Счастливый семейный портрет

 Без пятнадцати семь. Варвара подошла к окну и выглянула вниз в надежде увидеть кого-то из своих близких, спешащих с букетом ее любимых красных роз (или без него, ведь это не важно) на ее праздник. Но во дворе никого не было, лишь черная десятка стояла у соседнего подъезда, терпеливо дожидаясь своего хозяина.
     Варвара начала нервно теребить листочки бегонии, росшей в горшочке на подоконнике, и внезапно вспомнила, что три дня не поливала цветы. Она уже собиралась было пойти за водой и исправить свою досадную оплошность, как вдруг заметила в окне дома напротив семью, за которой частенько наблюдала. Ничего предосудительного Варвара в этом не видела, ведь она не знала ни их имен, ни фамилии, ни чем они занимаются по жизни (словом, ничего о них не знала), просто иногда, одинокими скучными вечерами, стоя у окна, она смотрела, как они ужинают, играют в карты, домино или ложатся спать. Глядя на них, Варвара часто повторяла: «Вот такой и должна быть счастливая семья!» Она никогда не видела, чтобы они ссорились, кричали друг на друга или что-то в этом роде. Вот и сейчас, отец (полный, лысеющий мужчина лет сорока), дочь (рыженькая, очень симпатичная девчушка лет шестнадцати) и сын (совсем еще маленький мальчик) сидели за столом, уставленным различными салатами, вторыми блюдами и соками, а мать (хрупкая светловолосая женщина, похожая на герцогиню из одного английского романа, который когда-то Варвара читала запоем) спешила из кухни с тортом, над которым горели шесть или семь - Варвара не могла точно разобрать – только что зажженных свечек.
     Оказывается, думала Варвара, не только у меня сегодня день рождения. У кого из них? У мальчика? Ну конечно у мальчика. Мать поставила торт прямо перед ним, и он так радуется! А почему бы ему ни радоваться? Ведь вся его семья сейчас там, вместе с ним, а я одна, в пустой квартире…
    Ах, как, наверное, счастлив этот мальчуган! Как счастливы все они – люди, сидящие за столом в окне напротив.

     А в квартире, за которой сейчас так пристально наблюдала Варвара, семья из четырех человек сидела за столом. Отец, мать и дочь пели «Happy Birthday To You» на русский манер, а мальчик смеялся и хлопал в ладоши.

     Ну, вот и все, думал отец, это мой последний день в этом доме. Вчера я сказал жене, что ухожу от нее. Я больше не могу выносить ее холодность, вечные отговорки в постели, ее слезы без причины. Она меня не любит, да и никогда не любила, теперь я это вижу.
     Когда я сказал ей, что ухожу (она в это время мыла посуду), от нее не последовало никакой реакции. Другая бы на ее месте закричала, устроила истерику, начала бить тарелки (именно такой реакции я ожидал), а Наталья… Наталья ничего этого делать не стала. Она просто сказала: «Хорошо, иди», и как ни в чем не бывало, продолжала мыть посуду. Я решил, что она не поняла, и сказал: «Я ухожу от тебя  навсегда». Она повернулась и ответила: «Я поняла, уходи». На секунду мне даже показалось, что она улыбнулась. Ну, неужели я для нее совсем ничего не значу? Неужели для нее ничего не значат те двадцать лет, что мы прожили вместе?
     Но теперь все это уже не важно. Я встретил женщину, которая по настоящему любит и ценит меня. Может быть с ней я, наконец, найду свое счастье. Я встретил ее уже два года назад и все это время никак не мог решиться уйти из семьи. Не знаю, боялся ли я осуждения родственников и друзей, которые непременно скажут, что бросать семью в сорок пять – это глупо; или меня останавливали дети, в любом случае, все  уже в прошлом. Вчера я сделал верный шаг.
     Но, все же остаются дети. Им нужно будет все объяснить, а они не поймут меня; не поймут, как и все остальные. Мишка со временем простит, а вот Вера уж точно никогда.

