие чудеса, я вытворю с тобой в отдельной квартире!
– Знаешь что, поговори с управдомом, объясни ситуацию, – предложила я.
– Да разговаривал – не помогает, надо по столу стучать. Другого выхода нет.

Он так и сделал: требовал ключи, предупреждая, что выломает дверь и по праву вселится в свою квартиру. И, наверняка, выломал бы, но, поняв его решимость, управдом ключи выдал. Наконец, с чувством собственной победы, в радостном нетерпении мы пошли осматривать новое жилье.
Тут все дышало новизной. И широкие лестничные пролеты, и площадки для мусоропровода, все как в лучших домах. Володя вручил мне ключ, и я с трепетом открыла дверь. Нашу радость поймет тот, кто хоть когда-нибудь получал квартиру в новом доме. Пустые, отдающие запахом свежей краски комнаты. Пол, покрытый линолеум, по которому не ступала нога хозяина.
Володя, пропустив Катюшку вперед, переступил порог следом. Постукивал ладонью каждую стену, обклеенную простенькими обоями, будто искал клад. Раскрыл дверцы, заглядывая внутрь встроенного шкафа.
– О, и мебель есть, и ванная! Ух, и заживем! Веронька! – глаза его лучились, и улыбка не сходила с лица.
– Мебели-то у нас и так хватает, – тревожилась я. – Куда мы все ставить будем? Придется этот шкаф сломать!
– Ломать – не строить, только скажи…
Катя, довольная, бегала по квартире, заглядывая в каждый уголок; весело кружилась в пустоте комнат.
– Папа, смотри, какая маленькая комнатка! Ух, ты, и печка есть!
– Все Катя, начинается с печки!
– Как это с печки?
– Коридор начинается с вешалки, а кухня с холодильника, – заключила я.
– А спальня – с кровати, – сказал Володя.
– Кровать – значимое место, гнездышко.
– А у меня нет гнездышка – с грустью выдохнула Катя.
– Будет тебе кровать, я же обещал.
– Не красна изба углами, – перевела я разговор, зная, что дети не прощают невыполненных обещаний, – и радостно заключила. – Теперь есть куда разгружать контейнер!
Тут же отправила брату телеграмму, просила помочь, но брат не приехал. Знать бы заранее, что нам одним придется разгружать пятитонную махину, и половины вещей не нужно было брать, думала я. Окинув взглядом выгруженное из контейнера имущество, я себе не завидовала. Но пока даже представить не могла, чем это нам всем грозит.
Сначала подъемы на пятый этаж сопровождались поцелуями при встречах на площадках. Володя успевал и Катю поднять на руки по ходу, потом, останавливаясь, лишь подбадривал:
– Молодец, Катюня! Ты, самое главное, принеси игрушки, одеяло и подушку, а остальное мы сами.
– На коробках же не нарисовано, где игрушки, да мы игрушки не брали, даже мама, мы их соседскомуАндрюше оставили.
– Я куплю тебе много игрушек, – пообещал Володя.
Катю подгонять не надо было, она и так старалась. А уж как мы-то, как спешили перетаскивать пожитки! Но каждый подъем давался все труднее. Погода испортилась – пошел дождь, мокрый и холодный. Надо было торопиться, время поджимало, темнота спускалась снеговой тучей на город. Радость сменилась болью в ногах, руки опускались. Я еле таскала тяжелые коробки, ноги заплетались. Уже откровенно раздражалась на нежелание Володи хотя бы чужих людей позвать. Мог бы и не грузить кровать, а оставить, все равно она не войдет в нашу крошечную квартиру, – думала я, а вслух сказала:
– Надо было хоть Десяткина позвать, все же мужчина!
– Десяткина, у него ноги болят! Какой с него помощник.
Володя молчал, своего настроения не выдавая, и казалось, не чувствовал усталости. И в конце наших многочисленных подъемов, улыбаясь, сказал:
– Необходимо выпить с устатку.
– Может не надо, да и где же взять?
– Я быстро – одна нога здесь, а другая там.
Вернулся он скоро, соорудил из первой попавшейся мебельной доски стол. Руки его слегка тряслись, но водку налил четко, по полной кружке. И колбасу нарезал ровно.
– Ну, вот и справились сами, а ты говоришь, помощь нужна! С новосельем, Веронька!
– И тебя с новосельем! Ты сам-то как? Будут завтра мышцы ног болеть – всю тяжесть взял на себя.
Наша маленькая «работница» совершив неоднократное восхождение на пятый этаж, не дождавшись ужина, заснула в одежде, пристроившись на большой коробке, смешно посапывала во сне. Володя осторожно снял с нее сапоги, расстегнул серую кроличью шубку, с которой она не расставалась, аккуратно развязал шапку. Катя ничего не видала и не слышала, она спала.
– Ничего, бог даст, все устроится, – тихо сказал Володя, окинув хозяйским глазом комнату.
– Даже не верится, что все это мы перетаскали втроем.
– Глаза боятся, а руки делают, – улыбался Володя восторженно.
Меня не оставляло чувство, что мы заживем счастливо, именно с этими мыслями я, тут же отключилась на груде коробок. А где спал Володя, я не знаю, но нас не тревожил.

Началась сибирская зима с ветрами и стужами. Наконец-то у нас есть свое жилье. Но суровая зима выстудила маленькую квартиру. И как мы ни утеплялись, все равно было холодно. Говорят, «дома и стены помогают». Но после физической перегрузки и стены не помогли, и мы заболели.
Лечились мы народными средствами, вдыхали под одеялом горячие пары сваренной картошки в мундирах. И Володя носился с нами как с писаными торбами, не позволял нам вставать с кровати, с утра готовил нам завтрак и кормил нас с ложечки. Мне дорого было его внимание – приятно быть любимой и любить!
Зимними вечерами Володя, собирая мебель, был весел и счастлив. И мы вместе с ним – все было для нас как в первый раз. Понемногу справились с денежными трудностями, радовались тому, что имели, дарили друг другу тепло своих душ. Может быть, несколько старомодно, но все самое лучшее – общение, отношения и всего понемногу. Что такое была для нас жизнь – смена дней и ночей, работы и отдыха. Но если тебя ждут и тебе рады, это и есть счастье. Счастьем был каждый день и час, проведенный вместе.
Как-то Володя заболел, теперь мы с Катей его лечили. Он не очень охотно соглашался на все наши процедуры, но не сопротивлялся. Я отломила два крошечных кусочка чеснока. Катя обернула их ватой и затолкала Володе в обе ноздри, заверив, что от насморка хорошо помогает. В дверь неожиданно постучали, и он пошел открывать. Вернулся он скоро, шумно возмущаясь:
– Я выступил перед дамой, как сопливый пацан – из носа вата торчит.
И он уже вытаскивал чеснок из носа…
– Ну вот, мы тебя лечим, а ты, как маленький, боишься, и еще нас заразишь, – запечалилась Катя.
Володя немедленно затолкал вату обратно.
Вот такой выдался у нас медовый месяц. Мы любили друг друга, а где настоящая любовь, там и счастье.