Мемуары Франца Пайка - Игры

Франц Пайк имел свой подход к женщинам. Будучи человеком чрезмерно общительным и энергичным, он без труда заводил друзей на каждом новом месте работы и в каждом месте, где бывал вообще. Он также поддерживал связь с маленькой общиной своего родного края, пользовался помощью приятелей, сетей знакомств, а в иных случаях и вовсе завязывал разговор с прохожими. Таким образом, в кругу его общения оказывались многие сотни человек, среди которых он и курсировал, подобный левиафану или киту – Франц чувствовал нутром подводные течения, умел фонтанировать, но умел и оставаться под водой, если того требовал случай. Одним словом, Франц был ловеласом. Да, его вид не заставлял трепетать нежные женские сердца или дрожать слабые ножки, но он и сам прекрасно об этом знал, а потому играл по своим правилам.

Сначала Франц закидывал приманку в огромную сеть знакомых первого и прочих порядков, где находил барышню, не имевшую ничего против встречи. Или же действовал по ситуации, если мужской голод просыпался во время какого-либо мероприятия.
Неловкость начального этапа общения Франц сглаживал шутками, байками и веселыми выходками, что приводило спутницу в хорошее расположение духа и вызывало следующие мысли: «А этот Франц не так уж плох. По крайней мере, с ним не скучно. Конечно, откуда-то идет этот запах, но…». Перемены в барышнях не оставались незамеченными, так что Франц потирал мысленно руки и продолжал получать удовольствие от разговоров, медленно переходя к следующему этапу, который можно назвать дружеским флиртом. Он рассказывал истории, трогал девушек за разрешенные приличиями места, выдумывал маленькие игры и поводы вызвать смущение, интерес и другие чувства, причем делал все это естественно и даже искренне.

Разумеется, бывали и осечки. Например, однажды на скелете барышни оказалось слишком много плоти, в другой раз в лучах солнца дама оказалась чуть морщинистей, чем при свете луны, а в одном случае женщина была настолько по-восточному небрита, что Франц вынужден был собрать все свое мужество, чтобы довести дело до конца. Не обходилось и без неприятных травм, но Франц был стоек и терпелив, умел различать возможности и ловить плоды, когда те падали, набухшие от сладострастия, прямо в его натруженные ладони.

Последний этап развивался стремительно. Франц продолжал играть в дружеский флирт, барышня же подыгрывала, думая, что Франц ведет честную игру. Но вскоре наставал момент, когда флирт переставал быть дружеским и переходил в своеобразную форму внушения. Перенесенные в мир Франца с его одами прелюбодеяниям и содомии, с его беззаботностью и кажущейся простотой, вырванные из потока обыденности, дамы на короткое время пересматривали свои ценности и забывали о первом впечатлении, что произвел на них Франц. Франц различал это и переходил к действиям. К концу последнего этапа девушки не успевали опомниться, как становились участницами половых сношений в садике, на берегу реки, за гаражами или в ватерклозете некоего дома или заведения.

Для некоторых дам это было избавлением от великой скуки, что тяжелела со временем и несла в себе что-то от смерти, вечного одиночества; другим нравился промискуитет сам по себе, а Франц был лишь очередным опытом; третьим Франц по-настоящему нравился до тех пор, пока они не понимали, что он неспособен на что-то серьезное, а потому либо прекращали с ним всякие отношения, либо переводили его в разряд приятелей. 

Однажды Франц стоял на автобусной остановке. Сигарета дымила в руке, взгляд следил за уличным движением. Он был чисто вымыт, причесан и бодр. Он всматривался в проходивших мимо девушек, гадая, какая из них станет его сегодняшней спутницей, понимая в то же время, что его-то спутница узнает наверняка. Наконец он остановился на белокурой высокой барышне и сразу все понял. Она была прилично одета, что его несколько смутило, но не сбило с толку, хотя его собственная обувь и была изношена в лохмотья. Девушка подошла к Францу. На лице ее отразилось сомнение, однако она взялась за предложенный локоть, позволив Францу выбирать путь.

Они миновали желтое здание в духе Гостиного Двора (которое вызвало у Франца ассоциацию с Достоевским), повернули в переулок, где Франц и начал переходить к дружескому флирту. Девушка от души смеялась, шутки и ужимки Франца приводили ее в восторг. Франц хохотал, трогая ее за руки и талию.