     Господи, думала дочь, что же мне делать? Я беременна и не знаю, как сказать об этом родителям, и стоит ли им  вообще об этом рассказывать. Я сама только два дня назад узнала, а отец ребенка – самый настоящий подонок – уже неделю, как уехал в другой город; укатил на своем Харлее, навсегда. И, слава Богу! Он действительно настоящий подонок – переспал с моей лучшей подругой в тот же день, когда сказал, что любит меня и хочет на мне жениться. Да и я тоже хороша! Это же какой дурой надо быть, чтобы поверить этому козлу? Что я вообще в нем нашла? Вечно пьяный урод с длинными никогда не знавшими шампуня и расчески волосами, в грязной футболке с надписью «Ария». Разве нормальная девушка повелась бы на такое чмо? Конечно, нет! А я вот повелась. Дура. Я просто хотела позлить родителей, показать им, что я уже не пай-девочка, а теперь вот расплачиваюсь. Помню, однажды я привела этого уебка к нам домой (да уж, весело тогда было). И первое, что он сделал, войдя в квартиру - а он тогда был, мягко говоря, не очень трезв (за час до этого нахуярился в уматину со своими друзьями) – облевал коврик в коридоре. Никогда не забуду лицо моей матери в тот момент. Она, наверное, вообще никогда не видела, как люди блюют по пьяни. Ну что вы, она ведь у нас такая культурная, изысканная, куда уж там... а тут прямо у нее в коридоре… Отец тут же схватил его за шиворот и, в буквальном смысле, вышвырнул за дверь, а меня заставил отмывать пол от блевотины этого козла; и я уже не говорю о том, что следующие две недели мне каждый день приходилось выслушивать его лекции о «поведении молодых людей в присутствии женщин». Чушь, какая!
     Нет уж, никакого ребенка от этого урода я не хочу. Я сделаю аборт, я уверена. Ха, даже смешно – я сделаю аборт, хотя в прошлом месяце в школе, как раз подписывала какую-то хрень против абортов. Ну да ладно. Я сделаю аборт – это точно. Но на аборт нужны деньги; деньги не малые; деньги, которых у меня нет. Так что придется рассказать родителям. Точнее не родителям, а маме; только маме, потому что, если узнает отец – он меня убьет; сто пудов, убьет; а когда узнает от кого этот ребенок – раскопает могилу, достанет меня из гроба и убьет во второй раз. Отцу точно нельзя рассказывать, только маме. Нет, у нас с ней, конечно, далеко не дружеские отношения; ей просто на все плевать; плевать на нас с Мишкой; плевать на отца; порой даже кажется, что ее не существует вовсе. Она как тень, как призрак. Вот и сейчас, стоит у стены и даже вроде улыбается, а такое впечатление, что она где-то далеко-далеко…
     Надеюсь, к сорока годам я не стану такой как она…
     Нет, она, наверное, разозлится, но денег даст – не нужны ей в доме маленькие писклявые ублюдки.

     Разве на это я рассчитывала, думала мать, садясь, когда выходила замуж? Разве хотела я сидеть за столом, хлопать в ладоши и создавать видимость счастливой семьи, в то время как на самом деле я просто ненавижу своего мужа?! Когда он прикасается ко мне своими грязными лапами, мне хочется убежать, исчезнуть, раствориться в воздухе, потому что, я знаю, что за этим последует самая мерзкая вещь в моей жизни – секс с ним. И я терплю это целых двадцать лет. Когда он меня трахает (по-другому это просто невозможно назвать), я пытаюсь представить, что это не он, а Костя, моя первая и единственная любовь…
      Я познакомилась с ним, когда уже была замужем за этим боровом, на одной вечеринке на даче у общих знакомых десять лет назад. Там я была без Николая – у него был понос и он остался дома. Я увидела Костю, когда он одиноко стоял у стены с бокалом вина. На нем был черный свитер, черные брюки и черные туфли, тогда как я была одета во все белое. Наши взгляды встретились, и он улыбнулся. Тогда я набралась смелости и подошла к нему.
     - Мы с вами как день и ночь, - сказала я.
     - Надеюсь, Вы не такая банальная, - ответил он. – Как ваша фраза.
     Я, конечно же, смутилась и, наверное, даже покраснела, но он положил руку мне на плечо и шепнул:
     - Расслабьтесь, я просто пошутил; видимо неудачно; на самом деле Вы очень милая.
     Мы познакомились. Ему было всего восемнадцать, а мне уже двадцать восемь. Он оказался начинающим поэтом и прочел мне пару своих творений. Они были прекрасны; прекрасны, как и сам Костя. Мы провели вместе всю вечеринку. Ближе к концу вечера мы зашли на кухню, и я даже не помню, как это случилось, но он поцеловал меня так нежно. Я ответила на поцелуй…
     Затем мы поехали в какую-то гостиницу…
     Это была лучшая ночь в моей жизни.
     Я больше никогда его не видела. Говорят, родители отправили его учиться за границу.
     …А потом я чувствую, как мой муж дышит мне в лицо, пыхтит и изо рта у него воняет чесноком. Мерзость.
     А он все трахает и трахает…
     Тогда я пытаюсь думать о каких-нибудь абсолютно отвлеченных вещах. О том, например, какие продукты нужно купить назавтра или о том, какие туфли подойдут к новому черному платью…
     А он все трахает и трахает…
     Это невыносимо.
     От этой мысли Наталью передернуло, и все остальные члены семьи обернулись в ее сторону.
     Ну вот, думала она, посмотри, что ты наделала. Теперь все смотрят на тебя…
     Улыбнись. Ты должна улыбнуться. Вот так, правильно. А эти сволочи пусть жрут свой проклятый торт – сколько я с ним сегодня возилась. Ненавижу вас всех.
     Ну ничего, ведь есть и хорошие моменты. Вчера, например, мой муж сказал (Боже мой, как долго я ждала этих слов), что уходит от меня; уходит навсегда. Как же я была счастлива. Это был лучший подарок, который он сделал мне за двадцать лет совместной жизни. На радостях, я даже забыла спросить уходит он к какой-нибудь шлюхе (потому что только последняя шлюха, потерявшая надежду найти нормального мужика может позариться на него) или просто уходит. Да, если честно, мне все равно. Главное, что он уходит.
     Вот было бы хорошо, если бы он еще и детей с собой забрал. Я так от них устала. Дочь – эта маленькая потаскуха – водит в дом всяких Панков, блюющих в коридоре. Со мной она вообще не разговаривает (да это и к лучшему, не хватало мне еще слушать о ее подростковых проблемах), а если что и говорит, то это обычно: «Мам, дай денег». И я даю; даю, только чтобы она от меня отвязалась. Терпеть ее не могу. Она совсем на меня не похожа. Совсем.
     А сын – маленькая копия своего проклятого отца. Я вообще не хотела его рожать, но муж настоял…
     Она покосилась на Николая.
     Жирный урод. Ненавижу тебя. Сына ему, видите ли, захотелось. Если бы ты знал, как тяжело пережить эти девять месяцев с чем-то шевелящимся внутри тебя, а затем период мучения с пеленками и подгузниками, борьбы с лишним весом. Груди набухают и болят, а затем обвисают, как вымя у коровы, и ты становишься похожей, черт знает на что.
     Ничего, нужно потерпеть еще чуть-чуть и он уйдет; уйдет и настанет конец моих мучений…
     Черт, да кого я обманываю? Никакого конца мучений не будет, ведь дети останутся со мной (напоминая мне об этих ужасных двадцати годах); и теперь только я; я одна должна буду о них заботиться; решать их проблемы, слушать их нытье…
     Нет, я не вынесу этого. Я больше не совершу ошибок. Я уже купила семь пачек снотворного – надеюсь, этого хватит…
     Ну а пока я должна улыбаться, играя роль любящей жены и матери.

