Город

Фонтанка сегодня ночью такая ласковая, как мама. Мне плохо. Сейчас три часа ночи, мне не спится, я решила выйти на улицу, подышать воздухом. Всматриваясь в воду, я думала о том, что будет, если спрыгнуть вниз, наверно, вода подхватит и понесёт меня куда-то, я буду лежать на её поверхности, раскину руки, буду плыть и смотреть на небо. Может, я уплыву далеко-далеко, мимо Троицкого собора, мимо Коломны, дальше к Канонерке, затем через Финский залив в Балтийское море. Так  дальше и дальше от моих любимых людей и мест. Но, чем дальше я буду уплывать, тем ближе я буду с каждой минутой, а к утру вернусь и никто не заметит, что меня не было так долго! Уже начало рассветать, я почувствовала, что чугунная ограда набережной такая холодная. Может, ещё поспать? До школы еще несколько часов. Нет, пройдусь, хорошо на улице, раннее утро, нет ни людей, ни машин, только Питер и я.

Свернув с Фонтанки на Вознесенский я вспомнила Достоевского, я его всегда вспоминаю, когда гуляю здесь. Мне становится неловко говорить о том, что я люблю Достоевского, это скучно и «избито». Все могут сказать: «Я люблю Достоевского!» для того, чтобы казаться умней, чем есть на самом деле, и все, так или иначе, действительно, знакомы с его творчеством – ведь мы все его проходим по школьной программе. Но навряд ли его все могут понять так, как понимаю его я. Мне нравятся его произведения за его болезненность. Не каждый может понять человека, говорящего по ночам с домами. А дома бы отвечали ему. Ведь дом не будет каждому открывать свою душу. Только ночью дома просыпаются и начинают жить. Когда ты идешь по набережной ночью совсем одна, вот только тогда можно с ними поговорить – обратиться к какому-нибудь дому: «Как ты? Не холодно тебе? Сегодня довольно сильный ветер, ты поплотнее закрой свои двери, чтобы тебе не дуло». Он с благодарностью  поднимет веки, взглянет на тебя и прошепчет: «Спасибо тебе за заботу. Ты сама-то чего не спишь, ходишь здесь одна, не страшно?»

«Нет, мне не страшно, мне сейчас так грустно, что мне всё равно…»

Мы бы помолчали вдвоём, остальные дома тоже проснулись от нашего разговора и молча созерцали ночное питерское небо. Оно всё в разводах – голубые, тёмно-синие и фиолетовые пятна растеклись по небу и смотрели сверху на нас.

Один дом вздохнул: «М-да-а-а-а», а другой решил, что можно прервать молчание и сказал ему: «День, должно быть, будет теплым» и, не дождавшись ответа, продолжил: «Сегодня у меня в парадной женщина одна так плакала! Похоже, случилось что-то у неё» «Да нет, женщины постоянно плачут, от жалости к себе» - ворчливо сказал другой старый дом. Тут послышался женский голос, это говорила женская поликлиника: «Вам, мужчинам, нас не понять, нам гораздо сложнее жить, вам даны сила, ум, логика и постоянство, а мы личности слабые и эмоциональные, нам, действительно, бывает себя жалко, мы плачем от бессилия!»

Я иду дальше по Вознесенскому к Неве, постою на Дворцовом, перегнувшись через перила, посмотрю вниз на чёрную, как нефть, бурлящую воду и пойду обратно по Вознесенскому же, я его очень люблю, под перешептывание домов, а воздух-то какой! Посплю пару часов.