На перекрестке их внимание привлек инвалид, с улиточной скоростью переходивший дорогу на красный свет. Франц подумал: «Бесстыдный старик, думает, что инвалидам все разрешено. Раздави его экипаж, я и слова не скажу». Вслух он ничего не произнес, только немного нахмурился, после чего повернулся к спутнице с блеском в глазах.

- Василиса, я должен выразить свое восхищение Вашим именем. Оно такое… славянское, звучное и чертовски прекрасное, честное слово! – воскликнул Франц.
- Бросьте, Франц, что это Вы, в самом деле, – сказала Василиса.
- Нет-нет, я вполне серьезен. К слову, я также хочу признаться кое в чем, - сказал Франц таинственно.
- Говорите же.
- Не знаю, поддержите ли Вы меня, но все же… Василиса, я – славянофил.
- Славянофил?
- Знаете, как Ломоносов и Тютчев и Чайковский… Хотя нет, Чайковский все же нет.
- А Вы чем-то похожи на Ломоносова, по правде говоря. Только с бородой.
- О, это очень мило с Вашей стороны, но боюсь, что нас объединяет только родство с народом. И любовь к поэзии.
- Вы любите поэзию, Франц?
- А Вы, Василиса?
- Ответьте первым, негоже переспрашивать у дамы.
Франц подумал: «Черт подери, это вам не Криста».
- В какой-то степени – да.
- Так же, как и я. Весьма выборочно.
- О, Василиса, Ваш лик бесподобный, едва я узрел, как тотчас возжелал! – сказал Франц и воздел руки к спутнице.
Василиса рассмеялась. Франц повел ее в садик.

Стоял поздний вечер, но на покрове травы еще желтели пласты заходящего солнца, словно выложенные брусчаткой между теней ограды. В садике было прохладно, дальняя часть находилась в тени, ближняя местами оставалась освещенной. Одна скамья оказалась занятой. Франц завлек Василису в тенистую часть садика, выбрал скамью неподалеку от статуи неведомого зверя и сказал:
- Василиса, Вы меня любите?
- Что? Я впервые вижу Вас, Франц, – вскинула брови Василиса.
- Ну, знаете ли, я решил спросить, так сказать, без обиняков.
- Что Вы, Франц! Вы мне, несомненно, нравитесь, но любовь, гм…
- Вы мне тоже нравитесь, Василиса. Кстати, - добавил Франц, - не согласитесь ли Вы, что нынче стоит самое влажное, теплое и упругое лето за последние годы?
- Может быть, - ответила Василиса, - Я, право же, не знаю.
- Дело в том, что… - начал Франц, но мимо прошла молодая мамаша с кричащим ребенком и сбила его с мысли. Он взглянул на Василису, задумался на секунду и сказал:

- Я говорил Вам, что когда-то работал на пшеничных полях в степях Казахстана? – спросил вдруг Франц.
- Нет, но звучит так… романтично.
- Весьма романтично, Вы правы. Целыми днями мы надрывали спины, изнывали от жары и спасались от роев саранчи, а вечерами доили кобылиц, пили кумыс, купались голышом в глубокой бурлящей речке, после чего шли постигать искусство любви к полудиким восточным женщинам. Тогда я впервые и столкнулся с понятием великого оргазма.
- Хм-м-м… - протянула Василиса, - Хм-м-м. И что же это за понятие?
- Это сложно описать вкратце, настолько сильное и ни с чем несравнимое это ощущение, - начал Франц. -  Когда двое любящих находятся в глубоком сексуальном соитии, они растворяются друг в друге. Тогда женщина уже не женщина, а мужчина не мужчина. Вибрация тела так мощна, что вы забываете о его материальности. Оно превращается в феномен электричества, а это и есть электричество. И постепенно, если двое любят друг друга и отдаются друг другу, они отдаются этому моменту пульсации и, становясь энергией, теряют страх. Когда тело теряет границы, когда оно становится воздушным, как бы полностью испаряясь, и когда только энергия остается и ощущается лишь тонкий ритм пульсации, вы вдруг обнаруживаете, что вас как бы нет. И когда вибрация партнеров становится ритмичной, биение их сердец и тел становится единым, тогда это становится гармонией. Их уже больше не двое. Теперь они круг и пульсируют вместе, их сердца больше не разъединены, их ритм един…
- Прекратите, Франц. Давайте уже перейдем к практической части, - сказала Василиса нетерпеливо, взяла Франца за руку и увела в кусты.