     Вот мама улыбается мне, думал сын, улыбается, хотя я то знаю, что на самом деле ей хочется плакать. Мне тоже хочется, но и я буду улыбаться, ведь у меня сегодня день рождения; мне семь лет – я уже большой; и сейчас мы будем есть вкусный торт и петь песни…
     Но нет, я не могу улыбаться! Не могу! Я все знаю! Все! Я слышал, как вчера на кухне папа сказал маме, что уходит от нас. Я всю ночь плакал, но об этом никто не знает и не узнает, потому что мальчики не плачут. И я больше не буду; никогда не буду плакать; что бы ни случилось, никогда не буду. Но папа уходит, и я знаю, что в этом я виноват; только я. Это все из-за меня. Это я на прошлой неделе рассказал ему, что мама ударила меня по лицу, когда мы ходили в магазин. Она часто меня бьет (почти каждый день), когда папы нет дома; но я никогда не говорил об этом никому, потому что люблю ее. И она - я знаю – тоже любит меня. Вообще она хорошая, очень хорошая, только немного нервная. А вот тогда вдруг ни с того ни с сего сказал папе, что она ударила меня по лицу. Папа расстроился и поэтому уходит.
     Ну зачем я это сделал?! Нужно было молчать!
     Теперь ребята будут издеваться надо мной. Я знаю. У нас во дворе есть один мальчик, родители которого развелись и теперь ему просто прохода не дают; называют «безотцовщина», ругают его маму нехорошими словами, а однажды, я видел, как ребята постарше бросали в него камнями. Неужели они теперь будут также издеваться надо мной? Нет! Нет! Нет! Я не хочу!
     - Ну а теперь, - сказала Наталья, выдавив из себя очередную улыбку. – Загадай желание и задуй свечки.
     Да, думал Миша, я загадаю желание! Загадаю, и оно непременно сбудется. В одном фильме, я видел, мальчик загадал желание, чтобы его папа всегда говорил только правду, задул свечки, и его желание исполнилось – отец перестал лгать. А я вот загадаю, чтобы папа не уходил от нас и он останется! Итак, я хочу, чтобы мы каждый день также сидели за столом, все вместе, улыбались, хлопали в ладоши и ели вкусный-превкусный торт…

     Варвара смотрела, как мальчик в окне напротив, задувает свечи, а остальные хлопают его мастерству (все огоньки погасли от первого дуновения), и думала: «Ах, как же они сейчас счастливы!»