Франц выполз из кустов первым. Человек на скамейке оказался тем самым инвалидом, которого они встретили ранее. Он трясущимися руками сжимал трость и жевал губы, пытаясь что-то сказать. Его голова дергалась из стороны в сторону, а глаза были полны негодования. Он увидел Франца и попытался привстать, но ноги не слушались. Тогда он сел, повернулся к Францу и, подняв трость, сказал:
- Развратники! Грешники! Как не стыдно? В Румянцевском садике, средь бела дня, на глазах у инвалида! Моя бы воля…
- Моя бы воля, - прервал Франц, - И вас бы переехал экипаж. Всего доброго, - добавил он, почтительно кивнув. В это время из кустов, отряхивая платье, вылезла Василиса. Она выглядела удовлетворенной. Инвалид раздувал щеки, вертел в руках трость и пытался встать, но неизменно терпел поражение. Молодые люди скрылись из вида.

Франц повел Василису к одной из площадей, где иногда собирались его приятели. В этот вечер он не рассчитывал встретить кого-то особенного, но все-таки встретил. Клара, хорошая знакомая Франца, стояла среди людей с серьезными лицами, одетых в темные одежды. Все было хорошо в этих людях, но у Василисы они вызывали некое отторжение, словно бы за маской вежливости и даже приятности скрывались сомнительные личности, непохожие на нее, непонятные ей и вообще как будто ненормальные. 
 
- Клара, знакомьтесь, это Василиса, - сказал Франц.
- Клара, - барышня протянула руку. - Какая неожиданная и приятная встреча.
- Мое удовольствие, Клара, - сказала Василиса.
Клара рассматривала то Василису, на платье которой остались следы от травы, то Франца, в чьих волосах застряла веточка. Она понимающе улыбнулась и увлекла Франца в сторону.
- Франц, Вы же возьмете меня с собой, мне здесь совсем одиноко, - сказала она почти жалобно. – Сегодня у меня настроение для веселья. Давайте же веселиться!
- Собственно, кхм-кхм, – сказал Франц. Он посмотрел на Клару, оценивая свои шансы, затем обернулся и посмотрел на Василису. Какая-то мысль мелькнула в его глазах, после чего он ответил: - Почему же нет, у Вас сегодня будет приятная компания. Пойдемте же к Василисе.
- К Василисе, хо-хо, - сказала Клара жеманно и ткнула пальцем в спину Франца.

Они зашли в парк. Клара и Василиса быстро нашли общий язык, вскоре уже щебетали, держались за руки и временами со смешком посматривали на Франца. Он предложил продолжить вечер в его апартаментах. Девушки согласились, тем более что Франц недавно переехал и жил неподалеку, а солнце почти село. Они перешли по мосту, свернули в переулок, после чего Франц провел их во двор аккуратного старинного дома и отвел на третий этаж. Ключи шумно звенели в его руках, замок никак не поддавался. Из-за двери что-то крикнули. Несколько мгновений спустя дверь отворилась. Франц различил в полумраке седины домовладелицы.

Подслеповатая старушка никак не могла уснуть. Услышав звон ключей, она выбралась в коридор, открыла дверь и принялась разглядывать гостей.
- Добрый вечер, фрау Хилфигер. Это мои гостьи – Василиса и Клара.
- Здравствуйте, молодые люди. Какие милые девушки, - сказала старушка Францу на ухо, но дамы все услышали и умиленно переглянулись.
- Вы правы, очень милые, - ответил шепотом Франц. – Мы с ними немного посидим в моей комнате, поставим пластинку Брамса, нет-нет, не беспокойтесь, очень тихо, чуть слышно. Что Вы любите у Брамса? Колыбельную? А, четвертую симфонию, конечно, но мы все же послушаем адажио из третьей, чтобы ненароком не разбудить Вас. Поиграем в шахматы, выпьем Вашей чудной настойки. Одним словом, ничего неприличного, фрау Хилфигер, будьте спокойны.
- Хорошо, проходите, только не шумите, пожалуйста. Предыдущий жилец был такой буян! Ох, милый Франц, что-то мне нехорошо. Пойду, наверное, прилягу, - сказала старушка. – И поставьте колыбельную, она и правда мне очень по душе.

Франц впустил девушек в свою комнату с весьма скромной обстановкой. У окна стояла кровать, рядом с ней – маленький столик и два стула. На тумбе громоздился проигрыватель. Франц поставил Брамса, прокрутил до адажио. По комнате рассыпались невесомые звуки струнной группы, повеяло меланхолией. Девушки сидели на кровати с мечтательным видом. Франц достал из-под кровати ящичек с шахматами. Василиса вышла в уборную. Франц высыпал фигуры на кровать.

- Клара, Вам нравятся шахматы? – спросил Франц.
- Нет, боюсь, что я совсем не сильна в шахматах, - ответила Клара.
- Тогда сыграемте в шашки. Если Вы забыли, я помогу, - сказал Франц, после чего начал выставлять фигуры на поле, задевая руки Клары. – Ну вот, все готово.
- Ой, я совсем забыла, как ходить! – сказала Клара.
- Ничего, я объясню. Смотрите, - сказал Франц. Он взял ручку Клары в свою ладонь и стал объяснять, как и куда следует ходить.

На протяжении партии Франц оставался крайне любезным, говорил с чувственной нежностью, подсказывал ходы, случайно задевал противницу, мягко на нее смотрел. Когда один из локонов закрыл глаза Клары, Франц заправил его ей за ушко. Их глаза встретились, после чего он наклонился и поцеловал ее. В это время вошла Василиса. Она не удивилась, увидев Клару в объятьях Франца, а напротив, подошла к ним украдкой и, отстранив Франца, сама страстно поцеловала Клару. Безмолвный Франц смотрел на это с широко раскрытыми глазами. Барышни ласкали и раздевали друг друга, стонали, вздыхали и извивались самым вызывающим образом. Франц скинул рубашку, ремень, брюки, позволил себе довольный смешок, а затем присоединился к девушкам.   

- Франц, Вы что, порезались? – сказала Василиса через некоторое время. Пятнышки алели на белье.
- Вроде бы нет, насколько я помню… - сказал Франц. Он посмотрел на кровать. На ней была кровь. Вдруг он ощутил биение сердца и понял, что это его собственная кровь выходит с каждым ударом из травмированного органа. Он громко застонал, Клара вскричала от ужаса, Василису передернуло. Девушки спрыгнули на пол, задев стулья. Стулья рухнули и наделали много шума. Франц пытался остановить кровь, не переставая стонать и чертыхаться.

В дверях показалась женщина-гигант в нижнем белье. Дряблые пудовые груди свисали до самого живота. Над верхней губой пробивался даже не пушок, а вполне черный мужской ус. Женщина прогремела плотным баском:
- Эгей! Что это у нас тут? Батюшки, а барышни-то совсем раздетые. Хо-хо-хо! – гоготала она, но сейчас же стихла и добавила, - А ведь и я была когда-то красивой. Влюбилась в женатого, эх…
Со скупой мужской слезой она удалилась из комнаты, но вместо нее показалась близорукая мордочка фрау Хилфигер.
- Франц! Франц, душечка, что за шум, где Ваши гостьи, все ли хорошо? – говорила она.
- Все чудесно, фрау Хилфигер, - сказал Франц, сдерживая стоны, - Все замечательно, черт подери.
Клара и Василиса спешно одевались, Франц укутался простыней. Старушка надела очки. Ее взгляд скользнул мимо полуодетых девушек на Франца, завернутого в окровавленную простыню.
- А-а-а! – закричала она. – Что же, что же Вы наделали, Францушка? Как же это так?
- Понимаете, фрау, Василиса – специалист по интимной гигиене. Вернее – по бикини-дизайну, если Вы знаете, о чем я. Я отчаянно нуждался в ее услугах! Клара же поддерживала меня, правда, малышка Клара? – лепетал Франц. – Без нее я бы не решился, понимаете, фрау Хилфигер? Мужчина же… - Франц оборвал фразу, уткнулся в подушку и истерично засмеялся.

Старушка посмотрела на него с сочувствием, попросила девушек позаботиться о юродивом. Василиса закрыла за ней дверь, поймала взгляд Клары.

- Бикини-дизайн!? – засмеялись они в один голос. - Браво, Франц!